Вы умрете. Довольно быстро, но в страшных мучениях. – Он несколько мгновений с удовольствием разглядывает мою перекосившуюся физиономию, а потом предлагает: – Ну что, поговорим серьезно? Или вам еще охота немного попаясничать?
– Поговорим серьезно, – уныло соглашаюсь я. – Кстати, надеюсь, про опухоль это была шутка?
– В какой-то мере, да. Я просто стремился показать вам, что ваше положение довольно серьезно, и вам следует относиться к этому соответствующе – не прятать, как страус, голову в песок с криками: «Отстаньте от меня все, я здоров!», а взглянуть на проблему рассудительно – так, как того она и заслуживает.
– Ладно, я попробую. Итак, доктор, какие у меня перспективы?
– Скажу сразу, чип пока лучше не трогать. Любое хирургическое вмешательство приведет к необратимым последствиям. Проще говоря, если попробовать сейчас прооперировать вас, то 99 шансов из 100, что вы либо превратитесь в «растение», либо умрете.
– А если операцию проведет тот хирург, который ставил мне чип? – я вспоминаю слова Тойера.
– В этом случае шансов на благоприятный исход, конечно, больше, но… ненамного. – Он перехватывает мой удивленный взгляд и поясняет: – Видите ли, мистер Макдилл…
– Брайан, доктор. Можно просто Брайан, – перебиваю я.
– Хорошо, Брайан. Так вот. Я не очень хорошо знаком с принципом действия «чипа подчинения», но могу предположить, что сломался он, войдя в соприкосновение с нейронами вашего мозга. Впрочем, возможно, это ошибся хирург, который проводил операцию. Но ясно следующее. Когда обнаружилась поломка чипа, тот хирург снял его и поставил новый – я обнаружил повторное хирургическое вмешательство. Но и этот чип сломался. Хирург вновь попытался его снять, но почему-то сразу же отказался от своего намерения. Вероятно, побоялся своими действиями убить вас, а может, ему помешали – как я понял со слов мистера Тойера, операция проводилась нелегально… Я могу только предполагать, что же именно там произошло. Но ясно одно: тот хирург пытался во второй раз снять с вас чип, но остановился, не доведя операцию до конца.
Я про себя комментирую профпригодность того коновала, который, как оказывается, аж дважды залезал ко мне в мозг, но так ничего толком и не сумел: ни снять чип, ни поставить его как следует; а вслух спрашиваю:
– А если чип не трогать? Что тогда со мною будет, док? Вы что-то говорили про осложнение. Про опухоль…
– Ну, это я вас скорее пугал, чем предостерегал. На самом деле, никакого осложнения может и не быть, но чтобы удостовериться в этом, мне необходимо понаблюдать за вами некоторое время.
– Да я и не против, док, наблюдайте, сколько влезет, но здесь есть одна проблема…
– Кажется, я догадываюсь, какая… Речь пойдет об «Огненной Серии», верно? Она вроде через неделю?
– Точно. А вы никак болельщик, док?
– Есть маленько.
– Не спрашиваю, за кого болеете…
– А вы спросите, – улыбается Рабиш. – За вас. Вы с Мартином Шебо лучшие в этой гонке. Хотя, на мой взгляд, вы, Брайан, порой излишне рискуете, а вот Мартин – «бегун» что надо.
– Спасибо, док… Тем более вы должны меня понять: я просто обязан в ней участвовать!
Он смотрит на меня, как на капризного ребенка.
– Похоже, вы забыли, Брайан, что еще вчера сидели в операционном кресле.
– Ну и что? – перебиваю я. – Мне же не вскрывали черепную коробку! Насколько я знаю, нанооперации очень… м-м-м… – я лихорадочно вспоминаю услышанное по визоровидению, – очень деликатно вторгаются в человеческий организм, практически не оставляя следов внешних воздействий, как то хирургических надрезов… – Мне слегка не по себе под удивленно-насмешливым взглядом Рабиша, но я упрямо продолжаю: – При нанооперации используется естественное отверстие в организме человека, например, ушное, через которое запускается внутрь биочип, а нанохирург снаружи руководит движением этого чипа с помощью специальной управляющей и контролирующей аппаратуры…
Я замолкаю, а Рабиш аплодирует мне и говорит с едва уловимым сарказмом:
– Браво, браво. Ваши познания в этой области просто потрясают, только не пойму, в чем вы меня пытаетесь убедить?
– В том, что к концу недели я полностью приду в себя и смогу без малейшего ущерба для здоровья сесть в кресло пилота лайдера.
– Ну, в принципе… – задумчиво тянет он. – Я ничего не обещаю, но возможно… Если ваше состояние не ухудшится, и головные боли полностью пройдут, то…
– Спасибо, док! Значит, я могу сказать тренеру, чтоб подавал заявку на участие?
– А это надо делать прямо сейчас? – беспокоится Рабиш. – Нельзя в конце недели, перед самой гонкой?
– Надо сейчас, док, иначе не успеем. Но не волнуйтесь: если вы решите, что мое состояние ухудшилось, то всегда сможете снять меня с гонки, а мое место займет запасной пилот.
Рабиш смотрит на меня недоверчиво, но я отвечаю ему искренним, честным взглядом.
– Ладно, договорились, Брайан. Пусть ваш тренер подает заявку, я дам медицинское заключение, что противопоказаний для участия нет. Погодите! – спохватывается он. – А как же ваша нога? Ведь в лайдере в отличие от мобилей для управления используются не только руки, но и ноги. Обе ноги!
– Если перелом обработан медицинским панцирем, то гонщика позволительно допустить к соревнованию, – отчеканиваю я пункт инструкции.
– Формально это так, – морщится Рабиш, – но на деле… Говорю сейчас не как врач, а как болельщик. Вам будет тяжеловато. У вас серьезные противники. С ними и на двух-то ногах нелегко совладать, а уж на одной…
– Об этом не волнуйтесь, – торопливо возражаю я. – Мне уже и сейчас этот панцирь, как родной, а еще пара тренировок, и мы с Мартином покажем всем, кто в гонке хозяин! Вот только… э… пожалуй, больших денег на нас в этот раз лучше не ставить.
Рабиш смеется и говорит:
– Ладно, убедили, поставлю пару кредитов, не больше… Ну что ж, сейчас вам подадут ужин, а потом пожалуйте ко мне на обследование. – Он открывает почти неприметную дверь в стене, за которой спрятана небольшая ниша с коляской-автоматом. – Наберете на пульте «Лаборатория № 3», и коляска доставит вас куда надо.
– А можно я пойду ногами? Мне ведь надо как можно больше ходить, чтобы привыкнуть к панцирю, разве нет? Только ответьте мне как болельщик, не как врач.
Он усмехается и качает головой:
– Ладно, хитрец, идите ногами. Через полчаса я пришлю за вами медсестру, она покажет, куда идти.
* * *
И вот я снова сижу в кресле-анализаторе – уже в который раз за последние дни. В лаборатории только я и главврач. Остальные сотрудники разошлись по домам, в клинике остались лишь пациенты, дежурная бригада и он.
«Вот бедняга, – с невольным сочувствием думаю я, – вместо того, чтобы идти домой отдыхать, он возится здесь со мной. Интересно, почему?»
Мысли текут лениво, неспешно. Тихонько жужжат приборы. Что-то бормочет себе под нос Рабиш. Я закрываю глаза и медленно погружаюсь в дремоту…
…Просыпаюсь от криков и звуков выстрелов. Ошалело вскакиваю, вернее, пытаюсь вскочить, но кто-то сбивает меня с ног, и я падаю, больно ударяясь правым коленом о бетонный пол. У-ё-ё-ё! Снова пострадала та же нога! Она у меня и так сломана, не хватает еще добавить… Я осекаюсь и, не веря своим глазам, ощупываю правую нижнюю конечность. Она целехонька – ни медицинского панциря, ни перелома. Что за хрень?! Но удивиться как следует не дают – какой-то парень в легком военном скафандре-хамелеоне сует мне в руки штурмовой автомат.
– Очухался? Тогда стреляй!
– В кого? – растерянно спрашиваю я и только теперь догадываюсь осмотреться по сторонам.
Мы в каких-то руинах среди песков. Нас осталось семеро живых среди множества мертвых тел. Один из нас тяжело ранен, он лежит на животе, неудобно перехватив автомат одной рукой, а вместо второй торчит перемотанная окровавленными тряпками культя. Остальные заняли позиции среди руин и зло отстреливаются короткими скупыми очередями. Откуда-то я знаю, что бой длится уже несколько часов, что мы в ловушке и у нас почти не осталось патронов.
Сейчас раннее-раннее утро, предрассветное небо обжигающе красное, словно пролитая кровь, а пески, наоборот, кажутся ледяными – ослепительно белыми, будто это не песчинки, а хрусталики снега. Но это не снег, а песок, потому что даже сейчас, на рассвете, от него идет сильный жар, да и воздух раскален и горяч, точно адская печь.
Мне невыносимо жарко. Видимо, терморегуляция скафандра нарушена – пострадала от взрыва, странно, что я-то уцелел, отделался легкой контузией, а Павел погиб, его разорвало на куски. И Барри погиб. И Марк. И… Стоп! Я же не знаю всех этих людей! Это не мои мысли, и этот человек – не я!
– Я попробую пригнать его, прикрой меня! – рычит мне тот парень, который дал автомат.
Он бежит, пригнувшись, вперед, к стоящему среди песков лайдеру, а навстречу ему хищно свистят пули и лезут какие-то люди в таких же легких скафандрах и с такими же автоматами, как наши. Я откуда-то знаю – это враги, и им тоже крайне необходимо добраться до лайдера. И я стреляю и не свожу глаз с парня, который все ближе к непонятной мне, но, чувствую, жизненно важной для всех для нас цели. Но он не добегает до лайдера каких-то двух шагов, когда пули отбрасывают его назад. Он опрокидывается навзничь, нелепо разинув рот, и тогда я кричу соседу, который стреляет рядом со мной:
– Прикрой меня, я пригоню его!
– Нет, Григ! – хрипит тот в ответ и поворачивает ко мне почерневшее от усталости лицо. – Ты единственный маоли среди нас. Если тебя пристрелят, нам конец. Пойду я!
Он хватает меня за плечо, пытаясь остановить, и я чувствую, как во мне поднимается холодная злая ярость.
– Я маоли, и я все еще твой командир!
Он сникает и отводит глаза.
– Так точно, сэр.
А я ободряюще хлопаю его по спине: «Не боись, прорвемся!» – и бегу по песку туда, где, припав на одно крыло, словно раненая птица, застыл такой знакомый и родной лайдер…
…Нашатырь. Какая же это мерзкая штука. Да уберите вы его от меня, в конце концов! Я дергаюсь, пытаясь вырваться из чьих-то цепких рук. Отпустите меня, придурки, мне же надо добежать до лайдера, иначе…
– Спокойно, Брайан, спокойно… Да держите вы его крепче, мать вашу…
– Ага, его удержишь…
– Нужна еще инъекция…
– Нет! Больше нельзя, может не выдержать сердце…
– Брайан, успокойтесь, откройте глаза…
Чьи это голоса? Один из них вроде бы знакомый, но сейчас абсолютно неуместный. Но мне некогда разбираться. Сейчас главное – добраться до лайдера. И я бегу по белому, как снег, песку, вокруг свистят пули – свои и чужие, а сверху на меня падает кроваво-красное небо…
* * *
Открываю глаза и вяло осматриваюсь по сторонам. Я в реанимационном «катафалке» – сложном, напичканном электроникой сооружении, очень отдаленно напоминающем кровать. Чувствую себя абсолютно разбитым, ноет каждая клеточка, каждый нерв. Мускулы затекли, а голова просто взрывается от боли.
– Очнулись? – Это главврач Карл Рабиш. Его лицо и голос спокойны, и только между бровей пролегли тревожные складочки морщин.
– Что со мной было, док?
– Приступ. Возможно, под влиянием чипа ваша мозговая активность вдруг возросла в несколько раз, а потом резко подскочило сердцебиение, и оно все росло, но тут датчики стали один за другим выходить из строя. Вы сорвали с себя ремни, вывалились из кресла на пол и закричали. Вас стала бить такая судорога, что я испугался, как бы вы не разбили себе голову об пол. Я позвал дежурную бригаду врачей и санитаров. Мы пытались успокоить вас, сделать инъекцию, но вы вырывались и силились куда-то бежать.
– Я бежал к лайдеру, док. Почему-то мне было очень важно добежать до него.
– У вас была галлюцинация?
– Похоже на то. Я словно очутился в теле другого человека, то есть, возможно, и не совсем человека… Док, а вы не знаете, кто такие маоли?
– Маоли? – Рабиш задумывается, вспоминая. – Я не очень-то увлекаюсь политикой, но вроде что-то такое про них слыхал. Вроде это малочисленный подвид людей, населяющий одну из наших дальних колоний. Их планета находится, вернее, находилась где-то в созвездии Плеяд…
– Плеяды не совсем созвездие, док, – поправляю я. – Строго говоря, это звездное скопление в созвездии Тельца.
– Ага… Ну вам виднее. А я в звездной картографии полный профан.
– Понятно, док. Извините, что перебил. А как называлась их планета, помните?
– М-м-м… вроде Лагута или что-то в этом роде.
– И что там произошло?
– Что-то такое глобальное: то ли техногенная катастрофа, то ли военный конфликт, но их планета погибла, а беженцы маоли одно время жили на Земле-3, причем чуть ли не в Мегаполисе. Но это все было очень давно, лет двадцать назад, а может, и больше… Вам лучше посмотреть в информатории.
– Для этого нужна визор-связь, – возражаю я.
У меня в палате, конечно, имеется экран визора, но он, так сказать, односторонний, я могу только смотреть по нему трансляцию визорвещательных каналов. А чтобы самому выйти в общегалактическую компьютерную сеть, нужен визор-фон, то есть соответствующее подключение и сенсорная панель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Поговорим серьезно, – уныло соглашаюсь я. – Кстати, надеюсь, про опухоль это была шутка?
– В какой-то мере, да. Я просто стремился показать вам, что ваше положение довольно серьезно, и вам следует относиться к этому соответствующе – не прятать, как страус, голову в песок с криками: «Отстаньте от меня все, я здоров!», а взглянуть на проблему рассудительно – так, как того она и заслуживает.
– Ладно, я попробую. Итак, доктор, какие у меня перспективы?
– Скажу сразу, чип пока лучше не трогать. Любое хирургическое вмешательство приведет к необратимым последствиям. Проще говоря, если попробовать сейчас прооперировать вас, то 99 шансов из 100, что вы либо превратитесь в «растение», либо умрете.
– А если операцию проведет тот хирург, который ставил мне чип? – я вспоминаю слова Тойера.
– В этом случае шансов на благоприятный исход, конечно, больше, но… ненамного. – Он перехватывает мой удивленный взгляд и поясняет: – Видите ли, мистер Макдилл…
– Брайан, доктор. Можно просто Брайан, – перебиваю я.
– Хорошо, Брайан. Так вот. Я не очень хорошо знаком с принципом действия «чипа подчинения», но могу предположить, что сломался он, войдя в соприкосновение с нейронами вашего мозга. Впрочем, возможно, это ошибся хирург, который проводил операцию. Но ясно следующее. Когда обнаружилась поломка чипа, тот хирург снял его и поставил новый – я обнаружил повторное хирургическое вмешательство. Но и этот чип сломался. Хирург вновь попытался его снять, но почему-то сразу же отказался от своего намерения. Вероятно, побоялся своими действиями убить вас, а может, ему помешали – как я понял со слов мистера Тойера, операция проводилась нелегально… Я могу только предполагать, что же именно там произошло. Но ясно одно: тот хирург пытался во второй раз снять с вас чип, но остановился, не доведя операцию до конца.
Я про себя комментирую профпригодность того коновала, который, как оказывается, аж дважды залезал ко мне в мозг, но так ничего толком и не сумел: ни снять чип, ни поставить его как следует; а вслух спрашиваю:
– А если чип не трогать? Что тогда со мною будет, док? Вы что-то говорили про осложнение. Про опухоль…
– Ну, это я вас скорее пугал, чем предостерегал. На самом деле, никакого осложнения может и не быть, но чтобы удостовериться в этом, мне необходимо понаблюдать за вами некоторое время.
– Да я и не против, док, наблюдайте, сколько влезет, но здесь есть одна проблема…
– Кажется, я догадываюсь, какая… Речь пойдет об «Огненной Серии», верно? Она вроде через неделю?
– Точно. А вы никак болельщик, док?
– Есть маленько.
– Не спрашиваю, за кого болеете…
– А вы спросите, – улыбается Рабиш. – За вас. Вы с Мартином Шебо лучшие в этой гонке. Хотя, на мой взгляд, вы, Брайан, порой излишне рискуете, а вот Мартин – «бегун» что надо.
– Спасибо, док… Тем более вы должны меня понять: я просто обязан в ней участвовать!
Он смотрит на меня, как на капризного ребенка.
– Похоже, вы забыли, Брайан, что еще вчера сидели в операционном кресле.
– Ну и что? – перебиваю я. – Мне же не вскрывали черепную коробку! Насколько я знаю, нанооперации очень… м-м-м… – я лихорадочно вспоминаю услышанное по визоровидению, – очень деликатно вторгаются в человеческий организм, практически не оставляя следов внешних воздействий, как то хирургических надрезов… – Мне слегка не по себе под удивленно-насмешливым взглядом Рабиша, но я упрямо продолжаю: – При нанооперации используется естественное отверстие в организме человека, например, ушное, через которое запускается внутрь биочип, а нанохирург снаружи руководит движением этого чипа с помощью специальной управляющей и контролирующей аппаратуры…
Я замолкаю, а Рабиш аплодирует мне и говорит с едва уловимым сарказмом:
– Браво, браво. Ваши познания в этой области просто потрясают, только не пойму, в чем вы меня пытаетесь убедить?
– В том, что к концу недели я полностью приду в себя и смогу без малейшего ущерба для здоровья сесть в кресло пилота лайдера.
– Ну, в принципе… – задумчиво тянет он. – Я ничего не обещаю, но возможно… Если ваше состояние не ухудшится, и головные боли полностью пройдут, то…
– Спасибо, док! Значит, я могу сказать тренеру, чтоб подавал заявку на участие?
– А это надо делать прямо сейчас? – беспокоится Рабиш. – Нельзя в конце недели, перед самой гонкой?
– Надо сейчас, док, иначе не успеем. Но не волнуйтесь: если вы решите, что мое состояние ухудшилось, то всегда сможете снять меня с гонки, а мое место займет запасной пилот.
Рабиш смотрит на меня недоверчиво, но я отвечаю ему искренним, честным взглядом.
– Ладно, договорились, Брайан. Пусть ваш тренер подает заявку, я дам медицинское заключение, что противопоказаний для участия нет. Погодите! – спохватывается он. – А как же ваша нога? Ведь в лайдере в отличие от мобилей для управления используются не только руки, но и ноги. Обе ноги!
– Если перелом обработан медицинским панцирем, то гонщика позволительно допустить к соревнованию, – отчеканиваю я пункт инструкции.
– Формально это так, – морщится Рабиш, – но на деле… Говорю сейчас не как врач, а как болельщик. Вам будет тяжеловато. У вас серьезные противники. С ними и на двух-то ногах нелегко совладать, а уж на одной…
– Об этом не волнуйтесь, – торопливо возражаю я. – Мне уже и сейчас этот панцирь, как родной, а еще пара тренировок, и мы с Мартином покажем всем, кто в гонке хозяин! Вот только… э… пожалуй, больших денег на нас в этот раз лучше не ставить.
Рабиш смеется и говорит:
– Ладно, убедили, поставлю пару кредитов, не больше… Ну что ж, сейчас вам подадут ужин, а потом пожалуйте ко мне на обследование. – Он открывает почти неприметную дверь в стене, за которой спрятана небольшая ниша с коляской-автоматом. – Наберете на пульте «Лаборатория № 3», и коляска доставит вас куда надо.
– А можно я пойду ногами? Мне ведь надо как можно больше ходить, чтобы привыкнуть к панцирю, разве нет? Только ответьте мне как болельщик, не как врач.
Он усмехается и качает головой:
– Ладно, хитрец, идите ногами. Через полчаса я пришлю за вами медсестру, она покажет, куда идти.
* * *
И вот я снова сижу в кресле-анализаторе – уже в который раз за последние дни. В лаборатории только я и главврач. Остальные сотрудники разошлись по домам, в клинике остались лишь пациенты, дежурная бригада и он.
«Вот бедняга, – с невольным сочувствием думаю я, – вместо того, чтобы идти домой отдыхать, он возится здесь со мной. Интересно, почему?»
Мысли текут лениво, неспешно. Тихонько жужжат приборы. Что-то бормочет себе под нос Рабиш. Я закрываю глаза и медленно погружаюсь в дремоту…
…Просыпаюсь от криков и звуков выстрелов. Ошалело вскакиваю, вернее, пытаюсь вскочить, но кто-то сбивает меня с ног, и я падаю, больно ударяясь правым коленом о бетонный пол. У-ё-ё-ё! Снова пострадала та же нога! Она у меня и так сломана, не хватает еще добавить… Я осекаюсь и, не веря своим глазам, ощупываю правую нижнюю конечность. Она целехонька – ни медицинского панциря, ни перелома. Что за хрень?! Но удивиться как следует не дают – какой-то парень в легком военном скафандре-хамелеоне сует мне в руки штурмовой автомат.
– Очухался? Тогда стреляй!
– В кого? – растерянно спрашиваю я и только теперь догадываюсь осмотреться по сторонам.
Мы в каких-то руинах среди песков. Нас осталось семеро живых среди множества мертвых тел. Один из нас тяжело ранен, он лежит на животе, неудобно перехватив автомат одной рукой, а вместо второй торчит перемотанная окровавленными тряпками культя. Остальные заняли позиции среди руин и зло отстреливаются короткими скупыми очередями. Откуда-то я знаю, что бой длится уже несколько часов, что мы в ловушке и у нас почти не осталось патронов.
Сейчас раннее-раннее утро, предрассветное небо обжигающе красное, словно пролитая кровь, а пески, наоборот, кажутся ледяными – ослепительно белыми, будто это не песчинки, а хрусталики снега. Но это не снег, а песок, потому что даже сейчас, на рассвете, от него идет сильный жар, да и воздух раскален и горяч, точно адская печь.
Мне невыносимо жарко. Видимо, терморегуляция скафандра нарушена – пострадала от взрыва, странно, что я-то уцелел, отделался легкой контузией, а Павел погиб, его разорвало на куски. И Барри погиб. И Марк. И… Стоп! Я же не знаю всех этих людей! Это не мои мысли, и этот человек – не я!
– Я попробую пригнать его, прикрой меня! – рычит мне тот парень, который дал автомат.
Он бежит, пригнувшись, вперед, к стоящему среди песков лайдеру, а навстречу ему хищно свистят пули и лезут какие-то люди в таких же легких скафандрах и с такими же автоматами, как наши. Я откуда-то знаю – это враги, и им тоже крайне необходимо добраться до лайдера. И я стреляю и не свожу глаз с парня, который все ближе к непонятной мне, но, чувствую, жизненно важной для всех для нас цели. Но он не добегает до лайдера каких-то двух шагов, когда пули отбрасывают его назад. Он опрокидывается навзничь, нелепо разинув рот, и тогда я кричу соседу, который стреляет рядом со мной:
– Прикрой меня, я пригоню его!
– Нет, Григ! – хрипит тот в ответ и поворачивает ко мне почерневшее от усталости лицо. – Ты единственный маоли среди нас. Если тебя пристрелят, нам конец. Пойду я!
Он хватает меня за плечо, пытаясь остановить, и я чувствую, как во мне поднимается холодная злая ярость.
– Я маоли, и я все еще твой командир!
Он сникает и отводит глаза.
– Так точно, сэр.
А я ободряюще хлопаю его по спине: «Не боись, прорвемся!» – и бегу по песку туда, где, припав на одно крыло, словно раненая птица, застыл такой знакомый и родной лайдер…
…Нашатырь. Какая же это мерзкая штука. Да уберите вы его от меня, в конце концов! Я дергаюсь, пытаясь вырваться из чьих-то цепких рук. Отпустите меня, придурки, мне же надо добежать до лайдера, иначе…
– Спокойно, Брайан, спокойно… Да держите вы его крепче, мать вашу…
– Ага, его удержишь…
– Нужна еще инъекция…
– Нет! Больше нельзя, может не выдержать сердце…
– Брайан, успокойтесь, откройте глаза…
Чьи это голоса? Один из них вроде бы знакомый, но сейчас абсолютно неуместный. Но мне некогда разбираться. Сейчас главное – добраться до лайдера. И я бегу по белому, как снег, песку, вокруг свистят пули – свои и чужие, а сверху на меня падает кроваво-красное небо…
* * *
Открываю глаза и вяло осматриваюсь по сторонам. Я в реанимационном «катафалке» – сложном, напичканном электроникой сооружении, очень отдаленно напоминающем кровать. Чувствую себя абсолютно разбитым, ноет каждая клеточка, каждый нерв. Мускулы затекли, а голова просто взрывается от боли.
– Очнулись? – Это главврач Карл Рабиш. Его лицо и голос спокойны, и только между бровей пролегли тревожные складочки морщин.
– Что со мной было, док?
– Приступ. Возможно, под влиянием чипа ваша мозговая активность вдруг возросла в несколько раз, а потом резко подскочило сердцебиение, и оно все росло, но тут датчики стали один за другим выходить из строя. Вы сорвали с себя ремни, вывалились из кресла на пол и закричали. Вас стала бить такая судорога, что я испугался, как бы вы не разбили себе голову об пол. Я позвал дежурную бригаду врачей и санитаров. Мы пытались успокоить вас, сделать инъекцию, но вы вырывались и силились куда-то бежать.
– Я бежал к лайдеру, док. Почему-то мне было очень важно добежать до него.
– У вас была галлюцинация?
– Похоже на то. Я словно очутился в теле другого человека, то есть, возможно, и не совсем человека… Док, а вы не знаете, кто такие маоли?
– Маоли? – Рабиш задумывается, вспоминая. – Я не очень-то увлекаюсь политикой, но вроде что-то такое про них слыхал. Вроде это малочисленный подвид людей, населяющий одну из наших дальних колоний. Их планета находится, вернее, находилась где-то в созвездии Плеяд…
– Плеяды не совсем созвездие, док, – поправляю я. – Строго говоря, это звездное скопление в созвездии Тельца.
– Ага… Ну вам виднее. А я в звездной картографии полный профан.
– Понятно, док. Извините, что перебил. А как называлась их планета, помните?
– М-м-м… вроде Лагута или что-то в этом роде.
– И что там произошло?
– Что-то такое глобальное: то ли техногенная катастрофа, то ли военный конфликт, но их планета погибла, а беженцы маоли одно время жили на Земле-3, причем чуть ли не в Мегаполисе. Но это все было очень давно, лет двадцать назад, а может, и больше… Вам лучше посмотреть в информатории.
– Для этого нужна визор-связь, – возражаю я.
У меня в палате, конечно, имеется экран визора, но он, так сказать, односторонний, я могу только смотреть по нему трансляцию визорвещательных каналов. А чтобы самому выйти в общегалактическую компьютерную сеть, нужен визор-фон, то есть соответствующее подключение и сенсорная панель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70