Кто бы судил… Ты, что ли, этого оленя забивал?
Он отвернулся и громко зачавкал.
— Ну и жри! — окончательно обиделась я. Веревки волокуши привычно легли на спину. Покряхтывая и все еще ворча, я двинулась в путь. Мишка остался позади. Он наелся и теперь лежал посреди поляны, подставив теплому солнышку раздувшийся мохнатый бок. Зверь нравился мне. Не знаю чем, но нравился. С ним оказалось легко говорить..
— Может, пойдешь со мной, а, Глуздырь? — спросила я и, не получив ответа, махнула рукой, — Да что с тобой разговаривать…
. После расставания с нежданным лесным знакомцем мне почему-то стало грустно. До этого душа радовалась успешной охоте и солнышку, а теперь все померкло. Кому нужна сытная еда и надежный кров, если в сердце не осталось ни любви, ни ненависти? «Хаки», — подсказала память. Но что «Хаки»? Разве нынче я сама желала его смерти? Нет, просто должна была его убить, чтоб выполнить договор с марами…
Я вышла к усадьбе вечером и так устала, что обходить поля уже не оставалось сил. Пригнувшись, я поковыляла по меже, выбралась в перелесок, узкой тропкой спустилась с крутого склона и нырнула в теплую темноту своей избы. Ноздри защекотал сильный пряный запах. «Опять Ингрид бродила», — раздраженно подумала я и, намереваясь разжечь огонь, шагнула к очагу. Под ногой хрустнули тонкие ветки, а в углу раздалось чье-то тихое дыхание. Я замерла. Дыхание стало слышнее. Так вот о чем предупреждала Ингрид! Кто-то неведомый затаился в темноте и поджидал моего возвращения!
Я отпустила волокушу и скользнула к стене. Враг имел преимущество: он пришел раньше и его глаза уже привыкли к полутьме моего маленького жилища, но, возможно, удастся его обмануть… Поджидающий в темноте незнакомец заворочался и как-то странно засопел. Слишком громко для человека…
— Кто тут?!
Сопение усилилось. Теперь оно доносилось оттуда, где осталась волокуша. Треск рвущейся оленьей шкуры оглушил меня. Забыв об осторожности, я метнулась к лавке, высекла огонь и зажгла светец.
Волокуша была разграблена. На полу валялись куски оленьего мяса и рваные половинки шкуры, а над ними, покачивая круглыми боками, гордо возвышался Глуз-дырь. Я охнула и села на лавку. Медведь засопел, взял в зубы кусок оленины и, толкнув лапой дверь, выбрался наружу. Пришел все-таки! Не бросил меня, не оставил! И Ингрид его впустила, — видать, поняла, что вдвоем нам будет легче выжить. Мне — веселее, а ему — сытнее и безопаснее. Вон как набил брюхо моей добычей!
Опомнившись, я кинулась за зверем. Он лежал снаружи, возле влаза, и неторопливо отрывал от украденного мяса небольшие куски.
— Ты уж совсем обнаглел, — стоя в дверях, пробурчала я.
Медведь поднял морду и улыбнулся. Клянусь, никогда, ни у одного зверя мне не доводилось видеть улыбки, но Глуздырь улыбался!
— Ну и ляд с тобой! — заявила я довольному зверю. — Только учти — кормить тебя не буду! И воровать не позволю. А к осени вовсе уйду.
Глуздырь оторвал особенно сочный кусочек, проглотил его и, словно соглашаясь, закивал головой.
— Значит, по рукам?
Мне хотелось, чтоб зверь понял и ответил, и, будто чувствуя это, мишка все кивал и кивал…
Первый день осени мы с Глуздырем встретили на лесном перевале. Все лето я выполняла обещание и лишь изредка подкармливала мишку, однако Глуздырь никогда не отказывался от угощения, а обглоданные кости оставлял Мудрости и Памяти. Поначалу вороны опасались приближаться к медведю и забирали подачку украдкой, как воры, но потом привыкли и, громко скандаля, стали клевать кости почти у самого медвежьего носа. А в один прекрасный день Глуздырь и обе птицы догадались, что ходить со мной на охоту гораздо выгодней, чем ждать угощения, и стали сопровождать меня в близких и дальних вылазках. С Глуздырем охотиться оказалось не труднее, чем с собакой, только от медведя зверь бежал куда охотнее, чем от пса. А вороны летали с нами просто так, от нечего делать. Вот и нынче вертелись в небе, то показываясь над самой головой, то исчезая где-то впереди, за верхушками деревьев. Однако на сей раз ни они, ни Глуздырь не могли мне помочь. Мне не удалось пройти в Норвегию, к своему врагу. Помешали горы и рано наступившие холода.
Я не раз слышала, как урмане называли Маркир лесом, поэтому собралась в дальний путь так же, как собралась бы для долгой охоты. В мешке за спиной лежали пялка, кресало и сменная безрукавка, на поясе болтался нож, а из-за плеча высовывался короткий охотничий лук. Оказалось, что для перехода через Маркир этого недостаточно. Всего через несколько дней пути урманский лес превратился в горы. Огромные валуны, будто нарочно, заваливали все тропинки, и приходилось тратить немало времени и сил, отыскивая обходные пути. Спустя три дня утомительных подъемов и спусков стало ясно, что в Норвегии я окажусь только к середине зимы. К холодам я подготовилась еще хуже, чем к горам. Пришлось повернуть обратно. С досады я злилась на все и вся, и отожрав-шийся за лето Глуздырь, с хрустом проламываясь сквозь кустарник, держался подальше от меня.
Тревожный собачий лай я услышала еще издали и заволновалась. Собаки могли учуять мишку. Ему не следовало далеко отходить, ведь у меня все-таки есть чем отбиться от собак. Оглядевшись, я позвала:
— Глуздырь!
Как назло он куда-то запропастился. Где ему, дураку, знать, что от озверевших псов его не спасут ни острые когти, ни ставшее ловким и сильным тело? А за собаками наверняка идут охотники…
— Глуздырь! Лес ответил собачьим многоголосием.
— Тьфу! — зло сплюнула я и махнула рукой. В последнее время Глуздырь стал слишком самостоятельным. Он целыми днями блудил где-то по лесу и появлялся в усадьбе лишь ночью, когда его уже никто не ждал. Я привыкла к медведю, однако лезть из-за него в драку не хотелось. Сам виноват — нечего было уходить! Пусть теперь сам и разбирается…С такими мыслями я соскользнула с большого валуна, на который забиралась чуть ли не половину дня, и двинулась по тропе. Сидевший на суке Память каркнул, громко захлопал крыльями и взмыл в воздух. Он всегда немного опережал своего собрата и обычно летел впереди меня к усадьбе, но теперь устремился в лес. Немного подумав, Мудрость потянулся за ним.
— И вы туда же, — укоризненно глядя вслед черным птицам, сказала я.
И тут собачий лай изменился. Псы увидели зверя…
«Глуздырь!» — кольнуло где-то внутри, но я не остановилась. Медведь попался по собственной глупости. Небось даже сам полез поглядеть, кто так потешно тявкает, вот и догляделся. А мне нельзя попадаться. Кто знает, каковы эти треклятые охотники? Может, они вовсе не слышали о Свейнхильд, а может, лучшие ее друзья…
Какой-то пес отчаянно завизжал. Я остановилась. Там в глубине леса множество мелких хвостатых рабов осадили моего Глуздыря. Он молча отбивался, не рычал и не визжал, умоляя меня вернуться… Гордый, паршивец!
Бросив вещи под куст и заломив на нем ветку — чтоб легче было потом отыскать, — я двинулась на лай. Звонкие собачьи голоса метались между деревьями, и, не в силах определить, откуда они доносятся, я крутилась на одном месте. Помогли вороны. Будто желая защитить своего мохнатого приятеля, они кружили над деревьями и пронзительно каркали. Я вскинула голову, пошла за ними и оказалась на поляне раньше охотников.
Озверевшие разномастные псы вертелись вокруг обиженного Глуздыря и оглушительным лаем призывали своих хозяев. Упираясь спиной в дерево, мишка сидел на задних лапах и лениво отмахивался передними от наседающих врагов. Особенно его донимал один — рыжий, с подпалинами на брюхе и хвостом-колечком, пес. Он метался вокруг дерева и прихватывал неповоротливого, толстого Глуздыря то за бок, то за поджатый хвост.
— А ну пошли прочь отсюда! — выскакивая на поляну, крикнула я псам. Обнаружив нового врага, они на миг замолчали, а потом учуяли знакомый человеческий запах и опять налетели на медведя. Мне не хотелось убивать собак. Их обучили охоте, и теперь они честно отрабатывали свой хлеб.
Я вытащила нож, отсекла от нижней ветви дерева длинную, гибкую палку и двинулась к своре. Почуяв подкрепление, Глуздырь отважно рыкнул и замахал лапами. Кому-то из псов досталось. Орущий комок шерсти отлетел к кустам, вскочил и вновь ринулся в бой. Одним ударом палки я отправила его обратно. Пес поднялся, встряхнулся и недоумевающе уставился на меня. Из его рта шла пена, а на боку темнела неглубокая рваная рана. Он не понимал, за что его ударили. Ведь он же нагнал медведя и, как учили, не позволял зверю двинуться с . места, — так почему же человек оказался так несправедлив? Однако броситься опять он уже не отважился.
Вторым по хребтине получил тот, самый назойливый, — подпалый с хвостом-колечком. У него умишка оказалось побольше. Рыжий быстро сообразил, что я — второй и весьма опасный враг. Желтые, горящие злобой глаза глянули на меня, а затем, высоко вскинув передние лапы, пес прыгнул на палку. Зубы клацкнули и впились в деревяшку.
— А ну пошел! — стряхивая Рыжего, взревела я. Не знаю, чего испугались остальные собаки — моего вопля или летящего в кусты вожака, но они отступили. Не веря в подобное счастье, Глуздырь опасливо отлепился от дерева и трусцой двинулся к лесу. Стрела пропела прямо над моим ухом. Бедняга Глуздырь по-щенячьи присел на задницу. Он вовремя остановился. Возле мохнатой лапы из земли торчало древко стрелы…
«Вот почему собаки перестали нападать, — поняла я. — Они сделали все, что могли, — теперь пришли хозяева. Мишке еще повезло, что стрела только слегка зацепила его ногу, а не проткнула бок или шею».
Сорвав шапку и тряхнув рассыпавшимися по плечам волосами, я бросилась к зверю. Кем бы ни были неведомые охотники, они не станут стрелять в бабу…
Я не добежала до Глуздыря шаг или два и повернулась. Их оказалось всего пятеро. Высокие, в добротных кожаных куртках и сапогах, с полным набором стрел в колчанах, длинными ножами наготове и рогатинами. Рогатины были свежими, — видно, распознав зверя по лаю собак, мужики только что заготовили их. И вышли на зверя грамотно, как положено опытным охотникам, — каждый со своей стороны. Что ж, будь что будет, терять мне нечего…
Я скинула со спины лук, быстро наложила одну стрелу на тетиву, сжала другую в зубах и прошипела:
— Я хорошо стреляю. Двоих уложу раньше, чем кто-либо — меня.
Охотники не ответили. Стояли, переглядывались и, похоже, не понимали моих слов.
— Медведь уйдет. Поняли? Он — не ваш… — подталкивая неуклюжего Глуздыря к кустам, продолжала я. Глуздырь сделал несколько шагов. Заметившие ускользающую добычу псы сорвались с места.
— Стоять!!! — не своим голосом гаркнула я. Собаки дружно остановились и повернулись к замершему в кустах вожаку охотников. Он выделялся ростом и одеждой. Наконечник моей стрелы уставился в его горло.
— Убери псов, — угрюмо приказала я. — Убери, не то пристрелю.
Мужик лихо сдвинул шапку на затылок и негромко поинтересовался:
— Кого пристрелишь? Меня или собак? Пятясь вслед за Глуздырем к спасительным кустам, я прохрипела:
— Всех…
Он свистнул. Собаки послушно легли, а мужик шагнул ко мне:
— Не щетинься. Коли говоришь, что надобно отпустить медведя, — отпустим.
— Думаешь, поверю? — не сводя стрелы с его открытой шеи, оскалилась я. — Людские обещания —водица, и не заметишь, как меж пальцев пробежит…
— Ну как хочешь. — Мужик неторопливо убрал нож за пояс и повернулся к своим приятелям: — Пошли отсюда.
Не доверяя никому, даже собственным ушам, я глядела, как они, один за другим, медленно убирают ножи и бросают рогатины. Когда последняя рогатина легла в траву, медведь позади меня тревожно взвыл. Обманули!
Незамеченный мною урманин подставил под мохнатую грудь поднявшегося Глуздыря рогатину и уже готовился ударить ножом в медвежье сердце. Глупый мишка топтался на месте и закрывал от меня своего убийцу.
— Не-е-ет! — чувствуя, что теряю последнее близкое существо, отчаянно завопила я. Глуздырь коротко тявкнул.
— Оставь зверя, Риг! — предостерегающе выкрикнул вожак, однако младший охотник и не думал слушаться. Он взмахнул ножом, прыгнул вперед, и в тот же миг сверху прямо на его голову рухнула огромная черная птица. Память! Он опять оказался сообразительнее своего крылатого собрата. Мудрость опоздал совсем немного. Его когти впились в спину врага. Урманин заорал. Память хлопнул крыльями, приподнялся и со всего маху обрушил клюв на голову охотника. Сквозь ткань шапки проступило кровавое пятно. Я подскочила к Глуздырю и откинула рогатину в сторону:
— Беги!
Мишка метнулся к кустам, а затем остановился и тревожно поглядел на меня. «А как же ты?» — говорил его взгляд.
— Беги! — оглохнув от воплей и хлопанья огромных крыльев, повторила я. — Теперь каждый — сам по себе!
Глуздырь исчез в кустах. Я подбежала к урманину. Конечно, он зря напал на Глуздыря, однако мне тоже был знаком охотничий азарт. Трудно удержаться, когда вожделенная добыча сама прет в руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Он отвернулся и громко зачавкал.
— Ну и жри! — окончательно обиделась я. Веревки волокуши привычно легли на спину. Покряхтывая и все еще ворча, я двинулась в путь. Мишка остался позади. Он наелся и теперь лежал посреди поляны, подставив теплому солнышку раздувшийся мохнатый бок. Зверь нравился мне. Не знаю чем, но нравился. С ним оказалось легко говорить..
— Может, пойдешь со мной, а, Глуздырь? — спросила я и, не получив ответа, махнула рукой, — Да что с тобой разговаривать…
. После расставания с нежданным лесным знакомцем мне почему-то стало грустно. До этого душа радовалась успешной охоте и солнышку, а теперь все померкло. Кому нужна сытная еда и надежный кров, если в сердце не осталось ни любви, ни ненависти? «Хаки», — подсказала память. Но что «Хаки»? Разве нынче я сама желала его смерти? Нет, просто должна была его убить, чтоб выполнить договор с марами…
Я вышла к усадьбе вечером и так устала, что обходить поля уже не оставалось сил. Пригнувшись, я поковыляла по меже, выбралась в перелесок, узкой тропкой спустилась с крутого склона и нырнула в теплую темноту своей избы. Ноздри защекотал сильный пряный запах. «Опять Ингрид бродила», — раздраженно подумала я и, намереваясь разжечь огонь, шагнула к очагу. Под ногой хрустнули тонкие ветки, а в углу раздалось чье-то тихое дыхание. Я замерла. Дыхание стало слышнее. Так вот о чем предупреждала Ингрид! Кто-то неведомый затаился в темноте и поджидал моего возвращения!
Я отпустила волокушу и скользнула к стене. Враг имел преимущество: он пришел раньше и его глаза уже привыкли к полутьме моего маленького жилища, но, возможно, удастся его обмануть… Поджидающий в темноте незнакомец заворочался и как-то странно засопел. Слишком громко для человека…
— Кто тут?!
Сопение усилилось. Теперь оно доносилось оттуда, где осталась волокуша. Треск рвущейся оленьей шкуры оглушил меня. Забыв об осторожности, я метнулась к лавке, высекла огонь и зажгла светец.
Волокуша была разграблена. На полу валялись куски оленьего мяса и рваные половинки шкуры, а над ними, покачивая круглыми боками, гордо возвышался Глуз-дырь. Я охнула и села на лавку. Медведь засопел, взял в зубы кусок оленины и, толкнув лапой дверь, выбрался наружу. Пришел все-таки! Не бросил меня, не оставил! И Ингрид его впустила, — видать, поняла, что вдвоем нам будет легче выжить. Мне — веселее, а ему — сытнее и безопаснее. Вон как набил брюхо моей добычей!
Опомнившись, я кинулась за зверем. Он лежал снаружи, возле влаза, и неторопливо отрывал от украденного мяса небольшие куски.
— Ты уж совсем обнаглел, — стоя в дверях, пробурчала я.
Медведь поднял морду и улыбнулся. Клянусь, никогда, ни у одного зверя мне не доводилось видеть улыбки, но Глуздырь улыбался!
— Ну и ляд с тобой! — заявила я довольному зверю. — Только учти — кормить тебя не буду! И воровать не позволю. А к осени вовсе уйду.
Глуздырь оторвал особенно сочный кусочек, проглотил его и, словно соглашаясь, закивал головой.
— Значит, по рукам?
Мне хотелось, чтоб зверь понял и ответил, и, будто чувствуя это, мишка все кивал и кивал…
Первый день осени мы с Глуздырем встретили на лесном перевале. Все лето я выполняла обещание и лишь изредка подкармливала мишку, однако Глуздырь никогда не отказывался от угощения, а обглоданные кости оставлял Мудрости и Памяти. Поначалу вороны опасались приближаться к медведю и забирали подачку украдкой, как воры, но потом привыкли и, громко скандаля, стали клевать кости почти у самого медвежьего носа. А в один прекрасный день Глуздырь и обе птицы догадались, что ходить со мной на охоту гораздо выгодней, чем ждать угощения, и стали сопровождать меня в близких и дальних вылазках. С Глуздырем охотиться оказалось не труднее, чем с собакой, только от медведя зверь бежал куда охотнее, чем от пса. А вороны летали с нами просто так, от нечего делать. Вот и нынче вертелись в небе, то показываясь над самой головой, то исчезая где-то впереди, за верхушками деревьев. Однако на сей раз ни они, ни Глуздырь не могли мне помочь. Мне не удалось пройти в Норвегию, к своему врагу. Помешали горы и рано наступившие холода.
Я не раз слышала, как урмане называли Маркир лесом, поэтому собралась в дальний путь так же, как собралась бы для долгой охоты. В мешке за спиной лежали пялка, кресало и сменная безрукавка, на поясе болтался нож, а из-за плеча высовывался короткий охотничий лук. Оказалось, что для перехода через Маркир этого недостаточно. Всего через несколько дней пути урманский лес превратился в горы. Огромные валуны, будто нарочно, заваливали все тропинки, и приходилось тратить немало времени и сил, отыскивая обходные пути. Спустя три дня утомительных подъемов и спусков стало ясно, что в Норвегии я окажусь только к середине зимы. К холодам я подготовилась еще хуже, чем к горам. Пришлось повернуть обратно. С досады я злилась на все и вся, и отожрав-шийся за лето Глуздырь, с хрустом проламываясь сквозь кустарник, держался подальше от меня.
Тревожный собачий лай я услышала еще издали и заволновалась. Собаки могли учуять мишку. Ему не следовало далеко отходить, ведь у меня все-таки есть чем отбиться от собак. Оглядевшись, я позвала:
— Глуздырь!
Как назло он куда-то запропастился. Где ему, дураку, знать, что от озверевших псов его не спасут ни острые когти, ни ставшее ловким и сильным тело? А за собаками наверняка идут охотники…
— Глуздырь! Лес ответил собачьим многоголосием.
— Тьфу! — зло сплюнула я и махнула рукой. В последнее время Глуздырь стал слишком самостоятельным. Он целыми днями блудил где-то по лесу и появлялся в усадьбе лишь ночью, когда его уже никто не ждал. Я привыкла к медведю, однако лезть из-за него в драку не хотелось. Сам виноват — нечего было уходить! Пусть теперь сам и разбирается…С такими мыслями я соскользнула с большого валуна, на который забиралась чуть ли не половину дня, и двинулась по тропе. Сидевший на суке Память каркнул, громко захлопал крыльями и взмыл в воздух. Он всегда немного опережал своего собрата и обычно летел впереди меня к усадьбе, но теперь устремился в лес. Немного подумав, Мудрость потянулся за ним.
— И вы туда же, — укоризненно глядя вслед черным птицам, сказала я.
И тут собачий лай изменился. Псы увидели зверя…
«Глуздырь!» — кольнуло где-то внутри, но я не остановилась. Медведь попался по собственной глупости. Небось даже сам полез поглядеть, кто так потешно тявкает, вот и догляделся. А мне нельзя попадаться. Кто знает, каковы эти треклятые охотники? Может, они вовсе не слышали о Свейнхильд, а может, лучшие ее друзья…
Какой-то пес отчаянно завизжал. Я остановилась. Там в глубине леса множество мелких хвостатых рабов осадили моего Глуздыря. Он молча отбивался, не рычал и не визжал, умоляя меня вернуться… Гордый, паршивец!
Бросив вещи под куст и заломив на нем ветку — чтоб легче было потом отыскать, — я двинулась на лай. Звонкие собачьи голоса метались между деревьями, и, не в силах определить, откуда они доносятся, я крутилась на одном месте. Помогли вороны. Будто желая защитить своего мохнатого приятеля, они кружили над деревьями и пронзительно каркали. Я вскинула голову, пошла за ними и оказалась на поляне раньше охотников.
Озверевшие разномастные псы вертелись вокруг обиженного Глуздыря и оглушительным лаем призывали своих хозяев. Упираясь спиной в дерево, мишка сидел на задних лапах и лениво отмахивался передними от наседающих врагов. Особенно его донимал один — рыжий, с подпалинами на брюхе и хвостом-колечком, пес. Он метался вокруг дерева и прихватывал неповоротливого, толстого Глуздыря то за бок, то за поджатый хвост.
— А ну пошли прочь отсюда! — выскакивая на поляну, крикнула я псам. Обнаружив нового врага, они на миг замолчали, а потом учуяли знакомый человеческий запах и опять налетели на медведя. Мне не хотелось убивать собак. Их обучили охоте, и теперь они честно отрабатывали свой хлеб.
Я вытащила нож, отсекла от нижней ветви дерева длинную, гибкую палку и двинулась к своре. Почуяв подкрепление, Глуздырь отважно рыкнул и замахал лапами. Кому-то из псов досталось. Орущий комок шерсти отлетел к кустам, вскочил и вновь ринулся в бой. Одним ударом палки я отправила его обратно. Пес поднялся, встряхнулся и недоумевающе уставился на меня. Из его рта шла пена, а на боку темнела неглубокая рваная рана. Он не понимал, за что его ударили. Ведь он же нагнал медведя и, как учили, не позволял зверю двинуться с . места, — так почему же человек оказался так несправедлив? Однако броситься опять он уже не отважился.
Вторым по хребтине получил тот, самый назойливый, — подпалый с хвостом-колечком. У него умишка оказалось побольше. Рыжий быстро сообразил, что я — второй и весьма опасный враг. Желтые, горящие злобой глаза глянули на меня, а затем, высоко вскинув передние лапы, пес прыгнул на палку. Зубы клацкнули и впились в деревяшку.
— А ну пошел! — стряхивая Рыжего, взревела я. Не знаю, чего испугались остальные собаки — моего вопля или летящего в кусты вожака, но они отступили. Не веря в подобное счастье, Глуздырь опасливо отлепился от дерева и трусцой двинулся к лесу. Стрела пропела прямо над моим ухом. Бедняга Глуздырь по-щенячьи присел на задницу. Он вовремя остановился. Возле мохнатой лапы из земли торчало древко стрелы…
«Вот почему собаки перестали нападать, — поняла я. — Они сделали все, что могли, — теперь пришли хозяева. Мишке еще повезло, что стрела только слегка зацепила его ногу, а не проткнула бок или шею».
Сорвав шапку и тряхнув рассыпавшимися по плечам волосами, я бросилась к зверю. Кем бы ни были неведомые охотники, они не станут стрелять в бабу…
Я не добежала до Глуздыря шаг или два и повернулась. Их оказалось всего пятеро. Высокие, в добротных кожаных куртках и сапогах, с полным набором стрел в колчанах, длинными ножами наготове и рогатинами. Рогатины были свежими, — видно, распознав зверя по лаю собак, мужики только что заготовили их. И вышли на зверя грамотно, как положено опытным охотникам, — каждый со своей стороны. Что ж, будь что будет, терять мне нечего…
Я скинула со спины лук, быстро наложила одну стрелу на тетиву, сжала другую в зубах и прошипела:
— Я хорошо стреляю. Двоих уложу раньше, чем кто-либо — меня.
Охотники не ответили. Стояли, переглядывались и, похоже, не понимали моих слов.
— Медведь уйдет. Поняли? Он — не ваш… — подталкивая неуклюжего Глуздыря к кустам, продолжала я. Глуздырь сделал несколько шагов. Заметившие ускользающую добычу псы сорвались с места.
— Стоять!!! — не своим голосом гаркнула я. Собаки дружно остановились и повернулись к замершему в кустах вожаку охотников. Он выделялся ростом и одеждой. Наконечник моей стрелы уставился в его горло.
— Убери псов, — угрюмо приказала я. — Убери, не то пристрелю.
Мужик лихо сдвинул шапку на затылок и негромко поинтересовался:
— Кого пристрелишь? Меня или собак? Пятясь вслед за Глуздырем к спасительным кустам, я прохрипела:
— Всех…
Он свистнул. Собаки послушно легли, а мужик шагнул ко мне:
— Не щетинься. Коли говоришь, что надобно отпустить медведя, — отпустим.
— Думаешь, поверю? — не сводя стрелы с его открытой шеи, оскалилась я. — Людские обещания —водица, и не заметишь, как меж пальцев пробежит…
— Ну как хочешь. — Мужик неторопливо убрал нож за пояс и повернулся к своим приятелям: — Пошли отсюда.
Не доверяя никому, даже собственным ушам, я глядела, как они, один за другим, медленно убирают ножи и бросают рогатины. Когда последняя рогатина легла в траву, медведь позади меня тревожно взвыл. Обманули!
Незамеченный мною урманин подставил под мохнатую грудь поднявшегося Глуздыря рогатину и уже готовился ударить ножом в медвежье сердце. Глупый мишка топтался на месте и закрывал от меня своего убийцу.
— Не-е-ет! — чувствуя, что теряю последнее близкое существо, отчаянно завопила я. Глуздырь коротко тявкнул.
— Оставь зверя, Риг! — предостерегающе выкрикнул вожак, однако младший охотник и не думал слушаться. Он взмахнул ножом, прыгнул вперед, и в тот же миг сверху прямо на его голову рухнула огромная черная птица. Память! Он опять оказался сообразительнее своего крылатого собрата. Мудрость опоздал совсем немного. Его когти впились в спину врага. Урманин заорал. Память хлопнул крыльями, приподнялся и со всего маху обрушил клюв на голову охотника. Сквозь ткань шапки проступило кровавое пятно. Я подскочила к Глуздырю и откинула рогатину в сторону:
— Беги!
Мишка метнулся к кустам, а затем остановился и тревожно поглядел на меня. «А как же ты?» — говорил его взгляд.
— Беги! — оглохнув от воплей и хлопанья огромных крыльев, повторила я. — Теперь каждый — сам по себе!
Глуздырь исчез в кустах. Я подбежала к урманину. Конечно, он зря напал на Глуздыря, однако мне тоже был знаком охотничий азарт. Трудно удержаться, когда вожделенная добыча сама прет в руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77