Выброшенная вперед и чуть в сторону правая нога японца не оставляла сомнения: Трейси столкнулся с каратэкойвысочайшего класса. Он чуть сместил корпус и голову в сторону, благополучно уйдя с линии смертельного удара, и коротким резким движением левого кулака нанес мощнейший удар в область ахиллесова сухожилия ноги-молота Мицо, усилив в момент контакта силу удара за счет легкого поворота кисти.
При приземлении Мицо потерял равновесие и едва не вскрикнул от боли в ноге – Джинсоку в таких случаях требовал немедленно добивать противника, но атакующая серия Мицо еще не завершилась, а Трейси даже не успел занять оборонительную стойку. Поэтому о контратаке, не говоря уже об активном нападении, пока не могло быть и речи. Японец быстро оправился от удара и, не давая Трейси опомниться, снова бросился на него, осыпая ударами и отвлекая ложными блоками на уровне лица.
Парируя эти стремительные, как молния, удары, Трейси отступал назад. Уйдя в глубокую защиту, Трейси думал, что это второй серьезный поединок за два дня, причем на этот раз опасность была гораздо более серьезная, чем он предположил при первом взгляде на Мицо. Силы Трейси были уже на исходе: ему удалось немного поспать в больнице и на борту джонки, но этого отдыха телу было явно недостаточно. Двадцатичетырехчасовой перелет домой, если его совместить со сном, пойдет мне на пользу, подумал Трейси.
Три прямых удара японца пробили его защиту – все были направлены в поврежденное плечо и все достигли цели. От боли Трейси едва не потерял сознание. Усилием воли он взял себя в руки, но концентрация его уже была нарушена.
Блокировав очередной удар Мицо, он кулаком пробил японца в грудь, отбросив его чуть назад, давая тем самым себе секундную передышку. Срывалось дыхание, от пота майка прилипла к телу. На поясе у него были закреплены еще три миниатюрных приспособления отцовской конструкции, но сейчас, учитывая свое состояние, Трейси не решался пустить их в ход. Звенело в ушах, слегка кружилась голова – при мысли о еще одном взрыве спина покрылась мурашками.
Послышался какой-то посторонний звук, и Мицо прервал очередную атаку: громко гудел зуммер внутренней сигнализации. Японец стремительно перепрыгнул через искореженный диван и быстро двинулся к двери. Зачем? – мелькнула мысль, и в следующее мгновение Трейси понял, зачем. Сделав большой прыжок, он настиг Мицо на середине комнаты и сбил с ног.
Ударившись о ковер здоровым плечом, Трейси непроизвольно поморщился и, свернувшись в клубок, быстро перекатился в сторону. Коснувшись пола раненым плечом, он чуть не закричал от боли, прыжком поднялся на колени и, почувствовав новый приступ боли, бессильно опустился на спину.
Повернув голову, он увидел лежавший неподалеку «эрвейт»: вот что было целью Мицо. Японец издал резкий крик, и изогнутая для удара йоко, ступня левой ноги, рванулась к лицу Трейси.
Трейси снова перекатился в сторону, отметив с какой чудовищной силой нога японца ударила в пол, и, выгнув корпус, резко бросил тело вперед, нанеся Мицо правой рукой режущий удар в солнечное сплетение. Мицо сложился как перочинный нож, но продолжал наступать и, придя в ярость выполнил три стремительных кансетсу-ваза– одного из самых сложных и смертельных ударов, применяемых в японском каратэ для полного и окончательного уничтожения противника.
Будь у Трейси достаточное пространство для маневра или хотя бы силы, он без труда блокировал бы Мицо. Кансетсу-ваза– действительно страшный удар и чрезвычайно опасный. Но Джинсоку научил Трейси уходить от него. Правда, сейчас был не тот случай, чтобы воспользоваться наукой Джинсоку – первые два удара Трейси кое-как блокировал, а вот третий, завершающий, отразил лишь частично: на поврежденном плече его теперь уже не было живого места. Если Мицо действительно намеревался раздробить плечевой сустав Трейси, то от цели его отделяло совсем немного. В своем теперешнем физическом состоянии Трейси не мог противостоять такому противнику, боль горячей волной окатывала его с ног до головы.
Он продолжал перекатываться из стороны в сторону, стараясь выиграть время, но Мицо, опытный боец, не давал ему ни секунды передышки. Он перемещался синхронно с Трейси, осыпая его градом ударов, то и дело поражая корпус и одновременно нащупывая изъяны в защите, чтобы добить соперника последним ударом в плечо. Он понимал, что такой удар – ключ к победе и, следовательно, смерти Трейси.
Трейси ударился спиной обо что-то твердое, и силы покинули его – он сумел перекатиться в бок, почувствовал острую боль под ребрами, и в то же мгновение Мицо был уже над ним. Судя по стойке, он готовился вновь воспользоваться тем же оружием, которое уже принесло ему успех: кансетсу-ваза.
Трейси понимал, что время его истекает, от смерти его уже отделяли десятые доли секунды. Он лихорадочно сунул руку за спину, пытаясь нащупать предмет, о который только что ударился. Он чуть приподнялся, изогнувшись всем телом навстречу удару Мицо, и выдернул то, за что ухватилась рука. Предмет оказался невероятно тяжелым. Стиснув зубы, он выставил его перед собой и, сокращая расстояние между собой и Мицо, между жизнью и смертью, рванулся из последних сил вверх, уже не в силах вынести блеск в глазах японца.
Сбалансировав предмет, Трейси нанес вертикальный удар, вложив в него остатки энергии, направляя поток адреналина в руки, отчего организм его, лишившись последних жизненных сил, начал подавать отчаянные сигналы: это последнее усилие превратило Трейси в живой труп.
И предмет, и лицо Мицо слилось в одно размытое пятно. Японец уже превратился в оружие уничтожения, и ничто не могло помешать ему завершить последнюю смертельную атаку: расстояние между ним и Трейси было сокращено до минимума, и потому сложный удар в сочетании с его страшной силой должен был завершиться смертью Трейси, у него не было никакой возможности изменить ход событий. Даже если бы он хотел это сделать.
В момент атаки чувства обостряются до предела и принимают форму узкого направленного луча, неудержимо рвущегося к цели. В момент завершающего удара, когда противник ранен и цель атаки – его смерть, луч этот становится еще тоньше.
Мицо даже не видел приближавшегося к нему предмета, а когда заметил, было уже поздно. Выражение лица его изменилось, в глазах Мицо уже не было злобной радости воина, предвкушающего триумф победы над врагом – изумление и нежелание поверить в происходящее, вот что сейчас можно было прочесть на лице японца.
В руках Трейси был длинный бронзовый штырь – язык приколоченного к стене дракона. Острый, как вязальная спица, он пронзил грудь Мицо в области сердца.
Он судорожно дернулся, пытаясь соскользнуть с этого обжигающего внутренности стержня, но тот лишь еще глубже вошел в грудь. Мицо уже ничего не мог сделать. А Трейси поднял обхватившие бронзовый язык руки еще выше, обливаясь потом, он вдавливал его в тело врага. Наконец заостренный конец пронзил Мицо насквозь, японец издал страшный крик, тело его несколько раз дернулось. В самый последний момент смертоносное жало попало на сломанное во время одной из атак ребро и чуть отклонилось в сторону, чудом миновав сердце. Однако острый бронзовый штырь пробил легкое, и теперь пол вокруг Мицо был весь залит кровью.
Увидев, что Мицо вот-вот захлебнется собственной кровью, Трейси ослабил давление на язык дракона. Бронзовый прут слишком глубоко вошел в тело японца, его изогнутый конец имел глубокие насечки, делающие его похожим на колючую проволоку – вряд ли Мицо сумеет освободиться от него, подумал Трейси.
Мицо лежал на спине, среди руин своего еще совсем недавно прекрасного особняка. Дыхание его было хриплым, при каждом вдохе он кашлял кровью. Лицо посерело, но глаза по-прежнему оставались ясными и незамутненными.
Он что-то хотел сказать, и Трейси нагнулся к нему, приподняв одной рукой голову, чтобы японцу было легче дышать.
– Дракон... – это был предсмертный хрип, и Трейси решил, что Мицо говорит об убившем его предмете.
Он закашлялся и повторил:
– Дракон... Маленький Дракон... – Он зашелся в кашле и Трейси понял, что жить Мицо осталось считанные мгновения. Японец вдруг успокоился и пристально посмотрел на него. – Отведи ее, отведи ее...
Тело его дернулось, изо рта потекла тонкая струйка крови. Мицо тоже понимал, что времени ему осталось совсем немного.
– Отведи ее... К Золотому Дракону.
– К фен шуй? Но зачем?
Глаза Мицо закрывались, лицо стало белым как мел. Кровь, а вместе с ней и жизнь, стремительно покидали его тело через широкую рану в груди. Он попытался сделать вдох, но сил на это уже не было. Мицо в последний раз шевельнул губами:
– Ее отец... – на выходе прошептал он, – он очень... ее любит. Верни ее... отцу.
Трейси отвел взгляд от мертвого японца – в противоположном конце комнаты, не замечая ни его, ли мертвого Мицо, молодая женщина закрыла руками лицо и продолжала монотонно раскачиваться взад-вперед. Подобной усталости Трейси еще не испытывал, но информация, которую ему дал Мицо, подействовала как анаболик.
Он с трудом поднялся, ноги словно налились свинцом, и тяжело ступая, пошел по обломкам мебели и кускам кирпичей, которыми была завалена комната. На пике Виктории снова было тихо. Трейси подошел к Маленькому Дракону. Он осторожно вывел ее из дома в сад, где как безумные стрекотали цикады, и их нежно обволокла безлунная теплая гонконгская ночь.
* * *
Ким заперся в крохотном номере одного из далласких отелей и ждал. Сидя на неубранной постели и прислонившись спиной к стене с выцветшими обоями. Прямо перед ним валялась замусоленная вчерашняя газета. Ким тупо смотрел перед собой.
Где-то за закрытой дверью номера его поджидает смерть, Ким знал это наверняка. Свернулась клубком и ждет. Что ж, он тоже подождет, торопиться ему некуда.
Единственное окно находилось справа. А сам Ким находился на седьмом этаже – если бы он высунулся из этого окна и повернул голову влево, он бы увидел поросший травой склон холма, где в трагические дни 1963 года был убит президент Джон Фицджеральд Кеннеди.
Ким не испытывал ни малейшего сожаления, думая о том дне – хотя был тогда уже достаточно взрослый, как, впрочем, не испытывал сожаления ни по какому иному поводу: это чувство просто было ему неведомо. Феномен Кеннеди, сумевшего покорить всю Америку – по его мнению, совершенно необъяснимый феномен, – Кима никогда не интересовал.
Его уговорили ввести американские войска в Юго-Восточную Азию, чтобы помочь Южному Вьетнаму – режиму, обреченному изначально. Он оказался настолько безответственным, что купился на дезинформацию Советов относительно невероятного стратегического значения Вьетнама, не удосужившись даже прочитать историю страны и не проанализировав, насколько бесплодным окажется военное вторжение на территорию с таким рельефом, климатом и природой.
И, конечно же, он несет ответственность за покушение на братьев Нго. Этого Ким ему никогда не смог бы простить.
Но призрак Джона Фицджеральда Кеннеди меньше всего беспокоил сейчас Кима. Может, призрак и бродил по этим коридорам три дня назад, когда Ким въехал в отель и провел обычный осмотр здания: запасные выходы, пожарные лестницы, уязвимые места, возможные точки проникновения противника – одним словом, проделал рутинную работу по обеспечению собственной безопасности.
А потом у Кима возникло множество проблем, которые приходилось решать на ходу, и потому призрак бывшего президента мог слоняться, где ему заблагорассудится, Киму не было до него никакого дела.
Все началось в тот вечер, когда Атертона Готтшалка выдвинули кандидатом в президенты. Как было приказано, Ким отправился в Даллас, раздобыл спецпропуск, дающий право проходить на съезд – все ради того, чтобы передать Готтшалку послание Совета.
Так далеко Ким еще не заходил.
После триумфальной речи кандидата начался форменный бедлам, и Ким отлично понимал, что лучшего момента не придумать.
Он так и поступил: слившись с ликующей толпой, демонстрируя на каждом шагу охранникам из полицейского управления Далласа свой пропуск, он почти добрался до Готтшалка.
Он на мгновение остановился, толпа подхватила его и потащила вперед.
Он слегка пригнулся и, пробираясь сквозь лес аплодирующих рук, шагнул вперед. И поначалу он не видел ничего подозрительного, как вдруг спиной, затылком он почувствовал что-то неладное.
Толпа постепенно выходила из-под контроля и начинала бесноваться: сказывалась неделя томительных предвыборных дебатов, невыносимо скучных словопрений и занудливых телерепортажей. Поэтому сейчас избиратели решили немного расслабиться и устроить себе праздник.
Кандидат пожимал тянущиеся к нему со всех сторон руки, как павлин, распускал хвост перед телевизионщиками.
Ким, прищурившись, смотрел на Готтшалка, но он его сейчас не интересовал, внимание Кима было приковано к окружающим его личностям:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115