Но тут же попер сорняк, чего не было при опытной проработке. Теперь люди едут в село. Хорошо хоть большинство понимает проблемы государства. После войны многие изменились. Теперь никого не приходится подгонять или просить. Народ полон энтузиазма, все хотят строить. То, что делалось раньше за год, теперь делается за три месяца. Но в городе из-за оттока в деревню останавливаются производства. Пока, правда, вспомогательные.
Другой случай. В Лайлесской зоне контроля наладили выпуск кормовых водорослей. Их хорошо усваивают оминоты. Естественно, немного попало в реки. Период дождей был очень жарким. Началось затинивание всего бассейна Нарсеко. В результате там резко сократилось количество рыбы. Стоячая вода теплее, поэтому возросло испарение, реки стали мелеть. Реки мелеют – сокращается производство электроэнергии. Мы призвали людей на очистку рек. Население охотно откликнулось на призыв. Работали так, что туман кипел. Но переработка не справилась с объемами вытащенных водорослей. Гниющие водоросли стали источниками болезней. У оминотов началась эпидемия серекса. Поголовье сократилось на треть.
И это только в Лайлесе. Но то же самое происходит по всей стране. Все сыплется на глазах. Бюджет давно схлопнулся, а в перспективе полный крах. И главное, заранее ничего нельзя предугадать. Специалисты прорабатывают, Совет обсуждает – все в порядке. Начинаем делать – в результате только хуже. Что это? Как? Почему?
– А что, если обратиться к оракулу? – спросил я на ощупь ища нужные слова, обозначающие сочувствие.
Споткнувшись на полуфразе, Принцепс остановился и задумчиво посмотрел на меня долгим застывшим взглядом.
Это было достаточно неожиданно, поэтому я стушевался и успел даже пожалеть, что задал этот вопрос. Однако ничего не случилось. Глаза Принцепса снова вернулись на место, и, тяжело вздохнув, он сел обратно за стол.
– Я обращался, – сказал он. – Позавчера в Хармонге. Перед самым отъездом. Оракул не ответил.
На какое-то мгновение мне стало жаль этого болезненно полного и слегка лысоватого человека, явно страдающего гипертонией и астмой. Он, несомненно, хотел добра своей стране и искренне недоумевал, почему рушатся самые лучшие замыслы и идут прахом тщательно выверенные дела. Наверное, раньше он был неплохим интендантом и своевременно снабжал войска обувью и одеждой. Но чтобы предвидеть возможные последствия решений, искусно навязываемых ему и Совету яйцеголовыми подонками с другой планеты, ему надо было не только знать не разработанную пока еще здесь макроэкономику, но и иметь возможность действовать не спеша.
Ребята из роя хорошо рассчитали последовательность действий. Наверняка самым трудным оказалось спровоцировать одно-два первых неверных решения. Зато дальше им оставалось лишь подправлять то, что происходило как бы само собой. Я не знал, что послужило толчком к развитию событий, поскольку прилетел позже, да и, прилетев, не очень интересовался происходящим. Возможно, это было увеличение производства зерновых стимуляторов, а может быть, все началось гораздо раньше. Не суть важно. Главное заключалась в том, что для исправления положения нужно было каждый раз принимать срочные меры, а, будучи принятыми, эти меры, в свою очередь, вызывали еще большее ухудшение положения.
Прикрыв на секунду веки, я словно наяву увидел полукруглый тинг-зал базы пиратов, увешанные боевыми трофеями промежутки стен между экранами и нагло разбросанные по всему свободному пространству кресла с мини-барами, в которых сидели, бесстрастно взирая на спикера у демонстрационной панели, люди в черно-белой униформе – такой же, какая была на экипаже "Горностая".
Я не знал еще, какая здешняя руда или минерал понадобились рою. Стыдно признаться, но меня до сих пор абсолютно не интересовало, чем богат Керст. В гостиничном компьютере хранилась вся или почти вся информация о планете, но помнил я только то, что здесь нет ни нефти, ни газа, ни каменного угля, а страна развивается в основном благодаря мощным ГЭС. Конечно, рой могли привлечь залежи, пока еще неизвестные местным геологам. Их ничего не стоило определить с достаточно удаленной орбиты. Однако скорее всего целью пиратов были давно разрабатываемые месторождения. Единственное, что я знал точно, – запасы были достаточно велики. В противном случае игра просто не стоила свеч. Однако она велась, и велась чрезвычайно активно.
Я почувствовал, как меня охватывает ярость. Это была не обычная бьющая в голову ярость, от которой плотно сжимаются губы и щурятся глаза. После всего случившегося со мной я, кажется, навсегда утратил способность впадать в аффект и слепнуть от гнева. Конечно, нельзя сказать, что я стал за последние месяцы убежденным непротивленцем. Я ненавидел бандитов намного сильнее, чем мог позволить себе человек в моем положении. Но ненависть моя теперь была холодной и расчетливой. Пепел любви и прах товарищей стучали в мое сердце, требуя возмездия.
"Только бы хватило сил, – думал я. – За этими людьми много зла. Теперь их очередь, и я готов на все, лишь бы их уничтожить. Но одной только готовности мало. Грош цена моей готовности, если я не сумею дотянуться до роя. Двигатели не должны рвануть раньше, чем визор возьмет цель. Надо действовать, пока плазма еще в фокусе".
Мое сердце вот уже несколько часов не напоминало о себе, но это ничего не значило. После кибердоктора всегда наступало временное затишье, которое обычно кончалось новым приступом. Судя по всему, очередной следовало ждать завтра, ближе к рассвету.
"И все-таки надо лететь, – сказал я себе. – Ночью, после того, как уйдет Таш. Стоит проверить камеры и ретрансляторы. За эти сутки много чего могло произойти".
Я не верил, что у роя не было своего человека в правительстве. Вряд ли о, ни смогли бы реализовать такой масштабный замысел без достаточно мощной руки. Другое дело, что эта рука могла и не понимать, что творит. Чтобы распутать этот клубок, мне надо было понять, с кем из правительства соотносятся бандиты или их эмиссары. К счастью, теперь все передвижение по ведущим из Драного Угла в город дорогам тщательно фиксировалось.
– Наша задача, – заявил Принцепс, усаживаясь поудобнее, – определить, что в ближайшее время грозит Керсту.
Я понимающе склонил голову. Принцепс с каждым днем все больше терял уверенность в себе. Сейчас он отчаянно хотел убедиться, что все происходящее не катастрофично. Для пользы дела я должен был поддержать его в этом, сняв гасящие активность страхи. Но именно сегодня я странным образом не хотел лгать. Думаю, что я не солгал бы сейчас даже ради собственного спасения.
Конечно, нужнее всего Принцепсу был конкретный профессиональный совет, но я не мог дать такого совета. Вся экономика, которой учат работников патруля, сводится к меновой торговле с туземцами при первой попытке установления контакта. А здесь требовался опыт зонального Гроссмейстера. Не мог я также сказать Принцепсу, что через несколько дней начнется операция, которая устранит разрушающий экономику Керста фактор. Если бы такая утечка вскрылась, остаток своих дней я провел бы на изолированной планете.
Однако у меня в запасе оставались психологические способы воздействия. Давным-давно, еще в школе, нас учили семантическому кодированию. Правда, мне никогда не приходилось прибегать к нему, и потому многое забылось. Я не очень хорошо помнил, как вытаскиваются ключевые слова, фиксируется внушение и ставится завеса. Но я был уверен, что стоит начать, как все процедуры тут же всплывут в памяти. Поэтому, отбросив сомнения, я заговорил для разгона о надуманных страхах, а потом, обогнув стол, подошел к Принцепсу вплотную и, глядя прямо в глаза, мягко пожал его локоть со словами: "Все будет хорошо". Повесив таким образом якорь, я вернулся на свое место перед столом и, уставившись Принцепсу в переносицу, стал ожидать ответной речи.
– У нас замечательные люди! – начал было Принцепс, но потом, облизав губы, остановился. Теперь он смотрел на меня, словно ораторствуя с помоста в одном из окружных центров, куда он так любил ездить. – Я верю, что мы сможем преодолеть все препятствия! Никто не щадит себя, даже женщины. Чистильщики Находят энтузиастов в самых разных местах. Мы должны им помочь. Может быть, следует написать на бумаге большими буквами некоторые обращения Административного совета и повесить там, где все их будут видеть.
– Лучше на материи, – сказал я, чувствуя, как меня захлестывает отчаяние.
Земля уже прошла через это. Если прогрессивные нововведения заведут страну в тупик, виновными окажутся, как всегда, те, кто плохо прочитал призывы.
– А? Что? – спросил Принцепс, отвлекаясь от темы и вскидывая взгляд. – Ах да… – Глаза его остекленели, и я понял, что аудиенция закончена.
– Счастья и удачи. – Я встал.
– Сегодня ты с Таш.
Принцепс, судя по интонации, не спрашивал, а утверждал. Поэтому я мог без ущерба для наших отношений уклониться от ответа.
– А когда же?.. – Однако, не закончив фразу, он передумал и, осекшись, совсем по-земному махнул рукой. – Послезавтра Совет, – сказал он, подводя окончательную черту. – Надеюсь, увидимся.
Таш бросала шарик, лениво поглядывая в окно.
– Ну что, пообщался? – Она говорила в характерной для нее манере, и я поймал себя на том, что волнуюсь. Безразлично-скучающее выражение лица Таш слегка обескуражило меня, заставив усомниться, что она вообще помнит о наших планах.
– Извини, – сказал я. – Пришлось слушать. Как мы поступим? Ты должна ждать, пока он закончит работу?
– Нет. – Таш встала и, открыв сегмент стола, бросила туда шарик. – Я ведь предупредила его, что уйду с тобой. Теперь я свободна.
Стоя ко мне спиной, она копалась в приставной тумбе. Забыв обо всем, я смотрел на обтянутую тонким кнори узкую спину, на подрагивающие в такт движениям хрупкие ягодицы и чувствовал, как давно забытая нежность сводит мне скулы.
"Остановись! – сказал я себе. – Ты просто ошалел от одиночества. Тебе, кажется, захотелось тепла. Неужели ты не наелся? Пойди ополоснись! Кто тебе даст его, это тепло?!" Чтобы скрыть душевное смятение, я отвернулся к окну. Туман уже лег на город, но дождя пока еще не было. Поскольку сегодня облака пришли не с моря, я надеялся, что мы успеем добраться до гостиницы относительно сухими.
Снова, как всегда туманным вечером, я почувствовал мелкий озноб и стиснул ладони. Плохо мне было, несмотря ни на что – плохо. Я стал порченым, неизлечимо больным. Там, за спиной, меня ждала лучшая в мире девушка, но даже это не спасало меня. Я чувствовал себя так, словно внутри у меня все было источено невидимым душевным точильщиком. Целой осталась, как у сгнившего дерева, только внешняя оболочка – ломкая кора, готовая треснуть при малейшем порыве ветра. Хуже всего было то, что я так и не смог понять, за какой грех жестокий Бог заставил меня столь ужасно платить.
– Ну, я готова, – объявила Таш, и, обернувшись, я увидел, что она уже стоит возле двери с накидкой в руке.
– Да, – сказал я. – Конечно. Идем же быстрее Я не могу больше думать о тебе в будущем времени.
Мы прошли административный квартал и через Синие ворота вышли к Разделителю. Здесь было еще достаточно оживленно, туман насквозь просвечивался фонарями, и было видно, что у харчевен, забегаловок и сиделок, откуда доносилась бодрая музыка, толпится народ. Раньше, в эпоху танцующих шествий и карнавалов, в сиделках играли иные мелодии, и выпивающие в харчевнях мужчины говорили о другом. Я купил Таш сладкий кайти, и, взявшись за руки, мы не спеша побрели вдоль Разделителя в мою сторону.
Я вдруг вспомнил, как совсем недавно, может быть, год или полтора назад, я так же точно бродил с Мартой по верхнему уровню ночного Бомбея. Вероятно, Марта устала, она всегда быстро уставала от шумных сборищ и людных улиц. Но, несмотря на это, она все-таки продолжала идти, и только злое и напряженное выражение ее лица показывало, насколько ей здесь противно. От вспышек вывесок и реклам лицо ее постоянно меняло цвет, но я хорошо видел брезгливую складку в уголках ее губ, которая возникала каждый раз, когда я порывался затащить ее в одно из многочисленных заведений выпить рюмочку дешевого местного виски. Скорее всего я нарушал, с точки зрения Марты, какие-то приличия, но Бомбей вокруг так шумел и искрился огнями, что больше всего на свете хотелось либо выпить, либо взлететь. Я понимал, что сейчас, когда я иду рядом с Таш, воспоминаниям о Марте вообще не должно быть места. Своим присутствием Марта нарушила и даже в какой-то степени оскверняла радостное ожидание, наполнявшее меня с тех пор, как мы вышли за ворота дворца. Но прожитая жизнь, как ни прячься, оставалась прожитой жизнью. И русые косички Марты сидели во мне глубже, чем все иные страхи и комплексы.
– Давай на минутку поднимемся в забегаловку, – вдруг тихо сказала Таш. – Мне почему-то захотелось скруша.
Я кивнул головой, стараясь не выказать удивления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49