Сюда сейчас на «уазике» направлялись Астафьев и Мазуров.
Водитель в этот раз был незнакомый молодой парень. По мнению майора, шоферы в ГОВД менялись слишком часто: как и всему рядовому составу, им платили сущие крохи. А от этих парней порой зависело очень многое. Полгода назад разбился на служебной машине начальник отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков майор Михайлов. Точно такой же вот пацан-шофер не справился с управлением в рядовой ситуации.
— Тебя как зовут? — спросил Мазуров водителя.
— Андрей.
— Давно работаешь?
— Первый день.
Астафьев хмыкнул.
— Да, везет нам, — констатировал он. — Вот что, Андрей, сейчас приедем на Чапаевскую, поставишь машину, где скажу, и будешь смотреть в оба. Если заметишь что-нибудь подозрительное, погудишь.
— Что значит подозрительное?
— Подозрительное? Ну, например, убегающего мужика лет пятидесяти, высокого роста, худого, с большим шрамом на левой щеке, ясно?
— А что он сделал?
— Что может сделать у нас трижды судимый алкоголик? Запороть ножом своего собутыльника, только и всего.
Шофер поежился.
— Да не бойся ты, мы с ним сами разберемся, твое дело быть на подхвате.
Как обычно, оставив машину метрах в ста от нужного места, оперативники двинулись к дому, в котором предположительно находился Жесткий, по кличке Рваный.
— Все-таки нужно нам было попросить еще людей, — пробормотал Астафьев, нервно поправляя кобуру под джинсовой курткой и вытирая платком пот со лба.
Астафьев обливался потом не столько от жары, сколько от волнения. Он никак не мог привыкнуть к этой части своей профессии, а именно, к задержанию преступника. Вроде не трус — долгие годы занимался мотокроссом, пару лет ходил на популярный в Кривове бокс. Но каждая встреча с преступником являлась для Астафьева тяжким испытанием, и привыкнуть к этому он никак не мог. Каждый раз это был риск, с непрогнозируемыми событиями. Невозможно было предсказать, что ждет впереди. Порой самые отъявленные варнаки сдавались без малейшего сопротивления, а тихие, мирные алиментщики кидались на них очертя голову с первым попавшим под руку холодным оружием.
— Ничего, управимся вдвоем, — пробормотал Мазуров. В отличие от своего молодого напарника он выглядел лишь озабоченным.
— И что будем делать? — замирая от страха, спросил Астафьев.
— Да черт его знает. На месте сориентируемся.
Дом пятьдесят два мало чем отличался от соседних строений. Низенький, потемневший от старости. Полутораметровый забор также доживал последние дни, прогибаясь в разные стороны. Залаяла, надрываясь, собака.
— Может, попробуем взять его на арапа? — предложил Мазуров.
— Давай! — решился лейтенант, и по знаку майора оба в, секунду перемахнули через забор. Михалыч услышал, как в кармане у него что-то тихо хрустнуло.
«Опять авторучку сломал! Нет, чтобы положить в папку!» — с досадой подумал он.
Но рассуждать было некогда. Оперативники кинулись к крыльцу. Мазурову удалось избежать встречи с собакой, а Юрий сразу же попал под острые зубы. С яростью собаки Баскервилей эта небольшая дворняга вцепилась в брюки лейтенанта.
С трудом стряхнув с себя это исчадие ада, Астафьев вслед за майором проскочил в дом.
Отворив дверь в летнюю кухню, Мазуров увидел рослую, здоровую бабу непонятного возраста в застиранном байковом халате.
— Вовка где? — неожиданно тихим голосом спросил Мазуров.
Несколько секунд дама соображала, а потом слабым жестом показала куда-то вперед, и сразу стало ясно, что хозяйка дома абсолютно пьяна. Но майор понял главное: Рваный действительно здесь, в доме, и шепнул напарнику:
— Вперед, — и первым ворвался в зал.
На ходу он выдернул из кобуры пистолет, но пускать его в ход не пришлось.
Жесткий, он же Рваный, спал мертвецким сном. Он лежал в одних трусах на тахте, лицом вниз, свесив руку до полу. Остатки трапезы на столе и три пустые бутылки на полу в полной мере объясняли причину столь глубокой нирваны. Мазуров осторожно приблизился к «телу», зашел с другой стороны, посмотрел в лицо спящего и удовлетворенно кивнул. Основная примета — багровый шрам поперек щеки — была на месте.
— Ну, давай будить беглеца, — предложил майор, засовывая в кобуру свой табельный «Макаров». — Э, друг, вставай, собирайся!
Мазуров перевернул Рваного и начал трясти его.
Астафьев поморщился. Из всех и без того не очень приятных профессиональных обязанностей возня с пьяницами была для него просто как нож в горло. Липкие от пота, рыхлые от пьяной расслабленности тела вызывали в нем чувство глубокого омерзения. Окончательно убивал жуткий запах столетнего перегара, а частенько и мочи. Ей-богу, лейтенант был готов освидетельствовать десяток трупов, нежели возиться с одним пьяницей, чем сейчас занимался Мазуров.
Но помогать майору ему не пришлось. Неожиданно Юрий получил сильный удар по затылку и, отлетев на середину комнаты, ошалело оглянулся назад, автоматически хватаясь за пистолет. Но применение оружия лейтенанту пришлось отставить. В комнате ожившей статуей командора стояла хозяйка дома. Все такая же прямая, как столб, и такая же немая, как укор судьбы, она с методичностью механической молотилки махала перед собой пудовыми кулачищами. Астафьев еле успевал уворачиваться от ее ударов, и так, постепенно отступая, он спиной наткнулся на Мазурова.
— Чего ты там толкаешься, — недовольно сказал майор и оглянулся. Увидев душещипательную сцену, он мгновенно оценил происходящее и приказал:
— Уводи ее из дома.
«Легко сказать — уводи! Уведешь ее, как же! — подумал лейтенант, в очередной раз отклоняясь от кулака великанши. — Сейчас я тебе, майор, предоставлю эту возможность».
После очередного удара он поднырнул под мышку «гвардейца в юбке» и рванул к выходу. Но, обернувшись у порога, Юрий с изумлением увидел, что «мадам» не заинтересовалась майором, а развернулась и последовала за ним.
— Вот привязалась! — в сердцах выругался лейтенант и машинально отступил в сени, а потом и на крыльцо. Он искренне надеялся, что «девушка» Рваного на свежем воздухе протрезвеет и остановится, но не тут-то было! На улице дама действительно пришла в себя, в ее глазах появилось даже осмысленное выражение, но ярости от этого не убавилось. Удары она теперь наносила с еще большей силой, при этом утробно порыкивая. Астафьев решил перейти в наступление, но, не рассчитав, споткнулся о корыто и тотчас же получил удар в ухо, перелетел через корыто и приземлился на многочисленные кучки куриного помета, в изобилии покрывавшие землю, и тут же попал в зубы дворового шакала.
В голове лейтенанта зазвенели колокольчики и загудели колокола, но отлеживаться было некогда: потомок Му-му с неистовым рычанием рвал куртку Астафьева. Невероятная злость охватила лейтенанта, и он ловким пинком отбросил жалобно взвизгнувшую псину за забор. С грохотом натянулась цепь, и из-за забора послышался жуткий вой, а Юрий развернулся к хозяйке мини-волкодава. Теперь он ее хорошо рассмотрел: Машка Глухня оказалась гораздо старше, чем ему показалась вначале, — по оплывшему, в морщинах, лицу, полуседым космам было очевидно, что Машка Глухня переступила пятидесятилетний рубеж. Тем не менее она вновь надвигалась на лейтенанта.
— Ну, держись, — пробормотал вконец разозлившийся Юрий. Разогнавшись, он толкнул обеими руками мощный торс атакующей Артемиды. Ему показалось, что он ударился о скалу. Но, отлетев назад, он с изумлением увидел, что баба, быстро набирая скорость, заваливалась назад и в конце концов прямиком угодила во врытую в землю бочку для дождевой воды и мощным задом намертво закупорила ее.
Она сидела там так же прочно, как пробка в шампанском. Суча ногами и руками, спутница Рваного пыталась выбраться, но безрезультатно. Довольно хмыкнув, Астафьев сказал:
— Посиди там, подумай о своем недостойном поведении.
Сняв куртку, матерясь, он начал очищать ее от куриного помета и обнаружил несколько мелких дырок от зубов четвероногого сторожа, пострадали и брюки лейтенанта. Исследуя руки и ноги, Юрий вздохнул с облегчением, не увидев следов кровожадной дворняги.
— Хорошо хоть уколы от бешенства не придется делать, — пробормотал он.
Мазуров вывел на крыльцо Рваного. Тот хоть и пошатывался, но ноги переставлял сам. Астафьев внимательно рассмотрел «клиента». Признаться, он его разочаровал — высокий, худой старик с впалой грудью и седыми волосами. Юрии знал, что Жесткину пятьдесят лет, но выглядел тот гораздо старше.
Увидев хозяйку дома в столь странном положении, Мазуров укоризненно взглянул на молодого напарника и сказал:
— Вытащи ее.
Неохотно Юрий пришел на помощь даме. Взяв ее за руку, он с силой дернул, но Машка Глухня даже не сдвинулась с места.
— Бесполезно. Крепко сидит, без штопора тут не обойтись, — пошутил он.
Мазуров покачал головой.
— А потом про нас говорят черт знает что, — недовольно процедил он.
Вызволить ее из бочки им удалось только с третьей попытки.
— Тяжела же ты, матушка, — сказал, отдуваясь, майор. Юрий побаивался, что, очутившись на свободе, дама продолжит прерванный поединок, но мысли о битве оставили ее. Странно подвывая и вскидывая вверх руки, она заковыляла вслед за троицей.
— Слушай, а она что, немая? — наконец-то догадался Астафьев.
— Конечно. Ты разве не знал?
— Нет.
— Давняя подруга Рваного. После каждой отсидки он к ней возвращается, а ведь раньше у него семья была…
За воротами милиционеров ждало довольно неприятное зрелище. На заборе, на собственной цепи, висел, чуть-чуть не доставая до земли лапами, доблестный страж немой хозяйки, — из раскрытой пасти торчал язык. Осуждающий взгляд Мазурова был преддверием очередной взбучки.
— Как ребенок, ей-богу, — только и сказал майор, впрочем, и самому Астафьеву было несколько не по себе, ведь собака с честью исполняла свой служебный долг. Пса стало жалко. «И мы выполняем свой долг…» — подумалось почему-то лейтенанту.
Подъехал «уазик». А Машка Глухня все старалась что-то объяснить, эмоционально жестикулируя. По лицу ее текли слезы, и Юрий окончательно расстроился — настолько безысходно было горе этой ущербной бабы.
К приезду в отдел Рваный достаточно протрезвел — его уже можно было допрашивать.
— Давай оформлять, садись пиши протокол, — сказал Мазуров, вытаскивая из кармана сверток. В нем оказались два ножа: старый складник «белочка» и новенький выкидной нож с узким лезвием и накладными черными эбонитовыми «щечками».
— Вот все его хозяйство, что было в карманах, — пояснил Мазуров. — Ну и каким из них ты запорол Витю Благинина? — обратился майор к Рваному.
— Никаким. Бутылкой, сами знаете, — прохрипел Рваный. — Дай закурить.
Раскурив сигарету, старый уголовник раскололся:
— Витька сам виноват, чуть зашел и сразу понтовать начал, не я!.. А я этого не люблю! Если был он шестеркой на зоне, он и на воле шестерка. А то понтовать: да я на пересылке смотрящим был! Какой к х… смотрящий, спасибо, что не опустили, я за него тогда слово замолвил, все же земляк Витька был.
— А что это ты с собой целый арсенал таскаешь? — спросил Астафьев, разглядывая второй, более хитроумный нож. Это оружие абсолютно не сочеталось с обликом Рваного, помятого и самой жизнью, и годами, проведенными в тюрьме. Ему больше соответствовала потертая, изготовленная в шестидесятых годах на зоне «белочка», с тонким от постоянной заточки лезвием. Рваный не сразу, но ответил:
— Это вообще не мой кнопарь.
— А чей?
— Да один чудак на днях у меня в шалаше ночевал, там и выронил.
— И как его зовут?
— Да не знаю я! Валеркой назвался.
Мазурову показалось, что Рваный несколько переиграл, ответ прозвучал неестественно.
«Знает он его, но говорить не хочет», — предположил майор.
— Постой, это какой Валерка? Случайно не Сергеев? Тот, что раньше числился Быковым?, — Не знаю я его, — отрезал Рваный и в знак того, что не хочет больше говорить, отвернулся к окну.
Оперативники переглянулись.
— Слушай, Владимир Яковлевич, — бархатным голосом начал Мазуров. — Если это был Сергеев, то на этом ноже кровь как минимум двух человек. Сейчас мы отправим его на экспертизу, и завтра все будем знать точно. Сам знаешь, это у нас умеют делать хорошо и быстро.
— Ты ведь не хочешь, чтобы на тебя повесили еще два убийства? — продолжил мысль старшего товарища Астафьев.
Этот довод дожал Рваного. Длинно и с душой выматерившись, он начал давать показания.
— Свинореза этот нож. Покнацались мы как-то с ним на пересылке. А вчера вечером он по темноте вышел к моему шалашу — ночую-то я там, — узнал меня, побалакали за жизнь, чифирку глотнули. А утром он ушел.
— Куда?
— Дальше, вниз по течению.
— Не темни, говори куда именно? — исходил от нетерпения Мазуров.
— В Константиновку. Собирался на попутках добраться, там у него старый кент живет.
— А что ж ножичек свой у тебя оставил?
— Забыл он его. Он же колется. Вот поутру ширнулся, глаза залил и ходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Водитель в этот раз был незнакомый молодой парень. По мнению майора, шоферы в ГОВД менялись слишком часто: как и всему рядовому составу, им платили сущие крохи. А от этих парней порой зависело очень многое. Полгода назад разбился на служебной машине начальник отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков майор Михайлов. Точно такой же вот пацан-шофер не справился с управлением в рядовой ситуации.
— Тебя как зовут? — спросил Мазуров водителя.
— Андрей.
— Давно работаешь?
— Первый день.
Астафьев хмыкнул.
— Да, везет нам, — констатировал он. — Вот что, Андрей, сейчас приедем на Чапаевскую, поставишь машину, где скажу, и будешь смотреть в оба. Если заметишь что-нибудь подозрительное, погудишь.
— Что значит подозрительное?
— Подозрительное? Ну, например, убегающего мужика лет пятидесяти, высокого роста, худого, с большим шрамом на левой щеке, ясно?
— А что он сделал?
— Что может сделать у нас трижды судимый алкоголик? Запороть ножом своего собутыльника, только и всего.
Шофер поежился.
— Да не бойся ты, мы с ним сами разберемся, твое дело быть на подхвате.
Как обычно, оставив машину метрах в ста от нужного места, оперативники двинулись к дому, в котором предположительно находился Жесткий, по кличке Рваный.
— Все-таки нужно нам было попросить еще людей, — пробормотал Астафьев, нервно поправляя кобуру под джинсовой курткой и вытирая платком пот со лба.
Астафьев обливался потом не столько от жары, сколько от волнения. Он никак не мог привыкнуть к этой части своей профессии, а именно, к задержанию преступника. Вроде не трус — долгие годы занимался мотокроссом, пару лет ходил на популярный в Кривове бокс. Но каждая встреча с преступником являлась для Астафьева тяжким испытанием, и привыкнуть к этому он никак не мог. Каждый раз это был риск, с непрогнозируемыми событиями. Невозможно было предсказать, что ждет впереди. Порой самые отъявленные варнаки сдавались без малейшего сопротивления, а тихие, мирные алиментщики кидались на них очертя голову с первым попавшим под руку холодным оружием.
— Ничего, управимся вдвоем, — пробормотал Мазуров. В отличие от своего молодого напарника он выглядел лишь озабоченным.
— И что будем делать? — замирая от страха, спросил Астафьев.
— Да черт его знает. На месте сориентируемся.
Дом пятьдесят два мало чем отличался от соседних строений. Низенький, потемневший от старости. Полутораметровый забор также доживал последние дни, прогибаясь в разные стороны. Залаяла, надрываясь, собака.
— Может, попробуем взять его на арапа? — предложил Мазуров.
— Давай! — решился лейтенант, и по знаку майора оба в, секунду перемахнули через забор. Михалыч услышал, как в кармане у него что-то тихо хрустнуло.
«Опять авторучку сломал! Нет, чтобы положить в папку!» — с досадой подумал он.
Но рассуждать было некогда. Оперативники кинулись к крыльцу. Мазурову удалось избежать встречи с собакой, а Юрий сразу же попал под острые зубы. С яростью собаки Баскервилей эта небольшая дворняга вцепилась в брюки лейтенанта.
С трудом стряхнув с себя это исчадие ада, Астафьев вслед за майором проскочил в дом.
Отворив дверь в летнюю кухню, Мазуров увидел рослую, здоровую бабу непонятного возраста в застиранном байковом халате.
— Вовка где? — неожиданно тихим голосом спросил Мазуров.
Несколько секунд дама соображала, а потом слабым жестом показала куда-то вперед, и сразу стало ясно, что хозяйка дома абсолютно пьяна. Но майор понял главное: Рваный действительно здесь, в доме, и шепнул напарнику:
— Вперед, — и первым ворвался в зал.
На ходу он выдернул из кобуры пистолет, но пускать его в ход не пришлось.
Жесткий, он же Рваный, спал мертвецким сном. Он лежал в одних трусах на тахте, лицом вниз, свесив руку до полу. Остатки трапезы на столе и три пустые бутылки на полу в полной мере объясняли причину столь глубокой нирваны. Мазуров осторожно приблизился к «телу», зашел с другой стороны, посмотрел в лицо спящего и удовлетворенно кивнул. Основная примета — багровый шрам поперек щеки — была на месте.
— Ну, давай будить беглеца, — предложил майор, засовывая в кобуру свой табельный «Макаров». — Э, друг, вставай, собирайся!
Мазуров перевернул Рваного и начал трясти его.
Астафьев поморщился. Из всех и без того не очень приятных профессиональных обязанностей возня с пьяницами была для него просто как нож в горло. Липкие от пота, рыхлые от пьяной расслабленности тела вызывали в нем чувство глубокого омерзения. Окончательно убивал жуткий запах столетнего перегара, а частенько и мочи. Ей-богу, лейтенант был готов освидетельствовать десяток трупов, нежели возиться с одним пьяницей, чем сейчас занимался Мазуров.
Но помогать майору ему не пришлось. Неожиданно Юрий получил сильный удар по затылку и, отлетев на середину комнаты, ошалело оглянулся назад, автоматически хватаясь за пистолет. Но применение оружия лейтенанту пришлось отставить. В комнате ожившей статуей командора стояла хозяйка дома. Все такая же прямая, как столб, и такая же немая, как укор судьбы, она с методичностью механической молотилки махала перед собой пудовыми кулачищами. Астафьев еле успевал уворачиваться от ее ударов, и так, постепенно отступая, он спиной наткнулся на Мазурова.
— Чего ты там толкаешься, — недовольно сказал майор и оглянулся. Увидев душещипательную сцену, он мгновенно оценил происходящее и приказал:
— Уводи ее из дома.
«Легко сказать — уводи! Уведешь ее, как же! — подумал лейтенант, в очередной раз отклоняясь от кулака великанши. — Сейчас я тебе, майор, предоставлю эту возможность».
После очередного удара он поднырнул под мышку «гвардейца в юбке» и рванул к выходу. Но, обернувшись у порога, Юрий с изумлением увидел, что «мадам» не заинтересовалась майором, а развернулась и последовала за ним.
— Вот привязалась! — в сердцах выругался лейтенант и машинально отступил в сени, а потом и на крыльцо. Он искренне надеялся, что «девушка» Рваного на свежем воздухе протрезвеет и остановится, но не тут-то было! На улице дама действительно пришла в себя, в ее глазах появилось даже осмысленное выражение, но ярости от этого не убавилось. Удары она теперь наносила с еще большей силой, при этом утробно порыкивая. Астафьев решил перейти в наступление, но, не рассчитав, споткнулся о корыто и тотчас же получил удар в ухо, перелетел через корыто и приземлился на многочисленные кучки куриного помета, в изобилии покрывавшие землю, и тут же попал в зубы дворового шакала.
В голове лейтенанта зазвенели колокольчики и загудели колокола, но отлеживаться было некогда: потомок Му-му с неистовым рычанием рвал куртку Астафьева. Невероятная злость охватила лейтенанта, и он ловким пинком отбросил жалобно взвизгнувшую псину за забор. С грохотом натянулась цепь, и из-за забора послышался жуткий вой, а Юрий развернулся к хозяйке мини-волкодава. Теперь он ее хорошо рассмотрел: Машка Глухня оказалась гораздо старше, чем ему показалась вначале, — по оплывшему, в морщинах, лицу, полуседым космам было очевидно, что Машка Глухня переступила пятидесятилетний рубеж. Тем не менее она вновь надвигалась на лейтенанта.
— Ну, держись, — пробормотал вконец разозлившийся Юрий. Разогнавшись, он толкнул обеими руками мощный торс атакующей Артемиды. Ему показалось, что он ударился о скалу. Но, отлетев назад, он с изумлением увидел, что баба, быстро набирая скорость, заваливалась назад и в конце концов прямиком угодила во врытую в землю бочку для дождевой воды и мощным задом намертво закупорила ее.
Она сидела там так же прочно, как пробка в шампанском. Суча ногами и руками, спутница Рваного пыталась выбраться, но безрезультатно. Довольно хмыкнув, Астафьев сказал:
— Посиди там, подумай о своем недостойном поведении.
Сняв куртку, матерясь, он начал очищать ее от куриного помета и обнаружил несколько мелких дырок от зубов четвероногого сторожа, пострадали и брюки лейтенанта. Исследуя руки и ноги, Юрий вздохнул с облегчением, не увидев следов кровожадной дворняги.
— Хорошо хоть уколы от бешенства не придется делать, — пробормотал он.
Мазуров вывел на крыльцо Рваного. Тот хоть и пошатывался, но ноги переставлял сам. Астафьев внимательно рассмотрел «клиента». Признаться, он его разочаровал — высокий, худой старик с впалой грудью и седыми волосами. Юрии знал, что Жесткину пятьдесят лет, но выглядел тот гораздо старше.
Увидев хозяйку дома в столь странном положении, Мазуров укоризненно взглянул на молодого напарника и сказал:
— Вытащи ее.
Неохотно Юрий пришел на помощь даме. Взяв ее за руку, он с силой дернул, но Машка Глухня даже не сдвинулась с места.
— Бесполезно. Крепко сидит, без штопора тут не обойтись, — пошутил он.
Мазуров покачал головой.
— А потом про нас говорят черт знает что, — недовольно процедил он.
Вызволить ее из бочки им удалось только с третьей попытки.
— Тяжела же ты, матушка, — сказал, отдуваясь, майор. Юрий побаивался, что, очутившись на свободе, дама продолжит прерванный поединок, но мысли о битве оставили ее. Странно подвывая и вскидывая вверх руки, она заковыляла вслед за троицей.
— Слушай, а она что, немая? — наконец-то догадался Астафьев.
— Конечно. Ты разве не знал?
— Нет.
— Давняя подруга Рваного. После каждой отсидки он к ней возвращается, а ведь раньше у него семья была…
За воротами милиционеров ждало довольно неприятное зрелище. На заборе, на собственной цепи, висел, чуть-чуть не доставая до земли лапами, доблестный страж немой хозяйки, — из раскрытой пасти торчал язык. Осуждающий взгляд Мазурова был преддверием очередной взбучки.
— Как ребенок, ей-богу, — только и сказал майор, впрочем, и самому Астафьеву было несколько не по себе, ведь собака с честью исполняла свой служебный долг. Пса стало жалко. «И мы выполняем свой долг…» — подумалось почему-то лейтенанту.
Подъехал «уазик». А Машка Глухня все старалась что-то объяснить, эмоционально жестикулируя. По лицу ее текли слезы, и Юрий окончательно расстроился — настолько безысходно было горе этой ущербной бабы.
К приезду в отдел Рваный достаточно протрезвел — его уже можно было допрашивать.
— Давай оформлять, садись пиши протокол, — сказал Мазуров, вытаскивая из кармана сверток. В нем оказались два ножа: старый складник «белочка» и новенький выкидной нож с узким лезвием и накладными черными эбонитовыми «щечками».
— Вот все его хозяйство, что было в карманах, — пояснил Мазуров. — Ну и каким из них ты запорол Витю Благинина? — обратился майор к Рваному.
— Никаким. Бутылкой, сами знаете, — прохрипел Рваный. — Дай закурить.
Раскурив сигарету, старый уголовник раскололся:
— Витька сам виноват, чуть зашел и сразу понтовать начал, не я!.. А я этого не люблю! Если был он шестеркой на зоне, он и на воле шестерка. А то понтовать: да я на пересылке смотрящим был! Какой к х… смотрящий, спасибо, что не опустили, я за него тогда слово замолвил, все же земляк Витька был.
— А что это ты с собой целый арсенал таскаешь? — спросил Астафьев, разглядывая второй, более хитроумный нож. Это оружие абсолютно не сочеталось с обликом Рваного, помятого и самой жизнью, и годами, проведенными в тюрьме. Ему больше соответствовала потертая, изготовленная в шестидесятых годах на зоне «белочка», с тонким от постоянной заточки лезвием. Рваный не сразу, но ответил:
— Это вообще не мой кнопарь.
— А чей?
— Да один чудак на днях у меня в шалаше ночевал, там и выронил.
— И как его зовут?
— Да не знаю я! Валеркой назвался.
Мазурову показалось, что Рваный несколько переиграл, ответ прозвучал неестественно.
«Знает он его, но говорить не хочет», — предположил майор.
— Постой, это какой Валерка? Случайно не Сергеев? Тот, что раньше числился Быковым?, — Не знаю я его, — отрезал Рваный и в знак того, что не хочет больше говорить, отвернулся к окну.
Оперативники переглянулись.
— Слушай, Владимир Яковлевич, — бархатным голосом начал Мазуров. — Если это был Сергеев, то на этом ноже кровь как минимум двух человек. Сейчас мы отправим его на экспертизу, и завтра все будем знать точно. Сам знаешь, это у нас умеют делать хорошо и быстро.
— Ты ведь не хочешь, чтобы на тебя повесили еще два убийства? — продолжил мысль старшего товарища Астафьев.
Этот довод дожал Рваного. Длинно и с душой выматерившись, он начал давать показания.
— Свинореза этот нож. Покнацались мы как-то с ним на пересылке. А вчера вечером он по темноте вышел к моему шалашу — ночую-то я там, — узнал меня, побалакали за жизнь, чифирку глотнули. А утром он ушел.
— Куда?
— Дальше, вниз по течению.
— Не темни, говори куда именно? — исходил от нетерпения Мазуров.
— В Константиновку. Собирался на попутках добраться, там у него старый кент живет.
— А что ж ножичек свой у тебя оставил?
— Забыл он его. Он же колется. Вот поутру ширнулся, глаза залил и ходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44