— Ох, Дара! Ты всего лишь наложница…
Оглохнув от страшного, столь небрежно выпавшего из его уст признания, я шарахнулась и прижалась спиной к стене.
Какая же я глупая! Размечталась о прежней любви! Да на что я ему — богатому, красивому, смелому? У его ног целый мир, сама княгиня дарит его своей любовью, а молва о его подвигах песнями летает по Руси! Разве он посмотрит на меня — долговязую безродную девку?! Конечно, я всего лишь наложница, прихоть, каких у него немало разбросано по всем полоненным городищам. Я — одна из многих, а Аллогия — одна на всем белом свете! Как мне пришло в голову равняться с ней?!
Перед глазами встало холеное испуганное лицо княгини. Как, должно быть, мирно они жили тут без меня, как любили друг друга! А я, болотная дура, притащилась из своей глуши, словно весенняя Лихорадка, и нарушила весь этот лад и покой. По моей вине Олав потерял все, что обрел с таким трудом, — собственный дом, милости Владимира, любовь Аллогии, надежную верность Сигурда…
Еще никогда я не чувствовала внутри такой страшной и бездонной пустоты. Боль отчаяния замутила разум, и я заявила совсем не то, что хотела:
— Но ты не покупал меня — я свободна… Он пожал плечами:
— Хочешь — иди, только куда? Здесь ты под моей защитой, и, где бы я ни был, никто не осмелится посягнуть на мое добро, а там…
Он сбросил плащ и стянул через голову мокрую рубаху. Эйрик подскочил и принялся растирать полотенцем сильное красивое тело воеводы. Осторожно обходя свежие, еще красноватые шрамы, вышитые петухи заскользили по коже Олава.
Подойти бы к нему, прижаться губами к этим розовым, выпуклым полосам на его груди и сказать, как я люблю его и как боюсь вновь потерять!
Одна из чернявок хихикнула, и, потупясь, я отошла в сторону. Будет просто смешно, если уродливая рабыня на глазах у всех примется приставать к своему хозяину. Я не имела права просить его любви, а могла лишь униженно благодарить его за спасение от плетей Сигурда! Сглотнув застрявший в горле горький комок, я отлепилась от стены и низко склонилась перед Олавом:
— Хорошо, Али. Забудем о прошлом. Отныне ты мой хозяин, но ради тех давних лет будь милостив — возьми меня с собой. Я многое умею — стреляю без промаха, издали чую ловушки, кидаю ножи и топоры не хуже любого охотника! К тому же ты всегда сможешь продать меня, если стану в обузу…
Эйрик замер с полотенцем в вытянутых руках, а Олав резко развернулся и впился в меня сердитым взглядом:
— Перестань молоть чушь! Девке не место в дружине, даже если она умеет стрелять и метать топор, как сама валькирия Скегуль!
— Молю… — Я ощутила, как пол уходит из-под ног, неловко опустилась на колени и вдруг вспомнила давнее, данное еще в доме эстов обещание Олава. — Восемь лет назад ты клялся, что станешь могучим воином и поможешь мне отыскать убийцу моей матери. Теперь ты не простой воин, а воевода, почему же нарушаешь свое слово? Ведь Хаки где-то там, в северных странах.
Я не была уверена в том, что говорила, но не могла вновь потерять Олава! Он хрустнул пальцами и нахмурился:
— Я не даю лживых клятв, но сам еще не знаю, куда поеду.
— Мне все равно куда, — честно ответила я. Жестом отпустив Эйрика, он сел на лавку, откинулся к стене и задумчиво почесал подбородок. «Будет отговаривать», — поняла я и приготовилась к отпору. Олав умел убеждать.
— Послушай, Дара, — начал он. — Ты не простая накосница, и из-за другой я никогда не поссорился бы с дядькой, но взять тебя на корабль я не могу, да и не хочу. Подумай — куда ты поедешь, кем станешь? Зачем рабе покидать землю отцов и искать Доли в чужих странах? Я сам отыщу Хаки и покараю его за твоих родичей.
В Киеве Сигурд найдет способ расквитаться со мной, — тихо ответила я. Это была чистая правда — вряд ли воевода простит мне ссору с племянником и собственный позор. Олав сжал кулаки:
— Сигурд!
—У твоего дядьки хорошая память, — негромко вставил Эйрик. Он еще не ушел из горницы, а стоял в закуте и внимательно вслушивался в наш разговор. — Девка права, Али. Она пригодится тебе. Иногда там, где не спасают сила и умение, может помочь верное сердце. Ты сам говорил, что не все воины верны, а она — не предаст. От глупой наложницы не станут таиться ни друзья, ни недруги. Она сможет вовремя распознать и тех и других. В дальнем пути лучше знать своих врагов… Послушай ее, Али.
Я благодарно улыбнулась старому слуге. Желая блага Олаву, он невольно помогал моим замыслам. Эйрик поймал мой взгляд и подмигнул. «Не суетись», — шевельнулись его губы. Олав задумался. Девка на корабле, если она не жена и не только что взятая в плен рабыня, — неслыханное дело, но кто знает — может, и впрямь пригодятся ее неприметный вид и острый слух? Теперь Олав совсем не походил на того белоголового наивного мальчишку, который некогда заступился за меня на хьялльском рынке. В горнице сидел расчетливый и умный воевода, лишь внешне напоминающий былого Олава. Это был Али!
— Добро, — наконец сказал он. — Я подумаю и решу, как быть, а теперь уходите. Оба!
Тихой мышью я проскользнула в повалушу и легла на постель, но заснуть так и не смогла. Никогда в жизни события не несли меня столь стремительно и неостановимо. Вопреки моим мечтам, бывший друг превратился во всевластного хозяина, а чужие земли стали желанней родных лесов и полей. А моя любвь? Куда делась все Ушла навек или затаилась в сердце и теперь меша спать, звеня над изголовьем тонким комариным пив ком и разрывая душу горькой тоской по прошлому?
Может, она была украдена надменной и красивой княги ней Киева?
Я вспомнила белое лицо Аллогии, ее испуганные глаза и неожиданно разозлилась. И какого Лешего она стала орать на все городище о своей любви?! Ведь коли подумать, то не я привела Олава к опале, а ее неосторожные слова. И Владимира легко понять — какому мужу понравится, что его жена вопит на весь двор о своей любви к молодому и красивому воеводе?
С этими мыслями я не заметила, как заснула. Mне приснилась Аллогия. Ее широко распахнутый рот изрыгал страшные проклятия, но разбудили меня не они, а громкие мужские голоса внизу. Ктото бродил по дому гремел оружием и перетаскивал тяжелые сундуки. Причитали бабы.
Я наспех оделась и спустилась вниз. По горнице сновали незнакомые хмурые дружинники. Указывая им, что и куда тащить, у дверей стоял старый Эйрик, а в углу, возле голбца, заливались слезами служанки Олава. «Все… Уезжает…» — поняла я и испытующе уставилась на старого слугу. Он протиснулся между дружинниками и подошел ко мне.
— Собирайся. Али возьмет тебя.
Чуть не крича от радости, я рванулась наверх за скудными пожитками, но Эйрик крепко прихватил меня за локоть и подтащил к своей груди. Костлявые пальцы старика впивались в кожу, а от его тела неприятно пахло потом. Я отвернулась, но он склонился и, коснувшись губами моего уха, отчетливо прошептал:
— Запомни: отныне жизнь и смерть Али на твоей совести. Если он погибнет, а ты останешься жива — владычица мертвых Хель возьмет тебя в свое царство. Я просил об этом великих богов, и они не откажут!
Отшатнувшись, я вырвала руку:
— Если Али умрет — мне тоже незачем жить! Запомни это и ты, старик! Лицо Эйрика посветлело. — Я так и думал. Так и думал. Береги его. Этой ночью боги открыли мне, что ты владеешь грозной и страшной силой. Прошу, отыщи ее и помоги Али. Если он выживет, Норвегия получит очень мудрого конунга. Помоги же ему выжить…
Мы пустились в путь на трех кораблях. Поначалу я робела, глядя на незнакомых крепких мужиков, но спустя пару дней привыкла к их суровым лицам и показному безразличию.
В хирд — так Олав именовал свою ватагу — набрался самый разношерстный люд. Больше всего здесь оказалось урман. Они держались поближе к Олаву и поэтому плыли на «Рыси» — его самом большом драккаре. Многие из них уже несколько лет прослужили в Киеве и теперь, покидая Русь вместе со своим опальным воеводой, спасались от немилости киевского князя. На втором драккаре, который Олав называл «Малой Рысью», собрались воины Аллогии — от радмичей до эстов. Эти отправились в северные страны больше из интереса, чем по необходимости. Они все время шумели: то горланили песни, то ссорились, а то попросту подшучивали друг над другом. Третий корабль — большая морская лодья — принадлежал высокому узколицему ливу Изоту. Он назывался «Журавль» и издали был удивительно похож на длинношеюю, узконосую птицу. Лив сам вызвался плыть с Олавом, и от него стоило ждать неприятностей. Изот не нравился мне, так же как не нравились и его люди — молчаливые воины с пепельно-серыми лицами из приморских племен аукшайтов, ятвягов и земгалов. Олав частенько косился на «Журавль», и я понимала, что он тоже не доверяет хитрому ливу. Однако еще в Киеве Изот обещал провести суда в Варяжское море самым коротким путём: минуя Мутную и долго стоящие льды Нево, прямо к островам данов. Для этого нужно было пробиться через земли аукшайтов и пруссов, но Изот клялся, что тамошним мелким князькам не будет дела до мирных кораблей. «Если не станем грабить их поселения, то через семь дней будем в Варяжском море!» — утверждал лив. Олаву понравилось его предложение, а нападать на ближних соседей Руси он и не собирался. Все знали о хитрости приморчан. Они редко сражались в открытом бою и чаще беспрепятственно отдавали находникам свое добро. Опьяненные легкими победами, те забирались вверх по реке, но когда приходила пора поворачивать обратно, то ранее судоходное русло оказывалось перегорожено сваленным лесом, и незадачливые вороги навек застревали в коварных литовских болотах. Лив уверял, что с мирными кораблями такого не случалось, и Олав решился. Мы прошли по Непру и свернули в уже сбросившую ледовые оковы Березину.
Поначалу все шло гладко, и воины Олава легко справлялись с неспешным течением, но вскоре русло Березины стало мелеть, а по берегам все чаще попадались глубокие, мшистые болотины. Иногда приходилось вылезать и, утопая по колено в грязной, холодной жиже, перетягивать корабли через завалы. Спустя день такого пути я поняла, что вскоре мы упремся в трясину. Чуя неладное, Олав велел остановиться на более-менее сухом местечке и, спрыгнув на берег, с ходу налетел на Изота:
— Где обещанная переправа, лив?! Мы скоро завязнем в болоте по уши, а твоей Вилии даже не видно!
Изота не смутил его разгневанный вид. Он неспешно поправил сбившуюся набок меховую безрукавку и, растягивая слова, возразил:
— А разве возле Смоленска, где издревле переправлялись твои родичи, с берега Мутной виден Непр? Олав скрипнул зубами:
— Ты хочешь сказать, что мы потянем драккары волоком?
Лив кивнул. Я огляделась. С виду сухое место настораживало спокойствием и тишиной. Внизу, под тонким податливым ледком, затаились топи, и даже из-под снега я чуяла тяжелое, смердящее дыхание старой знакомицы Болотной Хозяйки. Но другие его не чуяли. Обсуждая, какие деревья лучше рубить на подкаты, а какими толкать и хватит ли пеньки на веревки, воины разбрелись по ближайшёму лесочку. Возле Олава остались лишь Бьерн и парень из древлян Важен, тот, что поиказывал на «Малой Рыси». Робея, я тихо подошла к ним и потянула Олава за рукав. За весь путь он не сказал не ни слова, хотя взял на свой корабль и даже устроил подальше от воинов, словно поставил меж мной и ними невидимую преграду. Может, он все еще сердился на меня за дерзкую просьбу, а может, винил во всех своих бедах, но нынче было не до обид.
— Али, — с трудом заставляя губы произносить его новое имя, сказала я. — Здесь дурные болота — не то что драккары, люди не пройдут… Сплошные топи… Коварные, сразу не увидишь…
Олав нахмурился, а Важен растянул губы в насмешливой улыбке:
— Тоже нашлась советчица! Помолчала бы, баба!
— Сам закрой рот! — одернул его Бьерн. — Девка родом из болот, знать, недаром болтает.
— У всего их бабьего племени язык что помело, — не сдавался Важен. — Машут им, лишь ветер гоняют.
— А если и я чую неладное? Или я тоже ветер гоняю?
— Хватит!
Спорщики смолкли и уставились на Олава. Сцепив руки на поясе, он склонил голову:
— Пустое она говорит или нет, а проверить не помешает. Изот клялся, будто знает эти места, вот пусть и идет первым, а мы немного погодим да посмотрим — куда он нас тянет…
Бьерн хлопнул в ладоши, а Важен хмуро пробурчал:
— А если с ним беда случится, тогда чего будем делать?
— Когда случится, тогда и решим, — невозмутимо ответил Олав и направился к шумящим на берегу мужикам. Я поплелась следом.
Воины обмотали корпус «Рыси» веревками и подкатили под ее нос большое гладкое бревно. Работа была Жаркой, поэтому они сбросили тяжелые куртки и остались в тонких, уже взмокших от пота рубахах. Мечи и луки тоже лежали на настиле драккара, а из-за поясов ратников выглядывали древки топоров.
— А ты что стоишь? — спросил меня один из дружинников и сунул в руки длинный веревочный хвост. — Будешь тянуть, как все! — А потом скривил красное покрытое каплями пота лицо и пошутил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Оглохнув от страшного, столь небрежно выпавшего из его уст признания, я шарахнулась и прижалась спиной к стене.
Какая же я глупая! Размечталась о прежней любви! Да на что я ему — богатому, красивому, смелому? У его ног целый мир, сама княгиня дарит его своей любовью, а молва о его подвигах песнями летает по Руси! Разве он посмотрит на меня — долговязую безродную девку?! Конечно, я всего лишь наложница, прихоть, каких у него немало разбросано по всем полоненным городищам. Я — одна из многих, а Аллогия — одна на всем белом свете! Как мне пришло в голову равняться с ней?!
Перед глазами встало холеное испуганное лицо княгини. Как, должно быть, мирно они жили тут без меня, как любили друг друга! А я, болотная дура, притащилась из своей глуши, словно весенняя Лихорадка, и нарушила весь этот лад и покой. По моей вине Олав потерял все, что обрел с таким трудом, — собственный дом, милости Владимира, любовь Аллогии, надежную верность Сигурда…
Еще никогда я не чувствовала внутри такой страшной и бездонной пустоты. Боль отчаяния замутила разум, и я заявила совсем не то, что хотела:
— Но ты не покупал меня — я свободна… Он пожал плечами:
— Хочешь — иди, только куда? Здесь ты под моей защитой, и, где бы я ни был, никто не осмелится посягнуть на мое добро, а там…
Он сбросил плащ и стянул через голову мокрую рубаху. Эйрик подскочил и принялся растирать полотенцем сильное красивое тело воеводы. Осторожно обходя свежие, еще красноватые шрамы, вышитые петухи заскользили по коже Олава.
Подойти бы к нему, прижаться губами к этим розовым, выпуклым полосам на его груди и сказать, как я люблю его и как боюсь вновь потерять!
Одна из чернявок хихикнула, и, потупясь, я отошла в сторону. Будет просто смешно, если уродливая рабыня на глазах у всех примется приставать к своему хозяину. Я не имела права просить его любви, а могла лишь униженно благодарить его за спасение от плетей Сигурда! Сглотнув застрявший в горле горький комок, я отлепилась от стены и низко склонилась перед Олавом:
— Хорошо, Али. Забудем о прошлом. Отныне ты мой хозяин, но ради тех давних лет будь милостив — возьми меня с собой. Я многое умею — стреляю без промаха, издали чую ловушки, кидаю ножи и топоры не хуже любого охотника! К тому же ты всегда сможешь продать меня, если стану в обузу…
Эйрик замер с полотенцем в вытянутых руках, а Олав резко развернулся и впился в меня сердитым взглядом:
— Перестань молоть чушь! Девке не место в дружине, даже если она умеет стрелять и метать топор, как сама валькирия Скегуль!
— Молю… — Я ощутила, как пол уходит из-под ног, неловко опустилась на колени и вдруг вспомнила давнее, данное еще в доме эстов обещание Олава. — Восемь лет назад ты клялся, что станешь могучим воином и поможешь мне отыскать убийцу моей матери. Теперь ты не простой воин, а воевода, почему же нарушаешь свое слово? Ведь Хаки где-то там, в северных странах.
Я не была уверена в том, что говорила, но не могла вновь потерять Олава! Он хрустнул пальцами и нахмурился:
— Я не даю лживых клятв, но сам еще не знаю, куда поеду.
— Мне все равно куда, — честно ответила я. Жестом отпустив Эйрика, он сел на лавку, откинулся к стене и задумчиво почесал подбородок. «Будет отговаривать», — поняла я и приготовилась к отпору. Олав умел убеждать.
— Послушай, Дара, — начал он. — Ты не простая накосница, и из-за другой я никогда не поссорился бы с дядькой, но взять тебя на корабль я не могу, да и не хочу. Подумай — куда ты поедешь, кем станешь? Зачем рабе покидать землю отцов и искать Доли в чужих странах? Я сам отыщу Хаки и покараю его за твоих родичей.
В Киеве Сигурд найдет способ расквитаться со мной, — тихо ответила я. Это была чистая правда — вряд ли воевода простит мне ссору с племянником и собственный позор. Олав сжал кулаки:
— Сигурд!
—У твоего дядьки хорошая память, — негромко вставил Эйрик. Он еще не ушел из горницы, а стоял в закуте и внимательно вслушивался в наш разговор. — Девка права, Али. Она пригодится тебе. Иногда там, где не спасают сила и умение, может помочь верное сердце. Ты сам говорил, что не все воины верны, а она — не предаст. От глупой наложницы не станут таиться ни друзья, ни недруги. Она сможет вовремя распознать и тех и других. В дальнем пути лучше знать своих врагов… Послушай ее, Али.
Я благодарно улыбнулась старому слуге. Желая блага Олаву, он невольно помогал моим замыслам. Эйрик поймал мой взгляд и подмигнул. «Не суетись», — шевельнулись его губы. Олав задумался. Девка на корабле, если она не жена и не только что взятая в плен рабыня, — неслыханное дело, но кто знает — может, и впрямь пригодятся ее неприметный вид и острый слух? Теперь Олав совсем не походил на того белоголового наивного мальчишку, который некогда заступился за меня на хьялльском рынке. В горнице сидел расчетливый и умный воевода, лишь внешне напоминающий былого Олава. Это был Али!
— Добро, — наконец сказал он. — Я подумаю и решу, как быть, а теперь уходите. Оба!
Тихой мышью я проскользнула в повалушу и легла на постель, но заснуть так и не смогла. Никогда в жизни события не несли меня столь стремительно и неостановимо. Вопреки моим мечтам, бывший друг превратился во всевластного хозяина, а чужие земли стали желанней родных лесов и полей. А моя любвь? Куда делась все Ушла навек или затаилась в сердце и теперь меша спать, звеня над изголовьем тонким комариным пив ком и разрывая душу горькой тоской по прошлому?
Может, она была украдена надменной и красивой княги ней Киева?
Я вспомнила белое лицо Аллогии, ее испуганные глаза и неожиданно разозлилась. И какого Лешего она стала орать на все городище о своей любви?! Ведь коли подумать, то не я привела Олава к опале, а ее неосторожные слова. И Владимира легко понять — какому мужу понравится, что его жена вопит на весь двор о своей любви к молодому и красивому воеводе?
С этими мыслями я не заметила, как заснула. Mне приснилась Аллогия. Ее широко распахнутый рот изрыгал страшные проклятия, но разбудили меня не они, а громкие мужские голоса внизу. Ктото бродил по дому гремел оружием и перетаскивал тяжелые сундуки. Причитали бабы.
Я наспех оделась и спустилась вниз. По горнице сновали незнакомые хмурые дружинники. Указывая им, что и куда тащить, у дверей стоял старый Эйрик, а в углу, возле голбца, заливались слезами служанки Олава. «Все… Уезжает…» — поняла я и испытующе уставилась на старого слугу. Он протиснулся между дружинниками и подошел ко мне.
— Собирайся. Али возьмет тебя.
Чуть не крича от радости, я рванулась наверх за скудными пожитками, но Эйрик крепко прихватил меня за локоть и подтащил к своей груди. Костлявые пальцы старика впивались в кожу, а от его тела неприятно пахло потом. Я отвернулась, но он склонился и, коснувшись губами моего уха, отчетливо прошептал:
— Запомни: отныне жизнь и смерть Али на твоей совести. Если он погибнет, а ты останешься жива — владычица мертвых Хель возьмет тебя в свое царство. Я просил об этом великих богов, и они не откажут!
Отшатнувшись, я вырвала руку:
— Если Али умрет — мне тоже незачем жить! Запомни это и ты, старик! Лицо Эйрика посветлело. — Я так и думал. Так и думал. Береги его. Этой ночью боги открыли мне, что ты владеешь грозной и страшной силой. Прошу, отыщи ее и помоги Али. Если он выживет, Норвегия получит очень мудрого конунга. Помоги же ему выжить…
Мы пустились в путь на трех кораблях. Поначалу я робела, глядя на незнакомых крепких мужиков, но спустя пару дней привыкла к их суровым лицам и показному безразличию.
В хирд — так Олав именовал свою ватагу — набрался самый разношерстный люд. Больше всего здесь оказалось урман. Они держались поближе к Олаву и поэтому плыли на «Рыси» — его самом большом драккаре. Многие из них уже несколько лет прослужили в Киеве и теперь, покидая Русь вместе со своим опальным воеводой, спасались от немилости киевского князя. На втором драккаре, который Олав называл «Малой Рысью», собрались воины Аллогии — от радмичей до эстов. Эти отправились в северные страны больше из интереса, чем по необходимости. Они все время шумели: то горланили песни, то ссорились, а то попросту подшучивали друг над другом. Третий корабль — большая морская лодья — принадлежал высокому узколицему ливу Изоту. Он назывался «Журавль» и издали был удивительно похож на длинношеюю, узконосую птицу. Лив сам вызвался плыть с Олавом, и от него стоило ждать неприятностей. Изот не нравился мне, так же как не нравились и его люди — молчаливые воины с пепельно-серыми лицами из приморских племен аукшайтов, ятвягов и земгалов. Олав частенько косился на «Журавль», и я понимала, что он тоже не доверяет хитрому ливу. Однако еще в Киеве Изот обещал провести суда в Варяжское море самым коротким путём: минуя Мутную и долго стоящие льды Нево, прямо к островам данов. Для этого нужно было пробиться через земли аукшайтов и пруссов, но Изот клялся, что тамошним мелким князькам не будет дела до мирных кораблей. «Если не станем грабить их поселения, то через семь дней будем в Варяжском море!» — утверждал лив. Олаву понравилось его предложение, а нападать на ближних соседей Руси он и не собирался. Все знали о хитрости приморчан. Они редко сражались в открытом бою и чаще беспрепятственно отдавали находникам свое добро. Опьяненные легкими победами, те забирались вверх по реке, но когда приходила пора поворачивать обратно, то ранее судоходное русло оказывалось перегорожено сваленным лесом, и незадачливые вороги навек застревали в коварных литовских болотах. Лив уверял, что с мирными кораблями такого не случалось, и Олав решился. Мы прошли по Непру и свернули в уже сбросившую ледовые оковы Березину.
Поначалу все шло гладко, и воины Олава легко справлялись с неспешным течением, но вскоре русло Березины стало мелеть, а по берегам все чаще попадались глубокие, мшистые болотины. Иногда приходилось вылезать и, утопая по колено в грязной, холодной жиже, перетягивать корабли через завалы. Спустя день такого пути я поняла, что вскоре мы упремся в трясину. Чуя неладное, Олав велел остановиться на более-менее сухом местечке и, спрыгнув на берег, с ходу налетел на Изота:
— Где обещанная переправа, лив?! Мы скоро завязнем в болоте по уши, а твоей Вилии даже не видно!
Изота не смутил его разгневанный вид. Он неспешно поправил сбившуюся набок меховую безрукавку и, растягивая слова, возразил:
— А разве возле Смоленска, где издревле переправлялись твои родичи, с берега Мутной виден Непр? Олав скрипнул зубами:
— Ты хочешь сказать, что мы потянем драккары волоком?
Лив кивнул. Я огляделась. С виду сухое место настораживало спокойствием и тишиной. Внизу, под тонким податливым ледком, затаились топи, и даже из-под снега я чуяла тяжелое, смердящее дыхание старой знакомицы Болотной Хозяйки. Но другие его не чуяли. Обсуждая, какие деревья лучше рубить на подкаты, а какими толкать и хватит ли пеньки на веревки, воины разбрелись по ближайшёму лесочку. Возле Олава остались лишь Бьерн и парень из древлян Важен, тот, что поиказывал на «Малой Рыси». Робея, я тихо подошла к ним и потянула Олава за рукав. За весь путь он не сказал не ни слова, хотя взял на свой корабль и даже устроил подальше от воинов, словно поставил меж мной и ними невидимую преграду. Может, он все еще сердился на меня за дерзкую просьбу, а может, винил во всех своих бедах, но нынче было не до обид.
— Али, — с трудом заставляя губы произносить его новое имя, сказала я. — Здесь дурные болота — не то что драккары, люди не пройдут… Сплошные топи… Коварные, сразу не увидишь…
Олав нахмурился, а Важен растянул губы в насмешливой улыбке:
— Тоже нашлась советчица! Помолчала бы, баба!
— Сам закрой рот! — одернул его Бьерн. — Девка родом из болот, знать, недаром болтает.
— У всего их бабьего племени язык что помело, — не сдавался Важен. — Машут им, лишь ветер гоняют.
— А если и я чую неладное? Или я тоже ветер гоняю?
— Хватит!
Спорщики смолкли и уставились на Олава. Сцепив руки на поясе, он склонил голову:
— Пустое она говорит или нет, а проверить не помешает. Изот клялся, будто знает эти места, вот пусть и идет первым, а мы немного погодим да посмотрим — куда он нас тянет…
Бьерн хлопнул в ладоши, а Важен хмуро пробурчал:
— А если с ним беда случится, тогда чего будем делать?
— Когда случится, тогда и решим, — невозмутимо ответил Олав и направился к шумящим на берегу мужикам. Я поплелась следом.
Воины обмотали корпус «Рыси» веревками и подкатили под ее нос большое гладкое бревно. Работа была Жаркой, поэтому они сбросили тяжелые куртки и остались в тонких, уже взмокших от пота рубахах. Мечи и луки тоже лежали на настиле драккара, а из-за поясов ратников выглядывали древки топоров.
— А ты что стоишь? — спросил меня один из дружинников и сунул в руки длинный веревочный хвост. — Будешь тянуть, как все! — А потом скривил красное покрытое каплями пота лицо и пошутил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77