Кулак его смачно чавкнул о чертиный пятак. Пантерия бросило назад, а сам златоградец сморщился, видимо отбив себе руку.
– Маришка-а-а! Плаку-ун!!! – закричала еще от крыльца сестра, а добежав до границы, швырнула два мешочка.
Один, неудачно завязанный, рассыпался по дороге, другой шлепнулся у моих ног.
Я ухватила сенную труху молотого корня плакуна и швырнула горсть навстречу взрычавшему от неудачи черту. Выдрала ноги из липкой земли и побежала вокруг Пантерия, рисуя плакун-травой круг. Он бешено кинулся на меня, но златоградец, хоть и не понимая, что я делаю, накрепко ухватил его за хвост. За это озверевшая нечисть вмиг разодрала ему когтями руки, но Илиодор не выпустил ставшего таким боевым и страшным Митруху, хоть и выглядел потрясенным до невозможности.
– Мытного тащи в дом, откачивай! – велела я. – С Митрухой разберусь сама.
Лана кусала губы, теперь они на пару с Надей вцепились в забор, чуть не плача оттого, что ничем не могут нам помочь.
– Что ж это такое? – бесконечно повторяла костоправша.
Черт всхлипнул и внезапно осел на землю. Но я не успела порадоваться крупной слезе, скатившейся у него по щеке. В поселке вдруг разом умолкли все собаки.
– Это что? – вскинул голову Илиодор.
Мытного он едва-едва сумел перетолкнуть за черту, при этом вид у него был такой, словно он с кем-то сражался и этот невидимый мешал ему совершить задуманное. Надя и Ланка тут же принялись откачивать боярина, костоправша, с легкостью бросив боярина через колено, с уханьем выдавливала из него целые фонтаны воды, как из настоящего утопленника, Ланка суетилась вокруг него с тряпицей, озабоченно охая.
Силантий тоже доковылял-таки до границы и аккуратно положил на землю Селуяна и Серьгу. Воевода всхлипнул облегченно и потерял сознание. Серьга же, наоборот, повел вокруг мутным взглядом, как пьяница, у которого отобрали бутыль. Ему показалось, что он увидел что-то на улице, он развернулся было обратно, но Силантий одним ударом кулака в темя угомонил его, снова аккуратно пристроив рядом с воеводой.
– Все кончилось? – высказал глупую надежду Илиодор, косясь одним глазом на рыдающего черта, другим зыркая вдоль улицы.
Я покачала головой, понимая, что все как раз только начинается.
– Маришка, прости! – стукнул себя во впалую грудь волосатым кулаком Пантерий, хлюпнув носом.
– Пречистая Дева простит, – бормотнула я, запоздало сообразив, что забыла про сестру, но у той, к счастью, все было в порядке: и глаза на месте, и нос не откушен, только вся мордаха в мелких порезах, словно ее по шиповнику возили. – Странно, отчего же мы-то на ногах, даже не пораненные? – произнесла я, пытаясь понять, какую гадость на нас сейчас обрушит Подаренка.
Илиодор улыбнулся скептически и, задрав рукава до локтей, укорил меня:
– Знаете ли, я себя невредимым не считаю.
Я уставилась на длинные рваные порезы, но тут вдали, на самой окраине, заголосили бабы, так истошно, словно их уже резали.
Я встряхнула головой и впервые с того момента, как Ланка закричала – хватаясь за лицо, пытаясь этим простым, но таким естественным для всех движением удержать кровь, брызнувшую из мелких царапин, – огляделась вокруг. Мне захотелось выругаться. Народа моровым ветром зацепило немало. Прямо посреди улицы кружилась, прыгая на одной ноге и вскидывая невпопад руки, незнакомая баба в зеленом сарафане. Лицо ее уже покраснело от натуги, глаза даже отсюда казались красными – это набухли сосудики. Взяв с места хороший разбег, я ударилась в нее грудью, вышибая во двор к соседям, которые успели-таки опахать плугом избу с пристройками и теперь стояли взмыленные и смотрели вокруг с ужасом и растерянностью. В окнах мелькали бледные лица молодух, пытающихся унять кричащих детей. Ну да этим ничего не грозит, поорут и успокоятся. Я затравленно глянула вдоль улицы, туда, откуда тянулись к нам щупальца сквозняка с запахом тлена и страха, не сдержавшись, все-таки выматерилась. Там уже горели дома и мелькали черные ломаные тени. В самом конце улицы кто-то бился в пыли, как кликуша. Рыкнув и взбодрив себя самыми страшными обещаниями в адрес Фроськи, я со всех ног устремилась туда, заранее пугаясь того, что сейчас увижу.
Вся окраина словно браги перепила. Орали, хохотали и бегали по улицам кто с факелами, кто с топорами в руках. Я ежилась, натыкаясь на слепые горячечные взгляды и, лишь когда попыталась ухватить ведро воды, оставленное кем-то у колодца, сообразила, что стрелой пролетела улицу уже в кошачьем виде, оттого и жива еще, не получила ни поленом по голове, ни вилами в бок. Бессильно шкрябнув когтями по ведру, я с визгом крутнулась юлой. Лекарств в таких случаях немного – водой в лицо, а потом кулаком в ухо, чтобы исцеленный в себя пришел раньше, чем его по второму разу скрутит. Спешно хлебнув воды через край, я едва успела фыркнуть ею в лицо набегавшему на меня мужику. Он встал как вкопанный, занеся надо мной серп, а я от ужаса ударила по лицу так хлестко, что его повело в сторону, а щека сделалась алой.
– Где твоя жена, дурак? Тащи ее сюда!!!
От крика я едва не сорвала голос, и немудрено перепугаться: здоровенный бугай располосовал бы меня своей железякою надвое не глядя. Шагах в пяти, странно мотыляясь, словно воображала себя русалкой, покачивалась расхристанная деваха. Косы уж расплела, теперь рвала платье, тонкие полосочки ткани падали к ее ногам. Материя, казалось, даже не пыталась сопротивляться ее побелевшим от усилия пальцам. Я дернула ведро – тяжелое, блин! И тут сзади подскочил Илиодор:
– Я понесу.
Вдвоем мы кинулись к дальним домам, где народ хороводился как на гулянии, и через какое-то время щеки у меня стали ныть нестерпимо, вся грудь была залита водой, а у Илиодора над бровью появилась ссадина: какой-то стервец метко метнул чурбак прямо в голову.
– Всех порешу!!! – надрывался детина-кровельщик.
Он уж пять домов поджег, теперь опомнившиеся соседи вжимали его в землю. Кровельщик бесновался, а у меня на пути встало неожиданное препятствие – мертвяк. Человек лежал, вольно раскинув руки, голова была в корке запекшейся крови: чья-то лошадь саданула, когда вырвалась из пожара. И вдруг он застонал, задергался. Я кинулась, думая помочь, и едва успела отскочить в сторону. Резким движением мертвяк подался вперед, и его зубы клацнули у самой моей шеи.
– Гадство какое! – запрыгала я вокруг мертвяка.
Воды в ведре оставалось чуть, а односельчане перестали вжимать кровельщика в землю, сделавшись вновь задумчивыми и рассеянными. Один повернул ко мне пустое равнодушное лицо, и я поняла, что тут проиграла Фроське вчистую.
– Надо немедленно уходить, – дернул меня за рукав Илиодор и, увидев, что мы в плотном кольце одержимых, потянул к красным, в резьбе, воротам, надеясь задами и огородами выбраться из ловушки.
Прямо около крыльца валялась заколотая свинья. Видимо, хозяева едва отбились от ее нападения. Но стоило нам грохнуть калиткой – она задергалась и пронзительно завизжала, пытаясь встать.
– Успеем, – поволок меня Илиодор мимо ворочающейся скотины.
Я, послушавшись его, собралась было показать всю прыть, на которую была способна, но он вдруг пригнул мою шею, заставив ткнуться себе в грудь, и накрыл наши головы полой кафтана. Тут же по спине начали колотить палками. Я завизжала, вообразив, что бесноватые добрались до нас, собралась ринуться слепо, без дороги, и повисла в руках златоградца, все так же пытавшегося укрыть мою голову кафтаном. Между нами, пища и отчаянно царапаясь, вклинилась летучая мышь. Ее жесткие крылья били меня по лицу, и я от омерзения и внезапной паники испытала такой прилив сил, что сумела оттолкнуть Илиодора, сразу об этом пожалев. Летучих тварей было вокруг без счету. Они кружились и бились обо все подряд, норовя выбрать мишенью нас со златоградцем. Я вскинула руки, и время стало тягучим, как мед, а жуткий хоровод вокруг нас – медленным, как листья на воде в безветрие. Мы протолкались сквозь летунов к огороду и там упали в грядки.
– Что ж это делается?! – взъерошил волосы Илиодор. – Я-то уж думал – вы не пострадали, поскольку про вас попросту забыли, а с вами, похоже, решили отдельно позабавиться.
– Черта лысого она забавится! – Я, с трудом поднимаясь, отряхнула с отвращением штаны от давленого порея и с тоской посмотрела вокруг.
Незадетых людей вокруг уже не было, кто не бился в агонии – беспомощно брел к дому Беленькой. Одни выворачивали из забора жерди, другие, словно забыв, как правильно держать в руках косу или топор, волокли это оружие, иногда сами ранясь, и глупо удивлялись виду собственной крови, с интересом слизывая ее с порезов.
– Убью, – вдруг с холодным ужасом поняла я. – Нормальный человек такого не сделает, а ненормального не жалко. Знаете, бывают такие люди, с виду как все, а потом – хлоп! И в них что-то ломается. Я думаю, эта Фроська с самого начала была такой сломанной. А то, что мы не разглядели, – я вздохнула, – что ж, наша вина. – Я поправила волосы, краем глаза заметив, что руки, на удивление, не дрожат, хотя внутри все напряжено как струна. Я сделала ручкой Илиодору: – Вы давайте как-нибудь задами…
– Куда ж я без вас? – Он растерянно похлопал голубыми глазами и показал руками, как я останавливала мышей. – Вы меня так потрясли.
– Не прибедняйтесь, вы вон как Архипа отметелили! А он первый вершининский драчун, – пресекла я любые разговоры, способные меня расхолодить и отвратить от задуманного. Зажмурилась крепко-крепко, прося помощи сразу у всех: Пречистой Девы, бабули, Архиносквена и богов-дармоедов. И кинулась в черное небо, как в омут.
Мир выгнулся подо мной, словно чаша. Сорочье зрение, конечно, не совиное, но и таких глаз мне хватало, чтобы увидеть, как корчился в агонии лес, зеленый туман колыхался меж стволов, ели стояли желтые, как седые старухи, лопалась гнойными нарывами земля, выпуская из своих недр мертвецов. Но страшней мертвецов, страшней обезумевшего зверья были жуткие угловатые тени – древняя нежить, давно забывшая себя, шла теперь к Вершинину. Это после нее оставались просеки мертвых деревьев, дохлые птицы под ногами, рассыпавшиеся в прах мертвецы. Меня словно ударило что-то, я закувыркалась, падая, пробила телом преграду тонких ветвей и чудом не переломала крылья. Приземлившись, встала, пошатываясь, и даже нашла в себе достаточно сил, чтобы хихикнуть, тряхнув в воздухе обрывками Ланкиного кафтана. Вот теперь я была сущая ворона: щеку ободрала, рассадила лоб. Я скинула остатки одежды, нимало не заботясь о том, что теперь – в белой рубашке – я видна за сто шагов. Меня и так заметили.
Подаренка стояла и улыбалась. На ней было черное бархатное платье с разрезами, тяжелая золотая цепь, сделанная явно не для красоты. Зеленые камни зловеще тлели, в ушах покачивались длинные серьги, и все это было с чужого плеча, поскольку кольцо ей было велико, она просто сжимала его в кулаке. Возле ног Фроськи лежала раскрытая книга. Страницы ее были черны. Она скорее угадывалась в темноте. Блаженная улыбка на отрешенном лице пугала страшней, чем все виденное мною в лесу. Она действительно была сумасшедшей. Она видела меня, она ждала меня, чтобы расправиться собственными руками.
На удивление, Подаренка не высказала мне ни одной претензии, она не стала по-детски перечислять давние обиды и пугать, расписывая, как она мне будет вырывать ручки и ножки, а запела гортанно – и ножки у меня отнялись сами. Я буквально рухнула перед ней на колени, не чувствуя тела, схватила с земли засохший сучок и, отчаянно крича защитное заклятие, нарисовала одной рукой полкруга и другой рукой половину. Стало легче, но что-то дрожало внутри, и я, вспомнив уроки Архиносквена, передала эту дрожь земле, выдохнув формулу вместе со страхом. Фроська вскрикнула, повалились деревья, земля вокруг меня" кипела, словно вода в котле. Я вскочила, но в грудь меня ударила зеленая беззвучная молния. В первый миг мне показалось, что, ослабленная кругом, она не причинила вреда. Вскинув руки, чтобы добить Подаренку огненным шаром, я едва не лишилась сознания – до локтей кожа была покрыта струпьями, лопалась и сочилась гнилью, так что срочно пришлось читать заклятие на изгнание скверны, тяжелое, отнимающее много сил. Фроська, воспользовавшись моей заминкой, выкарабкалась из земляного котла и, в очередной раз прохрипев что-то из своей книги, подняла руки.
В темноте леса раздался гул, скрипнули, ломаясь, деревья, и я с замиранием сердца поняла, что наши чахлые леса хранили в себе мертвого волота. Отчаянно рыча, я швырнула, разворачивая во все стороны, ловчую сеть. Этой липкой паутиной мы с Ланкой один раз, забавы ради, спеленали племенного бугая. Я надеялась, что волота она хоть на сколько-нибудь остановит, даже не догадалась, что, швыряя это заклятие вокруг, зацеплю и Фроську, а она забилась, словно рыба на берегу. Ее Руки прилипли к земле, она дернулась туда и сюда, не понимая, что происходит, и я, безнадежно заскулив, бросилась на нее из своего круга с одним сухим сучком в руках, понимая что именно им сейчас должна буду убить человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Маришка-а-а! Плаку-ун!!! – закричала еще от крыльца сестра, а добежав до границы, швырнула два мешочка.
Один, неудачно завязанный, рассыпался по дороге, другой шлепнулся у моих ног.
Я ухватила сенную труху молотого корня плакуна и швырнула горсть навстречу взрычавшему от неудачи черту. Выдрала ноги из липкой земли и побежала вокруг Пантерия, рисуя плакун-травой круг. Он бешено кинулся на меня, но златоградец, хоть и не понимая, что я делаю, накрепко ухватил его за хвост. За это озверевшая нечисть вмиг разодрала ему когтями руки, но Илиодор не выпустил ставшего таким боевым и страшным Митруху, хоть и выглядел потрясенным до невозможности.
– Мытного тащи в дом, откачивай! – велела я. – С Митрухой разберусь сама.
Лана кусала губы, теперь они на пару с Надей вцепились в забор, чуть не плача оттого, что ничем не могут нам помочь.
– Что ж это такое? – бесконечно повторяла костоправша.
Черт всхлипнул и внезапно осел на землю. Но я не успела порадоваться крупной слезе, скатившейся у него по щеке. В поселке вдруг разом умолкли все собаки.
– Это что? – вскинул голову Илиодор.
Мытного он едва-едва сумел перетолкнуть за черту, при этом вид у него был такой, словно он с кем-то сражался и этот невидимый мешал ему совершить задуманное. Надя и Ланка тут же принялись откачивать боярина, костоправша, с легкостью бросив боярина через колено, с уханьем выдавливала из него целые фонтаны воды, как из настоящего утопленника, Ланка суетилась вокруг него с тряпицей, озабоченно охая.
Силантий тоже доковылял-таки до границы и аккуратно положил на землю Селуяна и Серьгу. Воевода всхлипнул облегченно и потерял сознание. Серьга же, наоборот, повел вокруг мутным взглядом, как пьяница, у которого отобрали бутыль. Ему показалось, что он увидел что-то на улице, он развернулся было обратно, но Силантий одним ударом кулака в темя угомонил его, снова аккуратно пристроив рядом с воеводой.
– Все кончилось? – высказал глупую надежду Илиодор, косясь одним глазом на рыдающего черта, другим зыркая вдоль улицы.
Я покачала головой, понимая, что все как раз только начинается.
– Маришка, прости! – стукнул себя во впалую грудь волосатым кулаком Пантерий, хлюпнув носом.
– Пречистая Дева простит, – бормотнула я, запоздало сообразив, что забыла про сестру, но у той, к счастью, все было в порядке: и глаза на месте, и нос не откушен, только вся мордаха в мелких порезах, словно ее по шиповнику возили. – Странно, отчего же мы-то на ногах, даже не пораненные? – произнесла я, пытаясь понять, какую гадость на нас сейчас обрушит Подаренка.
Илиодор улыбнулся скептически и, задрав рукава до локтей, укорил меня:
– Знаете ли, я себя невредимым не считаю.
Я уставилась на длинные рваные порезы, но тут вдали, на самой окраине, заголосили бабы, так истошно, словно их уже резали.
Я встряхнула головой и впервые с того момента, как Ланка закричала – хватаясь за лицо, пытаясь этим простым, но таким естественным для всех движением удержать кровь, брызнувшую из мелких царапин, – огляделась вокруг. Мне захотелось выругаться. Народа моровым ветром зацепило немало. Прямо посреди улицы кружилась, прыгая на одной ноге и вскидывая невпопад руки, незнакомая баба в зеленом сарафане. Лицо ее уже покраснело от натуги, глаза даже отсюда казались красными – это набухли сосудики. Взяв с места хороший разбег, я ударилась в нее грудью, вышибая во двор к соседям, которые успели-таки опахать плугом избу с пристройками и теперь стояли взмыленные и смотрели вокруг с ужасом и растерянностью. В окнах мелькали бледные лица молодух, пытающихся унять кричащих детей. Ну да этим ничего не грозит, поорут и успокоятся. Я затравленно глянула вдоль улицы, туда, откуда тянулись к нам щупальца сквозняка с запахом тлена и страха, не сдержавшись, все-таки выматерилась. Там уже горели дома и мелькали черные ломаные тени. В самом конце улицы кто-то бился в пыли, как кликуша. Рыкнув и взбодрив себя самыми страшными обещаниями в адрес Фроськи, я со всех ног устремилась туда, заранее пугаясь того, что сейчас увижу.
Вся окраина словно браги перепила. Орали, хохотали и бегали по улицам кто с факелами, кто с топорами в руках. Я ежилась, натыкаясь на слепые горячечные взгляды и, лишь когда попыталась ухватить ведро воды, оставленное кем-то у колодца, сообразила, что стрелой пролетела улицу уже в кошачьем виде, оттого и жива еще, не получила ни поленом по голове, ни вилами в бок. Бессильно шкрябнув когтями по ведру, я с визгом крутнулась юлой. Лекарств в таких случаях немного – водой в лицо, а потом кулаком в ухо, чтобы исцеленный в себя пришел раньше, чем его по второму разу скрутит. Спешно хлебнув воды через край, я едва успела фыркнуть ею в лицо набегавшему на меня мужику. Он встал как вкопанный, занеся надо мной серп, а я от ужаса ударила по лицу так хлестко, что его повело в сторону, а щека сделалась алой.
– Где твоя жена, дурак? Тащи ее сюда!!!
От крика я едва не сорвала голос, и немудрено перепугаться: здоровенный бугай располосовал бы меня своей железякою надвое не глядя. Шагах в пяти, странно мотыляясь, словно воображала себя русалкой, покачивалась расхристанная деваха. Косы уж расплела, теперь рвала платье, тонкие полосочки ткани падали к ее ногам. Материя, казалось, даже не пыталась сопротивляться ее побелевшим от усилия пальцам. Я дернула ведро – тяжелое, блин! И тут сзади подскочил Илиодор:
– Я понесу.
Вдвоем мы кинулись к дальним домам, где народ хороводился как на гулянии, и через какое-то время щеки у меня стали ныть нестерпимо, вся грудь была залита водой, а у Илиодора над бровью появилась ссадина: какой-то стервец метко метнул чурбак прямо в голову.
– Всех порешу!!! – надрывался детина-кровельщик.
Он уж пять домов поджег, теперь опомнившиеся соседи вжимали его в землю. Кровельщик бесновался, а у меня на пути встало неожиданное препятствие – мертвяк. Человек лежал, вольно раскинув руки, голова была в корке запекшейся крови: чья-то лошадь саданула, когда вырвалась из пожара. И вдруг он застонал, задергался. Я кинулась, думая помочь, и едва успела отскочить в сторону. Резким движением мертвяк подался вперед, и его зубы клацнули у самой моей шеи.
– Гадство какое! – запрыгала я вокруг мертвяка.
Воды в ведре оставалось чуть, а односельчане перестали вжимать кровельщика в землю, сделавшись вновь задумчивыми и рассеянными. Один повернул ко мне пустое равнодушное лицо, и я поняла, что тут проиграла Фроське вчистую.
– Надо немедленно уходить, – дернул меня за рукав Илиодор и, увидев, что мы в плотном кольце одержимых, потянул к красным, в резьбе, воротам, надеясь задами и огородами выбраться из ловушки.
Прямо около крыльца валялась заколотая свинья. Видимо, хозяева едва отбились от ее нападения. Но стоило нам грохнуть калиткой – она задергалась и пронзительно завизжала, пытаясь встать.
– Успеем, – поволок меня Илиодор мимо ворочающейся скотины.
Я, послушавшись его, собралась было показать всю прыть, на которую была способна, но он вдруг пригнул мою шею, заставив ткнуться себе в грудь, и накрыл наши головы полой кафтана. Тут же по спине начали колотить палками. Я завизжала, вообразив, что бесноватые добрались до нас, собралась ринуться слепо, без дороги, и повисла в руках златоградца, все так же пытавшегося укрыть мою голову кафтаном. Между нами, пища и отчаянно царапаясь, вклинилась летучая мышь. Ее жесткие крылья били меня по лицу, и я от омерзения и внезапной паники испытала такой прилив сил, что сумела оттолкнуть Илиодора, сразу об этом пожалев. Летучих тварей было вокруг без счету. Они кружились и бились обо все подряд, норовя выбрать мишенью нас со златоградцем. Я вскинула руки, и время стало тягучим, как мед, а жуткий хоровод вокруг нас – медленным, как листья на воде в безветрие. Мы протолкались сквозь летунов к огороду и там упали в грядки.
– Что ж это делается?! – взъерошил волосы Илиодор. – Я-то уж думал – вы не пострадали, поскольку про вас попросту забыли, а с вами, похоже, решили отдельно позабавиться.
– Черта лысого она забавится! – Я, с трудом поднимаясь, отряхнула с отвращением штаны от давленого порея и с тоской посмотрела вокруг.
Незадетых людей вокруг уже не было, кто не бился в агонии – беспомощно брел к дому Беленькой. Одни выворачивали из забора жерди, другие, словно забыв, как правильно держать в руках косу или топор, волокли это оружие, иногда сами ранясь, и глупо удивлялись виду собственной крови, с интересом слизывая ее с порезов.
– Убью, – вдруг с холодным ужасом поняла я. – Нормальный человек такого не сделает, а ненормального не жалко. Знаете, бывают такие люди, с виду как все, а потом – хлоп! И в них что-то ломается. Я думаю, эта Фроська с самого начала была такой сломанной. А то, что мы не разглядели, – я вздохнула, – что ж, наша вина. – Я поправила волосы, краем глаза заметив, что руки, на удивление, не дрожат, хотя внутри все напряжено как струна. Я сделала ручкой Илиодору: – Вы давайте как-нибудь задами…
– Куда ж я без вас? – Он растерянно похлопал голубыми глазами и показал руками, как я останавливала мышей. – Вы меня так потрясли.
– Не прибедняйтесь, вы вон как Архипа отметелили! А он первый вершининский драчун, – пресекла я любые разговоры, способные меня расхолодить и отвратить от задуманного. Зажмурилась крепко-крепко, прося помощи сразу у всех: Пречистой Девы, бабули, Архиносквена и богов-дармоедов. И кинулась в черное небо, как в омут.
Мир выгнулся подо мной, словно чаша. Сорочье зрение, конечно, не совиное, но и таких глаз мне хватало, чтобы увидеть, как корчился в агонии лес, зеленый туман колыхался меж стволов, ели стояли желтые, как седые старухи, лопалась гнойными нарывами земля, выпуская из своих недр мертвецов. Но страшней мертвецов, страшней обезумевшего зверья были жуткие угловатые тени – древняя нежить, давно забывшая себя, шла теперь к Вершинину. Это после нее оставались просеки мертвых деревьев, дохлые птицы под ногами, рассыпавшиеся в прах мертвецы. Меня словно ударило что-то, я закувыркалась, падая, пробила телом преграду тонких ветвей и чудом не переломала крылья. Приземлившись, встала, пошатываясь, и даже нашла в себе достаточно сил, чтобы хихикнуть, тряхнув в воздухе обрывками Ланкиного кафтана. Вот теперь я была сущая ворона: щеку ободрала, рассадила лоб. Я скинула остатки одежды, нимало не заботясь о том, что теперь – в белой рубашке – я видна за сто шагов. Меня и так заметили.
Подаренка стояла и улыбалась. На ней было черное бархатное платье с разрезами, тяжелая золотая цепь, сделанная явно не для красоты. Зеленые камни зловеще тлели, в ушах покачивались длинные серьги, и все это было с чужого плеча, поскольку кольцо ей было велико, она просто сжимала его в кулаке. Возле ног Фроськи лежала раскрытая книга. Страницы ее были черны. Она скорее угадывалась в темноте. Блаженная улыбка на отрешенном лице пугала страшней, чем все виденное мною в лесу. Она действительно была сумасшедшей. Она видела меня, она ждала меня, чтобы расправиться собственными руками.
На удивление, Подаренка не высказала мне ни одной претензии, она не стала по-детски перечислять давние обиды и пугать, расписывая, как она мне будет вырывать ручки и ножки, а запела гортанно – и ножки у меня отнялись сами. Я буквально рухнула перед ней на колени, не чувствуя тела, схватила с земли засохший сучок и, отчаянно крича защитное заклятие, нарисовала одной рукой полкруга и другой рукой половину. Стало легче, но что-то дрожало внутри, и я, вспомнив уроки Архиносквена, передала эту дрожь земле, выдохнув формулу вместе со страхом. Фроська вскрикнула, повалились деревья, земля вокруг меня" кипела, словно вода в котле. Я вскочила, но в грудь меня ударила зеленая беззвучная молния. В первый миг мне показалось, что, ослабленная кругом, она не причинила вреда. Вскинув руки, чтобы добить Подаренку огненным шаром, я едва не лишилась сознания – до локтей кожа была покрыта струпьями, лопалась и сочилась гнилью, так что срочно пришлось читать заклятие на изгнание скверны, тяжелое, отнимающее много сил. Фроська, воспользовавшись моей заминкой, выкарабкалась из земляного котла и, в очередной раз прохрипев что-то из своей книги, подняла руки.
В темноте леса раздался гул, скрипнули, ломаясь, деревья, и я с замиранием сердца поняла, что наши чахлые леса хранили в себе мертвого волота. Отчаянно рыча, я швырнула, разворачивая во все стороны, ловчую сеть. Этой липкой паутиной мы с Ланкой один раз, забавы ради, спеленали племенного бугая. Я надеялась, что волота она хоть на сколько-нибудь остановит, даже не догадалась, что, швыряя это заклятие вокруг, зацеплю и Фроську, а она забилась, словно рыба на берегу. Ее Руки прилипли к земле, она дернулась туда и сюда, не понимая, что происходит, и я, безнадежно заскулив, бросилась на нее из своего круга с одним сухим сучком в руках, понимая что именно им сейчас должна буду убить человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66