Один щелкопер даже назвал тебя новым графом Калиостро!
– Да все случилось совершенно непреднамеренно, Викторыч, – стал оправдываться Нижегородский. – Ты выслушай сначала.
– Ну?
– Ну… В общем, сижу я нынче в «Галионе», играю в карты в одной презентабельной компании. Отдельный кабинет, круглый стол, нас семеро. Игра идет ни шатко ни валко, хотя публика состоятельная: английский банкир; французский винодел; какой-то рыжий швед – крупный книгоиздатель и чуть ли не родственник ихнего короля; трое немцев, один из которых отставной генерал барон фон Летцендорф; ну и твой покорный слуга. Банкир, виноторговец и наш барон в основном травят баланду на трех языках сразу, однако по-крупному не ставят. Тут хоть тресни, Савва, а только когда карты в руках держат для вида, игры не будет. И вот, кто-то из них сказал, что скоро едет в Америку. Кажется, француз собрался везти туда свои бочки. Англичанин возьми да и заведи разговор о «Титанике». Скоро, мол, отправляется в Штаты в свой первый рейс их новый пароход и наверняка сразу возьмет «Голубую ленту». Клянусь, Савва, я долго молчал. А он все не унимался, все расхваливал пароход, а когда начал петь про его уникальные переборки да про то, какой он, благодаря им, непотопляемый, я не выдержал. Взял, да и ляпнул: переборки эти ваши яйца выеденного не стоят, раз не доведены до какой-то там палубы. Ну, ты в курсе, о чем я. Погоди, схожу за куревом.
– Так вот, – продолжал он, вернувшись с сигарой во рту и мопсом на руках. – Англичанин полез в бутылку: «Свои слова надо аргументировать, молодой человек, а не бросать их безответственно, как скинутую карту. Пароходы „Уайт стар лайн“ – это престиж королевства, и всякий там чех, в стране которого нет даже приличного озера, уж не говоря об океане, должен сидеть и помалкивать в тряпочку, когда солидные люди говорят в его присутствии о кораблях». Как ты думаешь, мог я такое стерпеть?
– И что ты им дальше наплел?
– Сказал, что готов аргументировать свои слова. Тут встрял барон: это каким же образом? Деньгами, говорю. Ставлю на то, что в первом же рейсе всем станет ясно: хваленые переборки «Титаника» – фикция. «И сколько вы ставите?» – спрашивает банкир с ухмылочкой. Сто тысяч, отвечаю. Ну сам посуди, Саввыч, должен был я сбить с них спесь!
– Скажи, Нижегородский, – Каратаев протянул компаньону пепельницу, – какими суммами ты оперировал еще четыре месяца назад? Откуда такие замашки – чуть что, швыряться сотнями тысяч марок?
Нижегородский смутился, потупился и виновато посмотрел на Каратаева.
– Сто тысяч фунтов, Савва.
– Что?!
– Я же спорил с британцем. Вот и предложил со своей стороны сто тысяч английских фунтов стерлингов…
– Это же больше двух миллионов марок!
– Два миллиона сорок тысяч. Я сверился с курсом.
– Но у нас на счету чуть больше трех. На двоих!
– Я рассчитываю на твое участие…
Каратаев вскочил и выбежал в гостиную.
– Нет, ты меня в гроб вгонишь своими сюрпризами! – забегал он, размахивая руками. – Ты представляешь, какой шум поднимется? Одно дело десять раз угадать на ипподроме… Да газетчики тебя просто живьем съедят, когда все выплывет наружу! Сто тысяч фунтов! Уму непостижимо! Завелись деньги у идиота!
– Успокойся, большого шума не будет. Дослушай до конца.
* * *
– Я так понимаю, вы предлагаете пари? – спросил фон Летцендорф. – И ставите сто тысяч английских фунтов? Но на что конкретно?
– На катастрофу, которая разрешит наш спор о переборках, – стараясь быть спокойным, ответил Нижегородский.
– А еще конкретнее?
– Можно и еще конкретнее, – Вадим обвел взглядом всех присутствующих. – Я ставлю на то, что пароход утонет в первом же рейсе.
Повисла пауза. Об игре позабыли, француз даже положил на стол свои карты картинками вверх. Рот одного немца открылся, а на другого напал нервический кашель.
– Это, конечно же, шутка, господин Пикарт, – махнул рукой банкир. – Вы, верно, просто выпили лишнего.
– Как хотите, – Вадим снова углубился в изучение своих карт. – Только не говорите потом, что я не предлагал вам на деле доказать мою готовность ответить за свои слова.
– Да чушь собачья! Вы же не ненормальный, – снова влез барон. – А ну как мы сейчас примем вызов? Вы понимаете, что окажетесь в неприятном положении?
– Господа, – повысив тон до трагически-торжественного, произнес Нижегородский, – либо вы принимаете участие в пари, либо мы прекращаем этот разговор. В последнем случае мистер Холлоу, – он посмотрел на англичанина, – признает, что был не прав относительно переборок.
– Вот еще! – возмутился банкир. – Ничуть не бывало. Я отвечаю десять к одному и ставлю против ваших ста тысяч один миллион!
Нервический кашель усилился. Француз хотел что-то сказать, но окончательно позабыл немецкий язык. Только швед сидел невозмутимо, поглядывая то на одного, то на другого. Возможно, до него еще не дошло, о каких деньгах идет речь.
– Насколько я понял, остальные тоже могут присоединиться? – спросил барон.
– Сколько угодно, – как можно более дружелюбно подтвердил возмутитель спокойствия. – Потом разделите свой выигрыш пропорционально риску каждого. Но у меня два условия.
– Ну коне-е-ечно, я так и ду-у-умал, – с изрядной долей сарказма протянул англичанин, коверкая слова. – Сейчас мы узнаем о таких условиях, которые сведут на нет все ваше первоначальное заявление.
– Отнюдь. – Нижегородский сложил свои карты и швырнул их на середину стола. – Первое: мы приглашаем нотариуса прямо сюда, составляем текст условия пари и выписываем долговые обязательства на предъявителя. Второе: условие пари и сам его факт остаются между нами. Присутствующие здесь семь человек и привлеченный к этому делу нотариус пообещают хранить тайну до окончательного разрешения спора и всех выплат по распискам. А еще лучше – не распространяться об этом никогда.
– Что ж, – подвел итог барон после некоторой паузы, – вполне разумно. Я тоже, пожалуй, поставлю пятьсот тысяч английских фунтов. Уж извините, господин Холлоу, случай редкий, грех не воспользоваться.
– Не хочу показаться нетактичным, господа, – заметил Вадим, – смею только напомнить, что речь у нас идет не о падении Луны на Землю, а всего лишь об отправке на дно английского парохода. А такое, увы, случается. Поэтому прошу отнестись к своим ставкам взвешенно, дабы в дальнейшем не возникло трудностей с выплатой. Лично у меня на днях сорвалась сделка по закупке русского дальневосточного меха, и я располагаю заявленной мною суммой наличными.
Француз, который постепенно вспомнил немецкий словарный минимум, а также швед, понявший наконец, что речь шла не о кронах или марках, а об английских фунтах, в каждом из которых двенадцать шиллингов или двести сорок пенсов (эквивалентных более чем семи граммам чистого золота), решили поставить по пятьдесят тысяч. Таким образом они без всякого риска рассчитывали получить по три тысячи сто двадцать пять фунтов стерлингов. Двое других немцев выразили желание оставаться сторонними наблюдателями и, если потребуется, подписаться под текстом пари в качестве свидетелей.
Барон на правах старшего вызвал звонком официанта и велел ему пригласить главного администратора.
– Слушаю вас, господа, – появился в дверях смотритель зала.
– Господин Вайстхор, – обратился барон к вошедшему и протянул листок бумаги. – У нас к вам огромная просьба: пошлите кого-нибудь из персонала по этому адресу. Это тут недалеко, нотариальная контора Бергмана. Пускай попросит от моего имени срочно приехать сюда опытного нотариуса, лучше самого Иосифа Бергмана. Разумеется, с гербовой бумагой и всем необходимым. Расходы на такси отнесите на мой счет.
– Короче говоря, Савва, пока мы составляли текст пари, прибыл сам еврей Бергман, к услугам которого здесь прибегают многие богачи, когда требуется особая надежность и конфиденциальность. Не моргнув глазом он переписал наш договор в пяти экземплярах, завизировал и раздал всем непосредственным участникам. В свою очередь, мы выписали простые векселя на предъявителя с оплатой в течение месяца со дня выставления и сдали ему. Векселя и копию секретного договора нотариус в сопровождении двух полицейских (их вызвал барон) увез к себе, пообещав запереть в сейф. Когда станет ясно, что, покинув Европу, «Титаник» пришел в Нью-Йорк или куда-нибудь еще, или не придет уже никуда, нотариус собирает всех нас и выдает на руки выигравшей стороне все векселя. Свои собственные победитель уничтожает, а векселя оппонентов волен выставить к оплате в любой момент. И еще: в любом случае, что бы ни произошло, двадцатого апреля мы все должны быть в Берлине. Теперь все.
Нижегородский вздохнул и откинулся на спинку дивана.
– А теперь посуди сам, мог ли я отказаться от такого случая? Вспомни, как мы готовились к операции с акциями «Дойчер штерн», сколько перенервничали из-за двух с небольшим миллионов. А тут полтора миллиона с мелочью, но не марок, Савва, а фунтов! Это в двадцать раз больше! Деньги сами лезут в руки. Причем лезут нагло. Если ты от них откажешься, тебя же еще и оскорбят. Думаешь, мне не обидно было за Чехию, когда этот банкир попрекал нас отсутствием крупных водоемов? – Нижегородский поднял мопса и уперся носом в его черную сморщенную мордочку. – Ну что мы, в конце концов, виноваты, что нам не досталось даже кусочка моря?
Через час, сделав выписки из базы данных очешника, Каратаев появился в гостиной со своим блокнотом.
– Мда-а-а, – протянул он. – С одной стороны, конечно… но с другой… Уж больно страшные цифры получаются. Ведь они должны заплатить тридцать два миллиона и почти семьсот тысяч марок, если мы выиграем.
– А что, есть вероятность проигрыша? – вяло спросил Нижегородский. Он стоял у окна и смотрел в темноту ночи. – Когда он окончательно скроется под водой?
– Кто? – не понял Каратаев. – «Титаник»? В два двадцать утра пятнадцатого апреля. Это будет понедельник. Осталось десять дней и несколько часов.
– Сколько народу погибнет?
– Полторы тысячи. Точнее, тысяча пятьсот три человека.
– А ты говоришь – тридцать миллионов! Вот страшная цифра, Каратаев. – Вадим повернулся к нему. – Мы сделали ставку на смерть людей. Тех, кто сейчас строит планы в связи с весной, предстоящей поездкой, новой жизнью…
– Но-но. Только не надо самокопаний, Нижегородский. За язык тебя там никто не тянул. Да и весь этот спор ничего не меняет: что так, что эдак, а уготованное судьбой должно свершиться.
– Но мы могли бы…
– И думать забудь! – чуть не закричал Каратаев. – Не корчи из себя альтруиста, не вмешивайся в естественный ход событий! Мир от этого не станет лучше. В конце концов, не лишай ты этот мир такой… красивой катастрофы. Да-да, именно красивой! Камерон (помнишь его знаменитый фильм?) назвал историю «Титаника» великим романом, написанным самой жизнью. Цепь трагических случайностей связала в нем человеческую глупость и самоуверенность с человеческими же благородством и подвигом. Тысячи книг, исследований, кинофильмов, компьютерных игр. Все это что, псу под хвост?..
– Каратаев, ты о чем?
– О том самом. Я бросил все и остался здесь не для того, чтобы заделаться тут спасателем и все запутать. Я, черт возьми, хочу быть уверенным в том, что завтрашний день будет таким, каким должен быть. И если завтра суждено погибнуть тысяче человек, то так тому и быть. А если суждено начаться войне, пусть начинается. Я во всем этом не виноват. В отличие от других я только знаю, что все это должно произойти, если, конечно, со своими сантиментами не вмешается некий Нижегородский.
– Стало быть, с моральной точки зрения у тебя все тип-топ?
– Именно.
– А не кажется тебе, Савва, что, наживаясь на обмане людей, мы должны хоть чем-то платить им взамен?
– Только не предотвращать катастрофы! – окончательно раскипятился Каратаев. – Если я буду знать, что в доме напротив завтра в пожаре погибнет ребенок, я, конечно, попытаюсь предупредить несчастье, но не более. Хотя и спасение ребенка может привести к непредсказуемым последствиям. А что, если из того, кому было начертано умереть в младенчестве, вырастет второй Гитлер? И потом, о каком обмане ты говоришь? Мы посвященные. Мы, если хочешь, медиумы, умеющие заглядывать в будущее. Нам даны преимущества по праву рождения, и лично я желаю ими пользоваться. Это льгота, Вадим. При чем же здесь обман?
– Жулики мы, – буркнул Нижегородский и снова отвернулся к окну.
Каратаев от возмущения с полминуты молчал.
– Ах, вот даже как? Это от кого же я слышу такое? Уж не ты ли, появившись здесь, первым поставил все на широкую ногу? Ну хорошо, как ты думаешь спасать этот треклятый «Титаник»? Позвонишь в пароходную компанию?
Нижегородский молчал.
– Отвечай, Нижегородский! Я задал тебе вопрос, – взвился Савва. – Вообрази, что перед тобой не я, а управляющий «Уайт стар лайн». Что ты скажешь? Замените капитана? Направьте пароход южнее? Наплюйте на престиж и конкуренцию и шкандыбайте малым ходом на восьми узлах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Да все случилось совершенно непреднамеренно, Викторыч, – стал оправдываться Нижегородский. – Ты выслушай сначала.
– Ну?
– Ну… В общем, сижу я нынче в «Галионе», играю в карты в одной презентабельной компании. Отдельный кабинет, круглый стол, нас семеро. Игра идет ни шатко ни валко, хотя публика состоятельная: английский банкир; французский винодел; какой-то рыжий швед – крупный книгоиздатель и чуть ли не родственник ихнего короля; трое немцев, один из которых отставной генерал барон фон Летцендорф; ну и твой покорный слуга. Банкир, виноторговец и наш барон в основном травят баланду на трех языках сразу, однако по-крупному не ставят. Тут хоть тресни, Савва, а только когда карты в руках держат для вида, игры не будет. И вот, кто-то из них сказал, что скоро едет в Америку. Кажется, француз собрался везти туда свои бочки. Англичанин возьми да и заведи разговор о «Титанике». Скоро, мол, отправляется в Штаты в свой первый рейс их новый пароход и наверняка сразу возьмет «Голубую ленту». Клянусь, Савва, я долго молчал. А он все не унимался, все расхваливал пароход, а когда начал петь про его уникальные переборки да про то, какой он, благодаря им, непотопляемый, я не выдержал. Взял, да и ляпнул: переборки эти ваши яйца выеденного не стоят, раз не доведены до какой-то там палубы. Ну, ты в курсе, о чем я. Погоди, схожу за куревом.
– Так вот, – продолжал он, вернувшись с сигарой во рту и мопсом на руках. – Англичанин полез в бутылку: «Свои слова надо аргументировать, молодой человек, а не бросать их безответственно, как скинутую карту. Пароходы „Уайт стар лайн“ – это престиж королевства, и всякий там чех, в стране которого нет даже приличного озера, уж не говоря об океане, должен сидеть и помалкивать в тряпочку, когда солидные люди говорят в его присутствии о кораблях». Как ты думаешь, мог я такое стерпеть?
– И что ты им дальше наплел?
– Сказал, что готов аргументировать свои слова. Тут встрял барон: это каким же образом? Деньгами, говорю. Ставлю на то, что в первом же рейсе всем станет ясно: хваленые переборки «Титаника» – фикция. «И сколько вы ставите?» – спрашивает банкир с ухмылочкой. Сто тысяч, отвечаю. Ну сам посуди, Саввыч, должен был я сбить с них спесь!
– Скажи, Нижегородский, – Каратаев протянул компаньону пепельницу, – какими суммами ты оперировал еще четыре месяца назад? Откуда такие замашки – чуть что, швыряться сотнями тысяч марок?
Нижегородский смутился, потупился и виновато посмотрел на Каратаева.
– Сто тысяч фунтов, Савва.
– Что?!
– Я же спорил с британцем. Вот и предложил со своей стороны сто тысяч английских фунтов стерлингов…
– Это же больше двух миллионов марок!
– Два миллиона сорок тысяч. Я сверился с курсом.
– Но у нас на счету чуть больше трех. На двоих!
– Я рассчитываю на твое участие…
Каратаев вскочил и выбежал в гостиную.
– Нет, ты меня в гроб вгонишь своими сюрпризами! – забегал он, размахивая руками. – Ты представляешь, какой шум поднимется? Одно дело десять раз угадать на ипподроме… Да газетчики тебя просто живьем съедят, когда все выплывет наружу! Сто тысяч фунтов! Уму непостижимо! Завелись деньги у идиота!
– Успокойся, большого шума не будет. Дослушай до конца.
* * *
– Я так понимаю, вы предлагаете пари? – спросил фон Летцендорф. – И ставите сто тысяч английских фунтов? Но на что конкретно?
– На катастрофу, которая разрешит наш спор о переборках, – стараясь быть спокойным, ответил Нижегородский.
– А еще конкретнее?
– Можно и еще конкретнее, – Вадим обвел взглядом всех присутствующих. – Я ставлю на то, что пароход утонет в первом же рейсе.
Повисла пауза. Об игре позабыли, француз даже положил на стол свои карты картинками вверх. Рот одного немца открылся, а на другого напал нервический кашель.
– Это, конечно же, шутка, господин Пикарт, – махнул рукой банкир. – Вы, верно, просто выпили лишнего.
– Как хотите, – Вадим снова углубился в изучение своих карт. – Только не говорите потом, что я не предлагал вам на деле доказать мою готовность ответить за свои слова.
– Да чушь собачья! Вы же не ненормальный, – снова влез барон. – А ну как мы сейчас примем вызов? Вы понимаете, что окажетесь в неприятном положении?
– Господа, – повысив тон до трагически-торжественного, произнес Нижегородский, – либо вы принимаете участие в пари, либо мы прекращаем этот разговор. В последнем случае мистер Холлоу, – он посмотрел на англичанина, – признает, что был не прав относительно переборок.
– Вот еще! – возмутился банкир. – Ничуть не бывало. Я отвечаю десять к одному и ставлю против ваших ста тысяч один миллион!
Нервический кашель усилился. Француз хотел что-то сказать, но окончательно позабыл немецкий язык. Только швед сидел невозмутимо, поглядывая то на одного, то на другого. Возможно, до него еще не дошло, о каких деньгах идет речь.
– Насколько я понял, остальные тоже могут присоединиться? – спросил барон.
– Сколько угодно, – как можно более дружелюбно подтвердил возмутитель спокойствия. – Потом разделите свой выигрыш пропорционально риску каждого. Но у меня два условия.
– Ну коне-е-ечно, я так и ду-у-умал, – с изрядной долей сарказма протянул англичанин, коверкая слова. – Сейчас мы узнаем о таких условиях, которые сведут на нет все ваше первоначальное заявление.
– Отнюдь. – Нижегородский сложил свои карты и швырнул их на середину стола. – Первое: мы приглашаем нотариуса прямо сюда, составляем текст условия пари и выписываем долговые обязательства на предъявителя. Второе: условие пари и сам его факт остаются между нами. Присутствующие здесь семь человек и привлеченный к этому делу нотариус пообещают хранить тайну до окончательного разрешения спора и всех выплат по распискам. А еще лучше – не распространяться об этом никогда.
– Что ж, – подвел итог барон после некоторой паузы, – вполне разумно. Я тоже, пожалуй, поставлю пятьсот тысяч английских фунтов. Уж извините, господин Холлоу, случай редкий, грех не воспользоваться.
– Не хочу показаться нетактичным, господа, – заметил Вадим, – смею только напомнить, что речь у нас идет не о падении Луны на Землю, а всего лишь об отправке на дно английского парохода. А такое, увы, случается. Поэтому прошу отнестись к своим ставкам взвешенно, дабы в дальнейшем не возникло трудностей с выплатой. Лично у меня на днях сорвалась сделка по закупке русского дальневосточного меха, и я располагаю заявленной мною суммой наличными.
Француз, который постепенно вспомнил немецкий словарный минимум, а также швед, понявший наконец, что речь шла не о кронах или марках, а об английских фунтах, в каждом из которых двенадцать шиллингов или двести сорок пенсов (эквивалентных более чем семи граммам чистого золота), решили поставить по пятьдесят тысяч. Таким образом они без всякого риска рассчитывали получить по три тысячи сто двадцать пять фунтов стерлингов. Двое других немцев выразили желание оставаться сторонними наблюдателями и, если потребуется, подписаться под текстом пари в качестве свидетелей.
Барон на правах старшего вызвал звонком официанта и велел ему пригласить главного администратора.
– Слушаю вас, господа, – появился в дверях смотритель зала.
– Господин Вайстхор, – обратился барон к вошедшему и протянул листок бумаги. – У нас к вам огромная просьба: пошлите кого-нибудь из персонала по этому адресу. Это тут недалеко, нотариальная контора Бергмана. Пускай попросит от моего имени срочно приехать сюда опытного нотариуса, лучше самого Иосифа Бергмана. Разумеется, с гербовой бумагой и всем необходимым. Расходы на такси отнесите на мой счет.
– Короче говоря, Савва, пока мы составляли текст пари, прибыл сам еврей Бергман, к услугам которого здесь прибегают многие богачи, когда требуется особая надежность и конфиденциальность. Не моргнув глазом он переписал наш договор в пяти экземплярах, завизировал и раздал всем непосредственным участникам. В свою очередь, мы выписали простые векселя на предъявителя с оплатой в течение месяца со дня выставления и сдали ему. Векселя и копию секретного договора нотариус в сопровождении двух полицейских (их вызвал барон) увез к себе, пообещав запереть в сейф. Когда станет ясно, что, покинув Европу, «Титаник» пришел в Нью-Йорк или куда-нибудь еще, или не придет уже никуда, нотариус собирает всех нас и выдает на руки выигравшей стороне все векселя. Свои собственные победитель уничтожает, а векселя оппонентов волен выставить к оплате в любой момент. И еще: в любом случае, что бы ни произошло, двадцатого апреля мы все должны быть в Берлине. Теперь все.
Нижегородский вздохнул и откинулся на спинку дивана.
– А теперь посуди сам, мог ли я отказаться от такого случая? Вспомни, как мы готовились к операции с акциями «Дойчер штерн», сколько перенервничали из-за двух с небольшим миллионов. А тут полтора миллиона с мелочью, но не марок, Савва, а фунтов! Это в двадцать раз больше! Деньги сами лезут в руки. Причем лезут нагло. Если ты от них откажешься, тебя же еще и оскорбят. Думаешь, мне не обидно было за Чехию, когда этот банкир попрекал нас отсутствием крупных водоемов? – Нижегородский поднял мопса и уперся носом в его черную сморщенную мордочку. – Ну что мы, в конце концов, виноваты, что нам не досталось даже кусочка моря?
Через час, сделав выписки из базы данных очешника, Каратаев появился в гостиной со своим блокнотом.
– Мда-а-а, – протянул он. – С одной стороны, конечно… но с другой… Уж больно страшные цифры получаются. Ведь они должны заплатить тридцать два миллиона и почти семьсот тысяч марок, если мы выиграем.
– А что, есть вероятность проигрыша? – вяло спросил Нижегородский. Он стоял у окна и смотрел в темноту ночи. – Когда он окончательно скроется под водой?
– Кто? – не понял Каратаев. – «Титаник»? В два двадцать утра пятнадцатого апреля. Это будет понедельник. Осталось десять дней и несколько часов.
– Сколько народу погибнет?
– Полторы тысячи. Точнее, тысяча пятьсот три человека.
– А ты говоришь – тридцать миллионов! Вот страшная цифра, Каратаев. – Вадим повернулся к нему. – Мы сделали ставку на смерть людей. Тех, кто сейчас строит планы в связи с весной, предстоящей поездкой, новой жизнью…
– Но-но. Только не надо самокопаний, Нижегородский. За язык тебя там никто не тянул. Да и весь этот спор ничего не меняет: что так, что эдак, а уготованное судьбой должно свершиться.
– Но мы могли бы…
– И думать забудь! – чуть не закричал Каратаев. – Не корчи из себя альтруиста, не вмешивайся в естественный ход событий! Мир от этого не станет лучше. В конце концов, не лишай ты этот мир такой… красивой катастрофы. Да-да, именно красивой! Камерон (помнишь его знаменитый фильм?) назвал историю «Титаника» великим романом, написанным самой жизнью. Цепь трагических случайностей связала в нем человеческую глупость и самоуверенность с человеческими же благородством и подвигом. Тысячи книг, исследований, кинофильмов, компьютерных игр. Все это что, псу под хвост?..
– Каратаев, ты о чем?
– О том самом. Я бросил все и остался здесь не для того, чтобы заделаться тут спасателем и все запутать. Я, черт возьми, хочу быть уверенным в том, что завтрашний день будет таким, каким должен быть. И если завтра суждено погибнуть тысяче человек, то так тому и быть. А если суждено начаться войне, пусть начинается. Я во всем этом не виноват. В отличие от других я только знаю, что все это должно произойти, если, конечно, со своими сантиментами не вмешается некий Нижегородский.
– Стало быть, с моральной точки зрения у тебя все тип-топ?
– Именно.
– А не кажется тебе, Савва, что, наживаясь на обмане людей, мы должны хоть чем-то платить им взамен?
– Только не предотвращать катастрофы! – окончательно раскипятился Каратаев. – Если я буду знать, что в доме напротив завтра в пожаре погибнет ребенок, я, конечно, попытаюсь предупредить несчастье, но не более. Хотя и спасение ребенка может привести к непредсказуемым последствиям. А что, если из того, кому было начертано умереть в младенчестве, вырастет второй Гитлер? И потом, о каком обмане ты говоришь? Мы посвященные. Мы, если хочешь, медиумы, умеющие заглядывать в будущее. Нам даны преимущества по праву рождения, и лично я желаю ими пользоваться. Это льгота, Вадим. При чем же здесь обман?
– Жулики мы, – буркнул Нижегородский и снова отвернулся к окну.
Каратаев от возмущения с полминуты молчал.
– Ах, вот даже как? Это от кого же я слышу такое? Уж не ты ли, появившись здесь, первым поставил все на широкую ногу? Ну хорошо, как ты думаешь спасать этот треклятый «Титаник»? Позвонишь в пароходную компанию?
Нижегородский молчал.
– Отвечай, Нижегородский! Я задал тебе вопрос, – взвился Савва. – Вообрази, что перед тобой не я, а управляющий «Уайт стар лайн». Что ты скажешь? Замените капитана? Направьте пароход южнее? Наплюйте на престиж и конкуренцию и шкандыбайте малым ходом на восьми узлах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75