Чуть дальше, сверкая зеркальными окнами с оранжевыми занавесями, высилась большая вилла.
Ни души вокруг. Ребята осторожно шли вперед, ступая по гравию. Вдруг распахнутся стеклянные двери и на балконы выйдут строгие-престрогие господа и дамы да велят спустить с цепи собак, которые помчатся по аллеям. Возле канавы ребята наткнулись на тачку. Джованнино взялся за ручки и принялся ее толкать, но при каждом повороте колеса отчаянно скрипели. Серенелла все же в нее забралась, и они молча поехали. Серенелла – сидя в кузове, Джованнино – толкая тачку вперед.
– Вот этот, – шепотом говорила Серенелла, показывая на цветок, и Джованнино останавливался и шел сорвать его для Серенеллы. Так набрался красивый букет. Но ведь если надо будет убегать и поскорее перелезать через изгородь, придется его выбросить!
Так они добрались до площадки, где кончался гравий и начинались бетонные плиты. На самой середине виднелась большая четырехугольная яма: бассейн. Они подошли к краю. Бассейн был выложен голубыми плитами и доверху наполнен прозрачной водой.
– Нырнем? – спросил Джованнино. Уж раз Джованнино спрашивал, вместо того чтобы просто сказать: "Прыгай!", значит, это было очень опасно.
Но вода здесь голубая и прозрачная, а Серенелла никогда ничего не боялась. Она слезла с тачки и положила в нее букетик. Джованнино нырнул – только не с трамплина, чтоб не наделать шуму, а прямо с края. Пошел вниз с открытыми глазами и увидел вокруг лишь голубизну воды да собственные руки, похожие на розовых рыб: здесь не то, что в море, где вода полна бесформенными темно-зелеными тенями. Розовая тень над ним – Серенелла! Они взялись за руки и не без опаски вынырнули у другого края бассейна. Нет, их никто не заметил. И все же здесь не было так хорошо, как хотелось, все время тревожил какой-то осадок обиды и боязни: все здесь чужое, и каждую минуту их могли прогнать.
Они вылезли из воды. Тут же, рядом с бассейном, стоял столик для игры в пинг-понг. Джованнино ударил ракеткой по шарику. Серенелла живо послала шарик обратно. Били только слегка, чтобы не услышали там, на вилле. Вдруг шарик подскочил высоко, и Джованнино, чтобы взять его, ударил сильно и послал в сторону, где на шесте меж двух столбов висел гонг. Шарик ударился в него, раздался приглушенный долгий звук. Ребята прижались к земле за клумбой. Тотчас же появились два лакея в белых куртках с подносами в руках. Они поставили подносы на круглый столик под большим зонтом с желтыми и оранжевыми полосами и ушли.
Джованнино и Серенелла подошли к столику. Чай, молоко и печенье. Садись и ешь. Налили себе по чашке, взяли по кусочку печенья. Но никак не могли поудобней усесться, ерзали по краю стула, перебирая ногами. Чай с молоком казался невкусным, печенье несладким. Так и все в этом саду: красиво, но никакого удовольствия не доставляет – из-за этой тревоги и боязни, что судьба только по рассеянности на минуту послала им все это и сейчас придется держать ответ.
На цыпочках подошли они к вилле. Сквозь решетчатую ставню была видна красивая тенистая комната, на стенах висели бабочки под стеклом. И в этой комнате сидел мальчик с бледным лицом. Должно быть, это и был счастливчик – хозяин дома и сада. Он сидел в шезлонге, перелистывая своими тонкими белыми руками большую книгу с картинками. На нем, несмотря на летнее время, была доверху застегнутая куртка. И пока ребята глядели на него, сердца у них стали биться ровнее и тише. Казалось, этому богатому мальчику, который сидел и перелистывал книгу, было еще тревожней и неспокойней, чем им. Он тоже ходил по комнате на цыпочках, как будто боялся, что кто-нибудь может войти и прогнать его, как будто и эта книга, и этот шезлонг, и эти бабочки под стеклом на стенах, и сад с фонтанами, и сладкое печенье, и бассейн, и красивые дорожки – все это ему дали только по ошибке, так что он ничем здесь не мог насладиться, а только испытывал горечь, словно в этой огромной ошибке была и его вина.
Мальчик с бледным лицом неслышными шагами ходил по своей прохладной комнате, поглаживал белыми пальцами стекло, под которым были наколоты бабочки, и то и дело к чему-то прислушивался. С новой силой забились сердца у Джованнино и Серенеллы. Теперь они боялись колдовства, которое, словно в отместку за чью-то давнюю несправедливость, тяготело над этой виллой и садом, над всеми этими красивыми и удобными вещами.
Небо покрылось тучами. Молча направились ребята в обратный путь. Они шли теми же аллеями, шли быстро, но ни разу не пустились бежать. Проползли под изгородью. А потом по каменистой тропинке, которую они обнаружили среди зарослей агав, вышли к пляжу. Здесь по линии прибоя кучками лежала морская трава. И они придумали чудесную игру: стали кидать друг другу в лицо пригоршни этой травы. Так они сражались до вечера. Хорошо, что Серенелла никогда не плачет.

Хороша игра – коротка пора.
Перевод А. Короткова

Джованнино и Серенелла играли в войну. Они шли по устланному серыми и желтыми камнями руслу высохшего ручья, между берегами, сплошь заросшими камышом. Не было ни врагов, ни настоящих битв, имеющих начало и конец. Они просто шли с тростинками в руках по сухому ложу ручья и делали все, что придет в голову, лишь бы только было похоже на войну.
Тростинка становилась в их руках любым оружием. Вот она – винтовка с примкнутым штыком, и Джованнино с гортанным криком бросается в атаку по песчаным отмелям. А сейчас она пулемет. Мальчик пристраивает ее между двумя камнями и, поворачивая в разные стороны, громко трещит. Но вот она уже знамя, а он знаменосец. Вскарабкавшись на песчаный горб островка, он водрузил его на самой вершине и потом упал, прижимая руку к сердцу.
– Санитарка! – позвал он. – Ты санитарка! Беги сюда! Не видишь, я ранен?
Серенелла, которая за минуту до этого была вражеским пулеметом, подбежала к мальчику и положила ему на лоб пластырь – листочек мяты.
Джованнино вскочил на ноги, схватил свою тростинку и, держа ее в вытянутых руках, понесся вперед.
– Бомбардировщики! Бомбардировщики над целью! Фи-и-и, бум! – крикнул он и бросил на Серенеллу пригоршню белой гальки. – Ты вражеская автоколонна на марше. Я буду тебя бомбить!
– А что я должна делать? – спросила Серенелла.
– Ты ползешь по земле, и на тебя падают бомбы. Фи-и-и, бум! Нет, сейчас ты рассредоточиваешься по открытой местности!
Серенелла побежала в камыши, но Джованинно сейчас же позвал ее назад.
– Вражеские истребители! – крикнул он. – Ты вражеский истребитель! Атакуй меня!
Но Серенелла не очень хорошо знала, что должен делать истребитель, поэтому Джованнино решил сам стать истребителем, а Серенелле отвести роль эскадрильи бомбардировщиков.
– Я летчик, которого подбили, я лечу вниз весь в огне! – закричал Джованнино.
– А я кто? А кто я? – спросила Серенелла.
– Ты? Ты – та, кто венчает павших героев.
– А это кто?
– Ну, как ее?.. Слава! Знаешь, как надо быть Славой? Ты должна подойти ко мне, как будто ты ангел, и наклониться надо мной.
Серенелла попробовала быть Славой; у нее это превосходно получилось.
Потом они стали запускать "фау-два", кидая тростинки, как дротики. В конце концов тростинки угодили в яму с водой и поплыли среди зеленой ряски. Тогда они начали морское сражение, и тростинка-торпеда потопила Серенеллу-линкор. Потом Серенеллу – морской порт захватили тростинки-десантники, потом Серенелла брызгала бортовыми залпами в лицо Джованнино-авианосца, после этого руки Джованнино-подлодки боролись против крейсеров-тростинок, и, наконец, руки – потерпевшие кораблекрушение были подобраны шлюпкой-Серенеллой.
Мокрые с головы до ног, они покатились по песчаной отмели, и Джованнино решил, что он будет танком, даже нет, лучше она – танком, а он – противотанковой миной. Взорвавшись, они взлетели на воздух, снова взяли свои тростинки, сели на них верхом и устроили стычку двух кавалерийских патрулей. Но чтобы протрубить кавалерийскую атаку, потребовалась труба. Тогда Джованнино сорвал один лист со своего камыша, зажал его между большими пальцами и, дунув в узкую щелку, пронзительно свистнул. На этот звук явилось трое взаправдашних солдат.
В этом месте берега ручья расходились, и русло превращалось в покатую луговину, на которой там и сям виднелись темные пятна кустарника. Двое солдат в касках, прикрытых зелеными ветками, лежали на животе, а подошвы их ботинок торчали вверх. Один из солдат был в наушниках и возился с радиопередатчиком, над которым торчала круглая антенна. Волоча за собой тростинки, дети тихо-тихо подошли к одному из солдат. Он лежал ничком на траве, выставив вперед винтовку, в каске, с вещевым мешком, ранцем, флягой, ручными гранатами и противогазом. Все это беспорядочной грудой громоздилось на нем, словно кто-то нарочно собрал разные ненужные вещи и завалил ими солдата, а поверх всего набросал еще веток мимозы, которые на изломе краснели своими израненными сердцевинами, окруженными лохмотьями разодранной коры. Повернув голову внутри каски, которая от этого почти совсем не пошевелилась, прижавшись щекой к земле, солдат снизу вверх посмотрел на детей. У него были грустные серые глаза, а на губе прилип листочек вишни.
Дети присели на корточки около солдата, их тростинки были нацелены в ту же сторону, что и его винтовка.
– Вы воюете? – спросил Джованнино.
Солдат молча кивнул, задел подбородком землю, приоткрыл рот и выплюнул листочек. Потом он взял за верхушку тростинку Джованнино и согнул ее, желая сломать, однако молоденькая верхушка, которая вся состояла из одного туго свернутого нежного зеленого листка, согнулась, но не сломалась, и солдату пришлось перекрутить ее и разрывать одно волоконце за другим. Джованнино было очень тяжело смотреть, как ломают его оружие, к которому он привязался, но в жестах солдата чувствовалась такая уверенность, что мальчик не посмел возразить ни слова.
– Смотри-ка, там! – прошептала Серенелла.
Джованнино посмотрел на противоположный склон долины и увидел еще одного солдата, который размахивал цветными флажками.
– Извините, а можно нам пойти туда, вниз? – спросил Джованнино.
Солдат, как видно, пожал плечами, потому что предметы, лежавшие на нем, зашевелились, а фляга звякнула о каску. Дети встали и на цыпочках отошли от солдата.
На высотке, в тени тутового дерева, на складном стульчике сидел генерал, тучный мужчина без кителя, с биноклем в руках. Каждый раз перед тем, как приложить бинокль к глазам, он поднимал на лоб темные очки, затем снова опускал их, вытирал платком вспотевший лоб, потом протирал залитые потом очки, после чего, водя пальцем по разложенной на коленях карте и поминутно отдуваясь, что-то объяснял своему штабу – группе офицеров, которые, поджав ноги, сидели вокруг него на траве, зажав в руках планшетки и подкручивая окуляры биноклей.
Джованнино и Серенелла тихонечко встали за спиной генерала и взяли тростинки "к ноге".
– Уф-ф… вражеский огонь, – говорил генерал, – полностью накроет наши позиции вот здесь… уф-ф!.. Тяжело, конечно, терять людей, но… уф-ф… позиции… – И он добавил несколько слов, которых ребята не поняли.
Короткие, покрытые рыжими волосами пальцы генерала ползали по карте, словно большие гусеницы.
Штабные офицеры сидели в неудобных позах, опираясь кто на ладонь, кто на локоть, с трудом противились искушению растянуться на земле и вздремнуть на солнышке; однако, стараясь показать перед генералом свое рвение, они записывали данные в блокноты, наносили на карты обстановку, то и дело обращались к одному из своих товарищей, который извивался возле угломера, и делали вид, что тщательно осматривают каждую складку местности, каждое отделение кое-как замаскированных солдат, которые с полным безразличием отступали на всех направлениях, словно генеральский карандаш, черкавший по карте, сметал их с лица земли.
– Нет никакого сомнения, что вся эта территория, на которой мы видим сейчас виноградники, будет превращена нашей артиллерией в мертвую зону, – продолжал генерал. – И как раз вон там, совершенно неприкрытый… уф-ф!.. Видите вы вражеского наблюдателя?
– Уже нанесен на карту, синьор генерал, – сейчас же вставил какой-то не в меру ревностный офицер. – Вот: отдельно стоящий сельский дом.
Однако генерал даже не взглянул на протянутую ему карту, а продолжал указывать на дом, возвышавшийся на холме. Джованнино и Серенелла прекрасно знали, что это домик старика Пауло , который разводит шелковичных червей.
– Это первая цель, которую нужно поразить, – заметил генерал, и офицер, стоявший возле угломера, сейчас же назвал какие-то цифры.
Дети посмотрели на дом старого Пауло и перевели взгляд на карандаш, которым генерал поставил на карте крестик. Громыхнул залп. Джованнино и Серенелла подскочили, и их тростинки стукнулись одна о другую.
– Что делает здесь эта парочка? – воскликнул чей-то голос, и ребята почувствовали, как кто-то схватил их за воротники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61