– Слушай, – сразу же заговорил доктор, – у меня из кабинета исчез кролик. Если ты о нем что-нибудь знаешь, то очень прошу тебя, не валяй дурака и говори, где он. Потому что мы привили ему бациллы одной страшной болезни, и он может разнести их по всему городу. Я не спрашиваю тебя, съел ты его или нет. Если бы ты его съел, тебя бы уже давно не было в живых.
На улице дожидалась карета "Скорой помощи". Все пятеро бегом спустились с лестницы, поспешно прыгнули в машину и, оглашая улицы воем сирены, сломя голову помчались к дому Марковальдо. Карета неслась по улицам и проспектам, оставляя на асфальте странные следы в виде листьев, кожуры, цветов, которые Марковальдо с болью в сердце выбрасывал из окошка.
В это утро жена Марковальдо в отчаянии ломала голову над тем, чем накормить ребят. Тут на глаза ей попался кролик, которого притащил накануне муж. Сейчас этот кролик сидел в сооруженной наспех клетке, на подстилке из обрывков старых газет.
"А ведь он, пожалуй, подоспел как раз кстати, – подумала она. – Денег ни гроша, получка вся ушла на дорогие лекарства, за которые больница, видите ли, не платит, в долг ни в одной лавке больше не дают… А тут разводи кроликов или дожидайся рождества! Нам сейчас только о рождественских обедах думать! Сами сидим не евши, а тут еще кролика откармливай!.."
– Изолина, – сказала она, подходя к дочери, – ты уже большая, пора тебе научиться готовить кролика. Сперва его нужно зарезать, потом ободрать, ну, а потом я тебе покажу, что с ним делать.
Изолина читала какую-то любовную историю в газетном приложении.
– Не-е… – промычала она. – Лучше ты начинай. Зарежь его, обдери, а потом я буду смотреть, как его готовят.
– Хороша! – воскликнула мать. – Да разве у меня хватит сердца убить? Хотя я и знаю, что это плевое дело. Нужно взять его за уши и чем-нибудь стукнуть посильнее вот здесь, по затылку. Ну, а уж ободрать его… Там видно будет…
– И не думай! – отозвалась дочь, не поднимая носа от газеты. – Чтобы я била по затылку живого кролика! Да ни за что! И обдирать не стану!
Трое младших ребятишек, широко раскрыв глаза, прислушивались к этому диалогу.
Мать с минуту постояла в задумчивости, потом посмотрела на них и сказала:
– А ну-ка, дети…
Ребята, как по команде, повернулись и двинулись вон из комнаты.
– Стойте, куда вы? – воскликнула мать. – Я просто хотела сказать: может, вам хочется погулять с кроликом? Мы привяжем ему на шею красивую ленточку.
Ребята остановились и посмотрели матери в глаза.
– А где погулять? – спросил Микелино.
– Ну, где-нибудь… А потом зайдите к синьоре Диомире. Отведите к ней кролика и попросите ее зарезать его и ободрать шкурку. Она ведь на все руки… И не забудьте сказать "пожалуйста".
Мать задела нужную струну. Кому не известно, что дети увлекаются тем, что им интересно, а об остальном предпочитают не думать? Нашли длинную ленту сиреневого цвета, один ее конец обвязали вокруг шеи зверька, другой ребята зажали в руке, как поводок, и поволокли за собой упиравшегося и наполовину задушенного кролика.
– И скажите синьоре Диомире, – крикнула им вслед мать, – что если она приготовит его, то может взять себе заднюю ножку! Хотя нет, лучше пусть возьмет голову. А впрочем, пусть сама, как хочет…
Не успели ребята скрыться за дверью, как квартира Марковальдо была окружена и захвачена санитарами, врачами, карабинерами и полицейскими. Марковальдо стоял между ними ни жив, ни мертв от страха.
– Здесь кролик, которого унесли из больницы? Скорее покажите, где он, только не трогайте руками – он заражен страшной, неизлечимой болезнью!
Марковальдо подвел их к клетке, но она была пуста.
– Уже съели?
– Нет, нет!
– А где же он?
– У синьоры Диомиры!
Погоня бросилась по новому следу.
Постучали к синьоре Диомире.
– Кролик? Какой кролик? Вы с ума сошли!
При виде незнакомых людей в белых халатах и полицейских мундирах, вломившихся к ней в комнату и будто бы разыскивающих какого-то кролика, старушку чуть не хватил удар. О кролике Марковальдо она ровным счетом ничего не знала.
Старушка говорила истинную правду. Дело в том, что, желая спасти кролика, ребятишки решили отвести его в надежное место, немножко поиграть с ним и отпустить на волю. Поэтому вместо того чтобы остановиться на площадке перед дверью синьоры Диомиры, они полезли выше, пока не очутились на плоской крыше, огражденной парапетом. А матери они решили сказать, что кролик порвал поводок и убежал. На самом же деле на свете, пожалуй, не нашлось бы другого животного, менее способного к бегству, чем этот кролик. Даже втащить его на лестницу было нелегкой задачей. На каждой ступеньке он испуганно приседал, и под конец ребятам пришлось взять его на руки и самим тащить наверх.
Оказавшись на крыше, они попробовали заставить его побегать – он не бежал. Посадили на карниз, чтобы посмотреть, может ли он ходить, как кошка, но у него, как видно, закружилась голова. Потом они попытались устроить его на телевизионной антенне. Интересно, умеет ли он балансировать? Нет, он падал. Наконец ребятам надоело с ним возиться. Они оборвали ленточку, пустили зверька на свободу и ушли; теперь перед ним открывался путь на крыши, расстилавшиеся впереди, словно покатые ребристые волны застывшего моря.
Оставшись один, кролик начал двигаться. Он сделал несколько маленьких прыжков, огляделся, направился в другую сторону, снова повернулся и не спеша запрыгал по крышам. Он родился в неволе и не представлял себе, что такое безграничная свобода. Он не знал большего блага, чем возможность хоть минуту не дрожать от страха. И вот сейчас, пожалуй впервые за всю жизнь, он не видел поблизости ничего такого, что внушало бы ему страх, и он мог спокойно погулять. Правда, место это было не совсем обычное, но он этого не знал. Ведь у него не было ясного представления о том, что обычно и что необычно. К тому же, с тех пор как он почувствовал внутри гложущую, необъяснимую боль, окружающий мир интересовал его все меньше и меньше. Он просто бродил по крышам, а кошки, завидев неизвестное существо, скачущее им навстречу, испуганно пятились.
Между тем кролик, петляющий по крыше, не остался незамеченным – за ним наблюдали из слуховых и чердачных окошек, с террасок перед окнами мансард. Потом один выставил на подоконник блюдечко с салатом и, спрятавшись за занавеску, принялся напряженно следить за движениями зверька, другой бросил на черепицу огрызок груши и окружил ее веревочной петлей, третий разложил по краю крыши кусочки моркови, подведя эту дорожку к своему окну. Всех обитателей чердака воодушевлял один лозунг – кролик! Правда, для каждой семьи он звучал по-разному. Например: "Кролик под соусом!", или: "Фрикасе из кролика!", или: "Жаркое из кролика!"
Но зверек, наверное, почувствовал коварство людей, молча предлагавших ему еду, и, хотя его мучал голод, отнесся к этим предложениям недоверчиво. Он знал, что каждый раз, когда люди, приманивая его, предлагали еду, обязательно появлялось что-то темное, причиняющее боль: то в тело его вонзались шприц или скальпель, то его насильно засовывали за пазуху куртки, которую застегивали на пуговицы, то тащили за ленту, обмотанную вокруг шеи… И воспоминания обо всех этих муках сливались с болью, которую он чувствовал во всем теле, с медленным изменением в каких-то внутренних органах, настораживавшим его, с предчувствием смерти. И с голодом. Но он словно знал, что из всех страданий, терзавших его, только голод может быть утолен и что эти коварные человеческие существа способны не только мучить его, но также и защитить, дать ему кров и тепло, в которых он нуждался не меньше, чем в пище. И он решил сдаться, вступить в игру, затеянную людьми, а там будь что будет. Подобравшись к кусочкам моркови, он принялся поедать их один за другим, с каждым шагом приближаясь к окну. Он прекрасно знал, что в конце его ждет неволя и новые мучения, и все-таки с удовольствием и – кто знает? – может быть, в последний раз в жизни ощущал приятный запах земли, исходивший от моркови. Вот он уже возле окна, вот сейчас протянется рука и схватит его… Но вместо этого окошко закрылось, оставив его снаружи. Такого с ним еще никогда не бывало. Чтобы западня вдруг отказалась захлопнуться! Кролик повернулся и стал искать следы других ловушек, с намерением выбрать такую, в которую ему было бы выгоднее всего попасться. Но листочки салата были уже убраны с подоконника, петли отброшены прочь, люди, высовывавшиеся из окошек, исчезли и наглухо захлопывали рамы, терраски опустели.
Случалось так, что как раз в это время поблизости появилась разъезжавшая по городу полицейская машина с громкоговорителями, возвещавшая громовым голосом:
– Внимание, внимание! Исчез белый кролик с длинной шерстью, зараженный опасной инфекционной болезнью! Всякий, кто найдет этого кролика, должен знать, что мясо его ядовито, а также, что любой контакт с ним может привести к заражению! Все, кто его увидит, должны сообщить об этом в ближайшее полицейское управление, больницу или пожарную команду!
Обитателей чердаков объял ужас. Теперь каждый был начеку и, едва завидев кролика, вяло перескакивающего с одного ската на другой, тотчас же поднимал тревогу, после чего все мгновенно исчезали, словно на них двигалась туча саранчи. А кролик в это время пробирался, балансируя, по коньку крыши, и чувство одиночества, которое он испытал как раз в ту минуту, когда ясно понял, как необходима ему близость человека, казалось ему все более невыносимым, угрожающим.
Тем временем бухгалтер Клориндо, известный всем как бывалый охотник, зарядил свое ружье патронами на зайцев, вылез на крышу и притаился на площадке за дымовой трубой. Как только в вечерней дымке мелькнула белая тень кролика, он выстрелил. Но волнение, охватившее его при мысли о страшной вредоносности зверька, было так велико, что весь заряд дроби веером разлетелся по черепице, далеко от цели. Кролик услышал гром выстрела и почувствовал боль от дробинки, пробившей ему ухо. Он сейчас же сообразил: это объявление войны. Отныне всякие отношения с людьми были прерваны. И чтобы выразить свое презрение к ним, к их неблагодарности, которую он смутно ощущал, он решил покончить все счеты с жизнью.
В одном месте крыша была покрыта железом. Довольно круто спускаясь вниз, она обрывалась в пустоту, в мутное, туманное ничто. Кролик с опаской стал на скат всеми четырьмя лапами, потом расправил напряженные члены и начал скользить вниз. Пожираемый болью, гонимый людской злостью, он двигался к смерти. На самом краю его на секунду задержал водосточный желоб, но в следующее мгновение, потеряв равновесие, он рухнул вниз… и очутился в обтянутых перчатками руках пожарного, стоявшего на верхушке раздвижной лестницы.
Скоро кролик, которому помешали совершить последнее деяние в защиту своего звериного достоинства, был уже в санитарной карете, мчавшейся в больницу. Вместе с ним в машине находился также и Марковальдо с женой и ребятами, которым предстояло провести некоторое время под наблюдением врачей и вытерпеть серию профилактических прививок.

Путешествие с коровами.
Перевод А. Короткова

Городской шум, тот совсем особенный шум дремлющего города, который летними ночами залетает через открытые окна в комнаты тех, кому не спится от жары, становится различимым лишь в известный час, когда слабеет, а потом и вовсе умолкает однообразный гул моторов, и в наступившей тишине возникают негромкие, отчетливые, то близкие, то отдаленные звуки – шаги ночного гуляки, шелест велосипедных шин ночного патруля, угасающий вдали гомон голосов, храп, доносящийся откуда-то с верхнего этажа, стоны больного, гулкие удары старинных стенных часов, и ночью отсчитывающих время. И так до зари, когда вступает оркестр будильников во всех населенных рабочими домах и на рельсы выкатывается первый трамвай.
В одну из таких ночей Марковальдо лежал с закрытыми глазами между женой и четырьмя обливавшимися потом ребятами и прислушивался к слабым бессвязным звукам, которым удавалось просочиться с каменного тротуара сквозь низкие окошки, в глубину полуподвала. До него долетали веселый, торопливый перестук каблучков спешивших домой женщин, шаркающие шаги сборщика окурков, замолкавшие через неравные промежутки времени, насвистывание одинокого прохожего, а иногда обрывки разговора двух приятелей, такие бессвязные, что, слушая, нередко приходилось только гадать, о чем же они все-таки говорят: о спорте или о девушках. В жаркие ночи все звуки теряли четкость, словно приглушенные затопившим пустые улицы зноем, но вместе с тем они, казалось, хотели подчинить своему владычеству это необитаемое царство. В каждом человеческом существе, чье присутствие угадывалось там, за окном, Марковальдо с грустью узнавал товарища по несчастью, брата, так же как и он, даже в это время отпусков пригвожденного долгами, семьей, скудным заработком или безработицей к раскаленному, бетонному пеклу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61