– Спасибо, но такой подарок я принять не могу. Вы за ружье платили кровью, и оно принадлежит только вам…
«Сволочь ты, Гольцов!» – подумал Игорь Саввович, так как глупее и нелепее человека, чем Карцев, который продолжал стоять с протянутым ружьем и не мог еще понять, что произошло, придумать было трудно. Игорь Саввович решил помочь тестю. Он осторожно взял из рук Ивана Ивановича Карцева ружье, повертел его, покачал головой, чтобы ружье опять не оказалось в руках Карцева, поставил его в угол веранды.
– Поймите меня правильно, Иван Иванович, – сказал Игорь Саввович. – Жертва слишком велика, чтобы я мог ее принять. Простите!
Холод и боль, страх и отчаяние стальным ежом пошевеливались в груди Игоря Саввовича. Карцев, Валентинов, управляющий Николаев, «прогрессист» Савков, назвавший Гольцова «милым другом», история с пропиской сестры дворника, генерал Попов, полковник Сиротин – вот сколько лиц отражалось на тусклой стали ружья… Пять лет назад главный инженер Валентинов приглашает Гольцова на работу в трест, полгода спустя на квартире главного инженера Игорь Саввович знакомится с веселой и умной девушкой Светланой Карцевой, женится на ней как на дочери председателя Кривошеинского райисполкома, а потом оказывается зятем первого заместителя председателя облисполкома…
– Игорь, Игорь! – словно издалека донеслось до Игоря Саввовича. – Не отказывайся, пожалуйста, от подарка! Не обижай папу! Не надо!.. Мы ведь родные, близкие люди!
Карцев молчал. Затем подошел к ружью, взял его, ушел грустный, но спокойный. Старик остяк, ничего не поняв, забавно крутил головой на короткой шее; то смотрел на Игоря Саввовича, то на двери, в которые вышел Карцев.
– Игорь! – тонко и жалобно вскрикнула Светлана. – Игорь, что ты сделал!
Он повернулся к ней, посмотрел в переносицу; гнев и ненависть туманили голову: «А ты молчала бы! Твоими руками управляющий Николаев домработницу не прописывает! А царских подарков мы не принимаем, дорогая!» Он сейчас испытывал к жене такую же ненависть, как утром к управляющему Николаеву, и чувствовал, что в ненависти к этим двум совершенно непохожим людям есть что-то общее, хотя сама мысль была дикостью. Жена и управляющий – какая связь могла существовать между ними, но ненависть к жене душила Игоря Саввовича, пеленою застилала глаза. Одним словом, происходило то самое, на что он жаловался профессору-психиатру Баяндурову, когда говорил о беспричинных вспышках ненависти, изнуряющей, часто беспричинной.
– Начнем, пожалуй! – вернувшись на веранду и делая вид, что ничего не произошло, весело проговорил Карцев, алчно потирая руку об руку. – Давай, мать, сюда водочку. Я ведь ваши коньяки не пью…
Было видно, что Карцев обижен, но понимает или догадывается, почему зять отказался от подарка, будучи человеком острого и глубокого ума, разумеется, знал, почему целый год Игорь Саввович уклонялся от приглашений в дом тестя. По лицу Карцева также было видно, что он жалеет о случившемся и, значит, понимает свою ошибку, когда по сибирской щедрости не соразмерил ценность подарка со сложными отношениями с зятем. Поэтому Карцев не только простил мужа единственной дочери, но и хотел, чтобы скорее забылось печальное происшествие.
Игорь Саввович с ужасом чувствовал: дышать нечем, страшился потерять сознание от удушья. Он незаметно, под пиджаком помассировал грудь в области сердца, несколько раз жадно, как птенец пищу, заглотал прохладный воздух, закрыл глаза. Боже, как было плохо! Хотелось немедленно повалиться на кровать, повернуться лицом к стене, до боли зажмурившись, не думать, не слышать, не видеть, не вспоминать, не чувствовать – заледенеть.
– Игорек! – говорила между тем теща. – Игорек, хотите копчушек, соленых огурчиков? Грибочков целых шесть сортов. Положить?
Игорь Саввович весь истекал ненавистью. Все в нем кричало: «Никто вас в загс не тащил, бывшая гражданочка Карцева! Сами изволили сделать мне предложение. Это вы, уважаемая, заговорили об одиночестве в шумном городе! Разве не вы заказали свадебное платье за месяц до того, как вам сказали: „Прошвырнемся в загс!“?
– Игорь, пожалуйста, налей мне коньяк.
Он не слышал, он мысленно произносил страстную речь… «С вашим папенькой, милая женушка, произошло чудо из чудес! Кузьма Юрьевич Левашев – так зовут человека, который превратил вашего отца в Карцева, того самого Карцева, который осмеливается делать бесценные подарки, а вы-то к этому какое имеете отношение, дорогая супруга? Кто вам дал право ойкать, когда Гольцов, ваш муж, подарок не принимает? Ваш папа умен, прекрасный работник, а какое отношение имеет к этому Игорь Гольцов, если Карцев стал теперешним Карцевым после того, как Игорь Саввович женился на Светлане Карцевой?»
– Игорь, очнись!
Фу! Игорь Саввович обнаружил себя сидящим за столом на веранде особняка тестя, увидел с облегчением голубую полоску Роми, телебашню, плоскую крышу гостиницы «Сибирь». Ветер сейчас дул с реки, был прохладным, густые деревья и кустарники охотно шумели, а единственный на участке кедр, большой и старый, издавал особенный звук – гудел, как морская раковина. Игорь Саввович почувствовал запахи – дикие, лесные, тревожные, сладкие. Медом пахло и смолой, малиной и черемухой, смородиной и разнотравьем.
– Замечтался, простите, товарищи женщины и мужчины! – бодро и весело проговорил Игорь Саввович. – А что, если я сегодня напьюсь? Вот так, знаете, возьму и напьюсь Разрешите?
Светлана засмеялась, зааплодировала:
– Пусть, пусть напьется! Знаешь, папа, Игорь никогда в жизни не был по-настоящему пьяным. Пусть, пусть напьется! – И важно добавила: – Ему нужна разрядка.
Иван Иванович-старший, всегда начинающий застолье в доме Карцевых, вынул изо рта трубку, сунул ее с огнем в карман, поднялся.
– Ну, Игорь Савыч, расти разумный да удачливый! – произнес он величественно, словно индеец во время военного совета. – Одним словом, бывай со всем тебе, парень, предназначением!
Гудела морским прибоем крона кедра, мягко упала на землю прошлогодняя еловая шишка, лежащая в плетеном кресле, газета под ветром ворчливо прошелестела, и, наверное, от всего этого Игорю Саввовичу стало чуточку легче и он уже мог смотреть на жену и ее родителей, не боясь, что они прочтут в его глазах ненависть – несправедливую и больную.
– Спасибо, Иван Иванович! – благодарно сказал он старику. – Опрокинем, а?!
Выливая в широко открытый рот коньяк, Игорь Саввович заранее ощущал легкость, как бы чувствовал некое освобождение, что-то похожее на радость, полузабытое и далекое шевельнулось в груди, но еще раз, может быть, сегодня последний, он мельком подумал: «Господи, уж скорее бы что-нибудь случилось!»
– Вот так! – сказал Игорь Саввович. – Берите пример, граждане!
Смешная радость Светланы по поводу того, что Игорь Саввович хочет напиться, душевные слова старика, спокойная улыбка Карцева, радость тещи из-за радости дочери – все это разрядило напряженную обстановку, и за столом опять сделалось легко и просто. Хорошую, дружную Семью представляли трое Карцевых, старик Кульманаков, и опять хорош, очень хорош был Иван Иванович Карцев – человек с загадочным лицом японского бизнесмена.
– Поехало! – пробормотал Игорь Саввович. Зашумело в ушах, сладкая волна прилила к пояснице, в саду звенели колокола… Игорь Саввович уже не сердился на Карцева, нечаянно унизившего его бесценным подарком, а, наоборот, с охотой вспоминал, как хорошо отзывались о тесте в области и городе, как сам Валентинов, его Сплавное Величество Валентинов, говорил: «Карцев – это великолепно!» – и эти слова человека, легендарного, как Воскресенская церковь, были известны повсюду.
– А теперь надоть по второй испить! – сказал старик остяк. – Теперь само время за Светланочку, дай господь ей здоровья, испить! Светланочка!
Половину жизни осиротевший Иван Кульманаков отдал дочери односельчанина и фронтового друга, а когда Светлана уехала в город, любовь к ней перенес на родителей. Ни жениться, ни руководить лесхозом не хотел Иван Иванович-старший, а желал одного – служить Карцевым, и не за то, что отец Светланы спас Кульманакова, а из-за Светланы, только из-за Светланы, только из-за Светланы…
– Будь со всех сторон счастливая! – говорил старик, шмыгая носом. – А если тебя кто забижать будет, ты непременно жалься мне. Я в сердцах шибко лютый. Каждого зашибить могу!
Крупные стариковские слезы стояли в глазах, скатывались на щеки с миллиардами морщин, и это было жутко, непонятно жутко, так как, казалось, плакала маска. Откуда появились слезы, если лицо похоже на окаменевшее тысячелетнее дерево?
– За тебя, доченька! – нежно пропела теща.
– Будь здорова, дочь! – сказал Карцев.
И опять шелестели деревья, пели птицы, сияло солнце, пахло травой и медом… Ну отчего не радовался жизни тридцатилетний, атлетически сложенный мужчина по имени Игорь Саввович Гольцов? Чего ему не хватало? Чем был недоволен? Умная и любящая жена, высокий служебный пост, лучезарное будущее, Валентинов, увлеченный своим заместителем и не знающий, что Гольцов – его сын. Почему возникло немыслимое желание: заложить в ствол отвергнутого ружья патрон с пулей-жаканом, снять ботинок с любой ноги, взять в рот холодный, пахнущий ружейным маслом ствол…
– Игорь, почему не пьешь? – воскликнула Светлана. – Грозил напиться, а сидишь с пустой рюмкой…
Игорь Саввович нагнулся, заглянул Светлане в зрачки, затем отвел взгляд, бегло подумав: «Она знает о Рите! Знает, но никогда не скажет…» Беспокойства и уныния это открытие не принесло, но, наливая себе коньяк, Игорь Саввович окончательно решил, что из происшествий субботы можно вычленить что-то нужное и чрезвычайно важное для понимания того, что с ним происходит и будет происходить, словно в событиях субботы лежал ключ от Игоря Саввовича Гольцова. Он опрокинул в рот вторую большую рюмку коньяка.
– Молодец! Отчаюга! – крякнул старик остяк. – Ой, Светланушка, твой обманывает, что никогда не набирался до износу! Глянь, Игорь-то совсем не закусывает!
Карцев неярко улыбался. До зависти спокойным, целостным было его уникальное лицо с удлиненными глазами, с приподнятыми уголками век; сильное лицо, лицо улаженного, знающего себе цену человека, нашедшего тайный способ уравновешивать жизнь и самого себя в жизни на каких-то мудрых весах. Многое знал о жизни и людях этот немногословный, деловой человек, многое умел: сидеть за торжественным столом, молчать, говорить, вести дружескую беседу, работать; знал цену солнцу, ветру, запахам, щебетанию птиц. А ведь, наверное, не сразу дались ему улаженность, уверенность, величественная несуетность?
– Я поставлю на огонь пельмени! – сказала теща и пошла в кухню. – Через двадцать минут будут готовы!
Хорошо было на веранде, честное слово, хорошо! Игорь Саввович схватил бутылку с коньяком, махом налил полную рюмку, не глядя на жену, тестя и старика, залпом выпил.
– Первая колом, вторая – соколом, третья – пташечкой! – лихо произнес Игорь Саввович и неизвестно почему засмеялся, хотя сладость первого опьянения прошла, ощущалась только теплая дрожь в пальцах, голова же была отчаянно ясной, мысли приходили простые, как геометрические фигуры – круг, треугольник, квадрат. Например, произнесенная им фраза была равнобедренным треугольником. «Колом» и «соколом» – стороны, «пташечкой» – основание треугольника.
– Дрянной коньяк! – профессионально, словно дегустатор, заявил Игорь Саввович. – Могу выпить всю бутылку! – похвастался он и снисходительно расхохотался. – Игоря Гольцова бутылкой, брат, не возьмешь. Не таковский! Не-ет!
Крупно вздрагивающими пальцами – он этого не замечал – Игорь Саввович налил еще рюмку, с выпяченной грудью, заносчивый и надменный, потеряв из поля зрения жену, тестя, старика, утратив ощущение обстановки и происходящего, снова залихватски выпил. Коньяк теперь застревал в горле, вызывал спазму, но Игорь Саввович отважно преодолевал отвращение. «Напиваюсь!» – думал он, а вслух сказал:
– Игорю Гольцову все по плечу!
Произошли непонятные и забавные изменения на веранде, за столом, в саду. Стол уменьшился до размеров туалетного, веранда походила на палубу катера, то есть ощутимо покачивалась, сад перестал источать запахи, деревья казались фиолетовыми, укороченными, а поляна, наоборот, расширилась, казалась выпуклой, словно перевернутая тарелка.
– Вода уже кипит! – высунувшись из дверей, радостно крикнула теща. – Сейчас начну варить пельмени.
– Вода? – сосредоточенно спросил Игорь Саввович. – Вода? – Он покачнулся. – Вода! Известно ли вам, что все, абсолютно все состоит из воды? Человек – вода, дерево – вода. Земля покрыта водой. А вот на Луне воды нет. Нету! Это смешно, что на Луне воды нету и не-ту! – Он с удивлением развел руками. – А я еще выпью! Для Игоря Гольцова бутылка – это тьфу! И растереть! С бутылкой на-а-а-до кончать!
Издалека, оттуда, что могло быть и фантазией, донесся на что-то похожий голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
«Сволочь ты, Гольцов!» – подумал Игорь Саввович, так как глупее и нелепее человека, чем Карцев, который продолжал стоять с протянутым ружьем и не мог еще понять, что произошло, придумать было трудно. Игорь Саввович решил помочь тестю. Он осторожно взял из рук Ивана Ивановича Карцева ружье, повертел его, покачал головой, чтобы ружье опять не оказалось в руках Карцева, поставил его в угол веранды.
– Поймите меня правильно, Иван Иванович, – сказал Игорь Саввович. – Жертва слишком велика, чтобы я мог ее принять. Простите!
Холод и боль, страх и отчаяние стальным ежом пошевеливались в груди Игоря Саввовича. Карцев, Валентинов, управляющий Николаев, «прогрессист» Савков, назвавший Гольцова «милым другом», история с пропиской сестры дворника, генерал Попов, полковник Сиротин – вот сколько лиц отражалось на тусклой стали ружья… Пять лет назад главный инженер Валентинов приглашает Гольцова на работу в трест, полгода спустя на квартире главного инженера Игорь Саввович знакомится с веселой и умной девушкой Светланой Карцевой, женится на ней как на дочери председателя Кривошеинского райисполкома, а потом оказывается зятем первого заместителя председателя облисполкома…
– Игорь, Игорь! – словно издалека донеслось до Игоря Саввовича. – Не отказывайся, пожалуйста, от подарка! Не обижай папу! Не надо!.. Мы ведь родные, близкие люди!
Карцев молчал. Затем подошел к ружью, взял его, ушел грустный, но спокойный. Старик остяк, ничего не поняв, забавно крутил головой на короткой шее; то смотрел на Игоря Саввовича, то на двери, в которые вышел Карцев.
– Игорь! – тонко и жалобно вскрикнула Светлана. – Игорь, что ты сделал!
Он повернулся к ней, посмотрел в переносицу; гнев и ненависть туманили голову: «А ты молчала бы! Твоими руками управляющий Николаев домработницу не прописывает! А царских подарков мы не принимаем, дорогая!» Он сейчас испытывал к жене такую же ненависть, как утром к управляющему Николаеву, и чувствовал, что в ненависти к этим двум совершенно непохожим людям есть что-то общее, хотя сама мысль была дикостью. Жена и управляющий – какая связь могла существовать между ними, но ненависть к жене душила Игоря Саввовича, пеленою застилала глаза. Одним словом, происходило то самое, на что он жаловался профессору-психиатру Баяндурову, когда говорил о беспричинных вспышках ненависти, изнуряющей, часто беспричинной.
– Начнем, пожалуй! – вернувшись на веранду и делая вид, что ничего не произошло, весело проговорил Карцев, алчно потирая руку об руку. – Давай, мать, сюда водочку. Я ведь ваши коньяки не пью…
Было видно, что Карцев обижен, но понимает или догадывается, почему зять отказался от подарка, будучи человеком острого и глубокого ума, разумеется, знал, почему целый год Игорь Саввович уклонялся от приглашений в дом тестя. По лицу Карцева также было видно, что он жалеет о случившемся и, значит, понимает свою ошибку, когда по сибирской щедрости не соразмерил ценность подарка со сложными отношениями с зятем. Поэтому Карцев не только простил мужа единственной дочери, но и хотел, чтобы скорее забылось печальное происшествие.
Игорь Саввович с ужасом чувствовал: дышать нечем, страшился потерять сознание от удушья. Он незаметно, под пиджаком помассировал грудь в области сердца, несколько раз жадно, как птенец пищу, заглотал прохладный воздух, закрыл глаза. Боже, как было плохо! Хотелось немедленно повалиться на кровать, повернуться лицом к стене, до боли зажмурившись, не думать, не слышать, не видеть, не вспоминать, не чувствовать – заледенеть.
– Игорек! – говорила между тем теща. – Игорек, хотите копчушек, соленых огурчиков? Грибочков целых шесть сортов. Положить?
Игорь Саввович весь истекал ненавистью. Все в нем кричало: «Никто вас в загс не тащил, бывшая гражданочка Карцева! Сами изволили сделать мне предложение. Это вы, уважаемая, заговорили об одиночестве в шумном городе! Разве не вы заказали свадебное платье за месяц до того, как вам сказали: „Прошвырнемся в загс!“?
– Игорь, пожалуйста, налей мне коньяк.
Он не слышал, он мысленно произносил страстную речь… «С вашим папенькой, милая женушка, произошло чудо из чудес! Кузьма Юрьевич Левашев – так зовут человека, который превратил вашего отца в Карцева, того самого Карцева, который осмеливается делать бесценные подарки, а вы-то к этому какое имеете отношение, дорогая супруга? Кто вам дал право ойкать, когда Гольцов, ваш муж, подарок не принимает? Ваш папа умен, прекрасный работник, а какое отношение имеет к этому Игорь Гольцов, если Карцев стал теперешним Карцевым после того, как Игорь Саввович женился на Светлане Карцевой?»
– Игорь, очнись!
Фу! Игорь Саввович обнаружил себя сидящим за столом на веранде особняка тестя, увидел с облегчением голубую полоску Роми, телебашню, плоскую крышу гостиницы «Сибирь». Ветер сейчас дул с реки, был прохладным, густые деревья и кустарники охотно шумели, а единственный на участке кедр, большой и старый, издавал особенный звук – гудел, как морская раковина. Игорь Саввович почувствовал запахи – дикие, лесные, тревожные, сладкие. Медом пахло и смолой, малиной и черемухой, смородиной и разнотравьем.
– Замечтался, простите, товарищи женщины и мужчины! – бодро и весело проговорил Игорь Саввович. – А что, если я сегодня напьюсь? Вот так, знаете, возьму и напьюсь Разрешите?
Светлана засмеялась, зааплодировала:
– Пусть, пусть напьется! Знаешь, папа, Игорь никогда в жизни не был по-настоящему пьяным. Пусть, пусть напьется! – И важно добавила: – Ему нужна разрядка.
Иван Иванович-старший, всегда начинающий застолье в доме Карцевых, вынул изо рта трубку, сунул ее с огнем в карман, поднялся.
– Ну, Игорь Савыч, расти разумный да удачливый! – произнес он величественно, словно индеец во время военного совета. – Одним словом, бывай со всем тебе, парень, предназначением!
Гудела морским прибоем крона кедра, мягко упала на землю прошлогодняя еловая шишка, лежащая в плетеном кресле, газета под ветром ворчливо прошелестела, и, наверное, от всего этого Игорю Саввовичу стало чуточку легче и он уже мог смотреть на жену и ее родителей, не боясь, что они прочтут в его глазах ненависть – несправедливую и больную.
– Спасибо, Иван Иванович! – благодарно сказал он старику. – Опрокинем, а?!
Выливая в широко открытый рот коньяк, Игорь Саввович заранее ощущал легкость, как бы чувствовал некое освобождение, что-то похожее на радость, полузабытое и далекое шевельнулось в груди, но еще раз, может быть, сегодня последний, он мельком подумал: «Господи, уж скорее бы что-нибудь случилось!»
– Вот так! – сказал Игорь Саввович. – Берите пример, граждане!
Смешная радость Светланы по поводу того, что Игорь Саввович хочет напиться, душевные слова старика, спокойная улыбка Карцева, радость тещи из-за радости дочери – все это разрядило напряженную обстановку, и за столом опять сделалось легко и просто. Хорошую, дружную Семью представляли трое Карцевых, старик Кульманаков, и опять хорош, очень хорош был Иван Иванович Карцев – человек с загадочным лицом японского бизнесмена.
– Поехало! – пробормотал Игорь Саввович. Зашумело в ушах, сладкая волна прилила к пояснице, в саду звенели колокола… Игорь Саввович уже не сердился на Карцева, нечаянно унизившего его бесценным подарком, а, наоборот, с охотой вспоминал, как хорошо отзывались о тесте в области и городе, как сам Валентинов, его Сплавное Величество Валентинов, говорил: «Карцев – это великолепно!» – и эти слова человека, легендарного, как Воскресенская церковь, были известны повсюду.
– А теперь надоть по второй испить! – сказал старик остяк. – Теперь само время за Светланочку, дай господь ей здоровья, испить! Светланочка!
Половину жизни осиротевший Иван Кульманаков отдал дочери односельчанина и фронтового друга, а когда Светлана уехала в город, любовь к ней перенес на родителей. Ни жениться, ни руководить лесхозом не хотел Иван Иванович-старший, а желал одного – служить Карцевым, и не за то, что отец Светланы спас Кульманакова, а из-за Светланы, только из-за Светланы, только из-за Светланы…
– Будь со всех сторон счастливая! – говорил старик, шмыгая носом. – А если тебя кто забижать будет, ты непременно жалься мне. Я в сердцах шибко лютый. Каждого зашибить могу!
Крупные стариковские слезы стояли в глазах, скатывались на щеки с миллиардами морщин, и это было жутко, непонятно жутко, так как, казалось, плакала маска. Откуда появились слезы, если лицо похоже на окаменевшее тысячелетнее дерево?
– За тебя, доченька! – нежно пропела теща.
– Будь здорова, дочь! – сказал Карцев.
И опять шелестели деревья, пели птицы, сияло солнце, пахло травой и медом… Ну отчего не радовался жизни тридцатилетний, атлетически сложенный мужчина по имени Игорь Саввович Гольцов? Чего ему не хватало? Чем был недоволен? Умная и любящая жена, высокий служебный пост, лучезарное будущее, Валентинов, увлеченный своим заместителем и не знающий, что Гольцов – его сын. Почему возникло немыслимое желание: заложить в ствол отвергнутого ружья патрон с пулей-жаканом, снять ботинок с любой ноги, взять в рот холодный, пахнущий ружейным маслом ствол…
– Игорь, почему не пьешь? – воскликнула Светлана. – Грозил напиться, а сидишь с пустой рюмкой…
Игорь Саввович нагнулся, заглянул Светлане в зрачки, затем отвел взгляд, бегло подумав: «Она знает о Рите! Знает, но никогда не скажет…» Беспокойства и уныния это открытие не принесло, но, наливая себе коньяк, Игорь Саввович окончательно решил, что из происшествий субботы можно вычленить что-то нужное и чрезвычайно важное для понимания того, что с ним происходит и будет происходить, словно в событиях субботы лежал ключ от Игоря Саввовича Гольцова. Он опрокинул в рот вторую большую рюмку коньяка.
– Молодец! Отчаюга! – крякнул старик остяк. – Ой, Светланушка, твой обманывает, что никогда не набирался до износу! Глянь, Игорь-то совсем не закусывает!
Карцев неярко улыбался. До зависти спокойным, целостным было его уникальное лицо с удлиненными глазами, с приподнятыми уголками век; сильное лицо, лицо улаженного, знающего себе цену человека, нашедшего тайный способ уравновешивать жизнь и самого себя в жизни на каких-то мудрых весах. Многое знал о жизни и людях этот немногословный, деловой человек, многое умел: сидеть за торжественным столом, молчать, говорить, вести дружескую беседу, работать; знал цену солнцу, ветру, запахам, щебетанию птиц. А ведь, наверное, не сразу дались ему улаженность, уверенность, величественная несуетность?
– Я поставлю на огонь пельмени! – сказала теща и пошла в кухню. – Через двадцать минут будут готовы!
Хорошо было на веранде, честное слово, хорошо! Игорь Саввович схватил бутылку с коньяком, махом налил полную рюмку, не глядя на жену, тестя и старика, залпом выпил.
– Первая колом, вторая – соколом, третья – пташечкой! – лихо произнес Игорь Саввович и неизвестно почему засмеялся, хотя сладость первого опьянения прошла, ощущалась только теплая дрожь в пальцах, голова же была отчаянно ясной, мысли приходили простые, как геометрические фигуры – круг, треугольник, квадрат. Например, произнесенная им фраза была равнобедренным треугольником. «Колом» и «соколом» – стороны, «пташечкой» – основание треугольника.
– Дрянной коньяк! – профессионально, словно дегустатор, заявил Игорь Саввович. – Могу выпить всю бутылку! – похвастался он и снисходительно расхохотался. – Игоря Гольцова бутылкой, брат, не возьмешь. Не таковский! Не-ет!
Крупно вздрагивающими пальцами – он этого не замечал – Игорь Саввович налил еще рюмку, с выпяченной грудью, заносчивый и надменный, потеряв из поля зрения жену, тестя, старика, утратив ощущение обстановки и происходящего, снова залихватски выпил. Коньяк теперь застревал в горле, вызывал спазму, но Игорь Саввович отважно преодолевал отвращение. «Напиваюсь!» – думал он, а вслух сказал:
– Игорю Гольцову все по плечу!
Произошли непонятные и забавные изменения на веранде, за столом, в саду. Стол уменьшился до размеров туалетного, веранда походила на палубу катера, то есть ощутимо покачивалась, сад перестал источать запахи, деревья казались фиолетовыми, укороченными, а поляна, наоборот, расширилась, казалась выпуклой, словно перевернутая тарелка.
– Вода уже кипит! – высунувшись из дверей, радостно крикнула теща. – Сейчас начну варить пельмени.
– Вода? – сосредоточенно спросил Игорь Саввович. – Вода? – Он покачнулся. – Вода! Известно ли вам, что все, абсолютно все состоит из воды? Человек – вода, дерево – вода. Земля покрыта водой. А вот на Луне воды нет. Нету! Это смешно, что на Луне воды нету и не-ту! – Он с удивлением развел руками. – А я еще выпью! Для Игоря Гольцова бутылка – это тьфу! И растереть! С бутылкой на-а-а-до кончать!
Издалека, оттуда, что могло быть и фантазией, донесся на что-то похожий голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62