– Где ты, покажись! – не выдержала Рогнеда.
Августа ткнула ее в бок, да было поздно, поскольку Фроська, услыхав их, захохотала.
– Ну, теперь держись, – расстроенно хлопнула себя по ляжкам носатая архиведьма, а Рогнеда, поняв свою ошибку, испуганно забормотала:
– Лес-батюшка, земля-матушка, помогите, защитите. Лес-батюшка, земля-матушка, помогите, защитите.
Августа, напротив, присев прямо на землю, закрыла глаза и, словно перед детской зыбкой, затянула колыбельную.
– Чего они? – испуганно пополз Митяй, боясь даже взглянуть на лужок, где натужно, через силу из могил поднимались мертвецы.
Васек кривился от боли, но, поняв, что с саблей, раненный, не управится, поймал за штаны Кожемяку.
– Куда, дурень? На тебе саблю, хотя нет, сломаешь, медведище! Вон выверни ту березку – кажись, еле сидит – и бей всех, кто подойдет.
– Всех? – не понял перепуганный Митяй, заставив разбойника тяжело вздохнуть.
– Вот по виду ты парень – просто загляденье, но рот тебе лучше не раскрывать.
Митяй пристыженно замолк и, повиснув на березе, сумел-таки вывернуть ее из земли. Взял ее покрепче и стиснул зубы, чтобы не клацали от страха. На далеких, но отлично видимых хуторках собаки завыли, да забеспокоились лошади на дороге. Люди вертели головами, не понимая в чем дело, а по лужку шли, покачиваясь, мертвецы.
Ефросинья стояла, закрыв глаза, и чувствовала то, о чем раньше читала только в книгах, будто каждый из поднятых ею мертвецов стал частью и продолжением ее. Она смотрела их пустыми глазницами, слышала их давно сгнившими ушами. И в воображении ее мелькали одна за другой возможности расправы над двумя старухами, пока в какой-то момент она не поняла, что попросту засыпает вместе со своими мертвецами под колыбельную носатой грымзы.
– Ах ты! – взвизгнула она, обиженная, и ближайший к Августе мертвец вскинул заржавленный меч.
Но тотчас ноги его опутала трава, а из леса хлынула волна разнообразного зверья. Мыши, белки, лисицы, куницы так яростно вгрызлись в умертвие, что от него вмиг осталась одна труха.
– А лечить их потом, чтобы чуму не разнесли, кто будет? – буркнула Августа, отвлекаясь от колыбельной.
Но Рогнеде некогда было думать про потом, потому что мертвые вставали и вставали, словно здесь зарыли целое войско.
Марта Лапоткова корила себя за безголовость, потому что нет ничего глупее, чем носиться вот так по лесу за одним-единственным человеком. Отвыкла она все-таки за годы безмятежной жизни думать быстро и правильно, забыла, как саму облавами в болото загоняли, а она утекала, как вода промеж пальцев.
– И Фроська утекет, если ее так бестолково ловить! – попеняла себе Марта. – А ну думай, старуха, думай впредь.
Сначала она кинулась на Ланкин визг, который очень скоро удалился и затих, так что немыслимо его было и догнать. Но потом ее заставил повернуться не менее истошный визг Митяя.
– Это что ж такое?! – удивилась она. И, подтыкая надоевшие юбки, развернулась обратно, охнула, увидев толпы мертвецов, и поняла, что толку от нее здесь мало. Можно, конечно, отыскать обнаглевшую Подаренку да тихонечко ей по темени стукнуть. Понадеявшись, что архиведьмы продержатся и без нее, стала красться в обход лужка, жалея, что ни осинового кола при ней нет, ни какого другого оружия.
– Привыкла, старая балаболка, авторитетом давить! – костерила она себя. – Вот щас как схватят тебя за дряблый попец, как выпьют всю кровушку! – Но намерений своих не оставляла, иначе не была б она Мартой Лапотковой, магистершей Ведьминого Круга, которой сама Аглая завещала свой великий пост, и не за красивые глазки.
Солнце лениво, но неуклонно падало за горизонт. Становилось все темнее. Илиодору очень не нравились багрово-черные тени вокруг.
– Сиди здесь. Я осмотрюсь. Если что – ори, – сбросил он с плеча давно замолкшую Ланку, та согласно икнула.
Лес вокруг казался знакомым, во всяком случае, на одной из веток он нашел обрывок знакомого манжета с рисунком точь-в-точь как у него.
– А ведь я здесь был, – обрадовался Илиодор, не замечая, как из-под ели на него смотрят, не мигая, в упор холодные волчьи глаза.
«Разве ж это лес? – с тоской думал Волк. – Не, это не лес, это гостиный двор какой-то! Ступить нельзя, чтобы с кем-нибудь не столкнуться!» Он чувствовал, как его изо всех сил тянет призыв чужой ведьмы схлестнуться с нежитью. Хорек в сумке бился так, что его пришлось придушить слегка. Он хохотнул, представив, как Медведь сейчас пластает когтями, на удивление хозяйки, нежить и тут же сам припал к земле, едва не застонав. «Нет, терпеть нельзя!» – решился он и, легко оттолкнувшись от земли, кинулся прочь, отшвырнув златоградца с дороги.
Илиодор же перед этим, бросив рассматривать манжет, с удивлением услышал стон, идущий как бы из-под земли, и заинтересовался. Под разлапистой елью, в небольшой ямине, зашевелилась хвоя. Он наклонился ниже и вздрогнул, когда девичья рука вцепилась в землю прямо перед его носом, а потом со стоном поднялась и сама девица. Знакомая до дрожи.
– Бася?! – неуверенно удивился Илиодор.
– Черт! – поприветствовала его знакомая покойница. – Сколько я тут лежу?
Илиодор поспешно попытался подсчитать, когда было последнее нашествие с запада, и получалось, что лет пятьсот, хотя если судить по ее монетам, то и больше. Однако сказать этого он не успел, неведомая сила подняла его над тропой, а потом швырнула прямо в покойницу, завизжавшую так пронзительно, что Илиодору сделалось дурно. В обнимку они рухнули в ямину, и, прежде чем в глазах потемнело, он еще успел с интересом подумать: «А где ж ее могилка? Что она, как крот, все время в новых местах вылазит?»
– Ну надо же! – с досадой простонала я.
На дне ямины был один-единственный камень, о который златоградец и приложился виском. Глаза его закатились, а тело обмякло. Я испуганно припала к его груди и поблагодарила Пречистую Деву, услышав, что сердце бьется.
– Вы чего это там делаете? – склонилась над нами серая тень.
Косы сестрицы мелькнули так соблазнительно близко перед моим лицом, что я не удержалась и вцепилась в них обеими руками, по косе в руку.
– Кстати, с каких пор мы отбиваем парней у сестры?
– А-а! – заблеяла Лана по-козьи на весь лес, и, словно услышав ее, на нашу тропу вышел Мытный.
Вид у него был как у пьяного. Глаза закрывались, а ноги подкашивались. Он вяло хватался руками за гибкие ветки, которые никак не могли служить ему опорой, и оттого приседал вдвое чаще, чем следовало. Добравшись до моей ямины, он мутными глазами оглядел нас и, невнятно пробормотав:
– Я всегда к вашим услугам, – головой вперед ухнул на Ланку.
– Чего это с ним? – заинтересовались мы с сестрой.
А Мытный беззаботно храпел поверх раненого Илиодора, всем своим видом намекая, что он опоен.
– Здесь еще где-то медведь ходит, – не к месту добавила Ланка, – говорит, всех заломает.
Мне сразу захотелось к бабуле – пусть отругает, но ведь потом все равно пожалеет. Вдалеке что-то скрежетало и стонало, словно боролись деревья-великаны, а прямо по нашим спинам проскакал барсук, так целеустремленно, словно его настойчиво звали в гости.
– Пошли отсюда, – предложила я сестре.
– А этих? Бросим?
Я посмотрела на боярина со златоградцем и поняла, что мне совесть не позволит бросить их вот так здесь, но на всякий случай проворчала:
– Твои же оба, вот и забирай.
Ланка тут же обиженно засопела, у Маргоши научилась, а я цыкнула, как бабуля:
– А ну не смей! – и, порывшись в памяти, добавила: – Сопля вертихвосточная!
– Чего не смей! – тут же обиделась Ланка. – Я просто возмущаюсь. Чего это две слабые девушки должны таскать этих обломов? Когда у нас под командой столько парней. Где они все, а? – И от ее визгливого «а?» что-то произошло в лесу.
Стало так тихо-тихо, что даже страшно. А потом как бабахнуло, и мы, не сговариваясь, вцепились в обморочных и потащили их из ямины, матюгаясь и плача.
– А вдруг это медведь идет? – шептала Ланка. – Ломать?
– Дура, – нервно оглядывалась я, волоча Илиодора за руки, – ты уж не медведя расписала, а просто чудище какое-то!
– Ух и тяжелый! – жаловалась Ланка. – Как бы грыжа не выскочила!
И я ее понимала. Тяжело было до слез и бросить было страшно. Вот сожрут его – и ходи потом с грузом вины до самой старости. Дураку ж понятно, что это не медведь гуляет.
Черный от копоти Пантерий сказал что-то похожее на «Й-ех!» и сел посреди обгоревшей полянки, а потом тихо завалился на бок. От хуторков прытко бежал народ с кольями и вилами, но разгулявшихся мертвецов уж не было и в помине. Только по окраине лужка валялись обугленные косточки. Фроська изо всех сил улепетывала, пытаясь на ходу сообразить: что ж это такое было? По виду белый зверь походил на медведя, однако не бывает от медведей такой волны жара. Что-то рвануло во все стороны. Перебрав все небогатое количество вариантов, она сообразила, что это дал о себе знать колдун, и зябко передернула плечами.
– Все, – сказала я, устало плюхаясь задом на придорожный камень. Тащить Илиодора последние десять шагов было сущим наказанием. По дороге метался народ, среди которого я увидела Сашко и Маргошу. Вяло махнула рукой и расслабилась, понимая, что вымотана до предела. «Зато спина не болит», – попробовала я утешить себя. Ланка села рядом, тяжело отпыхиваясь.
– Ну вы как, поймали Фроську? – спрыгнула с телеги Марго.
– Да как тебе сказать… – начала было дипломатично Ланка.
– Мы ее даже не видели, – отрезала я.
Народ вдалеке зашумел, заволновался, и я по восклицаниям поняла, что прославленные дурневские архиведьмы совершили очередной подвиг, усмирив целое кладбище упырей, ни с того ни с сего поднявшихся средь бела дня.
Бабуля же вынырнула оттуда, откуда мы совсем не ожидали. Раздвинула ветки придорожных кустов, с ехидцей посмотрела на нас, убедилась, что живы, и снова растворилась в стремительно чернеющем лесу, откуда через минуту, пристыженные и виноватые, вышли Серьга с Селуяном.
– Ну, чего расселись? Трогаем? – раздалось у нас за спиной.
Мы с Ланой удивленно оглянулись, видя, что бабуля уже гордо восседает на телеге с поводьями в руках.
– У! – сказала Ланка.
– Сущая ведьма, – подтвердила я. Вставать совершенно не хотелось, а на лбу еще и зрела шишка.
В «Веселую ночку» мы явились так: сначала Митяй внес Васька и протопал мимо хозяина, не замечая его, прямо в комнаты боярина; следом нес самого боярина Серьга, а за Серьгою вошел Селуян с Илиодором на плече. Последней вошла Ланка, держа для разнообразия на руках кошку.
– А с вами еще мальчик был, – вспомнил хозяин «Веселой ночки», и, словно дожидаясь его слов, дверь скрипнула, и на пороге показался Сашко с прокопченным мальчиком на руках.
– Ваше? – лицемерно поинтересовался он.
Черт застонал и картинно свесил руку, заставив всех кухарок засуетиться и забегать.
Умывалась я без всякого желания, к тому же голова разболелась так, что, встреться мы сейчас с Подаренкой, я сдалась бы без боя – попросту не смогла бы прочесть ни одного заклинания. То ли от переживаний, то ли от ломоты во всем теле, но уснуть я никак не могла, а стало быть, и сестрице не давала, лежала бревном, тупо пялясь в потолок, и канючила:
– Не поймаем мы так Подаренку.
– Почему? – зевала во весь рот Лана.
– Потому что бестолково все как-то. Этак мы ее десять лет ловить будем.
– С чего б десять? – вяло возражала сестрица. – Она ж вон какая наглая, я думала, что за десять верст сбежала, а она рядом трется, словно ей тут медом намазано.
– Вот это тоже не понимаю, – нудила я, – неужто она всерьез думает Ведьмин Круг в одиночку одолеть?
– А чего ты хочешь от лягушки помойной? Мозгов-то нету! – хмыкнула сестра.
За стеной игриво взвизгнули и завозились. Я насторожилась:
– Чего это?
– Ну дак Илиодор твой очнулся, – улыбнулась невидимая в темноте сестра, – ему как раз нюхательные соли несли, когда я воду выплескивала. А у него этот… хватательный рефлекс гипертрофирован.
Я минуту помолчала, а потом вдруг сообразила, что уже сплю, и снились мне одни медведи, которые танцевали со мной в обнимку, самозабвенно рыча: «Бася».
Утром случился конфуз. Гаврила Спиридоныч, Серебрянский князь, кое-как успокоивший малгородцев и отправившийся себе потихоньку за Мытным, в надежде, что сумеет усмирить этого молодого буяна, если тот еще что-то учудит в его землях, – явился на постоялый двор. Он был румян и улыбчив, как весеннее утро, поскольку слухи ходили самые радужные. По этим слухам, боярин не только распустил войска, о чем, впрочем, Гаврила Спиридоныч знал еще вчера, но и примирился-таки с ведьмами, по крайней мере с самыми важными.
У Мытного болела голова, зелье, выдуманное когда-то Васьком и Афиногенычем, давало жуткий похмельный эффект, что во времена шальной юности разбойникам было на руку. И Адриану казалось теперь, что в голове поселился настойчивый и нудный дятел. Он плохо понимал гудящего и радующегося Гаврилу Спиридоныча, и на его бодрый вопрос, где поселились Рогнеда с Августой, Адриан честно ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66