– Потом их избыточным сахаром мы подкрепим наш вермут. Семьдесят процентов нераздавленного гевюрцтраминера выдержим в течение двух с половиной недель под углекислотным давлением в новых герметичных чанах, после чего сольем сок на дображивание и к концу ноября получим премьер. Мацерацию оставшейся части гевюрцтраминера, мне кажется, делать нет необходимости. Осветлять же я предполагаю глиной…
Весь этот разговор был малоинтересен молодой вдове. Иногда она смотрела на говоривших, нисколько не прислушиваясь к их словам, затем отворачивалась.
– Если вы хотите отдохнуть, – наклонился к ней Нижегородский, – то внизу есть очень уютная комната с мягкой кроватью и свежими простынями.
– Благодарю вас, но мы остановились в гостинице. – Она мельком взглянула на Вадима и тут же отвернулась. – Дед, ты не забыл, что должна позвонить тетя Хельде? Нам пора возвращаться.
Фон Летцендорф вынул из кармана часы.
– Да-да, нам пора, господа. Продолжим завтра в Роршвире.
…Ранним утром десятого октября Нижегородский вернулся в Берлин.
– Я не слышу грома труб и восторженных возгласов многотысячной толпы, – входя в прихожую, заявил он вместо приветствия. – Если сенат отказал мне в триумфе, то хотя бы на овацию эти старые ворчуны могли не поскупиться?
– Надо полагать, ты стал уже великим виноделом? – отвечал заспанный Каратаев. – Между прочим, осенью девятнадцатого года ваш Эльзас вместе с Лотарингией будет возвращен французам. Вы вообще-то в курсе, месье Пикарт?
– В курсе, мать писала, – беззаботно ответил Вадим.
В это время, напугав экономку, в двери стал протискиваться человек с большой плетеной корзиной.
– Это вам, фрау Парсеваль, с Августом на двоих, – сказал Нижегородский. – Подвяленный на циновках мускат. Только сахар, солнце и аромат цветочной долины. Долго не пролежит, так что можете угостить родственников.
За завтраком Вадим попросил Каратаева поискать в своих биографических архивах данные на баронессу Винифред фон Вирт. Час спустя Савва позвал его к себе.
– Понимаешь, старик, персонально на твою пассию ничего нет, а вот о некоем бароне фон Вирте, единственный сын которого действительно был убит на учениях под Фрейбургом в 1910 году, имеется весьма обстоятельная биографическая справка. В ней, кстати, пара слов сказана и о его невестке.
– А что там произошло на учениях?
– Что произошло? Один остолоп засунул в пушку вместо холостого заряда боевой. От двадцатипятилетнего оберлейтенанта Вильгельма фон Вирта остались только покореженный шлем и половина лошади.
– Надо же… А что за пара слов? Это про нее?
Каратаев стал прокручивать текст на мониторе в поисках нужного места.
– Да, вот. Читаю: «…меньше чем через два года после смерти сына трагически погибает и вдова Вильгельма, которую старый и к тому времени совсем одинокий Пауль фон Вирт полюбил, как собственную дочь…»
До Каратаева только сейчас дошел смысл прочитанного. Он растерянно замолчал и медленно повернулся к Нижегородскому.
– Черт. Меньше чем через два года, Вадим.
Нижегородский потер пальцами виски, пытаясь что-то сообразить.
– Когда точно погиб ее муж?
– Та-а-к… Вот, 21 декабря 1910 года. Это были учения XIV армейского корпуса. Присутствовал император… Погоди-ка.
Каратаев вдруг принялся быстро стучать пальцами по изображению клавиатуры.
– Ведь что-то такое было и в биографии нашего барона. Так… вот… ага, смотри: смерть жены в 1908 году, нелепая гибель дочери старшего сына в 1912-м, а также финансовые неурядицы, связанные с неудачным размещением денег, неблагоприятно отразились на его здоровье, и в начале 1913 года фон Летцендорф оставляет свою парламентскую деятельность и уезжает в Померанию. Только события лета 1914-го…
– Да остановись ты! – прервал его Нижегородский. – Давай запускай поисковую программу по всем газетам. Нужно найти сообщение о несчастном случае с некой фон Вирт. Их наверняка десятки в разных местах.
– Это займет время, ведь девяносто процентов газет здесь в необработанном виде. Просто сканированные изображения, часто скверного качества.
– Ты запускай, а там посмотрим. В первую очередь с сегодняшнего числа по декабрь. – Нижегородский быстро зашагал по комнате. – Давай, Савва, давай! Надо выручать барона и его внучку. Вся надежда только на тебя.
Он некоторое время потолкался рядом, потом вышел в гостиную и принялся расхаживать там.
– Есть! – раздалось наконец из комнаты Каратаева. – Как там ее полное имя?
– Вини… нет, погоди, Винифред… Христа…
Каратаев создал для Вадима второй голографический монитор.
– Точно! Смотри, это «Берлинер иллюстрирен», «Трагедия на мосту Михаэля»… вот: «10 октября в 9:30 утра в самом центре моста Михаэльбрюк столкнулись два автомобиля, один из которых, сломав ограждение, упал в Шпрее. По словам очевидцев, автомобилем управляла молодая женщина. Ее безжизненное тело удалось поднять из воды лишь через сорок минут. Вскоре погибшая была опознана как баронесса Винифред Христа фон Вирт…»
– Десятого октября! – закричал Нижегородский. – Так это же сегодня! – Он посмотрел на часы. – Через час! Проверь по другим источникам дату и время. Черт побери, еще немного, и мы бы опоздали!
Три других источника подтвердили дату и более или менее совпали по времени, но вот в четвертом речь шла о девяти часах ровно. Окончательно выяснилось следующее. Легковой «Форд», за рулем которого находилась вдова лейтенанта фон Вирта, несся на большой скорости на юго-запад по Лихтенбергерштрассе и далее через мост в сторону церкви Святого Михаэля. Примерно в середине моста при обгоне пароконного экипажа машина столкнулась с ехавшим навстречу грузовиком.
Нижегородский бросился к телефону.
– Савва, беги на улицу, хватай первую попавшуюся машину и жми к мосту! Знаешь, где это? Я следом!
– Ты куда хочешь звонить? – спросил Каратаев, надевая пиджак.
– Барону!
– При чем тут барон? Что он сделает? Дай-ка трубку. – Савва отобрал у товарища слуховой рожок и принялся набирать номер. – Нужно звонить прямо в «Новую сторожку»… Алло! Фройляйн, полицейское управление на Унтер ден Линден, срочно! Алло, управление?.. Кто говорит? Дежурный?.. Срочно перекройте Михаэльбрюк, а также Лихтенбергерштрассе. Что?.. В направление моста движется легковой «Форд». За рулем, скорее всего, молодая женщина. Нужно немедленно задержать. Что?.. Это машина Генерального штаба. Она только что угнана вместе с секретными документами. Кто говорит?.. – Савва на секунду замешкался. – Говорят из Генерального штаба, разумеется. Полковник Флейтер…штейн. Да! Вам все понятно? Что?.. Оружие не применять ни в коем случае! – Он повесил трубку. – А теперь бежим, посмотрим, что из всего этого выйдет.
Когда в четверть десятого компаньоны добрались к месту событий, мост был уже перекрыт, вследствие чего с обеих его сторон образовались пробки. Полиция сработала оперативно.
– Что случилось? – спросил Нижегородский пожилого вахмистра. – Авария?
– Никакой аварии нет, – ответил унтер-офицер.
– А мы можем пройти на ту сторону?
– Нет.
Компаньоны прошли вдоль набережной и остановились.
– Мда-а, – произнес Нижегородский, – все это, конечно, хорошо, но… А может, минут через десять снова позвонить в «сторожку» и сказать, что мы пошутили? А то фрау Винифред…
– Смотри-смотри, – перебил его Каратаев, – похоже, они хотят снять оцепление. Вероятно, полицейские уже созвонились с военными и во всем разобрались. Пошли отсюда.
Как раз в это время по соседнему мосту на левый берег Шпрее промчался легковой «Форд». Увидав впереди затор, Винифред свернула вбок и поехала другой дорогой. Она не знала, что только что должна была истечь последняя секунда ее жизни.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СОРАТНИКИ
В декабре, прожив в Берлине ровно год, компаньоны перебрались в Мюнхен.
Разговоры о переезде Каратаев завел еще осенью. Он упирал на то, что на юге теплее зима и здоровее климат. Говорил, что Берлин ему надоел, что в Баварии намечается интенсивное развитие автомобилестроения, в которое можно выгодно вложить свои капиталы, хотя так и не смог толком объяснить, зачем для этого нужно непременно жить поблизости.
– Знаешь ли ты, например, что только Бавария, Вюртемберг и Баден согласно имперской конституции имеют право на собственное налогообложение производимого на их территориях вина и пива? – приводил он и такие доводы.
Предостережения Нижегородского о скорой войне и экономической разрухе он отметал: времени еще предостаточно и нужно использовать его для закрепления своих позиций именно на юге Баварии. В конце концов он грозился уехать туда один.
Прошедший год принес им обоим более десяти миллионов марок. Продолжая снимать скромную, даже по меркам удачливого коммерсанта средней руки квартиру, они незаметно вошли в тысячу самых состоятельных людей Германии. Разумеется, до таких магнатов, как Круппы, им было еще ой как далеко, однако позволить себе по персональному замку они вполне бы уже могли. При всем при том, в отличие от Нижегородского, Каратаев вовсе не собирался становиться промышленником, обзаводиться заводами, рудниками и виноградниками. Его устраивал их имидж крупных акционеров, удачно вкладывающих свои деньги во все передовое и перспективное.
Основную часть капитала – Вадим называл ее «стратегическим резервом верховного командования» – они держали в акциях компаний, дающих небольшие, но стабильные дивиденды. Металлургический концерн «АО Геш», Лотарингско-Люксембургский чугунный синдикат, горнометаллургические предприятия Верхней Силезии, угольные шахты Саара и Лотарингии. При этом они не стремились овладеть контрольными пакетами и скромно довольствовались тремя-пятью процентами (а чаще и того меньше) акционерного капитала. В числе компаний, акционерами которых стали Флейтер и Пикарт, были и росшие как на дрожжах в тот год «Бадише анилин унд содафабрик» в Людвигсхафене, «Хехстер фарбверке» в Хехстере, «Баер» в Леверкузене, берлинская «АГФА» и несколько других, некоторые из которых уже стали или как раз становились частью химической промышленной корпорации «ИГ Фарбениндустри». Не обошли компаньоны вниманием и электротехническую промышленность империи. В акции «АЭГ» и «Сименс» они обратили около четверти своих денег. При этом порою не удавалось избегать споров и разногласий.
– «АЭГ» и «Сименс» – непотопляемые дредноуты германской экономики, – доказывал Нижегородский. – Им не страшна даже надвигающаяся война. А вот Круппа с его пушками и линкорами Версаль подрубит под корень. Не забывай, Савва.
– Ты преподносишь мне известные исторические факты, словно сам дошел до них путем умозаключений и анализа, – оппонировал ему Каратаев. – При чем здесь Версаль, до которого еще почти восемь лет? Пока оружие в цене, мы должны вкладывать и в него. А вообще-то, чтоб ты знал, Круппа сделали вовсе не «Толстые Берты» и эсминцы. Бесшовное железнодорожное колесо, вот что создало это имя и настоящий капитал!
– Вот именно, – парировал Вадим. – Люди входят в историю, изобретая бесшовное колесо, дефосфоризацию чугуна, получение синтетического аммиака, а мы… Только шелестим бумажками.
С приходом поздней осени неуемная натура Нижегородского опять не могла найти себе места. В Эльзасе наступило затишье. Отбродившее в чанах вино давно разлили по бочкам и закатили в подвалы на дображивание, лозы подрезали, и всякая деятельность в деревнях замерла. Конечно, и в эту пору у Пьера и Конрада было много забот по сохранению урожая, но кипучей деятельности их оберуправляющего при этом не требовалось.
– Опять ты за свое! – выходил из себя Каратаев. – Да пойми, Нижегородский, что сейчас не время заниматься прожектерством. Все придумают и без тебя. Наша задача в другом. Ладно, покупай акции «Сименс и Штуккерт», но не бери больше «Сименс и Гальске»: в дивизионе слабых токов нас ожидает стагнация.
Кое-что вложили они и за пределами рейха. Им шли дивиденды с румынских нефтяных месторождений в Плоешти, бокситных во французском Провансе, железорудных в Швеции, медных в Чили.
Процентов тридцать, так называемые оперативно-тактические бабки быстрого реагирования, находились в постоянном движении. Как раз они и приносили основной навар на «рискованных» операциях. Чтобы как-то завуалировать их «удачу», Каратаев постоянно настаивал на совершении заведомо проигрышных сделок. Раз пять открыто теряя тысяч по двадцать-пятьдесят, они по-тихому, часто через подставную фирму, срывали где-нибудь полмиллиона.
– Главное для нас, – не уставал твердить Савва, – по-прежнему оставаться в тени. Пускай все здесь идет своим чередом, как будто нас нет. Хотя я уже начинаю замечать некоторую деформацию в нынешних биржевых сводках относительно моих архивных данных. Пока только доли процента, но все равно – это тревожный симптом.
Каратаев не забывал подчеркивать исключительность своего права на владение и анализ собранной им информации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Весь этот разговор был малоинтересен молодой вдове. Иногда она смотрела на говоривших, нисколько не прислушиваясь к их словам, затем отворачивалась.
– Если вы хотите отдохнуть, – наклонился к ней Нижегородский, – то внизу есть очень уютная комната с мягкой кроватью и свежими простынями.
– Благодарю вас, но мы остановились в гостинице. – Она мельком взглянула на Вадима и тут же отвернулась. – Дед, ты не забыл, что должна позвонить тетя Хельде? Нам пора возвращаться.
Фон Летцендорф вынул из кармана часы.
– Да-да, нам пора, господа. Продолжим завтра в Роршвире.
…Ранним утром десятого октября Нижегородский вернулся в Берлин.
– Я не слышу грома труб и восторженных возгласов многотысячной толпы, – входя в прихожую, заявил он вместо приветствия. – Если сенат отказал мне в триумфе, то хотя бы на овацию эти старые ворчуны могли не поскупиться?
– Надо полагать, ты стал уже великим виноделом? – отвечал заспанный Каратаев. – Между прочим, осенью девятнадцатого года ваш Эльзас вместе с Лотарингией будет возвращен французам. Вы вообще-то в курсе, месье Пикарт?
– В курсе, мать писала, – беззаботно ответил Вадим.
В это время, напугав экономку, в двери стал протискиваться человек с большой плетеной корзиной.
– Это вам, фрау Парсеваль, с Августом на двоих, – сказал Нижегородский. – Подвяленный на циновках мускат. Только сахар, солнце и аромат цветочной долины. Долго не пролежит, так что можете угостить родственников.
За завтраком Вадим попросил Каратаева поискать в своих биографических архивах данные на баронессу Винифред фон Вирт. Час спустя Савва позвал его к себе.
– Понимаешь, старик, персонально на твою пассию ничего нет, а вот о некоем бароне фон Вирте, единственный сын которого действительно был убит на учениях под Фрейбургом в 1910 году, имеется весьма обстоятельная биографическая справка. В ней, кстати, пара слов сказана и о его невестке.
– А что там произошло на учениях?
– Что произошло? Один остолоп засунул в пушку вместо холостого заряда боевой. От двадцатипятилетнего оберлейтенанта Вильгельма фон Вирта остались только покореженный шлем и половина лошади.
– Надо же… А что за пара слов? Это про нее?
Каратаев стал прокручивать текст на мониторе в поисках нужного места.
– Да, вот. Читаю: «…меньше чем через два года после смерти сына трагически погибает и вдова Вильгельма, которую старый и к тому времени совсем одинокий Пауль фон Вирт полюбил, как собственную дочь…»
До Каратаева только сейчас дошел смысл прочитанного. Он растерянно замолчал и медленно повернулся к Нижегородскому.
– Черт. Меньше чем через два года, Вадим.
Нижегородский потер пальцами виски, пытаясь что-то сообразить.
– Когда точно погиб ее муж?
– Та-а-к… Вот, 21 декабря 1910 года. Это были учения XIV армейского корпуса. Присутствовал император… Погоди-ка.
Каратаев вдруг принялся быстро стучать пальцами по изображению клавиатуры.
– Ведь что-то такое было и в биографии нашего барона. Так… вот… ага, смотри: смерть жены в 1908 году, нелепая гибель дочери старшего сына в 1912-м, а также финансовые неурядицы, связанные с неудачным размещением денег, неблагоприятно отразились на его здоровье, и в начале 1913 года фон Летцендорф оставляет свою парламентскую деятельность и уезжает в Померанию. Только события лета 1914-го…
– Да остановись ты! – прервал его Нижегородский. – Давай запускай поисковую программу по всем газетам. Нужно найти сообщение о несчастном случае с некой фон Вирт. Их наверняка десятки в разных местах.
– Это займет время, ведь девяносто процентов газет здесь в необработанном виде. Просто сканированные изображения, часто скверного качества.
– Ты запускай, а там посмотрим. В первую очередь с сегодняшнего числа по декабрь. – Нижегородский быстро зашагал по комнате. – Давай, Савва, давай! Надо выручать барона и его внучку. Вся надежда только на тебя.
Он некоторое время потолкался рядом, потом вышел в гостиную и принялся расхаживать там.
– Есть! – раздалось наконец из комнаты Каратаева. – Как там ее полное имя?
– Вини… нет, погоди, Винифред… Христа…
Каратаев создал для Вадима второй голографический монитор.
– Точно! Смотри, это «Берлинер иллюстрирен», «Трагедия на мосту Михаэля»… вот: «10 октября в 9:30 утра в самом центре моста Михаэльбрюк столкнулись два автомобиля, один из которых, сломав ограждение, упал в Шпрее. По словам очевидцев, автомобилем управляла молодая женщина. Ее безжизненное тело удалось поднять из воды лишь через сорок минут. Вскоре погибшая была опознана как баронесса Винифред Христа фон Вирт…»
– Десятого октября! – закричал Нижегородский. – Так это же сегодня! – Он посмотрел на часы. – Через час! Проверь по другим источникам дату и время. Черт побери, еще немного, и мы бы опоздали!
Три других источника подтвердили дату и более или менее совпали по времени, но вот в четвертом речь шла о девяти часах ровно. Окончательно выяснилось следующее. Легковой «Форд», за рулем которого находилась вдова лейтенанта фон Вирта, несся на большой скорости на юго-запад по Лихтенбергерштрассе и далее через мост в сторону церкви Святого Михаэля. Примерно в середине моста при обгоне пароконного экипажа машина столкнулась с ехавшим навстречу грузовиком.
Нижегородский бросился к телефону.
– Савва, беги на улицу, хватай первую попавшуюся машину и жми к мосту! Знаешь, где это? Я следом!
– Ты куда хочешь звонить? – спросил Каратаев, надевая пиджак.
– Барону!
– При чем тут барон? Что он сделает? Дай-ка трубку. – Савва отобрал у товарища слуховой рожок и принялся набирать номер. – Нужно звонить прямо в «Новую сторожку»… Алло! Фройляйн, полицейское управление на Унтер ден Линден, срочно! Алло, управление?.. Кто говорит? Дежурный?.. Срочно перекройте Михаэльбрюк, а также Лихтенбергерштрассе. Что?.. В направление моста движется легковой «Форд». За рулем, скорее всего, молодая женщина. Нужно немедленно задержать. Что?.. Это машина Генерального штаба. Она только что угнана вместе с секретными документами. Кто говорит?.. – Савва на секунду замешкался. – Говорят из Генерального штаба, разумеется. Полковник Флейтер…штейн. Да! Вам все понятно? Что?.. Оружие не применять ни в коем случае! – Он повесил трубку. – А теперь бежим, посмотрим, что из всего этого выйдет.
Когда в четверть десятого компаньоны добрались к месту событий, мост был уже перекрыт, вследствие чего с обеих его сторон образовались пробки. Полиция сработала оперативно.
– Что случилось? – спросил Нижегородский пожилого вахмистра. – Авария?
– Никакой аварии нет, – ответил унтер-офицер.
– А мы можем пройти на ту сторону?
– Нет.
Компаньоны прошли вдоль набережной и остановились.
– Мда-а, – произнес Нижегородский, – все это, конечно, хорошо, но… А может, минут через десять снова позвонить в «сторожку» и сказать, что мы пошутили? А то фрау Винифред…
– Смотри-смотри, – перебил его Каратаев, – похоже, они хотят снять оцепление. Вероятно, полицейские уже созвонились с военными и во всем разобрались. Пошли отсюда.
Как раз в это время по соседнему мосту на левый берег Шпрее промчался легковой «Форд». Увидав впереди затор, Винифред свернула вбок и поехала другой дорогой. Она не знала, что только что должна была истечь последняя секунда ее жизни.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СОРАТНИКИ
В декабре, прожив в Берлине ровно год, компаньоны перебрались в Мюнхен.
Разговоры о переезде Каратаев завел еще осенью. Он упирал на то, что на юге теплее зима и здоровее климат. Говорил, что Берлин ему надоел, что в Баварии намечается интенсивное развитие автомобилестроения, в которое можно выгодно вложить свои капиталы, хотя так и не смог толком объяснить, зачем для этого нужно непременно жить поблизости.
– Знаешь ли ты, например, что только Бавария, Вюртемберг и Баден согласно имперской конституции имеют право на собственное налогообложение производимого на их территориях вина и пива? – приводил он и такие доводы.
Предостережения Нижегородского о скорой войне и экономической разрухе он отметал: времени еще предостаточно и нужно использовать его для закрепления своих позиций именно на юге Баварии. В конце концов он грозился уехать туда один.
Прошедший год принес им обоим более десяти миллионов марок. Продолжая снимать скромную, даже по меркам удачливого коммерсанта средней руки квартиру, они незаметно вошли в тысячу самых состоятельных людей Германии. Разумеется, до таких магнатов, как Круппы, им было еще ой как далеко, однако позволить себе по персональному замку они вполне бы уже могли. При всем при том, в отличие от Нижегородского, Каратаев вовсе не собирался становиться промышленником, обзаводиться заводами, рудниками и виноградниками. Его устраивал их имидж крупных акционеров, удачно вкладывающих свои деньги во все передовое и перспективное.
Основную часть капитала – Вадим называл ее «стратегическим резервом верховного командования» – они держали в акциях компаний, дающих небольшие, но стабильные дивиденды. Металлургический концерн «АО Геш», Лотарингско-Люксембургский чугунный синдикат, горнометаллургические предприятия Верхней Силезии, угольные шахты Саара и Лотарингии. При этом они не стремились овладеть контрольными пакетами и скромно довольствовались тремя-пятью процентами (а чаще и того меньше) акционерного капитала. В числе компаний, акционерами которых стали Флейтер и Пикарт, были и росшие как на дрожжах в тот год «Бадише анилин унд содафабрик» в Людвигсхафене, «Хехстер фарбверке» в Хехстере, «Баер» в Леверкузене, берлинская «АГФА» и несколько других, некоторые из которых уже стали или как раз становились частью химической промышленной корпорации «ИГ Фарбениндустри». Не обошли компаньоны вниманием и электротехническую промышленность империи. В акции «АЭГ» и «Сименс» они обратили около четверти своих денег. При этом порою не удавалось избегать споров и разногласий.
– «АЭГ» и «Сименс» – непотопляемые дредноуты германской экономики, – доказывал Нижегородский. – Им не страшна даже надвигающаяся война. А вот Круппа с его пушками и линкорами Версаль подрубит под корень. Не забывай, Савва.
– Ты преподносишь мне известные исторические факты, словно сам дошел до них путем умозаключений и анализа, – оппонировал ему Каратаев. – При чем здесь Версаль, до которого еще почти восемь лет? Пока оружие в цене, мы должны вкладывать и в него. А вообще-то, чтоб ты знал, Круппа сделали вовсе не «Толстые Берты» и эсминцы. Бесшовное железнодорожное колесо, вот что создало это имя и настоящий капитал!
– Вот именно, – парировал Вадим. – Люди входят в историю, изобретая бесшовное колесо, дефосфоризацию чугуна, получение синтетического аммиака, а мы… Только шелестим бумажками.
С приходом поздней осени неуемная натура Нижегородского опять не могла найти себе места. В Эльзасе наступило затишье. Отбродившее в чанах вино давно разлили по бочкам и закатили в подвалы на дображивание, лозы подрезали, и всякая деятельность в деревнях замерла. Конечно, и в эту пору у Пьера и Конрада было много забот по сохранению урожая, но кипучей деятельности их оберуправляющего при этом не требовалось.
– Опять ты за свое! – выходил из себя Каратаев. – Да пойми, Нижегородский, что сейчас не время заниматься прожектерством. Все придумают и без тебя. Наша задача в другом. Ладно, покупай акции «Сименс и Штуккерт», но не бери больше «Сименс и Гальске»: в дивизионе слабых токов нас ожидает стагнация.
Кое-что вложили они и за пределами рейха. Им шли дивиденды с румынских нефтяных месторождений в Плоешти, бокситных во французском Провансе, железорудных в Швеции, медных в Чили.
Процентов тридцать, так называемые оперативно-тактические бабки быстрого реагирования, находились в постоянном движении. Как раз они и приносили основной навар на «рискованных» операциях. Чтобы как-то завуалировать их «удачу», Каратаев постоянно настаивал на совершении заведомо проигрышных сделок. Раз пять открыто теряя тысяч по двадцать-пятьдесят, они по-тихому, часто через подставную фирму, срывали где-нибудь полмиллиона.
– Главное для нас, – не уставал твердить Савва, – по-прежнему оставаться в тени. Пускай все здесь идет своим чередом, как будто нас нет. Хотя я уже начинаю замечать некоторую деформацию в нынешних биржевых сводках относительно моих архивных данных. Пока только доли процента, но все равно – это тревожный симптом.
Каратаев не забывал подчеркивать исключительность своего права на владение и анализ собранной им информации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75