Козы чувствуют себя лучше, а уж кто действительно доволен, так это мулы, которым в кои-то веки раз выпала удача шагать налегке, обгладывая на ходу кору с деревьев. Свиньи норовят рыть пятачками землю, но натыкаются рылами на колючки, куры усаживаются на деревья, как на насест, пугают белок. Кролики, которые за века, проведенные в клетках, разучились рыть для себя норы, не могут придумать ничего лучше, как прятаться в дуплах деревьев. Иногда они сталкиваются там с сонями, которые кусают их.
Нынче утром крестьянин по прозвищу Джуа Дей Фики собирал хворост в самом дальнем уголке леса. Он понятия не имел о том, что происходит в деревне, так как, решив чем свет сходить по грибы, ушел из дому еще накануне вечером и переночевал в лесной хижине, в которой осенью сушили каштаны.
Потому он как ни в чем не бывало стучал топором по сухостою и вдруг с изумлением услышал знакомое позвякивание колокольчиков, еле слышное и раздававшееся совсем рядом. Он бросил топор и прислушался. Звуки приближались. Тогда он громко крикнул:
– Ау-у!
Джуа Дей Фики был приземистый, круглый человечек с круглой, как полная луна, физиономией, заросшей черной щетиной и красной от вина. Он носил зеленую, похожую на сахарную голову шляпу с фазаньим пером, бумазейную жилетку, из-под которой виднелись рубашка в крупную желтую горошину и красный шарф, опоясывавший его круглое брюхо и предназначавшийся для того, чтобы поддерживать украшенные синими заплатами панталоны.
– Ay-y-y! – послышалось в ответ, и между замшелыми зелеными камнями показался усатый крестьянин в соломенной шляпе, тащивший за собой большую козу с белой бородой и приходившийся Джуа Дей Фики кумом.
– Что это ты тут делаешь, Джуа? – спросил он. – Немцы в деревне, по всем хлевам шарят.
– Ох, беда моя! – запричитал Джуа Дей Фики. – Найдут они мою Коччинеллу, сведут ее со двора, ох, сведут!..
– А ты беги поскорей, может, еще поспеешь спрятать свою коровенку, – посоветовал ему кум. – Они еще из дальней балки не поднялись, когда мы их заметили. Видим, колонна, – и сразу бежать! Может, они еще не добрались до твоего дома.
Джуа оставил свои дрова, топор, корзинку с грибами и бросился бежать.
Он мчался по лесу, натыкаясь то на вереницы уток, которые, хлопая крыльями, шарахались у него из-под ног в разные стороны, то на плотные ряды овец, которые, прижавшись друг к другу, шагали сплошной массой, так что сквозь их ряды невозможно было пробиться, то на ребят и старух, наперебой кричавших ему:
– Они уже у Маддонетты!
– За мостом! По домам шарят!
– На повороте у деревни, сам видел!
Джуа Дей Фики спешил изо всех сил. Он, словно шар, катился на своих коротеньких ножках вниз по склону, единым духом взбирался на подъемы, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит наружу.
Но он все бежал и бежал, пока не поднялся на высокий бугор, откуда вся деревня была как на ладони. Перед ним открылся широкий простор, залитый мягким утренним светом; вдали его замыкала цепь подернутых дымкой гор, а посредине раскинулась деревня – кряжистые дома, сгрудившиеся в тесную кучу, – камень и шифер. Среди напряженной тишины оттуда доносилась немецкая речь и удары кулаками в двери домов.
"Ох, беда моя, – подумал Джуа, – немцы уже по домам ходят!"
Руки и ноги у него дрожали. Виною тому были отчасти его любовь к выпивке, отчасти же страх за Коччинеллу – единственное, чем он владел в этом мире и что грозили теперь у него отнять.
Крадучись, где перебегая напрямик через поля, где хоронясь за шпалерами виноградников, Джуа Дей Фики подобрался к деревне. Его дом был почти на самом краю и стоял на отлете в том месте, где деревня, словно запутавшись в непролазном зеленом море тыквенных плетей, терялась в огородах. Кто знает, может статься, немцы еще не успели добраться сюда.
Прячась за дома, выглядывая из-за углов, Джуа двинулся по деревне. Он увидел безлюдную улицу, с которой доносились привычные запахи сена и стойла и непривычный шум, долетавший откуда-то из центра деревни, – нечеловеческие выкрики и топот подкованных сапог. Но вот и дом Джуа: все двери пока еще закрыты – и нижняя, ведущая в хлев, и другая, которая ведет в комнаты, там, наверху ветхой наружной лестницы, между кустами базилика в горшках. Из хлева донеслось протяжное "му-у-у!". Это корова Коччинелла почувствовала приближение хозяина. Джуа чуть не онемел от радости.
Однако в ту же минуту у ворот послышались шаги. Джуа спрятался в дверной нише, стараясь втянуть свое толстое брюхо. Мимо его двора шел немецкий солдат. У солдата было лицо крестьянина, худые руки и тощая шея вылезали из слишком тесной и короткой гимнастерки, он был неимоверно долговяз и нес ружье, такое же длинное, как его хозяин. Он отделился от товарищей и бродил в надежде что-нибудь промыслить для себя, да к тому же здесь, в деревне, все вплоть до запахов было знакомо ему и будило воспоминания. Он шел, поворачивая то туда, то сюда свою желтую свиноподобную морду, принюхиваясь и поглядывая по сторонам из-под козырька помятого армейского кепи. Как раз в этот момент Коччинелла еще раз громко позвала: "Му-у-у!"
Она никак не могла понять, почему хозяин так долго не заходит к ней. Немец, весь как-то вывернувшись в своей узенькой одежонке, сейчас же бросился к хлеву. Джуа Дей Фики затаил дыхание.
Выглянув через некоторое время, он увидел немца, который с остервенением колотил ногами в дверь хлева и, вне всякого сомнения, должен был вскоре ее выломать. Тогда Джуа выскочил из своего убежища, забежал за угол дома, пробрался на сеновал и принялся рыться в сене. Там у него были спрятаны старая охотничья двустволка и снаряженный патронташ. Джуа зарядил ружье жаканами на кабана, опоясал брюхо патронташем, взял ружье наперевес и, крадучись, направился обратно, решив устроить у дверей хлева засаду.
Однако немец уже выходил из дверей, таща за собой привязанную за веревку Коччинеллу. Это была прекрасная корова, рыжая, с черными пятнами (потому-то ее и звали Коччинелла ). Это была еще совсем молодая корова, хотя и с норовом, но привязанная к хозяину. Сейчас она ни в какую не хотела, чтобы этот незнакомый человек куда-то уводил ее, упиралась что было сил, и немцу приходилось тащить ее за холку.
Притаившись за углом, Джуа Дей Фики прицелился. Теперь нужно сказать, что Джуа был самым никудышным охотником во всей деревне. Если ему изредка и удавалось попасть в цель, то лишь случайно, и ни разу он не смог подшибить не то что зайца, но даже белку. Когда он стрелял с упора дроздов, все птицы улетали с ветки целыми и невредимыми. Никто не соглашался ходить с ним на охоту, потому что он всегда ухитрялся всадить полный заряд дроби в зад кому-нибудь из товарищей. Представьте же себе, как он волновался, целясь в немца.
Он целился, а руки у него дрожали так, что дула двустволки плясали в воздухе. Он старался целиться немцу в самое сердце, но на мушке неожиданно оказывался круп коровы.
"Ох, беда моя! – думал Джуа. – Что, если я стрельну в немца, а убью Коччинеллу?"
И он никак не мог решиться спустить курок.
Между тем немец с трудом волочил за собой корову, которая, чувствуя близость хозяина, упиралась всеми четырьмя ногами. Вдруг немец увидел, что его часть уже оставила деревню и движется вниз по дороге. Он бросился следом, решив догнать своих и притащить с собой эту упрямую скотину. Держась на почтительном расстоянии, Джуа последовал за солдатом, перебегая за частоколами и каменными заборами и то и дело прицеливаясь из своего ружья. Однако ему никак не удавалось унять дрожь в руках, а немец и корова все время находились так близко друг от друга, что Джуа никак не решался пустить пулю. Неужели ее так и уведут, его Коччинеллу?
Чтобы догнать колонну, которая уходила все дальше и дальше, немец решил пойти напрямик через лес. Теперь Джуа стало легче преследовать его, так как можно было прятаться за деревьями. Может быть, теперь немец отойдет подальше от коровы, чтобы половчей было вести ее за собой?
Но, очутившись в лесу, Коччинелла потеряла всякую охоту упираться, более того, когда немец не знал, по какой тропинке идти, она сама выбирала направление и тащила его за собой. Вскоре немец сообразил, что потерял тропу, ведущую к проезжей дороге, и направляется в самую гущу леса: словом, он заблудился вместе с коровой.
А Джуа Дей Фики продолжал красться следом за ним. В кровь расцарапав нос, он продирался сквозь колючий кустарник; не раз оказывался обеими ногами в ручье и ломился дальше под шелест крыльев разлетавшихся птиц, распугивая дремавших в лужах лягушек. Целиться в лесу, где на каждом шагу торчат деревья, оказалось еще труднее. Между мушкой и целью возникала уйма всяческих препятствий, не говоря уже о рыже-черном крупе коровы, который был так широк, что все время маячил перед глазами.
Между тем немец уже со страхом глядел на чащобу и озирался, ища, как бы из нее выбраться.
Вдруг послышался шорох, и из куста толокнянки выскочил прехорошенький розовый поросенок. У себя в деревне немец никогда еще не видал, чтобы поросята вот так бегали себе по лесу. Отпустив веревку, на которой он вел корову, немец бросился за поросенком. А Коччинелла, почувствовав свободу, тотчас же затрусила в чащу леса, где – чуяла она – было полным-полно друзей.
Наконец-то Джуа мог стрелять. Немец суетился возле поросенка, стараясь обеими руками удержать его на месте, но тот вырывался и норовил улизнуть.
Джуа уже начал было давить на курок, как вдруг рядом с ним появились двое ребятишек – мальчик постарше и совсем крошечная девочка. Оба в шерстяных беретиках с помпонами и в длинных чулках. Ребята вот-вот готовы были расплакаться.
– Прицелься хорошенько, дядя Джуа, пожалуйста! – наперебой запищали они. – Если ты убьешь поросеночка, у нас больше ничего не останется!
Ружье в руках у Джуа Дей Фики заплясало тарантеллу. Нет, он не мог стрелять, у него было слишком нежное сердце, и он слишком волновался. Не потому, что собирался убить немца, а потому, что боялся задеть поросенка, принадлежавшего этим бедным ребятишкам.
В это время немец, натыкаясь на камни и кусты, вертелся во все стороны, вцепившись в поросенка, который вырывался и визжал. "Гуи-и-и!.. Гуи-и-и!.. Гуи-и-и!.." – разносилось по всему лесу.
В ответ на эти вопли неожиданно послышалось протяжное "бе-е-е", и из небольшой пещерки вышел ягненок. Немец выпустил поросенка, который стремглав бросился в кусты, и устремился за новой жертвой.
"Странный лес, – думал он, – поросята лазают по кустам, ягнята живут в норах…"
Изловчившись, он поймал отчаянно блеявшего ягненка за ногу, взвалил на спину, словно Добрый Пастырь, и отправился дальше. Джуа Дей Фики крался за ним по пятам.
"Теперь-то ты не уйдешь, – бормотал он. – Теперь попался…"
С этими словами он прицелился, но тут чья-то рука ухватилась за стволы его ружья и подняла их вверх.
Перед Джуа стоял старый белобородый пастух.
– Джуа, – проговорил старик, умоляюще сложив руки, – не убей мне ягненка. Этого застрели, но смотри не убей мне ягненка. Прицелься хорошенько, ну, хоть раз прицелься хорошенько!
Но Джуа совсем уже обалдел и даже не мог нащупать пальцем курок.
Шагая по лесу, немец на каждом шагу делал такие открытия, что ему оставалось только разевать рот от изумления. Чуть ли не на каждом дереве сидели цыплята, то тут, то там из дупла высовывались морские свинки. Настоящий Ноев ковчег! Вот на ветке сосны, распустив веером хвост, сидит самый настоящий индюк. Немец быстро поднял руку, чтобы схватить его, однако индюк подпрыгнул и уселся на сучок повыше, поминутно свертывая и вновь распуская свой хвост. Солдат не выдержал и, поставив на землю ягненка, полез на сосну. Однако стоило ему подняться на сучок повыше, как индюк тоже поднимался на один сучок, невозмутимый, чопорный, с болтающейся у щек бородкой, которая горела, словно язычок пламени.
Джуа, нацепив одну ветку себе на голову, две другие на плечи и привязав еще одну к стволам своего ружья, начал подкрадываться к сосне. Но тут перед ним появилась молоденькая толстушка в красной косынке.
– Эй, Джуа, – промолвила толстушка, – послушай, что я тебе скажу. Если ты застрелишь немца, то можешь взять меня… в жены, а если попадешь в индюка, то я тебе кишки выпущу, так и знай!
Джуа, который, хоть и был уже не первой молодости, все еще ходил в холостяках и слыл скромником, покраснел как рак, и его ружье закрутилось, словно вертел.
А немец добрался уже до самых тоненьких веточек, но продолжал подниматься, пока один из сучков не подломился у него под ногами и он не рухнул вниз, чуть-чуть не придавив Джуа Дей Фики. Однако на этот раз он был расторопнее и вовремя успел убраться из-под дерева, оставив на земле ветки, которыми маскировался. Таким образом, немец свалился на мягкую подстилку и нисколько не пострадал.
Очутившись на земле, солдат тотчас же увидел на тропинке зайца, который, впрочем, совсем не был похож на зайца. Он был пузатенький, кругленький и, услышав шум, не побежал стремглав прочь, а прижался к земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Нынче утром крестьянин по прозвищу Джуа Дей Фики собирал хворост в самом дальнем уголке леса. Он понятия не имел о том, что происходит в деревне, так как, решив чем свет сходить по грибы, ушел из дому еще накануне вечером и переночевал в лесной хижине, в которой осенью сушили каштаны.
Потому он как ни в чем не бывало стучал топором по сухостою и вдруг с изумлением услышал знакомое позвякивание колокольчиков, еле слышное и раздававшееся совсем рядом. Он бросил топор и прислушался. Звуки приближались. Тогда он громко крикнул:
– Ау-у!
Джуа Дей Фики был приземистый, круглый человечек с круглой, как полная луна, физиономией, заросшей черной щетиной и красной от вина. Он носил зеленую, похожую на сахарную голову шляпу с фазаньим пером, бумазейную жилетку, из-под которой виднелись рубашка в крупную желтую горошину и красный шарф, опоясывавший его круглое брюхо и предназначавшийся для того, чтобы поддерживать украшенные синими заплатами панталоны.
– Ay-y-y! – послышалось в ответ, и между замшелыми зелеными камнями показался усатый крестьянин в соломенной шляпе, тащивший за собой большую козу с белой бородой и приходившийся Джуа Дей Фики кумом.
– Что это ты тут делаешь, Джуа? – спросил он. – Немцы в деревне, по всем хлевам шарят.
– Ох, беда моя! – запричитал Джуа Дей Фики. – Найдут они мою Коччинеллу, сведут ее со двора, ох, сведут!..
– А ты беги поскорей, может, еще поспеешь спрятать свою коровенку, – посоветовал ему кум. – Они еще из дальней балки не поднялись, когда мы их заметили. Видим, колонна, – и сразу бежать! Может, они еще не добрались до твоего дома.
Джуа оставил свои дрова, топор, корзинку с грибами и бросился бежать.
Он мчался по лесу, натыкаясь то на вереницы уток, которые, хлопая крыльями, шарахались у него из-под ног в разные стороны, то на плотные ряды овец, которые, прижавшись друг к другу, шагали сплошной массой, так что сквозь их ряды невозможно было пробиться, то на ребят и старух, наперебой кричавших ему:
– Они уже у Маддонетты!
– За мостом! По домам шарят!
– На повороте у деревни, сам видел!
Джуа Дей Фики спешил изо всех сил. Он, словно шар, катился на своих коротеньких ножках вниз по склону, единым духом взбирался на подъемы, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит наружу.
Но он все бежал и бежал, пока не поднялся на высокий бугор, откуда вся деревня была как на ладони. Перед ним открылся широкий простор, залитый мягким утренним светом; вдали его замыкала цепь подернутых дымкой гор, а посредине раскинулась деревня – кряжистые дома, сгрудившиеся в тесную кучу, – камень и шифер. Среди напряженной тишины оттуда доносилась немецкая речь и удары кулаками в двери домов.
"Ох, беда моя, – подумал Джуа, – немцы уже по домам ходят!"
Руки и ноги у него дрожали. Виною тому были отчасти его любовь к выпивке, отчасти же страх за Коччинеллу – единственное, чем он владел в этом мире и что грозили теперь у него отнять.
Крадучись, где перебегая напрямик через поля, где хоронясь за шпалерами виноградников, Джуа Дей Фики подобрался к деревне. Его дом был почти на самом краю и стоял на отлете в том месте, где деревня, словно запутавшись в непролазном зеленом море тыквенных плетей, терялась в огородах. Кто знает, может статься, немцы еще не успели добраться сюда.
Прячась за дома, выглядывая из-за углов, Джуа двинулся по деревне. Он увидел безлюдную улицу, с которой доносились привычные запахи сена и стойла и непривычный шум, долетавший откуда-то из центра деревни, – нечеловеческие выкрики и топот подкованных сапог. Но вот и дом Джуа: все двери пока еще закрыты – и нижняя, ведущая в хлев, и другая, которая ведет в комнаты, там, наверху ветхой наружной лестницы, между кустами базилика в горшках. Из хлева донеслось протяжное "му-у-у!". Это корова Коччинелла почувствовала приближение хозяина. Джуа чуть не онемел от радости.
Однако в ту же минуту у ворот послышались шаги. Джуа спрятался в дверной нише, стараясь втянуть свое толстое брюхо. Мимо его двора шел немецкий солдат. У солдата было лицо крестьянина, худые руки и тощая шея вылезали из слишком тесной и короткой гимнастерки, он был неимоверно долговяз и нес ружье, такое же длинное, как его хозяин. Он отделился от товарищей и бродил в надежде что-нибудь промыслить для себя, да к тому же здесь, в деревне, все вплоть до запахов было знакомо ему и будило воспоминания. Он шел, поворачивая то туда, то сюда свою желтую свиноподобную морду, принюхиваясь и поглядывая по сторонам из-под козырька помятого армейского кепи. Как раз в этот момент Коччинелла еще раз громко позвала: "Му-у-у!"
Она никак не могла понять, почему хозяин так долго не заходит к ней. Немец, весь как-то вывернувшись в своей узенькой одежонке, сейчас же бросился к хлеву. Джуа Дей Фики затаил дыхание.
Выглянув через некоторое время, он увидел немца, который с остервенением колотил ногами в дверь хлева и, вне всякого сомнения, должен был вскоре ее выломать. Тогда Джуа выскочил из своего убежища, забежал за угол дома, пробрался на сеновал и принялся рыться в сене. Там у него были спрятаны старая охотничья двустволка и снаряженный патронташ. Джуа зарядил ружье жаканами на кабана, опоясал брюхо патронташем, взял ружье наперевес и, крадучись, направился обратно, решив устроить у дверей хлева засаду.
Однако немец уже выходил из дверей, таща за собой привязанную за веревку Коччинеллу. Это была прекрасная корова, рыжая, с черными пятнами (потому-то ее и звали Коччинелла ). Это была еще совсем молодая корова, хотя и с норовом, но привязанная к хозяину. Сейчас она ни в какую не хотела, чтобы этот незнакомый человек куда-то уводил ее, упиралась что было сил, и немцу приходилось тащить ее за холку.
Притаившись за углом, Джуа Дей Фики прицелился. Теперь нужно сказать, что Джуа был самым никудышным охотником во всей деревне. Если ему изредка и удавалось попасть в цель, то лишь случайно, и ни разу он не смог подшибить не то что зайца, но даже белку. Когда он стрелял с упора дроздов, все птицы улетали с ветки целыми и невредимыми. Никто не соглашался ходить с ним на охоту, потому что он всегда ухитрялся всадить полный заряд дроби в зад кому-нибудь из товарищей. Представьте же себе, как он волновался, целясь в немца.
Он целился, а руки у него дрожали так, что дула двустволки плясали в воздухе. Он старался целиться немцу в самое сердце, но на мушке неожиданно оказывался круп коровы.
"Ох, беда моя! – думал Джуа. – Что, если я стрельну в немца, а убью Коччинеллу?"
И он никак не мог решиться спустить курок.
Между тем немец с трудом волочил за собой корову, которая, чувствуя близость хозяина, упиралась всеми четырьмя ногами. Вдруг немец увидел, что его часть уже оставила деревню и движется вниз по дороге. Он бросился следом, решив догнать своих и притащить с собой эту упрямую скотину. Держась на почтительном расстоянии, Джуа последовал за солдатом, перебегая за частоколами и каменными заборами и то и дело прицеливаясь из своего ружья. Однако ему никак не удавалось унять дрожь в руках, а немец и корова все время находились так близко друг от друга, что Джуа никак не решался пустить пулю. Неужели ее так и уведут, его Коччинеллу?
Чтобы догнать колонну, которая уходила все дальше и дальше, немец решил пойти напрямик через лес. Теперь Джуа стало легче преследовать его, так как можно было прятаться за деревьями. Может быть, теперь немец отойдет подальше от коровы, чтобы половчей было вести ее за собой?
Но, очутившись в лесу, Коччинелла потеряла всякую охоту упираться, более того, когда немец не знал, по какой тропинке идти, она сама выбирала направление и тащила его за собой. Вскоре немец сообразил, что потерял тропу, ведущую к проезжей дороге, и направляется в самую гущу леса: словом, он заблудился вместе с коровой.
А Джуа Дей Фики продолжал красться следом за ним. В кровь расцарапав нос, он продирался сквозь колючий кустарник; не раз оказывался обеими ногами в ручье и ломился дальше под шелест крыльев разлетавшихся птиц, распугивая дремавших в лужах лягушек. Целиться в лесу, где на каждом шагу торчат деревья, оказалось еще труднее. Между мушкой и целью возникала уйма всяческих препятствий, не говоря уже о рыже-черном крупе коровы, который был так широк, что все время маячил перед глазами.
Между тем немец уже со страхом глядел на чащобу и озирался, ища, как бы из нее выбраться.
Вдруг послышался шорох, и из куста толокнянки выскочил прехорошенький розовый поросенок. У себя в деревне немец никогда еще не видал, чтобы поросята вот так бегали себе по лесу. Отпустив веревку, на которой он вел корову, немец бросился за поросенком. А Коччинелла, почувствовав свободу, тотчас же затрусила в чащу леса, где – чуяла она – было полным-полно друзей.
Наконец-то Джуа мог стрелять. Немец суетился возле поросенка, стараясь обеими руками удержать его на месте, но тот вырывался и норовил улизнуть.
Джуа уже начал было давить на курок, как вдруг рядом с ним появились двое ребятишек – мальчик постарше и совсем крошечная девочка. Оба в шерстяных беретиках с помпонами и в длинных чулках. Ребята вот-вот готовы были расплакаться.
– Прицелься хорошенько, дядя Джуа, пожалуйста! – наперебой запищали они. – Если ты убьешь поросеночка, у нас больше ничего не останется!
Ружье в руках у Джуа Дей Фики заплясало тарантеллу. Нет, он не мог стрелять, у него было слишком нежное сердце, и он слишком волновался. Не потому, что собирался убить немца, а потому, что боялся задеть поросенка, принадлежавшего этим бедным ребятишкам.
В это время немец, натыкаясь на камни и кусты, вертелся во все стороны, вцепившись в поросенка, который вырывался и визжал. "Гуи-и-и!.. Гуи-и-и!.. Гуи-и-и!.." – разносилось по всему лесу.
В ответ на эти вопли неожиданно послышалось протяжное "бе-е-е", и из небольшой пещерки вышел ягненок. Немец выпустил поросенка, который стремглав бросился в кусты, и устремился за новой жертвой.
"Странный лес, – думал он, – поросята лазают по кустам, ягнята живут в норах…"
Изловчившись, он поймал отчаянно блеявшего ягненка за ногу, взвалил на спину, словно Добрый Пастырь, и отправился дальше. Джуа Дей Фики крался за ним по пятам.
"Теперь-то ты не уйдешь, – бормотал он. – Теперь попался…"
С этими словами он прицелился, но тут чья-то рука ухватилась за стволы его ружья и подняла их вверх.
Перед Джуа стоял старый белобородый пастух.
– Джуа, – проговорил старик, умоляюще сложив руки, – не убей мне ягненка. Этого застрели, но смотри не убей мне ягненка. Прицелься хорошенько, ну, хоть раз прицелься хорошенько!
Но Джуа совсем уже обалдел и даже не мог нащупать пальцем курок.
Шагая по лесу, немец на каждом шагу делал такие открытия, что ему оставалось только разевать рот от изумления. Чуть ли не на каждом дереве сидели цыплята, то тут, то там из дупла высовывались морские свинки. Настоящий Ноев ковчег! Вот на ветке сосны, распустив веером хвост, сидит самый настоящий индюк. Немец быстро поднял руку, чтобы схватить его, однако индюк подпрыгнул и уселся на сучок повыше, поминутно свертывая и вновь распуская свой хвост. Солдат не выдержал и, поставив на землю ягненка, полез на сосну. Однако стоило ему подняться на сучок повыше, как индюк тоже поднимался на один сучок, невозмутимый, чопорный, с болтающейся у щек бородкой, которая горела, словно язычок пламени.
Джуа, нацепив одну ветку себе на голову, две другие на плечи и привязав еще одну к стволам своего ружья, начал подкрадываться к сосне. Но тут перед ним появилась молоденькая толстушка в красной косынке.
– Эй, Джуа, – промолвила толстушка, – послушай, что я тебе скажу. Если ты застрелишь немца, то можешь взять меня… в жены, а если попадешь в индюка, то я тебе кишки выпущу, так и знай!
Джуа, который, хоть и был уже не первой молодости, все еще ходил в холостяках и слыл скромником, покраснел как рак, и его ружье закрутилось, словно вертел.
А немец добрался уже до самых тоненьких веточек, но продолжал подниматься, пока один из сучков не подломился у него под ногами и он не рухнул вниз, чуть-чуть не придавив Джуа Дей Фики. Однако на этот раз он был расторопнее и вовремя успел убраться из-под дерева, оставив на земле ветки, которыми маскировался. Таким образом, немец свалился на мягкую подстилку и нисколько не пострадал.
Очутившись на земле, солдат тотчас же увидел на тропинке зайца, который, впрочем, совсем не был похож на зайца. Он был пузатенький, кругленький и, услышав шум, не побежал стремглав прочь, а прижался к земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61