— возмутился я, демонстративно переворачивая свою стопку — самогонка профессора была не только отменной на вкус, но и чертовски крепкой.
— Я ни к чему никого не призываю. Ежели помните, это вы позвонили мне и попросили дать вам интервью, а не наоборот. — Профессор чуть передвинул стул, чтобы лучше видеть пирамиду, остававшуюся черной, несмотря на заливавшие ее солнечные лучи. — Я лишь анализирую факты. Задумывались ли вы над тем, что раньше, когда в семьях рождалось от 6 до 12 детей, в живых оставались самые здоровые и крепкие и они-то передавали лучшие гены своим потомкам? Кто поручится, что единственный ребенок, который рождается ныне в семье горожанина, наследует лучшие, а не худшие гены своих родителей? Никто, и правильно сделает. Вероятность этого невелика и, если вы интересуетесь статистикой, то должны знать, что число даунов и прочих неполноценных детей растет год от года.
— Что же вы предлагаете? — спросил я, припоминая постоянные жалобы СМИ на то, что процент здоровых детей в школах постоянно уменьшается. О том же, кстати, говорят и данные медицинских комиссий при военкоматах.
— Я ничего не предлагаю, это дело компетентных международных организаций! — отмахнулся Вениамин Петрович. — Однако продолжим. Врачи утверждают, что количество активных сперматозоидов в мужской сперме сократилось в несколько раз с данными середины прошлого века. Это значит, что мужчины стремительно теряют способность к зачатию детей. Причина этого кроется в сказанном ранее, а также в ухудшении экологической обстановки на планете. Причем статистические данные — прошу обратить на это особое внимание! — были собраны на основе врачебных обследований, проводившихся не только в Европе и США, но и в странах Азии и Латинской Америки. На падении рождаемости в так называемых «цивилизованных странах» я не буду останавливаться — здесь и так все ясно даже глухому и подслеповатому. Заметьте, я не говорю о таких проблемах, как истощение ресурсов, засорение окружающей среды и прочая, прочая. Технические задачи человечество решало и будет решать успешно. Вместо нефти, угля и газа откроют другой источник энергии, возрастет КПД двигателей, а золото и другие металлы будут, например, добывать из морской воды.
— Безусловно! — обрадовался я. — Сформулированная проблема — наполовину решенная проблема. Надо было накормить население — и американские ученые создали генетически модифицированные продукты. А в Европе полным ходом идут работы по улучшению экологической обстановки.
— Об этом-то я и говорю. Справляться с техническими проблемами мы научились, а вот решать морально-этические задачи человечество не готово. То есть не хочет, а потому и не умеет. Приспосабливая к своим нуждам окружающий мир, люди не желают меняться сами. Динозавры вымерли от невозможности приспособиться к изменениям окружающей среды. Мы, судя по всему, вымрем от того, что, преобразовав мир, переделывая его «под себя», не сумели измениться сами.
— Что-то я не улавливаю, при чем тут динозавры!
— Да? А я думал, сравнение это проясняет положение дел. В случае с динозаврами конфликт вымершего вида со средой, в чем бы он ни заключался, очевиден, какую бы из полусотни гипотез о причинах их гибели мы ни рассматривали. Изменение атмосферного давления в результате накопления в ней вулканических газов. Внезапное повышение космического излучения после взрыва близкой к Солнечной системе сверхновой звезды, что повлекло за собой резкое увеличение смертельных мутаций в наследственности новорожденных животных. Повышение радиоактивности, к воздействию которой динозавры оказались весьма чувствительны. Изменение климата — с перемещением полюсов или без оного — отчего погибли основные растения, которыми питались травоядные ящеры, исчезновение которых обрекло на голодную смерть их хищных собратьев, и т. д. Конфликт человечества с созданной им средой не бросается в глаза и все же имеет место быть. Технический прогресс обогнал нравственное взросление человечества, и оно явно не успевает приспособиться к созданному им миру. Тридцать с лишним миллионов людей, погибших во Второй мировой войне, атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, — хрестоматийные тому примеры. Участившиеся в нашем веке террористические акты — свидетельство того, что противоречий в человеческом сообществе не становится меньше, и разрешать их пытаются прежними способами. Технические возможности человекоубийства совершенствуются, а мы не делаемся сострадательней и милосерднее.
Стивен Хокинг — всемирно известный физик, занимающий несмотря на неизлечимую болезнь пост профессора кафедры прикладной математики и теоретической физики Кембриджского университета — некогда его, между прочим, занимал Исаак Ньютон, — незадолго до появления черных пирамид писал о возрастающей угрозе биотерроризма. По мнению Хокинга, биотерроризм еще более опасен, чем ядерное оружие, поскольку может поставить под угрозу гибели все человечество. Ибо для изготовления ядерного оружия необходимы крупные промышленные объекты, а работы по генной инженерии можно проводить в маленькой лаборатории. Проконтролировать, что происходит в таких лабораториях, невозможно, а сотворить вирус, способный уничтожить все население Земли, — вполне в человеческих силах...
Берестов налил себе стопку, закусил селедочкой и уставился вдаль.
«Посмотреть, что писал Хокинг перед сошествием пирамид», — сделал я заметку в памяти и, дабы расшевелить Вениамина Петровича, спросил:
— Стало быть, по-вашему, мы обречены? И создатели черных пирамид не будут нас спасать?
— Ради чего? — изумился профессор и пробормотал, отвечая не мне, а собственным мыслям: — Ради архитектуры, скульптуры, живописи, литературы или музыки? Но они представляют ценность только для тех, кто имеет такие же, как у нас, органы чувств... А знаешь, — снова переходя на «ты», сказал, вспоминая обо мне, Вениамин Петрович, — почему египетские жрецы так тщательно хранили свои тайны? Или, если угодно, тайны, доставшиеся им от уцелевших атлантов? Да потому, что знали, к чему может привести развитие техники без соответствующего развития душевных качеств. Но призывы мудрецов к самосовершенствованию пропали втуне, и, боюсь, даже прилет черных пирамид не направит нас на путь истинный. Сдается мне, мы идем дорогой атлантов и кончим так же, как они. Вот ты, думаешь, напишешь об этом статью, перечислив в ней все мои заслуги и регалии, и ее напечатают? Шиш тебе, братец! Думаешь, я один такой умный? Один, сидя на своей кухне, смекнул, что к чему?
— Почему же не напечатают? Цензуры у нас, слава богу, нет... — попытался я утешить профессора. Но не тут-то было!
— Главной цензурой теперь стало желание публики, которой любой редактор старается угодить. А она, глядя в зеркало, предпочитает, чтобы оно было кривым, ибо не желает видеть правды. Уж больно правда-то неприглядна. Ведь посмотри ты «с холодным вниманьем вокруг», и окажется, что грыземся мы, а то и смертным боем бьемся со своими ближними: за рубли, доллары, дутый престиж, квадратные метры, нефтескважины, зоны влияния, крупицы призрачной власти — и нет нам дела до остальной вселенной, мироздания, Бога. Что все мы, жалкие корыстолюбцы, готовы продать и предать за кусочек собственного благополучия: непрочного, иллюзорного, куцего, как дни нашей жизни... Эх, да что говорить! Наш мир не хочет взглянуть на себя в зеркало пирамид и потому обречен. И нет ему спасения!
9
Статью, написанную мной после беседы с Берестовым, шеф и правда завернул.
— Микаэль, — задушевным тоном сказал он, протирая свои чудовищные окуляры специальным замшевым лоскутком. — Интервью вышло забавным, слов нет. Но пирамиды сейчас не актуальны. Да и сколько можно пугать ими читателей? Напиши-ка ты мне лучше про самовозгорание городской свалки, той, что на Киевском шоссе. Придумай чего-нибудь этакое: удушающий газ, сформировавшаяся из дыма гигантская фигура, которую видели местные жители... Ну, сам понимаешь, чего тебя учить! А к пирамидам вернемся, если двери откроются. Или когда будем отмечать годовщину приземления первого звездолета.
Я не стал возражать и говорить, что двери не откроются. Шеф умница и сам понимает: если этого до сих пор не произошло, то, скорее всего, и не произойдет до морковкиного заговения. А жаль. Потому что были у меня заготовки для статей об изобретателе, затачивавшем в искусственных пирамидах лезвия и проращивавшем семена — старая история, но освещена под новым углом зрения. И еще собирался я написать о гипотезе, согласно которой древние египтяне лепили пирамиды из песка, подобно нашему, питерскому, ученому, о котором я как раз начал наводить справки. Ну, не судьба, видать. Обычная в общем-то история — только разгонишься на какой-нибудь теме, а она, глядь, уж из моды вышла.
Что же касается черных пирамид, то в моей судьбе они сыграли положительную роль. Валька одумалась и как-то очень серьезно сказала, что не станет со мной разводиться, пока пирамиды не улетят. И предложила тещину квартиру сдавать, дабы добро не пропадало. Так что жизнь наша наладилась, баксы от квартирантов мы собираемся грести лопатой и, нагребя, съездить на море — в Анталию, например.
Счетчик, как я понимаю, включен, но пока он тикает, многое еще можно успеть...
ПОСЛАНЦЫ КТУЛХУ
Я все еще не потерял надежды, что явится какой-нибудь философ-врач, в исключительном смысле этого слова, — тот, кто сможет заняться изучением проблемы общего здоровья народа, эпохи, расы, человечества...
Фридрих Ницше. Веселая наука
...таких, кто смотрел далеко в будущее и видел, что из зла, как это всегда бывает, произрастет добро, было очень мало.
Артур Конан Дойль. Сэр Найджел
1
— Гадалка твоя опять полдня трезвонила. Съезди к старухе, выясни, чего ей неймется, — сказал шеф, когда я появился в конторе со свежеиспечённой статьей в зубах.
— Может, лучше завтра. С утреца? — предложил я.
Пилить в район станции метро «Приморская» на тачке было лень, а оставлять ее на ночь под окнами конторы не хотелось. Пытались давеча хачики угнать у шефа его «мерсюк» и, кабы не установили ему автораздолбаи мобилайзер в каком-то нетрадиционном месте, превратился бы он в безлошадника со всеми вытекающими для нас последствиями. Мне, честно говоря, даже представить страшно, в какое дерьмо превратилась бы жизнь сотрудников «ЧАДа», если бы главреда лишили его любимой цацки, которой он дорожит не меньше, чем Акакий Акакиевич своей пресловутой шинелью!
— «Завтра, — сказала она, — будет поздно». Съезди, Толян, сейчас, уважь старого человека. Авось он нам еще пригодится, — велел шеф, и я оказался за рулем своей «девятки». Когда шеф называет меня «Толяном» — спорить бесполезно.
Прежде чем послать своего Росинанта в карьер, я врубил «Space», закурил и прикинул, как увязать эту непредвиденную командировку с моими собственными замыслами и умыслами. Поначалу, как водится, ничего не увязывалось, но потом я вспомнил, что собирался на неделе встретиться с Вадиком Весняковым. Вадя присмотрел «Опель» — бэ-у, разумеется, — и просил меня заглянуть ему в нутро, даром я уверял его, что в инотачках разбираюсь, как в астрономии.
Я вызвонил Вадю, и мы сговорились, что я подхвачу его по дороге к гадалке, а от нее мы поедем смотреть «Опель», с хозяином которого он свяжется, пока я буду добираться до его конторы. Вот и славненько, подумал я, давая отбой, — и Вадю ублажу, и к гадалке не один заявлюсь. Во-первых, эта тетя не вполне в себе и я ее слегка побаиваюсь, а во-вторых, Вадя, как человек заинтересованный, не позволит ей уболтать нас и постарается сократить наш визит до минимума...
Гадалку звали Клавдия Парфеновна Илпатова, и на старуху она еще не тянула, это наш шеф сгустил краски. Было ей лет сорок пять, от силы пятьдесят, и была она некогда красива черной, пронзительной, цыганской красотой. Она и теперь была недурна, но напоминала мне зловещую мачеху из диснеевского мультика про Белоснежку. Причем ремесло, которым она занималась, соответствовало ее облику. Клавдия Парфеновна предпочитала называть себя не гадалкой, а ясновидящей или прорицательницей, что, на мой непросвещенный взгляд, одно и то же — хрен редьки не слаще.
После нашего знакомства, состоявшегося благодаря электронному письму, присланному ею в редакцию «Чудес, аномалий и диковин», шеф пожелал, чтобы Клавдия Парфеновна стала внештатным сотрудником журнала, но она отказалась. Хотя время от времени снабжала нас, за умеренную плату, различными предсказаниями, подтверждавшимися с поразительной точностью: небывалое наводнение в Восточной Сибири, страшный пожар в Саратовском детдоме, серия торнадо в южных районах США, очередной скандал в неблагородном семействе российских олигархов, убийство депутата Микалева, поимка калужского маньяка и кое-какие мелочи в изменениях издательской политики, имевших для шефа первостепенное значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Я ни к чему никого не призываю. Ежели помните, это вы позвонили мне и попросили дать вам интервью, а не наоборот. — Профессор чуть передвинул стул, чтобы лучше видеть пирамиду, остававшуюся черной, несмотря на заливавшие ее солнечные лучи. — Я лишь анализирую факты. Задумывались ли вы над тем, что раньше, когда в семьях рождалось от 6 до 12 детей, в живых оставались самые здоровые и крепкие и они-то передавали лучшие гены своим потомкам? Кто поручится, что единственный ребенок, который рождается ныне в семье горожанина, наследует лучшие, а не худшие гены своих родителей? Никто, и правильно сделает. Вероятность этого невелика и, если вы интересуетесь статистикой, то должны знать, что число даунов и прочих неполноценных детей растет год от года.
— Что же вы предлагаете? — спросил я, припоминая постоянные жалобы СМИ на то, что процент здоровых детей в школах постоянно уменьшается. О том же, кстати, говорят и данные медицинских комиссий при военкоматах.
— Я ничего не предлагаю, это дело компетентных международных организаций! — отмахнулся Вениамин Петрович. — Однако продолжим. Врачи утверждают, что количество активных сперматозоидов в мужской сперме сократилось в несколько раз с данными середины прошлого века. Это значит, что мужчины стремительно теряют способность к зачатию детей. Причина этого кроется в сказанном ранее, а также в ухудшении экологической обстановки на планете. Причем статистические данные — прошу обратить на это особое внимание! — были собраны на основе врачебных обследований, проводившихся не только в Европе и США, но и в странах Азии и Латинской Америки. На падении рождаемости в так называемых «цивилизованных странах» я не буду останавливаться — здесь и так все ясно даже глухому и подслеповатому. Заметьте, я не говорю о таких проблемах, как истощение ресурсов, засорение окружающей среды и прочая, прочая. Технические задачи человечество решало и будет решать успешно. Вместо нефти, угля и газа откроют другой источник энергии, возрастет КПД двигателей, а золото и другие металлы будут, например, добывать из морской воды.
— Безусловно! — обрадовался я. — Сформулированная проблема — наполовину решенная проблема. Надо было накормить население — и американские ученые создали генетически модифицированные продукты. А в Европе полным ходом идут работы по улучшению экологической обстановки.
— Об этом-то я и говорю. Справляться с техническими проблемами мы научились, а вот решать морально-этические задачи человечество не готово. То есть не хочет, а потому и не умеет. Приспосабливая к своим нуждам окружающий мир, люди не желают меняться сами. Динозавры вымерли от невозможности приспособиться к изменениям окружающей среды. Мы, судя по всему, вымрем от того, что, преобразовав мир, переделывая его «под себя», не сумели измениться сами.
— Что-то я не улавливаю, при чем тут динозавры!
— Да? А я думал, сравнение это проясняет положение дел. В случае с динозаврами конфликт вымершего вида со средой, в чем бы он ни заключался, очевиден, какую бы из полусотни гипотез о причинах их гибели мы ни рассматривали. Изменение атмосферного давления в результате накопления в ней вулканических газов. Внезапное повышение космического излучения после взрыва близкой к Солнечной системе сверхновой звезды, что повлекло за собой резкое увеличение смертельных мутаций в наследственности новорожденных животных. Повышение радиоактивности, к воздействию которой динозавры оказались весьма чувствительны. Изменение климата — с перемещением полюсов или без оного — отчего погибли основные растения, которыми питались травоядные ящеры, исчезновение которых обрекло на голодную смерть их хищных собратьев, и т. д. Конфликт человечества с созданной им средой не бросается в глаза и все же имеет место быть. Технический прогресс обогнал нравственное взросление человечества, и оно явно не успевает приспособиться к созданному им миру. Тридцать с лишним миллионов людей, погибших во Второй мировой войне, атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, — хрестоматийные тому примеры. Участившиеся в нашем веке террористические акты — свидетельство того, что противоречий в человеческом сообществе не становится меньше, и разрешать их пытаются прежними способами. Технические возможности человекоубийства совершенствуются, а мы не делаемся сострадательней и милосерднее.
Стивен Хокинг — всемирно известный физик, занимающий несмотря на неизлечимую болезнь пост профессора кафедры прикладной математики и теоретической физики Кембриджского университета — некогда его, между прочим, занимал Исаак Ньютон, — незадолго до появления черных пирамид писал о возрастающей угрозе биотерроризма. По мнению Хокинга, биотерроризм еще более опасен, чем ядерное оружие, поскольку может поставить под угрозу гибели все человечество. Ибо для изготовления ядерного оружия необходимы крупные промышленные объекты, а работы по генной инженерии можно проводить в маленькой лаборатории. Проконтролировать, что происходит в таких лабораториях, невозможно, а сотворить вирус, способный уничтожить все население Земли, — вполне в человеческих силах...
Берестов налил себе стопку, закусил селедочкой и уставился вдаль.
«Посмотреть, что писал Хокинг перед сошествием пирамид», — сделал я заметку в памяти и, дабы расшевелить Вениамина Петровича, спросил:
— Стало быть, по-вашему, мы обречены? И создатели черных пирамид не будут нас спасать?
— Ради чего? — изумился профессор и пробормотал, отвечая не мне, а собственным мыслям: — Ради архитектуры, скульптуры, живописи, литературы или музыки? Но они представляют ценность только для тех, кто имеет такие же, как у нас, органы чувств... А знаешь, — снова переходя на «ты», сказал, вспоминая обо мне, Вениамин Петрович, — почему египетские жрецы так тщательно хранили свои тайны? Или, если угодно, тайны, доставшиеся им от уцелевших атлантов? Да потому, что знали, к чему может привести развитие техники без соответствующего развития душевных качеств. Но призывы мудрецов к самосовершенствованию пропали втуне, и, боюсь, даже прилет черных пирамид не направит нас на путь истинный. Сдается мне, мы идем дорогой атлантов и кончим так же, как они. Вот ты, думаешь, напишешь об этом статью, перечислив в ней все мои заслуги и регалии, и ее напечатают? Шиш тебе, братец! Думаешь, я один такой умный? Один, сидя на своей кухне, смекнул, что к чему?
— Почему же не напечатают? Цензуры у нас, слава богу, нет... — попытался я утешить профессора. Но не тут-то было!
— Главной цензурой теперь стало желание публики, которой любой редактор старается угодить. А она, глядя в зеркало, предпочитает, чтобы оно было кривым, ибо не желает видеть правды. Уж больно правда-то неприглядна. Ведь посмотри ты «с холодным вниманьем вокруг», и окажется, что грыземся мы, а то и смертным боем бьемся со своими ближними: за рубли, доллары, дутый престиж, квадратные метры, нефтескважины, зоны влияния, крупицы призрачной власти — и нет нам дела до остальной вселенной, мироздания, Бога. Что все мы, жалкие корыстолюбцы, готовы продать и предать за кусочек собственного благополучия: непрочного, иллюзорного, куцего, как дни нашей жизни... Эх, да что говорить! Наш мир не хочет взглянуть на себя в зеркало пирамид и потому обречен. И нет ему спасения!
9
Статью, написанную мной после беседы с Берестовым, шеф и правда завернул.
— Микаэль, — задушевным тоном сказал он, протирая свои чудовищные окуляры специальным замшевым лоскутком. — Интервью вышло забавным, слов нет. Но пирамиды сейчас не актуальны. Да и сколько можно пугать ими читателей? Напиши-ка ты мне лучше про самовозгорание городской свалки, той, что на Киевском шоссе. Придумай чего-нибудь этакое: удушающий газ, сформировавшаяся из дыма гигантская фигура, которую видели местные жители... Ну, сам понимаешь, чего тебя учить! А к пирамидам вернемся, если двери откроются. Или когда будем отмечать годовщину приземления первого звездолета.
Я не стал возражать и говорить, что двери не откроются. Шеф умница и сам понимает: если этого до сих пор не произошло, то, скорее всего, и не произойдет до морковкиного заговения. А жаль. Потому что были у меня заготовки для статей об изобретателе, затачивавшем в искусственных пирамидах лезвия и проращивавшем семена — старая история, но освещена под новым углом зрения. И еще собирался я написать о гипотезе, согласно которой древние египтяне лепили пирамиды из песка, подобно нашему, питерскому, ученому, о котором я как раз начал наводить справки. Ну, не судьба, видать. Обычная в общем-то история — только разгонишься на какой-нибудь теме, а она, глядь, уж из моды вышла.
Что же касается черных пирамид, то в моей судьбе они сыграли положительную роль. Валька одумалась и как-то очень серьезно сказала, что не станет со мной разводиться, пока пирамиды не улетят. И предложила тещину квартиру сдавать, дабы добро не пропадало. Так что жизнь наша наладилась, баксы от квартирантов мы собираемся грести лопатой и, нагребя, съездить на море — в Анталию, например.
Счетчик, как я понимаю, включен, но пока он тикает, многое еще можно успеть...
ПОСЛАНЦЫ КТУЛХУ
Я все еще не потерял надежды, что явится какой-нибудь философ-врач, в исключительном смысле этого слова, — тот, кто сможет заняться изучением проблемы общего здоровья народа, эпохи, расы, человечества...
Фридрих Ницше. Веселая наука
...таких, кто смотрел далеко в будущее и видел, что из зла, как это всегда бывает, произрастет добро, было очень мало.
Артур Конан Дойль. Сэр Найджел
1
— Гадалка твоя опять полдня трезвонила. Съезди к старухе, выясни, чего ей неймется, — сказал шеф, когда я появился в конторе со свежеиспечённой статьей в зубах.
— Может, лучше завтра. С утреца? — предложил я.
Пилить в район станции метро «Приморская» на тачке было лень, а оставлять ее на ночь под окнами конторы не хотелось. Пытались давеча хачики угнать у шефа его «мерсюк» и, кабы не установили ему автораздолбаи мобилайзер в каком-то нетрадиционном месте, превратился бы он в безлошадника со всеми вытекающими для нас последствиями. Мне, честно говоря, даже представить страшно, в какое дерьмо превратилась бы жизнь сотрудников «ЧАДа», если бы главреда лишили его любимой цацки, которой он дорожит не меньше, чем Акакий Акакиевич своей пресловутой шинелью!
— «Завтра, — сказала она, — будет поздно». Съезди, Толян, сейчас, уважь старого человека. Авось он нам еще пригодится, — велел шеф, и я оказался за рулем своей «девятки». Когда шеф называет меня «Толяном» — спорить бесполезно.
Прежде чем послать своего Росинанта в карьер, я врубил «Space», закурил и прикинул, как увязать эту непредвиденную командировку с моими собственными замыслами и умыслами. Поначалу, как водится, ничего не увязывалось, но потом я вспомнил, что собирался на неделе встретиться с Вадиком Весняковым. Вадя присмотрел «Опель» — бэ-у, разумеется, — и просил меня заглянуть ему в нутро, даром я уверял его, что в инотачках разбираюсь, как в астрономии.
Я вызвонил Вадю, и мы сговорились, что я подхвачу его по дороге к гадалке, а от нее мы поедем смотреть «Опель», с хозяином которого он свяжется, пока я буду добираться до его конторы. Вот и славненько, подумал я, давая отбой, — и Вадю ублажу, и к гадалке не один заявлюсь. Во-первых, эта тетя не вполне в себе и я ее слегка побаиваюсь, а во-вторых, Вадя, как человек заинтересованный, не позволит ей уболтать нас и постарается сократить наш визит до минимума...
Гадалку звали Клавдия Парфеновна Илпатова, и на старуху она еще не тянула, это наш шеф сгустил краски. Было ей лет сорок пять, от силы пятьдесят, и была она некогда красива черной, пронзительной, цыганской красотой. Она и теперь была недурна, но напоминала мне зловещую мачеху из диснеевского мультика про Белоснежку. Причем ремесло, которым она занималась, соответствовало ее облику. Клавдия Парфеновна предпочитала называть себя не гадалкой, а ясновидящей или прорицательницей, что, на мой непросвещенный взгляд, одно и то же — хрен редьки не слаще.
После нашего знакомства, состоявшегося благодаря электронному письму, присланному ею в редакцию «Чудес, аномалий и диковин», шеф пожелал, чтобы Клавдия Парфеновна стала внештатным сотрудником журнала, но она отказалась. Хотя время от времени снабжала нас, за умеренную плату, различными предсказаниями, подтверждавшимися с поразительной точностью: небывалое наводнение в Восточной Сибири, страшный пожар в Саратовском детдоме, серия торнадо в южных районах США, очередной скандал в неблагородном семействе российских олигархов, убийство депутата Микалева, поимка калужского маньяка и кое-какие мелочи в изменениях издательской политики, имевших для шефа первостепенное значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66