Мрачной угрозой веяло от нароста, уже превысившего высоту Джомолунгмы – восемь тысяч восемьсот метров.
Грехов медленно поднял триер над световым куполом и остановил его точно над вершиной рожденной оборотнем горы. Без оптических усилителей с высоты в пятнадцать километров можно было заметить лишь пляску огненных протуберанцев над ней, но в кабине все зримо представляли себе, как кипит раскаленная добела масса, как непрерывно течет снизу вверх, образуя многосотметровые пузыри, вздутия и острые пики… и нигде не выплескивается за край незримо отчерченного ею пространства. «Вулкан, – подумал Грехов, – живой действующий вулкан в ретроспективе…»
«Ад! – подумал Пинегин. – Так, наверное, рождалась Земля… и Марс, и все планеты. Если Конструкторы могли переделывать Вселенную, то рост нашего остановить невозможно. Прав был „серый призрак“. Но если уже сейчас это явление вызывает трепет, то с чем сравнить его тогда, когда Конструктор вырастет величиной с планету?! И остановится ли потом его рост?»
– Ад! – проговорил Пинегин вслух с горьким восхищением.
Грехов пристально разглядывал огненную гору под ногами. Потом оглянулся, бросил сквозь зубы: – Зарастите скафандры, я опущусь немного ниже, – и повел триер на снижение.
На высоте полутора километров над мечущим колоссальные языки огня наростом грохот достиг апогея, не спасали даже шлемы и звукозащита машины. Но не это заставило Грехова прекратить спуск. Ощущение постороннего присутствия усилилось настолько, что казалось, триер будет сейчас разорван чьей-то грозной и неумолимой силой, что уже занесен гигантский кулак, удар – и аппарат с людьми будет сброшен вниз и втоптан в гору!
Под триером с неистовым треском расцвел многосотметровый алый фонтан, машину подбросило вверх и потащило боком.
– Возвращайся, – прокричал Пинегин. – Нашел время заниматься гусарством.
Грехов не ответил, с упорством одержимого решив добиться своего – чтобы и Пинегин, и пилот прочувствовали то же, что и он в первой вылазке. Они миновали металлическую «черепаху», утыканную рогами антенн, – один из автоматических зондов-наблюдателей, теперь уже к голосу Пинегина присоединился и голос Сергиенко, заметившего их триер через видеотрансляторы зонда. Стиснув зубы, Грехов продолжал опускать дергающийся, рыскающий из стороны в сторону, вверх и вниз аппарат. Страха он не чувствовал, верил, что все обойдется, и наконец поймал то, что искал.
Люди в кабине ощутили болезненный удар по сознанию, чувство одиночества охватило их с такой непередаваемой силой, что хотелось кричать и бежать куда глаза глядят, бежать изо всех сил, лишь бы выбросить из головы этот ужас, ужас одиночества!..
Опомнились они уже далеко от исполинского костра, зажженного волей неведомого существа. Грехов угрюмо вел триер в ночь, окаменев над панелью управления. «Теперь и вы знаете, – думал он, – как бывает велико отчаяние, как оно чудовищно, не по-человечески огромно, когда заслоняет весь мир. Еще не родившись, Конструктор знает, что одинок, и боюсь, эта его реакция на одиночество, пожалуй, единственное, что мы способны воспринять!»
– Я понял, – сказал Пинегин, заворочавшись на сидении. – Ты хотел доказать, что сверх оборотень – живое существо, способное ощущать боль? Я знал это и без твоих экспериментов.
– Одно дело знать теоретически… – пробормотал Нагорин. – Простите…
Пинегин посмотрел на него с удивлением.
– Он летал со мной, – пояснил Грехов. – Он и Диего. Не обижайся, Петр, иначе как бы я смог убедить тебя, что выстрел из ТФ-эмиттера не альтернатива для нас.
Внизу под триером загорелась редкая россыпь огней Марсопорта. Чуть поодаль светился квадрат финишного поля спасательных модулей, эвакуирующих население города. Жизнь на Марсе замирала: УАСС не стало рисковать, и, как только принятые меры оказались недостаточными для остановки роста сверхоборотня, последовал приказ об эвакуации колонистов. К началу второй декады из двенадцати миллионов жителей возрожденной для обитания планеты на Марсе осталось не более сорока тысяч человек, в основном персонал энергостанций, центров связи и автоматических горнорудных комплексов.
Сажая триер на освещенную полосу. Грехов оглянулся. Но отсюда факел сверхоборотня не был виден, лишь в появившихся облаках мелькали иногда всполохи – отражения бушующего за сотни километров от города живого вулкана.
– Все тот же черный круг, – сказал Диего, отрываясь от окуляра перископа.
Спасательный модуль висел в стратосфере Марса на высоте шестидесяти километров. Под ним по вертикали почти все видимое пространство занимал двухтысячекилометровый диск Конструктора, продолжавший расти с прежней скоростью. Центральная гора на плоскости черного круга выросла до тридцати девяти километров, превысив величайший из вулканов Марса – вулкан Олимп! Даже с расстояния в миллионы километров из космоса на поверхности планеты было заметно нетускнеющее зарево ядерного огня: диск Конструктора, разрастаясь, продолжал уничтожать породы горных массивов, а его «корень» достиг глубины двухсот километров. Марс трясла лихорадка планетотрясений и гигантских пылевых бурь. Пробудились древние вулканы Тарсиса и Большого Сырта, заливая старые ландшафты новой лавой. Оранжево-фиолетовая пелена пыли, дыма и пепла затянула лик Марса, разрушались многочисленные города и поселки, созданные людьми за полтора века выхода в космос.
– Высота шапки уже сорок, – продолжал Диего. – Он и не думает останавливаться. Помнишь, оборотень показывал нам облик Конструктора? Уже тогда его взгляд было трудно переносить, даже его изображение создавало психологическое давление. Представляю, как велико сейчас его влияние на психику вблизи шапки, если и на этой высоте я постоянно ощущаю на себе его взгляд…
– Вероятно, мы потеряем-таки Марс, – сказал Грехов. – Не пора ли снова идти на поклон к «серому призраку?»
– Сегодня очередная «пятиминутка» руководителей отделов, – сказал Нагорин, колдуя у своих приборов, загромоздивших рубку модуля. Непонятным образом он ухитрялся следить за показаниями приборов, записывать результаты и не терять нить разговора. – Вот и выскажетесь.
– Он пошутил, – сказал Диего, покачав головой.
Грехов покосился в его сторону, отстегнул карабины страхующих ремней и выбрался из кресла.
– Выскажусь, конечно. Только едва ли мой совет примут. Многие не только в ВКС, но и в УАСС все еще уверены, что мы способны укротить сверхоборотня, хотя его уже нет, нет споры, есть младенец-Конструктор, растущий не по дням, а по часам.
Нагорин оторвался от созерцания экранов и мельком посмотрел на Грехова.
– Вы что же, считаете, что мощь сверх… э-э, Конструктора беспредельна?
– Я считаю, что Конструктор не даст нам ни одного шанса, как только поймет, что мы решили его уничтожить.
– Разве мы уже решили его уничтожить? – пробормотал Нагорин.
– Я готов молиться всем богам, – проворчал Диего Вирт, – чтобы этого не случилось! Но, боюсь, у нас не будет выбора.
Несколько минут по рубке струилась шелестящая тишина. Потом Нагорин с треском произвел несколько переключении на панелях приборов и сказал неприветливо:
– Не слишком ли экстравагантное слово появилось в лексиконе спасателей – боюсь? Что это – дань моде или психологическая обработка собеседника? Если уж спасатели, да еще те из них, которых я уважаю, твердят «боюсь», то не пора ли нам, простым смертным, сложить руки и спокойно ждать конца?
Диего с интересом взглянул в колючие глаза врача-универсалиста, подумал и проговорил:
– Если бы спасатель не пребывал в постоянном страхе, не только за жизнь спасаемого, но и за свою собственную, то спасательной службы не было бы. – Диего невольно улыбнулся, заметив тень озадаченности, промелькнувшую на лице Нагорина. – Я пошутил, хотя, как говорили издавна, – в каждой шутке есть доля правды. Конечно, «боюсь» – нетипичное слово в устах спасателя, но тут уж ничего не поделаешь. Бояться, кстати, надо уметь. Так же важно, как и вовремя останавливаться, а не упорствовать при движении по неправильному пути.
– Что ты называешь неправильным путем?
– Всю возню со сверхоборотнем, особенно после предупреждения «серого Сеятеля», то бишь «призрака».
– Эта возня – шаг человека к новому знанию. Как может быть неправильным путь человечества в будущее?
– Может, если он связан с неоправданным риском. У меня сейчас не то настроение, чтобы спорить, мы и так погрязли в спорах, а истины что-то не видно. Я, например, считаю, что уже нет смысла создавать вокруг Конструктора вакуум-зону: дело не только в том, что она потребует колоссальных энергетических затрат, но и в том…
В это время вспыхнул виом связи с центром управления аварийными патрулями, находившимся на Деймосе.
– Каковы результаты? – спросил усталый и чем-то недовольный Сергиенко. Рядом с ним стоял Пинегин.
– Ниже сорока двух километров зонды опустить не удастся, – сказал Нагорин. – Перепады полей над Конструктором сбивают настройку электроники, зонды входят в вихревые слои и падают.
– Мы поставим дополнительную защиту…
– Автономные панцири? Они, пожалуй, выдержат, но где взять столько корпусов?
– Это уже забота Совета. Свяжусь с приземельскими заводами, заказ пустим вне всякой очереди. Скорость роста не упала?
– Центры слежения в Северске, Первомарске и Викингтауне отмечают некоторое замедление, – ответил Диего. – Незначительное, сантиметров на десять, но все же есть надежда.
Пинегин скептически поджал губы, но снова промолчал.
– Поднимайте модули за критическую границу, – приказал Сергиенко, вопросительно посмотрев на Пинегина. – Будем опускать вакуум-заградители.
Диего кивнул, и виом погас. Вошел Грехов.
– Поднимать так поднимать, – пробурчал Нагорин. – Приказ – идти вверх, – пояснил он в ответ на вопросительный взгляд спасателя и повернулся к Диего. – Ну что ж, сообщи нам и вторую причину, по которой создание вакуум-зоны бесполезно.
Диего надел шлем мыслеуправления и с неохотой произнес:
– Просто мы опоздали с зоной, вот и все. Надо было создавать ее в тот момент, когда корень Конструктора достиг всего двух десятков метров, вот тогда эта превентивная мера помогла бы. Но не сейчас. Перекрыть рост сверху мы перекроем, но движение корня вглубь уже не остановить.
– Что-то я вас обоих не пойму. То вы стоите на максималистских позициях, высказываясь в пользу уничтожения Конструктора, то вдруг поворот на сто восемьдесят градусов!
– Да потому что никто из нас не знает, как предотвратить катастрофу, – мягко сказал Грехов. – А сидеть сложа руки мы не умеем, да и не имеем права. Отступать же можем только в том случае, когда испробуем все средства, предоставленные наукой. Наука дает нам вакуум-зону – мы ее используем. Что она может дать еще?
– ТФ-эмиттер, – усмехнулся Диего.
Нагорин, отвернувшись, возился над приборной панелью.
– Приготовьтесь, – сказал Грехов. – Идем вверх…
Пределы терпения
В зеркальной глади поля карикатурно отражались передвигающиеся по залу люди, аппаратные стойки и пульты. Грехов посмотрел на свое волнистое отражение и подумал, что такой эффект может сразить любого оптимиста, довольного своей внешностью.
– Любуешься? – остановился рядом Сергиенко. – Пошли к видео, минут через десять будут транслировать включение зоны.
Они пересекли зал, поражающий новичков тишиной и голубизной центроплана. Несмотря на то, что здесь постоянно царила атмосфера лихорадочной человеческой деятельности, десятки людей были заняты работой с вычислителями, виомами, связывающими зал с десятками патрульных кораблей, баз, абонентских пунктов, зондов-автоматов во всех уголках Солнечной системы, – неведомым техническим ухищрением строители обеспечили такую общую тишину в зале, какая редко бывает даже в лесу перед грозой.
Пояс главного виома слева был залит тушью пространства, справа нависла красно-оранжевая с фиолетовыми и черными тенями выпуклая стена Марса.
Очевидно, кто-то подал общую команду, и суета в зале стала стихать. Грехов заметил у главного пульта Торанца и направился к нему. Рядом с начальником погранслужбы стояли Банглин, Пинегин, председатель ВКС Тимур Северов, высокий, бронзоволицый, с шапкой совершенно белых волос.
– Внимание! – проговорил Торанц; только теперь, стоя в пяти метрах. Грехов услышал его голос.
– Включаю трансляцию. Первый горизонт…
Картина в виоме изменилась: все пространство заняла поверхность Марса, на месте Эллады простиралась странная черная плоскость, окруженная неэффектной с высоты огненной змейкой. В центре плоскости светился голубовато-призрачным светом широкий конус. Все это казалось накрытым тонкой вуалью или сеткой, едва видимой в просветы легких перистых облаков.
– Второй горизонт.
Изображение передавалось с телезондов, зависших ярусами на разных уровнях над поверхностью планеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Грехов медленно поднял триер над световым куполом и остановил его точно над вершиной рожденной оборотнем горы. Без оптических усилителей с высоты в пятнадцать километров можно было заметить лишь пляску огненных протуберанцев над ней, но в кабине все зримо представляли себе, как кипит раскаленная добела масса, как непрерывно течет снизу вверх, образуя многосотметровые пузыри, вздутия и острые пики… и нигде не выплескивается за край незримо отчерченного ею пространства. «Вулкан, – подумал Грехов, – живой действующий вулкан в ретроспективе…»
«Ад! – подумал Пинегин. – Так, наверное, рождалась Земля… и Марс, и все планеты. Если Конструкторы могли переделывать Вселенную, то рост нашего остановить невозможно. Прав был „серый призрак“. Но если уже сейчас это явление вызывает трепет, то с чем сравнить его тогда, когда Конструктор вырастет величиной с планету?! И остановится ли потом его рост?»
– Ад! – проговорил Пинегин вслух с горьким восхищением.
Грехов пристально разглядывал огненную гору под ногами. Потом оглянулся, бросил сквозь зубы: – Зарастите скафандры, я опущусь немного ниже, – и повел триер на снижение.
На высоте полутора километров над мечущим колоссальные языки огня наростом грохот достиг апогея, не спасали даже шлемы и звукозащита машины. Но не это заставило Грехова прекратить спуск. Ощущение постороннего присутствия усилилось настолько, что казалось, триер будет сейчас разорван чьей-то грозной и неумолимой силой, что уже занесен гигантский кулак, удар – и аппарат с людьми будет сброшен вниз и втоптан в гору!
Под триером с неистовым треском расцвел многосотметровый алый фонтан, машину подбросило вверх и потащило боком.
– Возвращайся, – прокричал Пинегин. – Нашел время заниматься гусарством.
Грехов не ответил, с упорством одержимого решив добиться своего – чтобы и Пинегин, и пилот прочувствовали то же, что и он в первой вылазке. Они миновали металлическую «черепаху», утыканную рогами антенн, – один из автоматических зондов-наблюдателей, теперь уже к голосу Пинегина присоединился и голос Сергиенко, заметившего их триер через видеотрансляторы зонда. Стиснув зубы, Грехов продолжал опускать дергающийся, рыскающий из стороны в сторону, вверх и вниз аппарат. Страха он не чувствовал, верил, что все обойдется, и наконец поймал то, что искал.
Люди в кабине ощутили болезненный удар по сознанию, чувство одиночества охватило их с такой непередаваемой силой, что хотелось кричать и бежать куда глаза глядят, бежать изо всех сил, лишь бы выбросить из головы этот ужас, ужас одиночества!..
Опомнились они уже далеко от исполинского костра, зажженного волей неведомого существа. Грехов угрюмо вел триер в ночь, окаменев над панелью управления. «Теперь и вы знаете, – думал он, – как бывает велико отчаяние, как оно чудовищно, не по-человечески огромно, когда заслоняет весь мир. Еще не родившись, Конструктор знает, что одинок, и боюсь, эта его реакция на одиночество, пожалуй, единственное, что мы способны воспринять!»
– Я понял, – сказал Пинегин, заворочавшись на сидении. – Ты хотел доказать, что сверх оборотень – живое существо, способное ощущать боль? Я знал это и без твоих экспериментов.
– Одно дело знать теоретически… – пробормотал Нагорин. – Простите…
Пинегин посмотрел на него с удивлением.
– Он летал со мной, – пояснил Грехов. – Он и Диего. Не обижайся, Петр, иначе как бы я смог убедить тебя, что выстрел из ТФ-эмиттера не альтернатива для нас.
Внизу под триером загорелась редкая россыпь огней Марсопорта. Чуть поодаль светился квадрат финишного поля спасательных модулей, эвакуирующих население города. Жизнь на Марсе замирала: УАСС не стало рисковать, и, как только принятые меры оказались недостаточными для остановки роста сверхоборотня, последовал приказ об эвакуации колонистов. К началу второй декады из двенадцати миллионов жителей возрожденной для обитания планеты на Марсе осталось не более сорока тысяч человек, в основном персонал энергостанций, центров связи и автоматических горнорудных комплексов.
Сажая триер на освещенную полосу. Грехов оглянулся. Но отсюда факел сверхоборотня не был виден, лишь в появившихся облаках мелькали иногда всполохи – отражения бушующего за сотни километров от города живого вулкана.
– Все тот же черный круг, – сказал Диего, отрываясь от окуляра перископа.
Спасательный модуль висел в стратосфере Марса на высоте шестидесяти километров. Под ним по вертикали почти все видимое пространство занимал двухтысячекилометровый диск Конструктора, продолжавший расти с прежней скоростью. Центральная гора на плоскости черного круга выросла до тридцати девяти километров, превысив величайший из вулканов Марса – вулкан Олимп! Даже с расстояния в миллионы километров из космоса на поверхности планеты было заметно нетускнеющее зарево ядерного огня: диск Конструктора, разрастаясь, продолжал уничтожать породы горных массивов, а его «корень» достиг глубины двухсот километров. Марс трясла лихорадка планетотрясений и гигантских пылевых бурь. Пробудились древние вулканы Тарсиса и Большого Сырта, заливая старые ландшафты новой лавой. Оранжево-фиолетовая пелена пыли, дыма и пепла затянула лик Марса, разрушались многочисленные города и поселки, созданные людьми за полтора века выхода в космос.
– Высота шапки уже сорок, – продолжал Диего. – Он и не думает останавливаться. Помнишь, оборотень показывал нам облик Конструктора? Уже тогда его взгляд было трудно переносить, даже его изображение создавало психологическое давление. Представляю, как велико сейчас его влияние на психику вблизи шапки, если и на этой высоте я постоянно ощущаю на себе его взгляд…
– Вероятно, мы потеряем-таки Марс, – сказал Грехов. – Не пора ли снова идти на поклон к «серому призраку?»
– Сегодня очередная «пятиминутка» руководителей отделов, – сказал Нагорин, колдуя у своих приборов, загромоздивших рубку модуля. Непонятным образом он ухитрялся следить за показаниями приборов, записывать результаты и не терять нить разговора. – Вот и выскажетесь.
– Он пошутил, – сказал Диего, покачав головой.
Грехов покосился в его сторону, отстегнул карабины страхующих ремней и выбрался из кресла.
– Выскажусь, конечно. Только едва ли мой совет примут. Многие не только в ВКС, но и в УАСС все еще уверены, что мы способны укротить сверхоборотня, хотя его уже нет, нет споры, есть младенец-Конструктор, растущий не по дням, а по часам.
Нагорин оторвался от созерцания экранов и мельком посмотрел на Грехова.
– Вы что же, считаете, что мощь сверх… э-э, Конструктора беспредельна?
– Я считаю, что Конструктор не даст нам ни одного шанса, как только поймет, что мы решили его уничтожить.
– Разве мы уже решили его уничтожить? – пробормотал Нагорин.
– Я готов молиться всем богам, – проворчал Диего Вирт, – чтобы этого не случилось! Но, боюсь, у нас не будет выбора.
Несколько минут по рубке струилась шелестящая тишина. Потом Нагорин с треском произвел несколько переключении на панелях приборов и сказал неприветливо:
– Не слишком ли экстравагантное слово появилось в лексиконе спасателей – боюсь? Что это – дань моде или психологическая обработка собеседника? Если уж спасатели, да еще те из них, которых я уважаю, твердят «боюсь», то не пора ли нам, простым смертным, сложить руки и спокойно ждать конца?
Диего с интересом взглянул в колючие глаза врача-универсалиста, подумал и проговорил:
– Если бы спасатель не пребывал в постоянном страхе, не только за жизнь спасаемого, но и за свою собственную, то спасательной службы не было бы. – Диего невольно улыбнулся, заметив тень озадаченности, промелькнувшую на лице Нагорина. – Я пошутил, хотя, как говорили издавна, – в каждой шутке есть доля правды. Конечно, «боюсь» – нетипичное слово в устах спасателя, но тут уж ничего не поделаешь. Бояться, кстати, надо уметь. Так же важно, как и вовремя останавливаться, а не упорствовать при движении по неправильному пути.
– Что ты называешь неправильным путем?
– Всю возню со сверхоборотнем, особенно после предупреждения «серого Сеятеля», то бишь «призрака».
– Эта возня – шаг человека к новому знанию. Как может быть неправильным путь человечества в будущее?
– Может, если он связан с неоправданным риском. У меня сейчас не то настроение, чтобы спорить, мы и так погрязли в спорах, а истины что-то не видно. Я, например, считаю, что уже нет смысла создавать вокруг Конструктора вакуум-зону: дело не только в том, что она потребует колоссальных энергетических затрат, но и в том…
В это время вспыхнул виом связи с центром управления аварийными патрулями, находившимся на Деймосе.
– Каковы результаты? – спросил усталый и чем-то недовольный Сергиенко. Рядом с ним стоял Пинегин.
– Ниже сорока двух километров зонды опустить не удастся, – сказал Нагорин. – Перепады полей над Конструктором сбивают настройку электроники, зонды входят в вихревые слои и падают.
– Мы поставим дополнительную защиту…
– Автономные панцири? Они, пожалуй, выдержат, но где взять столько корпусов?
– Это уже забота Совета. Свяжусь с приземельскими заводами, заказ пустим вне всякой очереди. Скорость роста не упала?
– Центры слежения в Северске, Первомарске и Викингтауне отмечают некоторое замедление, – ответил Диего. – Незначительное, сантиметров на десять, но все же есть надежда.
Пинегин скептически поджал губы, но снова промолчал.
– Поднимайте модули за критическую границу, – приказал Сергиенко, вопросительно посмотрев на Пинегина. – Будем опускать вакуум-заградители.
Диего кивнул, и виом погас. Вошел Грехов.
– Поднимать так поднимать, – пробурчал Нагорин. – Приказ – идти вверх, – пояснил он в ответ на вопросительный взгляд спасателя и повернулся к Диего. – Ну что ж, сообщи нам и вторую причину, по которой создание вакуум-зоны бесполезно.
Диего надел шлем мыслеуправления и с неохотой произнес:
– Просто мы опоздали с зоной, вот и все. Надо было создавать ее в тот момент, когда корень Конструктора достиг всего двух десятков метров, вот тогда эта превентивная мера помогла бы. Но не сейчас. Перекрыть рост сверху мы перекроем, но движение корня вглубь уже не остановить.
– Что-то я вас обоих не пойму. То вы стоите на максималистских позициях, высказываясь в пользу уничтожения Конструктора, то вдруг поворот на сто восемьдесят градусов!
– Да потому что никто из нас не знает, как предотвратить катастрофу, – мягко сказал Грехов. – А сидеть сложа руки мы не умеем, да и не имеем права. Отступать же можем только в том случае, когда испробуем все средства, предоставленные наукой. Наука дает нам вакуум-зону – мы ее используем. Что она может дать еще?
– ТФ-эмиттер, – усмехнулся Диего.
Нагорин, отвернувшись, возился над приборной панелью.
– Приготовьтесь, – сказал Грехов. – Идем вверх…
Пределы терпения
В зеркальной глади поля карикатурно отражались передвигающиеся по залу люди, аппаратные стойки и пульты. Грехов посмотрел на свое волнистое отражение и подумал, что такой эффект может сразить любого оптимиста, довольного своей внешностью.
– Любуешься? – остановился рядом Сергиенко. – Пошли к видео, минут через десять будут транслировать включение зоны.
Они пересекли зал, поражающий новичков тишиной и голубизной центроплана. Несмотря на то, что здесь постоянно царила атмосфера лихорадочной человеческой деятельности, десятки людей были заняты работой с вычислителями, виомами, связывающими зал с десятками патрульных кораблей, баз, абонентских пунктов, зондов-автоматов во всех уголках Солнечной системы, – неведомым техническим ухищрением строители обеспечили такую общую тишину в зале, какая редко бывает даже в лесу перед грозой.
Пояс главного виома слева был залит тушью пространства, справа нависла красно-оранжевая с фиолетовыми и черными тенями выпуклая стена Марса.
Очевидно, кто-то подал общую команду, и суета в зале стала стихать. Грехов заметил у главного пульта Торанца и направился к нему. Рядом с начальником погранслужбы стояли Банглин, Пинегин, председатель ВКС Тимур Северов, высокий, бронзоволицый, с шапкой совершенно белых волос.
– Внимание! – проговорил Торанц; только теперь, стоя в пяти метрах. Грехов услышал его голос.
– Включаю трансляцию. Первый горизонт…
Картина в виоме изменилась: все пространство заняла поверхность Марса, на месте Эллады простиралась странная черная плоскость, окруженная неэффектной с высоты огненной змейкой. В центре плоскости светился голубовато-призрачным светом широкий конус. Все это казалось накрытым тонкой вуалью или сеткой, едва видимой в просветы легких перистых облаков.
– Второй горизонт.
Изображение передавалось с телезондов, зависших ярусами на разных уровнях над поверхностью планеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82