А потом, позднее, может быть, приехал бы муж и разбудил бы ее. Любит ли она еще своего мужа? Конечно, любит. А что будет потом?, Об этом она сейчас предпочитала не думать. Сейчас она капельку влюбилась в этого Форнеро. Совсем капельку. Но когда же откроют это проклятое парадное?
В баре все стулья были еще сложены в углу, пол засыпан опилками, за стойкой суетился бармен. Стефания вошла. Она не испытывала ни малейшего смущения из-за того, что явилась сюда в такое необычное время. Кому какое дело до нее? Может быть, она недавно встала, или едет на станцию, или только что с поезда? А кроме того, кому она обязана давать отчет? Она почувствовала, как от этой мысли ей стало приятно.
– Черный кофе, двойной и погорячее, – сказала она официанту.
Стефания проговорила это непринужденным тоном уверенного в себе человека, будто она уже сто лет знает и этого официанта и этот бар, где на самом деле не бывала ни разу в жизни.
– Слушаюсь, синьора, один момент, сейчас нагреется машинка, и ваш кофе будет готов, – отозвался бармен и прибавил: – Здесь по утрам приходится больше думать о том, чтобы самому согреться, чем о том, чтобы согреть машинку.
– Бррр! – отозвалась Стефания, улыбнувшись и забираясь поглубже в воротник своего пальто.
В баре находился еще один человек, посетитель, стоявший в стороне и смотревший на улицу через витринное стекло. Стефания заметила его только после того, как он повернулся на ее шутливое "бррр!", и тотчас же, будто присутствие сразу двух мужчин вдруг снова пробудило в ней застенчивость, внимательно посмотрела на себя в зеркальную дверь, ведущую в заднее помещение бара. Нет, глядя на нее, нельзя было догадаться, что она прогуляла всю ночь напролет. Она была только немного бледнее, чем обычно. Стефания вытащила из сумочки пудреницу, несколько раз провела по лицу пуховкой.
Мужчина подошел к стойке. На нем было темное пальто, белое шелковое кашне и синий костюм.
– В такую рань, – сказал он, ни к кому не обращаясь, – все, кто не спит, делятся на две категории: те, кто еще, и те, кто уже.
Стефания чуть заметно улыбнулась. Она не взглянула на него, тем более что уже успела достаточно хорошо его рассмотреть. У него было выразительное и в то же время немного пошловатое лицо, характерное для той категории мужчин, которые так усердно прощают свои и чужие грехи, что задолго до старости впадают в состояние, находящееся где-то между мудростью и слабоумием.
– …И когда в такое время вдруг встречаешь хорошенькую женщину, то, сказав ей: "Доброе утро!"… – Он вытащил изо рта сигарету и поклонился Стефании.
– Доброе утро! – ответила она немного иронически, но без лишней резкости.
– …невольно задаешь себе вопрос: "Еще? Уже? Уже или еще?" Вечная загадка!
– Что? – спросила Стефания с видом человека, который все понял, но просто не хочет поддерживать игру.
Мужчина бесцеремонно рассматривал ее, однако ей было совершенно безразлично, даже если бы он понял, что она из тех, кто "еще".
– А вы? – лукаво спросила она.
Она уже поняла, что этот синьор просто болтливый ночной гуляка и что не признать его полуночником с первого взгляда значит смертельно обидеть его.
– Я? Еще! Всегда еще! – ответил он, потом вдруг на минуту задумался. – А почему? Не догадываетесь? – улыбаясь ей, он теперь уже подшучивал над самим собой. Потом опять остановился, проглатывая что-то, словно у него все время набегала слюна. – Дневной свет гонит меня в мою нору, как нетопыря, – сказал он рассеянно, как будто повторяя слова затверженной роли.
– Вот ваше молоко, а это кофе для синьоры, – сказал бармен.
Мужчина подул на стакан и принялся медленно, маленькими глоточками отхлебывать из него.
– Вкусно? – спросила Стефания.
– Мерзость! – отозвался он и добавил: – Говорят, обезвреживающее средство, своего рода противоядие. Но мне-то теперь уже никакие средства не помогут. Если меня укусит ядовитая змея, то плохо придется не мне, а ей.
– Ну, пока вы здоровы… – пробормотала Стефания.
Уж не слишком ли он разошелся?
– Для меня есть одно противоядие, и если вы хотите, чтобы я вам сказал…
Да, пожалуй, так он дойдет бог знает до чего.
– Сколько с меня? – спросила Стефания, обратившись к официанту.
– …это женщина, которую я ищу всю свою жизнь… – продолжал гуляка.
Стефания вышла взглянуть, не открыли ли парадное. Она прошла несколько шагов по направлению к дому. Нет, все еще заперто. Тем временем мужчина в пальто тоже вышел из бара с явным намерением увязаться за ней. Стефания повернула назад и снова вошла в бар. Мужчина, не ожидавший этого, в нерешительности остановился, двинулся было следом за ней, но потом, словно примирившись со своей неудачей, прошел мимо дверей и, покашливая, поплелся своей дорогой.
– У вас есть сигареты? – спросила Стефания бармена.
Еще идя по улице, она мечтала о том, что, как только придет домой, сразу закурит. У нее не осталось ни одной сигареты, а табачные киоски были еще закрыты.
Бармен вынул пачку сигарет. Стефания спрятала ее в сумочку и расплатилась.
Она снова вышла и остановилась у дверей бара. В эту минуту у самых ее ног стремительно проскочила собака на поводке, тащившая за собой охотника с ружьем, патронташем и ягдташем.
– Фу, Фризетт, куш! Ложись! – воскликнул охотник и, заглянув в бар, громко добавил: – Кофе!
– Ох, какой красивый! – заметила Стефания, поглаживая собаку. – Это сеттер?
– Бретонский спаньель, – ответил охотник. – Сука.
Охотник был очень молод и немного резковат, скорее всего от робости, а не от чего-либо другого.
– И сколько же ему, то есть ей, лет?
– Скоро будет десять месяцев. Фу, Фризетт! Умница!
– Значит, за куропатками? – заметил хозяин, когда они вошли в бар.
– Да нет, так, больше, чтобы натаскать собаку… – ответил охотник.
– И далеко вы? – спросила Стефания.
Охотник назвал местечко совсем недалеко от города.
– На машине – два шага, – добавил он. – К десяти уже буду дома. Надо еще на работу поспеть…
– А там красиво, – сказала Стефания.
Ей почему-то хотелось продолжать разговор, хотя говорить, собственно, было не о чем.
– Да, есть там одна долинка, открытая, чистая, ни деревца, сплошь один бурьян. По утрам даже тумана не бывает, все видно как на ладони… Все дело за собакой – поднимет перо…
– Вот если бы мне работать с десяти! – перебил его бармен. – Я бы, наверно, никогда раньше чем без четверти не вставал.
– Э! Знаете, я тоже иногда не прочь поспать, – отозвался охотник. – Но как вспомнишь: один, на приволье, пока все еще спят… не знаю… Каждый раз так и тянет. Своего рода страсть.
Стефания ясно видела, что юноша только делает вид, будто оправдывается, а в глубине души неимоверно гордится собою, жгуче ненавидит этот спящий вокруг город и упрямо желает чувствовать себя не таким, как все.
– Вы уж не обижайтесь, но для меня вы, охотники, все равно что сумасшедшие, – сказал бармен. – И причина тут одна: не могу понять, как можно по доброй воле вскакивать ни свет ни заря.
– А я их понимаю, – вмешалась Стефания.
– Ну… кто его знает! – возразил охотник. – Такая же страсть, как все прочие.
Теперь он во все глаза смотрел на Стефанию, и казалось, что та убежденность, с какой он начал этот разговор об охоте, теперь рухнула, что присутствие Стефании заставило его усомниться в истинности своих убеждений, навело на мысль, что, пожалуй, счастье вовсе не там, где он его искал.
– Нет, правда, – продолжала Стефания, – я это понимаю! В такое утро, как сейчас…
Некоторое время охотник стоял молча, с видом человека, которому хочется поговорить, но он не знает, что сказать.
– В такую погоду, когда сухо и не жарко, собака лучше всего работает… – произнес он наконец.
Он уже допил кофе и расплатился. Собака тянула его к выходу, но он все не решался уйти. Под конец он неловко пробормотал:
– А если так, то почему бы вам не отправиться туда, синьора?
Стефания улыбнулась.
– Вы хотите сказать: в другой раз, когда мы опять вот так же встретимся, мы это устроим, да?
Охотник промычал что-то, потоптался еще немного, оглядываясь по сторонам и стараясь найти какую-нибудь новую зацепку, чтобы продолжить разговор, потом нерешительно проговорил:
– Ну ладно, я пошел. До свиданья.
Стефания и бармен пожелали охотнику всего хорошего, и он позволил, наконец, собаке вытащить себя на улицу.
В бар вошел рабочий, немолодой человек с веселым лицом, заказал стопку виноградной.
– За здоровье всех, кто рано встает, – сказал он, поднимая стакан, – а в первую очередь за прекрасных синьор.
– Ваше здоровье, – вежливо сказала Стефания.
– Рано утречком чувствуешь себя хозяином жизни, – сказал рабочий.
– А по вечерам нет? – спросила Стефания.
– Вечером хочется спать, – сказал он. – И ни о чем не думается. А если начнешь думать – беда…
– А мне вот по утрам так и лезут в голову разные случаи, один за другим, – заметил бармен.
– А почему? Потому что перед работой требуется хорошая пробежка. Вот я, например, езжу на завод на велосипеде с моторчиком. Едешь, а в лицо тебе холодный ветер…
– Ветер отгоняет мысли, – заметила Стефания.
– Вот, вот, синьора меня понимает, – подхватил рабочий. – А если понимает, то должна выпить со мной рюмочку.
– Спасибо, я не пью, право.
– Нет, утром обязательно требуется рюмочка. Две рюмки виноградной, хозяин!
– Да нет же, я серьезно не пью. Выпейте лучше вы за мое здоровье, мне будет приятнее.
– Что, совсем не пьете?
– Ну, иногда, вечером…
– Вот видите! В этом ваша ошибка.
– Мы их столько делаем, ошибок, что…
– Ну что с вами делать, за ваше здоровье, – сказал рабочий и опрокинул сперва одну рюмку, потом другую. – Один и один – два, – заметил он. – Вот смотрите, сейчас я вам объясню…
Стефания стояла одна среди этих мужчин, непохожих друг на друга, разговаривала с ними. Она была спокойна, уверена в себе, не испытывала ни малейшего смущения. Это было нечто новое, чего она не знала до сегодняшнего утра.
Она вышла из бара, чтобы еще раз взглянуть, не открыли ли парадное. Следом за ней вышел рабочий, уселся на свой велосипед с моторчиком, натянул перчатки.
– А вам не холодно? – спросила Стефания.
Рабочий похлопал себя по груди, и Стефания услышала громкий шелест газет.
– У меня броня, – сказал он и, переходя на диалект, добавил: – Прощайте, синьора!
Стефания ответила ему тоже на диалекте, и он уехал.
И тут Стефания вдруг поняла, что случилось нечто такое, что уже никогда не позволит ей вернуться назад, к прошлому. Побыв одна среди этих мужчин, поговорив с этим гулякой, с этим охотником, с этим рабочим, она вдруг стала совсем другой. Она провела с ними все утро одна, она держалась с ними, как равная, и это значило, что наступило ее совершеннолетие, то совершеннолетие, о котором она мечтала. А о Форнеро она ни разу даже не вспомнила.
Парадное было открыто. Стефания Р. быстро перебежала улицу и юркнула в дом. Привратница ее не заметила.

Случай с поэтом

Островок обрывался в море крутыми скалистыми склонами. Поверху он весь зарос низким густым кустарником, которого не могла убить близость моря. В небе летали чайки. Это был крошечный островок почти у самого побережья, пустынный и дикий. На шлюпке его без труда можно объехать за полчаса и даже не на шлюпке, а на такой вот резиновой лодочке, в какой плывут сейчас двое – мужчина, спокойно гребущий коротким веслом, и женщина, которая, растянувшись на дне, подставляет тело горячему солнцу. Когда они подплыли к острову, мужчина перестал грести и прислушался.
– Что ты слушаешь? – спросила она.
– Тишину, – сказал он. – На островах такая тишина, что ее слышно.
Действительно, тишина всегда оплетена тончайшей сетью едва уловимых звуков. И тишина этого острова была совсем не похожа на тишину окружавшего его неподвижного моря: она была наполнена шелестом ветвей, щебетом птиц и неожиданным форканьем крыльев. Внизу, у подножия скал, тихое в эти дни море лучилось ослепительной голубизной. Его прозрачные воды до самого дна были пронизаны солнцем. Кое-где в скалистой стене зияли провалы, ведущие в полузатопленные водой пещеры. Их-то и хотели осмотреть мужчина и женщина, сидевшие в резиновой лодке, которая плыла сейчас вдоль берега, лениво подгоняемая веслом.
Островок лежал у самого южного побережья, пока еще редко посещаемого туристами. Узнелли и Делия – так звали эту пару – приехали сюда с севера в надежде покупаться и отдохнуть на свободе. Узнелли был довольно известным поэтом; Делия Н. – очаровательной женщиной. Делия была большой почитательницей юга, больше того, она страстно, поистине фанатично любила его. Лежа сейчас в лодке, она непрестанно восхищалась всем, что видела вокруг, и в то же время как будто спорила с Узнелли, который был в этих краях впервые и, как ей казалось, не совсем разделял ее восторг.
– Подожди еще, – говорил он, – подожди.
– Да чего ждать? – восклицала она. – Чего же тебе еще надо? Что может быть прекраснее этого?
Однако Узнелли и по натуре и по привычке, свойственной подлинным поэтам, был недоверчив к чувствам и словам, уже усвоенным другими, он больше склонен был искать и находить скрытую, непризнанную красоту, нежели восхищаться явною и бесспорною;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61