И это дает мне силы… Знаешь, Отил, есть старая английская поговорка: «Можешь взять — бери!» И я хочу попробовать отнять Эдгара Армстронга у Бэртрады Нормандской.
Я даже уронила шаль, в какую куталась. Пока поднимала ее, смогла справиться со смятением. Заговорила спокойно:
— Я верю в чудеса, Гита. Усомниться в них, значит поставить под сомнение само Писание. Однако во что я никогда не поверю, — это в возможность задуманного тобой.
Но она вдруг рассмеялась шальным безнадежным смехом.
— А я-то надеялась, что ты благословишь меня. Ведь как иначе я смогу вернуть доброе имя, как не обвенчавшись со своим любовником?
— Ты можешь вернуть все —мир, покой души и надежду на вечное спасение, если покинешь его и… и если вернешься обратно в обитель. Стены Святой Хильды оградят тебя от мира… от злословия. А Эдгар Армстронг никогда не нарушит клятву, данную перед алтарем в присутствии короля и двора. Хотя бы для того, чтобы сохранить свою честь, раз уж он отнял у тебя твою
Это были верные слова, но отчего-то я чувствовала себя едва ли не предательницей.
Гита словно пропустила мимо ушей мои слова о возвращении в монастырь. Она встала, ходила по комнате, сжимая руки. При свете свечей я видела, как блестело шитье на ее одеянии, одно у горла, другое на кайме верхней туники под коленями. Нижняя темная туника была из какой-то мягкой неизвестной мне материи и в ее складках Гита вдруг стала путаться, словно спотыкаясь.
— Та другая… — вдруг торопливо заговорила она. — Я расспрашивала о ней у Пенды — верного человека Эдгара, и у каменщика Саймона, и оба они утверждают, что Эдгар никогда не проявлял к ней особых чувств там, в Нормандии. У него были иные планы, но Бэртрада сама обратила на него внимание, была навязчива, пока это не стало заметно при дворе. Эдгару это даже грозило неприятностями. Вот тогда, чтобы замять скандал, король и пошел на эту помолвку… Но с тех пор прошло более года и Бэртрада почти не давала о себе знать все это время. Да и Эдгар писал ей редко. Со своей же должностью шерифа он справляется отменно, его не в чем упрекнуть, но он — сакс из мятежного клана Армстронгов и не пара дочери Генриха Боклерка, что лучше других сознает сам король. Да, я знаю, обручение почти приравнивается к супружеству, и Бэртраду ожидают в Денло в конце лета. Однако приедет ли она, если эдгар, допустим, напишет королю, что не считает себя достойным породниться с ним?
Что шериф этого не сделает, понимала даже я — «тихая монастырская девочка», как изволила выразиться Гита. И меня удивляло, как она сама не понимает нелепость своих упований. Ведь никогда еще мужчина не отказывался упрочить свое положение, возвыситься ради женщины, какую уже получил.
— Ты молчишь, Отил? Сомневаешься? Не веришь, что Эдгар из любви ко мне не захочет сохранить наше счастье?
— Не верю, — тихо сказала я. Это было честно, хотя внутренне я содрогнулась, понимая, как делаю больно Гите.
— Что ж…
Я заметила, что она дрожит, слышала ее бурное дыхание.
— Думаю и впрямь настала пора испытать нашу любовь. Поэтому я прямо сейчас пойду к нему. И да поможет мне Бог и Святое Евангелие!
Я даже испугалась ее решимости. Но Гита вышла из покоя прежде, чем я успела вымолвить слово.
Мне оставалось только ждать. Меня никто не беспокоил, я сидела одна, пятаясь представить, как Гита придет к Эдгару, что ему скажет. Она была в таком возбуждении, когда выходила, что я опасалась, как бы она необдуманным словом, какой-нибудь выходкой не испортила все. Хотя, как она могла испортить там, где все было предрешено изначально? И обречено на неудачу. Моей вины в этом нет, все, чего я хотела добиться — это спасти подругу от позора…Но я вдруг подумала, что виновна, подтолкнув подругу к решающему шагу. Почему она даже не обратила внимания на мои речи о возвращения в нашу обитель? И вдруг я поняла, что надеюсь на чудо. Хочу, чтобы этот обаятельный мужчина и моя подруга пришли к соглашению. Как мне это виделось? Никак. Я наблюдала сегодня их легкие, игривые отношения, видела, как им хорошо вместе. Пусть так все и останется. И упав на колени, я стала жарко молиться, прося небеса, чтобы чудо все же свершилось, и Эдгар понял, какое сокровище приобрел в лице Гиты.
Боже, как долго тянулось время! Порой я вставала, ходила из угла в угол, опять начинала молиться. Гиты все не было. Вокруг все стихло, только порой где-то лаяла собака, да раздавалась перекличка часовых на стенах. Порой мне приходило в голову, что зря я так извожу себя. Возможно эти двое опять забыли обо всем, растворяясь в жаре страсти. И тогда я начинала сердиться, или гневалась на себя за злость и недоверие к Гите.
В какой-то миг я почувствовала страшную усталость. Все же у меня сегодня был крайне бурный день. Я решила прилечь на подушках одной из скамей, смотрела, как оплывает воск на свече. И не заметила, когда закрылись глаза, как я словно исчезла в пелене сна.
Проснулась я резко, как от толчка. Села. Свечи догорели до самых розеток. В комнате был полумрак, слабо рассеивающийся отсветами сквозь слюдяные вставки в переплете окна. И тут я различила напротив Гиту, окликнула. Она не пошевелилась. Сидела на стуле подле пюпитра и ее неподвижный силуэт четко выступал на фоне светлевшего оконного проема.
И я поняла — чуда не произошло. Моя бедная самонадеянная Гита… Итак, Эдгар отказал ей. Хотя иначе и быть не могло.
— Ты хоть спала сегодня? — спросила я, подходя и обнимая ее за плечи.
Гита откинула мою руку.
— Уж ты-то выспалась всласть!
Я отшатнулась. Какой холодный, злой у нее голос. И уже в следующее мгновение по моим щекам побежали теплые капли слез.
Тут же расплакалась и Гита. Кинулась ко мне, упала на колени, обхватив меня, и рыдала, рыдала. Господи, мне казалось, что у нее сердце вырвется в это плаче. Я утешала ее, хотя понимал — слезы это и к лучшему. Слезы даны женщине, чтобы облегчать боль.
Наконец она успокоилась.
— Ты оказалась права, Отил. Я говорила с Эдгаром, объясняла. Поначалу он словно и не слушал меня, отшучивался. Но когда я стала настаивать, сказал, что я требую невыполнимого. Стал даже раздраженным. Тогда я сказала, что не могу более так жить и мне придется уехать, — но он не стал удерживать меня. И я поняла — ему будет даже удобнее, если я исчезну, теперь, когда приближается время появиться ей… настоящей хозяйке Гронвуда.
У Гиты был вялый, бесцветный голос. Так же, не меняя интонации, она сказала, что сейчас велит Труде принести мою одежду. А потом мы уедем.
Была такая рань, даже собаки не вылезли из конуры, чтобы порычать на нас. Серо, тихо, чуть темнела сетка строительных лесов вкруг донжона Гронвуда. Гита, я и Труда прошли на конюшню. Я вновь взгромоздилась на пегую кобылку аббатисы. Она тоже была словно сонная, вяло и послушно шла, повинуясь поводьям.
Когда мы выехали, я оглянулась на Гронвуд. Он возвышался серой призрачной массой. Недостроенный замок, которому однажды предстояло вознестись над округой во всем своем великолепии. Но тогда его хозяйкой будет уже другая, дочь короля, законная супруга шерифа, а скорее уже графа Норфолкского Эдгара Армстронга.
Я поглядела на Гиту. Она не спеша ехала на своей белой лошади и так ни разу не оглянулась на место, где была так счастлива, и откуда ей пришлось с позором уехать. Уехать, по сути, по моей вине. Хотя может я не так и повинна. Все было предопределено заранее. Неисповедимы пути Твои, Господи. Я же только выполнила свой долг, вырвала подругу из сетей соблазна и греха. Но отчего мне столь грустно?
Пришпорив пегую, я обогнала Труду, громоздко трусившую на муле. Та была явно не в духе. То и дело доносилось ее ворчание — мол, добрые люди не пускаются в дорогу, даже не перекусив перед отъездом.
Я догнала Гиту, и наши лошади пошли рядом. Моя подруга молчала, и я не решалась первой начать разговор.
Взошедшее солнце застало нас на лесной тропе. Защебетали птицы, роса вспыхивала на листьях, как драгоценности. День обещал быть чудесным и я несколько приободрилась. В конце концов, то что произошло рано или поздно должно было случиться. И пусть уж лучше это выглядит, словно Гита приняла решение по собственной воле, чем к этому ее вынудит та, другая.
Я спросила — куда мы едем. Гита не ответила, и я повторила вопрос, прибавив:
— Почему бы тебе не вернуться со мной в обитель? Вспомни — ты прожила там большую часть жизни. И не худшую часть. И тебе будут рады в монастыре. Там ты вновь обретешь покой, а пройдет время, и к тебе вновь вернется добрая слава.
Гита наконец поглядела на меня и я смутилась от ее циничной улыбки.
— Нет, куда, куда, а в обитель я не могу вернуться.
— Но отчего? Мы там вновь сможем жить вместе, Гита.
— Ты сможешь, ты избрала свой путь. Я же… Ныне я не смогу отдать Господу всю свою душу без остатка.
И добавила:
— Уже второй месяц, как я беременна.
Я только ахнула. У Гиты будет ребенок! Бастард Армстронга, дитя, на котором всю жизнь будет лежать пятно позора его матери и пренебрежения его отца. А Гита? Что будет с ней — женщиной обесчещенной, родившей неизвестно от кого… Даже если известно. Но без мужа, в грехе.
— О, Святая Хильда! Что же теперь делать?
— Известно что. Рожать, когда придет срок.
И неожиданно она снова улыбнулась — светло и печально.
— Самое главное теперь — это маленькое существо, что живет во мне. Это дар Господа и память о моей грешной и пылкой любви.
Я все же осмелилась спросить:
— Ты сказала об этом Эдгару?
Она пожала плечами и лицо ее обрело независимое выражение.
— Во имя Бога — зачем? Что бы это изменило? Разве не мало унижалась я перед ним этой ночью? Все, что я могла ему сказать — было сказано. А дитя — это только мое.
Мы выехали из леса. До самого горизонта простиралась Великая Восточная равнина. Вдали, за зарослями ольхи, поблескивали заводи фэнов.
Гита указала мне на видневшееся впереди селение.
— Поезжай туда, Отилия, я найми проводника. Так тебе будет надежнее добраться до монастыря.
— А ты?
Она вскинула голову.
— Я еду домой. В Тауэр-Вейк. Буду жить в кремневой башне мятежника Хэрварда. Там я и продолжу род своего великого деда. Даже если в одиночестве.
Я смотрела, как она уезжает. Гита, грациозная и горделивая, с развившимися длинными косами цвета лунной пряжи.
За ней на муле трусила Труда, напоследок окинувшая меня подозрительным взглядом — не из-за меня ли ее госпожа покинули Гронвуд, где им жилось так привольно?
— Да хранит тебя Бог и все святые, Гита Вейк! — прошептала я.
Глава 6.
РИГАН.
Август 1132 года.
Неделю назад Эдгар стал графом Норфолкским. Обряд инвестурысостоялся в Лондоне, где в это время находился король.
Я ожидала, что новоиспеченный граф вернется вместе с леди Бэртрадой, но ошиблась. Я стала настолько провинциалкой, что уже само собой разумеющимся считала, что невеста до свадьбы должна не меньше месяца провести в доме будущего мужа — дабы войти в круг обязанностей хозяйки. Однако совсем иное дело, когда речь идет об особах королевской крови.
Более того — по возвращении Эдгара сообщил мне, что так и не повидался с нареченной, которая все еще находится в Нормандии. Ожидать ее следует только ко дню венчания — в день поминовения святого Лаврентия, то есть десятого августа.
Вся предшествующая предшествовавшая свадьбе неделя для меня в лихорадочной подготовке к торжеству. Мне пришлось спешно ехать в Норидж и взять на себя львиную долю забот. Скажу как на исповеди, я изрядно уставала. Одно дело следить за хозяйством в усадьбах, другое — брать на себя обязанности по подготовке пира по случаю свадьбы графа. Но ранее я имела кой-какой опыт устройства подобных торжеств, к тому же Эдгар был моей семьей и мне хотелось сделать все как можно лучше, как и полагалось при дворах феодальных сеньоров.
Разумеется, что с дочерью короля прибудет немало титулованной знати и граф, Норфолк не должен ударить в грязь лицом перед всеми этими вельможными особами. Поэтому мне некогда было даже присесть и передохнуть, не говоря уже, чтобы подумать о собственном отъезде. Ведь, как мы условились с Эдгаром — я уеду едва его женой станет Бэртрада Нормандская.
Я не выносила Бэртраду. Заносчивая, подлая, язвительная. Я знала ее еще ребенком, и позже, уже взрослой, но такой же лицемерной и хитрой. Но у нее было положение, какое редко удавалось достичь внебрачной дочери — тут я не могла не отдать дань ее уму и способности интриговать. По крайней мере, отец баловал ее, моя госпожа Матильда доверяла ей, а Эдгар решил сделать ее своей женой. Не знаю, имело ли мне смысл раскрыть ему глаза на то, что же представляет собой его нареченная? Решила ничего не говорить. Ведь брак с ней нес ему немалые выгоды и почет, а уже одно это стоило того, чтобы желать этого союза. Что же касается недостатков самой Бэртрады… Чтож, Эдгару еще предстояло узнать ее и научиться усмирять. Ведь в конце концов, верховенство в супружестве всегда остается за мужчиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Я даже уронила шаль, в какую куталась. Пока поднимала ее, смогла справиться со смятением. Заговорила спокойно:
— Я верю в чудеса, Гита. Усомниться в них, значит поставить под сомнение само Писание. Однако во что я никогда не поверю, — это в возможность задуманного тобой.
Но она вдруг рассмеялась шальным безнадежным смехом.
— А я-то надеялась, что ты благословишь меня. Ведь как иначе я смогу вернуть доброе имя, как не обвенчавшись со своим любовником?
— Ты можешь вернуть все —мир, покой души и надежду на вечное спасение, если покинешь его и… и если вернешься обратно в обитель. Стены Святой Хильды оградят тебя от мира… от злословия. А Эдгар Армстронг никогда не нарушит клятву, данную перед алтарем в присутствии короля и двора. Хотя бы для того, чтобы сохранить свою честь, раз уж он отнял у тебя твою
Это были верные слова, но отчего-то я чувствовала себя едва ли не предательницей.
Гита словно пропустила мимо ушей мои слова о возвращении в монастырь. Она встала, ходила по комнате, сжимая руки. При свете свечей я видела, как блестело шитье на ее одеянии, одно у горла, другое на кайме верхней туники под коленями. Нижняя темная туника была из какой-то мягкой неизвестной мне материи и в ее складках Гита вдруг стала путаться, словно спотыкаясь.
— Та другая… — вдруг торопливо заговорила она. — Я расспрашивала о ней у Пенды — верного человека Эдгара, и у каменщика Саймона, и оба они утверждают, что Эдгар никогда не проявлял к ней особых чувств там, в Нормандии. У него были иные планы, но Бэртрада сама обратила на него внимание, была навязчива, пока это не стало заметно при дворе. Эдгару это даже грозило неприятностями. Вот тогда, чтобы замять скандал, король и пошел на эту помолвку… Но с тех пор прошло более года и Бэртрада почти не давала о себе знать все это время. Да и Эдгар писал ей редко. Со своей же должностью шерифа он справляется отменно, его не в чем упрекнуть, но он — сакс из мятежного клана Армстронгов и не пара дочери Генриха Боклерка, что лучше других сознает сам король. Да, я знаю, обручение почти приравнивается к супружеству, и Бэртраду ожидают в Денло в конце лета. Однако приедет ли она, если эдгар, допустим, напишет королю, что не считает себя достойным породниться с ним?
Что шериф этого не сделает, понимала даже я — «тихая монастырская девочка», как изволила выразиться Гита. И меня удивляло, как она сама не понимает нелепость своих упований. Ведь никогда еще мужчина не отказывался упрочить свое положение, возвыситься ради женщины, какую уже получил.
— Ты молчишь, Отил? Сомневаешься? Не веришь, что Эдгар из любви ко мне не захочет сохранить наше счастье?
— Не верю, — тихо сказала я. Это было честно, хотя внутренне я содрогнулась, понимая, как делаю больно Гите.
— Что ж…
Я заметила, что она дрожит, слышала ее бурное дыхание.
— Думаю и впрямь настала пора испытать нашу любовь. Поэтому я прямо сейчас пойду к нему. И да поможет мне Бог и Святое Евангелие!
Я даже испугалась ее решимости. Но Гита вышла из покоя прежде, чем я успела вымолвить слово.
Мне оставалось только ждать. Меня никто не беспокоил, я сидела одна, пятаясь представить, как Гита придет к Эдгару, что ему скажет. Она была в таком возбуждении, когда выходила, что я опасалась, как бы она необдуманным словом, какой-нибудь выходкой не испортила все. Хотя, как она могла испортить там, где все было предрешено изначально? И обречено на неудачу. Моей вины в этом нет, все, чего я хотела добиться — это спасти подругу от позора…Но я вдруг подумала, что виновна, подтолкнув подругу к решающему шагу. Почему она даже не обратила внимания на мои речи о возвращения в нашу обитель? И вдруг я поняла, что надеюсь на чудо. Хочу, чтобы этот обаятельный мужчина и моя подруга пришли к соглашению. Как мне это виделось? Никак. Я наблюдала сегодня их легкие, игривые отношения, видела, как им хорошо вместе. Пусть так все и останется. И упав на колени, я стала жарко молиться, прося небеса, чтобы чудо все же свершилось, и Эдгар понял, какое сокровище приобрел в лице Гиты.
Боже, как долго тянулось время! Порой я вставала, ходила из угла в угол, опять начинала молиться. Гиты все не было. Вокруг все стихло, только порой где-то лаяла собака, да раздавалась перекличка часовых на стенах. Порой мне приходило в голову, что зря я так извожу себя. Возможно эти двое опять забыли обо всем, растворяясь в жаре страсти. И тогда я начинала сердиться, или гневалась на себя за злость и недоверие к Гите.
В какой-то миг я почувствовала страшную усталость. Все же у меня сегодня был крайне бурный день. Я решила прилечь на подушках одной из скамей, смотрела, как оплывает воск на свече. И не заметила, когда закрылись глаза, как я словно исчезла в пелене сна.
Проснулась я резко, как от толчка. Села. Свечи догорели до самых розеток. В комнате был полумрак, слабо рассеивающийся отсветами сквозь слюдяные вставки в переплете окна. И тут я различила напротив Гиту, окликнула. Она не пошевелилась. Сидела на стуле подле пюпитра и ее неподвижный силуэт четко выступал на фоне светлевшего оконного проема.
И я поняла — чуда не произошло. Моя бедная самонадеянная Гита… Итак, Эдгар отказал ей. Хотя иначе и быть не могло.
— Ты хоть спала сегодня? — спросила я, подходя и обнимая ее за плечи.
Гита откинула мою руку.
— Уж ты-то выспалась всласть!
Я отшатнулась. Какой холодный, злой у нее голос. И уже в следующее мгновение по моим щекам побежали теплые капли слез.
Тут же расплакалась и Гита. Кинулась ко мне, упала на колени, обхватив меня, и рыдала, рыдала. Господи, мне казалось, что у нее сердце вырвется в это плаче. Я утешала ее, хотя понимал — слезы это и к лучшему. Слезы даны женщине, чтобы облегчать боль.
Наконец она успокоилась.
— Ты оказалась права, Отил. Я говорила с Эдгаром, объясняла. Поначалу он словно и не слушал меня, отшучивался. Но когда я стала настаивать, сказал, что я требую невыполнимого. Стал даже раздраженным. Тогда я сказала, что не могу более так жить и мне придется уехать, — но он не стал удерживать меня. И я поняла — ему будет даже удобнее, если я исчезну, теперь, когда приближается время появиться ей… настоящей хозяйке Гронвуда.
У Гиты был вялый, бесцветный голос. Так же, не меняя интонации, она сказала, что сейчас велит Труде принести мою одежду. А потом мы уедем.
Была такая рань, даже собаки не вылезли из конуры, чтобы порычать на нас. Серо, тихо, чуть темнела сетка строительных лесов вкруг донжона Гронвуда. Гита, я и Труда прошли на конюшню. Я вновь взгромоздилась на пегую кобылку аббатисы. Она тоже была словно сонная, вяло и послушно шла, повинуясь поводьям.
Когда мы выехали, я оглянулась на Гронвуд. Он возвышался серой призрачной массой. Недостроенный замок, которому однажды предстояло вознестись над округой во всем своем великолепии. Но тогда его хозяйкой будет уже другая, дочь короля, законная супруга шерифа, а скорее уже графа Норфолкского Эдгара Армстронга.
Я поглядела на Гиту. Она не спеша ехала на своей белой лошади и так ни разу не оглянулась на место, где была так счастлива, и откуда ей пришлось с позором уехать. Уехать, по сути, по моей вине. Хотя может я не так и повинна. Все было предопределено заранее. Неисповедимы пути Твои, Господи. Я же только выполнила свой долг, вырвала подругу из сетей соблазна и греха. Но отчего мне столь грустно?
Пришпорив пегую, я обогнала Труду, громоздко трусившую на муле. Та была явно не в духе. То и дело доносилось ее ворчание — мол, добрые люди не пускаются в дорогу, даже не перекусив перед отъездом.
Я догнала Гиту, и наши лошади пошли рядом. Моя подруга молчала, и я не решалась первой начать разговор.
Взошедшее солнце застало нас на лесной тропе. Защебетали птицы, роса вспыхивала на листьях, как драгоценности. День обещал быть чудесным и я несколько приободрилась. В конце концов, то что произошло рано или поздно должно было случиться. И пусть уж лучше это выглядит, словно Гита приняла решение по собственной воле, чем к этому ее вынудит та, другая.
Я спросила — куда мы едем. Гита не ответила, и я повторила вопрос, прибавив:
— Почему бы тебе не вернуться со мной в обитель? Вспомни — ты прожила там большую часть жизни. И не худшую часть. И тебе будут рады в монастыре. Там ты вновь обретешь покой, а пройдет время, и к тебе вновь вернется добрая слава.
Гита наконец поглядела на меня и я смутилась от ее циничной улыбки.
— Нет, куда, куда, а в обитель я не могу вернуться.
— Но отчего? Мы там вновь сможем жить вместе, Гита.
— Ты сможешь, ты избрала свой путь. Я же… Ныне я не смогу отдать Господу всю свою душу без остатка.
И добавила:
— Уже второй месяц, как я беременна.
Я только ахнула. У Гиты будет ребенок! Бастард Армстронга, дитя, на котором всю жизнь будет лежать пятно позора его матери и пренебрежения его отца. А Гита? Что будет с ней — женщиной обесчещенной, родившей неизвестно от кого… Даже если известно. Но без мужа, в грехе.
— О, Святая Хильда! Что же теперь делать?
— Известно что. Рожать, когда придет срок.
И неожиданно она снова улыбнулась — светло и печально.
— Самое главное теперь — это маленькое существо, что живет во мне. Это дар Господа и память о моей грешной и пылкой любви.
Я все же осмелилась спросить:
— Ты сказала об этом Эдгару?
Она пожала плечами и лицо ее обрело независимое выражение.
— Во имя Бога — зачем? Что бы это изменило? Разве не мало унижалась я перед ним этой ночью? Все, что я могла ему сказать — было сказано. А дитя — это только мое.
Мы выехали из леса. До самого горизонта простиралась Великая Восточная равнина. Вдали, за зарослями ольхи, поблескивали заводи фэнов.
Гита указала мне на видневшееся впереди селение.
— Поезжай туда, Отилия, я найми проводника. Так тебе будет надежнее добраться до монастыря.
— А ты?
Она вскинула голову.
— Я еду домой. В Тауэр-Вейк. Буду жить в кремневой башне мятежника Хэрварда. Там я и продолжу род своего великого деда. Даже если в одиночестве.
Я смотрела, как она уезжает. Гита, грациозная и горделивая, с развившимися длинными косами цвета лунной пряжи.
За ней на муле трусила Труда, напоследок окинувшая меня подозрительным взглядом — не из-за меня ли ее госпожа покинули Гронвуд, где им жилось так привольно?
— Да хранит тебя Бог и все святые, Гита Вейк! — прошептала я.
Глава 6.
РИГАН.
Август 1132 года.
Неделю назад Эдгар стал графом Норфолкским. Обряд инвестурысостоялся в Лондоне, где в это время находился король.
Я ожидала, что новоиспеченный граф вернется вместе с леди Бэртрадой, но ошиблась. Я стала настолько провинциалкой, что уже само собой разумеющимся считала, что невеста до свадьбы должна не меньше месяца провести в доме будущего мужа — дабы войти в круг обязанностей хозяйки. Однако совсем иное дело, когда речь идет об особах королевской крови.
Более того — по возвращении Эдгара сообщил мне, что так и не повидался с нареченной, которая все еще находится в Нормандии. Ожидать ее следует только ко дню венчания — в день поминовения святого Лаврентия, то есть десятого августа.
Вся предшествующая предшествовавшая свадьбе неделя для меня в лихорадочной подготовке к торжеству. Мне пришлось спешно ехать в Норидж и взять на себя львиную долю забот. Скажу как на исповеди, я изрядно уставала. Одно дело следить за хозяйством в усадьбах, другое — брать на себя обязанности по подготовке пира по случаю свадьбы графа. Но ранее я имела кой-какой опыт устройства подобных торжеств, к тому же Эдгар был моей семьей и мне хотелось сделать все как можно лучше, как и полагалось при дворах феодальных сеньоров.
Разумеется, что с дочерью короля прибудет немало титулованной знати и граф, Норфолк не должен ударить в грязь лицом перед всеми этими вельможными особами. Поэтому мне некогда было даже присесть и передохнуть, не говоря уже, чтобы подумать о собственном отъезде. Ведь, как мы условились с Эдгаром — я уеду едва его женой станет Бэртрада Нормандская.
Я не выносила Бэртраду. Заносчивая, подлая, язвительная. Я знала ее еще ребенком, и позже, уже взрослой, но такой же лицемерной и хитрой. Но у нее было положение, какое редко удавалось достичь внебрачной дочери — тут я не могла не отдать дань ее уму и способности интриговать. По крайней мере, отец баловал ее, моя госпожа Матильда доверяла ей, а Эдгар решил сделать ее своей женой. Не знаю, имело ли мне смысл раскрыть ему глаза на то, что же представляет собой его нареченная? Решила ничего не говорить. Ведь брак с ней нес ему немалые выгоды и почет, а уже одно это стоило того, чтобы желать этого союза. Что же касается недостатков самой Бэртрады… Чтож, Эдгару еще предстояло узнать ее и научиться усмирять. Ведь в конце концов, верховенство в супружестве всегда остается за мужчиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94