– Я хочу чуда, – глухим голосом ответил он. – Я прошу о нем, зная, что чудес не бывает.
Старик вновь покивал головой:
– Да, вы правы. Чудес не бывает. И все-таки вы здесь... Значит, вы во что-то верите.
– Всегда и всюду я верил только в себя самого. Но теперь – не знаю... Я не смог самого главного – спасти ту, что была мне дороже жизни. Я бы сам умер, только б она жила. Но у меня даже такого выбора не было. Это какая-то насмешка надо мной...
– Все мы под Богом... И все, что происходит в его власти и по его воле...
И тут вдруг Фредерик не сдержался – бросил резко, повышенным тоном:
– Даже смерть, убийства, грабежи и насилие? Все это тоже?! Я был Судьей в своей стране. Знаете ли вы, что это значит?
Старик даже вздрогнул при таких словах. Потом ответил:
– Я слыхал о Судьях Южного Королевства. Это люди сказочной силы и возможностей...
– Ха! Только это вы слыхали... А то, что они не видят ничего, кроме грязи человеческих проступков изо дня в день? Это вы знаете? Я впервые убил, когда мне было двенадцать. И не просто убил – это была казнь. Я казнил выродка, который насиловал свою дочь, четырнадцатилетнюю девочку. Она с десяти лет жила в этом кошмаре, она сошла с ума, а потом, уже после казни своего мучителя, бросилась в реку и утонула. И я всему этому свидетель... Все случилось по воле Бога?! И подонок, погубивший собственное дитя, – тоже сын Господа?! Это было только начало моего судейства... А потом... Я лишил жизни многих: и в схватках, защищая собственную жизнь, и казня преступников. Кого-то я выслеживал, чтобы убить, кто-то сдавался сам, думая, что тем самым заслужит право на жизнь. Некоторым я давал шанс, но только один... А иногда... Иногда мои руки бывали по локоть в крови, и сам себе я казался самым преступным из всех преступников на свете. Тогда я думал, что Бога вообще нет! Что я заменяю его, осуждая, карая или прощая людей...
– Во всем, во всем воля Господа. Это грех – говорить такие слова! – пытался отвечать монах.
– Может, вы и правы, – горько улыбнувшись, сказал Фредерик. – Но я видел столько грязи, столько зла, что сам смешался с этим злом, выкорчевывая его... А потом, когда светлое, красивое, доброе пришло в мою жизнь, у меня его моментально забрали... Не успел я исправиться... Я стольких убил, а вот спасти ту одну, что была дороже всех, не смог... Теперь, прошу, не мешайте. Я обещал хозяйке Березового городка, и я должен выполнить обещание.
Вздохнув, он опустился на колени перед статуями Бога. Поднял глаза на Дарующего, зашептал слова просьбы: «Мира и света, тепла и радости – все это пусть будет в Березовом городке. Пусть обойдут его жителей беды и невзгоды, болезни и недобрые люди. Возьми их под свою защиту и никогда не оставляй».
Молился Фредерик недолго. Потому, наверное, что не был хорошо знаком с таким делом, как молитва. Он и в самом деле вдруг открыл для себя, что вопросы веры, Бога, религии его всегда очень мало интересовали. Так – на уровне обрядов, которые считал нудными и ненужными. А вот вера...
Глядя в глаза золотому Богу, он услышал голос где-то внутри: «Веришь ли?»
– Для вас молитва – не более чем досадная обязанность, – заметил монах. – Господь не любит, когда с ним говорят не от сердца.
Фредерик вздрогнул. Вздрогнуло и его сердце. «Веришь ли?»
– Я не стану лгать, – глухо ответил он. – Моя молитва не принесет пользы никому. Она неискренна.
– Вы это признаете. Уже хорошо. – Старик улыбнулся. – Расскажите о себе, своей жизни. Я здесь именно для того, чтобы выслушивать вопли и шепот человеческих душ. И кто знает, вдруг откровения помогут вам. Никто еще не уходил от меня таким же, каким приходил. Люди меняются и часто – в лучшую сторону.
– Моя жизнь, – проговорил Фредерик. – Она, как старый кувшин – вся на трещинах, как ветхая рубаха – вся на дырах. Я постоянно что-то или кого-то теряю... И то, что теряю, уже больше не в силах разыскать. Вот моя жизнь. И не стану я о ней говорить. Совсем недавно мне хотелось, чтоб она закончилась...
– А теперь?
– Не знаю... Когда медведь встал надо мной, мне вдруг захотелось жить. – Тут Фредерик усмехнулся, потом вновь нахмурился. – Я ведь не выполнил последнего желания Коры. Она просила, чтобы я заботился о нашем сыне. А я забыл. Просто забыл. Может, поэтому она приходит ко мне чуть ли не каждую ночь и бежит от меня, бросает меня одного. Как я бросил сына. Наверное, поэтому я должен жить... Вот оно, то самое, что держит меня...

17
Фредерик уже возвращался. Разные мысли терзали его. Но теперь не тяжкие, причиняющие боль воспоминания о Коре больше занимали Короля. Теперь больше волновало то, что где-то на родине остался его сын, маленький, слабый младенец, один, без родных рядом. «Как я мог так поступить? – мотая головой, уже в десятый раз спрашивал себя Фредерик. – Я сам рос без родного отца. И разве я желаю, чтобы такое же случилось с моим собственным сыном? Я дурак, идиот, ненормальный!.. Нет, решено: сегодня же домой! Хватит дурости. Путешествовать ему захотелось! – Он зло ударил сам себя в лоб. – Жалкий эгоист!»
Он шагал, как всегда, быстро, тем более что обратный путь был знаком. Но тут его внимание привлекла мелькнувшая за одной из колонн тень. Фредерик не сбавил темпа ходьбы и не сделал шаги бесшумными. Просто, поравнявшись с колонной, стремительно взбежал наискось по ее столбу вверх и приземлился оттуда прямо на голову затаившемуся на другой стороне человеку:
– Есть!
– Ох! – выдохнул тот.
Фредерик сорвал с его головы капюшон и не сдержал изумленного возгласа:
– О!
Перед ним лежал на каменном полу, зажмурившись, мельник Тимбер, незаконнорожденный сын Северного Судьи Конрада.
– Как так? – отпуская его, только и смог спросить Фредерик.
– Я... Я теперь послушник Полночного храма, – поднимаясь, ответил Тимбер.
Он вытер кровь, что текла из его разбитой при падении губы.
– Послушник? Ты следил за мной! Это что, обязанность послушника?! – начал допрос Фредерик.
– Я не следил. Я узнал вас еще тогда, когда вы первый раз оказались в пещерах. Но я ничего никому не сказал и вам не стал открываться... А сейчас я шел к святому отцу, а вы шли навстречу. Я не хотел встречаться с вами, вот и спрятался, – объяснял тот.
– Спрятался он, – пробурчал Фредерик, но, заметив, что парень совершенно растерян и все еще напуган, смягчил тон. – Что ж, дома тебе опять плохо показалось?
– Что хорошего в доме, где умерла мать, – отвечал Тимбер глухим голосом. – Я вернулся из того похода на столицу, а она тяжело больна. Пару недель промаялась... Потом – все. Отдала богу душу. Один я остался. Работник сбежал. Сельчане и так на меня зло смотрели, но не трогали – мать жалели. А как ее не стало – все словно с цепи сорвались. Дом сожгли, мельницу развалили, посевы наши разорили. Все кричали: «Убирайся, изменник! Ублюдок!» Много чего кричали. Убить грозились... Я и ушел. А куда мне еще деваться? Бродяжничать по стране, пока кто-нибудь меня не узнает и не убьет? Я ведь враг всем...
– Не всем, – покачал головой Фредерик.
Он больше смотрел на Тимбера, чем слушал сбивчивый рассказ. И его поражало то, что чем больше смотрел, тем больше видел в этом бастарде Конрада. Его глаза, подбородок, привычка вот так сжимать узкие губы, его манера чуть склонять набок голову при разговоре, и голос – он так походил на голос Северного Судьи. «И Конрад, наверное, вот так глядя на меня, видел во мне моего отца, – подумалось Фредерику. – Вот почему он предал меня».
– Не всем ты враг, – повторил Фредерик, заметив вопросительный взгляд Тимбера. – Я-то давно вычеркнул тебя из своих врагов. Я простил тебя...
– Простили. Так и есть, – кивнул мельник. – Только я вот себя не простил. И это еще одна причина, почему я здесь, в Полночном храме. Я виноват в смерти многих невинных людей. Я буду служить храму, пока Господь не даст мне знак, что я прощен.
– Разве ты убил кого? Убивали мятежные бароны и их воины...
– Но они убивали, крича мое имя! Убивали, чтобы я мог пройти. Я – причина!
Фредерик в который раз покачал головой. «А что же со мной делать? – он невольно посмотрел на свои руки, и ему показалось, что они в крови. – Скольких я убил? Разве можно назвать точное число душ, которые через мой меч отправились на небо? Пусть даже половину их – этого уже достаточно, чтоб заживо вмуровать меня в стены этого храма...»
– Если думать обо всем этом, можно сойти с ума, – сказал он уже вслух.
– Может и так, – отозвался Тимбер. – Только я все для себя решил. Мне нет места в мире, я буду здесь. Божий храм меня не оттолкнет.
– Что ж, ты сам себе хозяин...
– А! Вот вы где! – раздался голос Орни, довольно радостный: ее поиски увенчались-таки успехом. – Вас все ждут, сэр Фредерик. Как же без вас начинать торжественную трапезу?
– Ну да. Я давно слышу запах жареных медведей, – усмехнулся Король. – А ты? – Он посмотрел на Тимбера. – Монахам ведь можно праздновать? Зови остальных в нашу пещеру. Судя по всему, там королевские кушанья...
Через некоторое время они впятером (Тимбер позвал остальных служителей храма) вернулись в общие залы. Там горело сразу несколько костров. Женщины весело раскладывали по блюдам огромные куски медвежьего мяса, разливали по кружкам что-то темное из кожаных бурдюков.
– Они называют это «веселун», – радостно сообщила Орни.
– Судя по всему, ты уже попробовала, – заметил Фредерик.
– Конечно! – засмеялась девушка. – Мы все так долго были в страхе, так боялись погибнуть, что теперь нам это просто необходимо! На душе легко и весело. Пейте и вы! – Она выхватила из рук проходившей мимо женщины пару кружек, доверху наполненных «веселуном», и протянула их Фредерику и Тимберу. – Пейте же!
Тимбер помотал головой: ему, как послушнику, нельзя было таких напитков. Король же, чуть помедлив, выпил залпом, слегка поморщился: кислый «веселун» сильно защипал язык.
– Странно все-таки, – заметил Фредерик, указывая на смеющихся людей, – они только-только оплакали погибших соплеменников и вот уже в пляс готовы идти.
– Таков этот народ, – отвечал старый монах. – Смерть и рождение для них так же обыденны, как обед или сон. Слишком сурова их жизнь, чтоб долго чем-нибудь огорчаться. Мертвым – мертвое, живым – живое... Идите и вы веселиться. Это во многом ваша победа.
– Живым – живое, – повторил Фредерик; эти слова он понял по-своему.
Тут к ним опять подбежала румяная от «веселуна» Орни. Она принесла тарелки, полные кусков горячего, аппетитно румяного мяса.
– Жаль, хлеба почти нет. Зато соли – хоть отбавляй, – сообщила она, вручив каждому по миске и по тонкому ломтику грубого темного хлеба.
– Ты тут прямо как дома, – усмехнулся Фредерик.
– Когда нет своего дома, то весь мир – это дом, – в тон ему ответила Орни. – Пойдемте танцевать.
– Ты меня приглашаешь? – не сразу понял Король.
– Ну его светлость Линар отказался: нога у него болит, – пожала плечами девушка. – А с увальнями рыцарями, типа Скивана и Корина, опасно плясать – еще ноги отдавят...
– Так и я не мелочь какая-нибудь, – в тон ей говорил Фредерик.
Но Орни уже бесцеремонно тащила его за руку в круг, что организовали танцующие и те, кто били в бубны и дули во что-то, похожее на пастушьи сопелки. Молодой человек, надо сказать, не сильно сопротивлялся. Право, так хотелось расслабиться, отвлечься от мрачных и тяжелых мыслей.
– Что ж, танцы, так танцы. – Он тряхнул головой и топнул ногой, широким жестом выводя перед собой Орни, а улыбнулся белозубо, ослепительно – таким он когда-то нравился Коре.
Юная знахарка удивила его изящными и легкими движениями. Казалось, танцевать она училась у лучших наставников. Ее тонкая фигурка была почти невесома для Фредерика, а стройные ноги безошибочно угадывали его движения, чтобы их повторить и не сбиться с ритма.
А Линар, насупившись, крутил в руках обломки белого королевского меча, которые он считал своим долгом хранить, и следил за танцами, не спуская глаз с Орниллы. Он почти ревновал. Девушка же, кокетливо изгибаясь, бросала на него молниеносные взгляды, от которых у доктора кровь приливала к ушам. Нет, он именно из-за ноги не пошел с ней танцевать и теперь очень жалел. Эта тонкая девочка понравилась ему с первого взгляда: огромные карие глаза, тонкая нежная детская шея, копна непослушных коротких золотистых волос, совсем юное лицо. Странно, но Линар признавался себе, что ни одна красавица при дворе не тревожила так его мыслей, как Орни. Он невольно подсчитал, какая между ними разница в возрасте – двенадцать лет. «Не так уж и много», – подумалось ему.
Танец кончился, и сам Король подвел Орни к Линару, усадил ее возле доктора.
– Она умеет не только врачевать, – усмехнулся Фредерик. – Прими это во внимание.
– Как не принять, – буркнул тот.
Фредерик вежливо поклонился девушке, взял из рук лекаря сломанный клинок и устроился неподалеку, в какой раз качая головой при взгляде на место разлома. Что тут можно было сказать? Сломан, меч был сломан безнадежно, у самой рукояти, и клинок теперь стал чем-то вроде широкого дротика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62