И та, неприятно красивая из-за неколебимой уверенности в своей красоте, скажет, неприязненно кривя губы:
– Мегре, при повторном подобном проступке на ваши окна будут установлена металлическая сетка, за ваш счет, разумеется.
Комиссар поискал в кармане трубку, не найдя, взялся за книгу. Вчитаться не получилось, он подошел к окну, стал смотреть на парк. Когда взгляд прилип к «Трем Дубам», к ворону, недвижно сидевшему на привычном своем месте, в номер робко постучались.
Мегре резко обернулся. Посмотрел на часы, висевшие над дверью. Они показывали 15–00.
Ему стало не по себе.
Постучали еще. Настойчивее.
Изгнав из воображения Карин Жарис, явившуюся на допрос в виде законопослушного скелета, подошел к двери.
Открыл, малодушно повременив. Замер, увидев на пороге девушку лет двадцати двух – светловолосую, улыбчивую, востроносую. На ней было серое строгое платье, отчаянно шедшее к зеленым глазам, летние туфельки.
– Здравствуйте, месье. Я – Карин Жарис, тридцать шестого года рождения, вы меня вызывали, – глаза ее смотрели смущенно.
– Проходите. Садитесь, – с трудом проговорил Мегре.
Девушка села на стул у письменного стола. На краешек. Натянула платье на колени.
Комиссар сел напротив. Стал рассматривать нежданную гостью, рассмотрев, сумел сказать:
– Значит, вы – Карин Жарис… – задержал взгляд на высоком лбу, помеченным в самой середине едва заметным шрамом.
– Да. Я – Карин Жарис. А этот шрам остался после того, как я ударилась о батарею парового отопления. Мама крикнула: вон, папочка твой идет, я бросилась к окну, споткнулась и больно стукнулась лбом о батарею.
– Если вы тридцать шестого года рождения, то должны быть много старше, чем выглядите, – попытался улыбнуться Мегре. – Документы у вас при себе?
– Нет. У нас нет документов, – улыбнулась девушка смущенно.
– У кого это у вас? – не удержавшись, Мегре чихнул в платочек.
– У нас, почивших , нет никаких документов.
– Понимаю. В каком году вы…
– Почила?
– Да.
– Двадцать седьмого июля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года где-то между девятью и двенадцатью часами.
– А где проживаете сейчас? Я хотел сказать, где вы почиваете в настоящее время.
– Здесь, у вас. Тут так интересно. Я же все о вас прочитала… И всегда, – осеклась, – нет, только с шестнадцати лет, отчаянно ревновала к мадам Мегре.
– Ревновали к мадам Мегре? – смешался комиссар. – Меня?!
– Да… – не опустила лучащихся приязнью глаз. – И ненавидела Сименона, лишившего вас детей.
– Мне приятно это слышать, не скрою. Так где вы постоянно проживаете?
– «Постоянно» – это не наше слово, потому что оно… оно привязано.
– Понимаю. Скажите мне в таком случае, где вы проживали вчера?
– Вчера?
– Да.
– На Соломоновых островах, кажется. Я точно не помню.
– А как здесь оказались?
– На пляже прочитала о вас в газете, ну, что у вас случился инфаркт, и что вы теперь в Эльсиноре, в котором я провела в свое время полтора года. Мне захотелось вас увидеть, до конца отпуска есть еще неделя, и вот, я здесь.
Комиссар вспомнил, что ему приходилось допрашивать сумасшедших. Это помогло расслабиться.
– Вернемся, однако, к делу. Чем вы занимаетесь? Работаете?
– Да, работаю. Я лучшая медсестра в клинике, лучшей в Принстоне.
– При каких обстоятельствах вы почили?
– Я тяжело и долго болела. А когда умерла…
– Почему вы замолчали? – Мегре показалось, что девушку кто-то извне одернул.
– Мне расхотелось об этом говорить, – ответила она. – Я никому не хочу причинить вреда. Вернее, не могу – это заповедано.
– Хорошо. Но хотя бы скажите, кому вы адресовали письмо, которое я обнаружил в своем секретере?
– Вам.
– Вы хотите сказать, что в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году знали, что я буду проживать в этом номере? – оторопел Мегре.
– Нет, перед тем, как почить, я не знала, что вы будете проживать в этом номере. Я узнала об этом потом. Когда почила. И потому написала это письмо.
– Иными словами, почив, вы каким-то образом, но инкогнито, обратились в прошлое, к себе, еще не почившей, и та написала мне письмо?
– Примерно так, – кивнула. – Почившие не то чтобы общаются с собой, еще не почившими, но всегда могут ориентировать их действия в определенном направлении. Это же просто, как квантовая физика.
– Мистика какая-то.
– Это с какой стороны посмотреть.
– Отсюда или оттуда ? – поднял Мегре глаза к потолку.
– Да. Правда, такого рода общение почивших в глазах окружающих выглядит, скажем, странно.
Комиссар, поразмыслив, поинтересовался:
– Тогда получается, что и мои действия, то есть действия комиссара Мегре направляет почивший комиссар Мегре? Если допустить, что в настоящее время я нахожусь не в настоящем, но прошлом?
– Ну, не совсем так. Вас еще не… В общем, с вами другое дело, не совсем обычное…
– Другое дело, не совсем обычное… – разобиделся комиссар. – Что, не загорать мне после смерти на Соломоновых островах двадцатипятилетним юношей, рядом с такой, как вы, раскрасавицей?
– Во многом это зависит от вас. Нужны усилия. Действия. И решимость… – посмотрела в глаза, пытаясь что-то увидеть.
– Решимость?
– Да. Решимость преодолеть смерть. Или, как у нас говорят, пронзить.
– Пронзить смерть… – Мегре неожиданно увидел, как окоченевшее его тело торпедой мчится сквозь космос, затмившийся концом жизни. Увидел, как душа его уходит в пятки и взрывается радостью, когда оно на огромной скорости вонзается в нечто упруго-гуттаперчевое и… прорывает его!
– У вас может получиться, – покивала Карин.
– Посмотрим, – опрометью вернулся комиссар из будущего. – А вы, значит, пронзили смерть, приняв си-си-эйч?
– Не знаю, что это такое, – ответила девушка, посмотрев так, что комиссар уверился в своем временном положении, то есть в том, что снова находится в настоящем, в котором ему не были известны ни причины смерти, ни, тем более, вид яда, унесшего Мари в ее странный мир.
– А какое отношение к вашей смерти имел профессор Перен?
– Извините, мне пора, – неожиданно поднялась гостья.
– У меня есть еще пара вопросов… – просительно сказал комиссар, решив, что девушкой и в самом деле кто-то телепатически управляет.
– Вы что, хотите увидеть, как я… как я… на ваших глазах?..
Мегре увидел, как мадмуазель Карин на его глазах обращается в кучу костей с черепом наверху. Увидел в воображении. Девушка тем временем неслышно удалилась, плотно затворив за собой дверь.
– Чертовщина какая-то, – пробормотал комиссар, зрительным образом убедившись, что никого, кроме него, в комнате нет. – Нет, нужно принять валерьянки и часок поспать.
Так Мегре и сделал. Предварительно убедившись при помощи осязания, что сидение стула, на котором сидело видение девушки, теплее места на котором сидел он.
7. Обрывки сущности
Проснулся он в пятом часу. Вспомнил встречу с Карин. Неужели это было? Во сне? Или наяву?! Приподнявшись, посмотрел на стол – листка бумаги на нем не было. Ручка лежала. Открытая.
Услышал голоса за окном. Поднялся, подошел, глянул. Внизу стояли Катэр со старшей медсестрой Вюрмсер. Садовник что-то негодующе говорил, указывая на клочок белой бумаги, лежавший на земле между ними. Один единственный клочок.
Спустя некоторое время старшая медсестра стояла перед комиссаром в стойке.
– Господин Мегре, я настоятельно прошу не использовать вашу фрамугу в качестве мусоропровода, в противном случае на ваши окна будут установлены решетки, за ваш счет, разумеется.
– Это я использую форточку в качестве мусоропровода, – сказал Люка, войдя в комнату и став рядом с комиссаром. – Комнаты бывшего дипломата были на третьем этаже Эльсинора, как раз над комнатами Мегре.
– В таком случае, пациент де Маар, я настоятельно прошу вас не использовать вашу фрамугу в качестве мусоропровода, в противном случае на ваши окна будут установлены решетки, за ваш счет, разумеется.
– Я постараюсь, госпожа старшая медсестра, – стал в стойку «смирно» Люка.
«Фигляр», – сверкнула та глазами, прежде чем направиться к двери. Мегре, проводив ее взглядом, вопросительно посмотрел на друга:
– Так это вы сделали…
– Да, – улыбнулся тот конфузливо. – Я стоял у окна, рассматривая химеру справа, я часто на нее смотрю, она не страшная совсем, и неожиданно мне захотелось увидеть, как летают по ветру клочки бумаги. Я часто делал это в отрочестве. Исписывал откровениями лист бумаги, разрывал его на мелкие кусочки, бросал в окно и смотрел, как ветер рассеивает их по парку. Потом мне нравилось смотреть, как Виктор Патэ, наш дворник ходит кругом, накалывая на свою пику обрывки моей сущности.
– Вы знаете, я ведь тоже примерно в это время выбросил в форточку обрывки… – ответил откровением на откровение Мегре.
– Обрывки чего?
Комиссар рассказал ему свой сон. Слушая, Люка думал, что на самом деле случилось с ним самим около трех часов назад. Увидев взмывшие в небо клочки бумаги, он вспомнил свое отрочество, или, вспомнив свое отрочество, разорвал в клочки только что написанное письмо и бросил их в окно?
– Не знаю, – ответил он, поморгав. – Но я знаю, что эта девушка, назвавшаяся Карин Жарис, наша пациентка. И она «с приветом».
– Как все мы… – вздохнул Мегре.
8. Си-си-эйч и Сандрар
После полдника северный ветер угнал тучи за хребет. Стало по-весеннему тепло, уютно. Мегре посмотрев в окно на парк, выглядевший новорожденным, решил пройтись, однако ноги привели его в читальный зал, к книжному шкафу, в котором находились узкоспециальные словари. Взяв несколько ежегодников химической энциклопедии, а также том на «С», он расположился в дальнем углу читального зала за чахлой финиковой пальмой. Химического соединения под названием си-си-эйч в томе на «С» не оказалось. Не было упоминания о нем и в ежегодниках. Ставя книги на место, комиссар углядел в одной из них закладку – половинку светло-фиолетового листка для заметок. Вытащил ее, почему-то воровато оглянувшись по сторонам, прочел четкую карандашную надпись: «См. также фармакологическую энциклопедию», осклабился:
– Есть!
В фармакологической энциклопедии статья о си-си-эйч действительно нашлась, причем, как заметил Мегре, книга открывалась на вмещающей ее странице многие разы, и открывалась только на ней или соседних страницах. В статье говорилось, что данное химическое соединение, относимое к группе стероидных половых гормонов, впервые было синтезировано в 1965 г. доктором Анри Переном в виде белого порошка, не имеющего ни вкуса, ни запаха. По всем видимостям, фармакологические его свойства позволяли успешно бороться с большинством старческих заболеваний, а именно с атеросклерозом, артритом, болезнью Альцгеймера, как количественными расстройствами памяти (гипомнезия, амнезия), так и качественными (искажения памяти, ложные воспоминания). Однако через год средство было запрещено к применению в фармакологии из-за ряда побочных действий (регенерация тканей, галлюцинации, параноическое воображение, неожиданная смерть).
Вернув книгу на место, Мегре подошел к библиотечной стойке, попросил подшивку газеты «Фигаро» за 1966 год. Фрекен Свенсон, добровольно принявшая на себя обязанности библиотекарши, выдала ему соответствующий микрофильм, пытливо вглядываясь в лицо, повела в просмотровую кабину. Листать фотографии пришлось долго, однако настойчивость комиссара была вознаграждена. В одном из декабрьских номеров газеты, он обнаружил статью, в которой говорилось, что после запрещения си-си-эйч, доктор Перен, jeune loup, не опустил рук, но продолжает свои фармакологические исследования на юго-востоке Франции в одной из частных клиник, и, судя по откликам коллег, продолжает довольно успешно. Просмотрев затем «Фигаро» за 1967 год, комиссар счел задачу выполненной. До ужина оставалось еще около часа, из головы не выходили «искажения памяти и ложные воспоминания»; чтоб избавиться от них он решил прогуляться, хотя к этому времени северный ветер, угомонившийся, было, после полдника, уже деловито сживал со света приблудившуюся весну.
Выйдя из здания, Мегре постоял на лестничной площадке, обозревая парк и небо, укатываемое тяжелыми катками черно-серых туч; лишь на юге они уступали солнцу зябко синевшую твердь, затем повернулся к зданию, чтобы рассмотреть барельеф, украшавший перемычку портала.
На нем, как и на таковом Собора Парижской Богоматери, были изображены усопшие, поднятые из могил трубным гласом ангелов. Мегре, чудом избежавшему смерти, стало зябко. Подняв воротник, он спустился в парк, пошел по дорожке к лесу. Сосны на его краю выглядели стойкими солдатами, готовыми перейти Альпы вдоль и поперек. От «Трех дубов слышались порывы вальса «Вино, любовь и песни». Ворон парил высоко в небе, временами скрываясь в облаках. Под ногами шуршали разноцветные листья – профессор до поры до времени запрещал метле Садосека вмешиваться в дела осени. У самой бровки леса, левее хижины садовника, копал яму разрумянившийся от работы Рено-Клодин из 211-го номера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Мегре, при повторном подобном проступке на ваши окна будут установлена металлическая сетка, за ваш счет, разумеется.
Комиссар поискал в кармане трубку, не найдя, взялся за книгу. Вчитаться не получилось, он подошел к окну, стал смотреть на парк. Когда взгляд прилип к «Трем Дубам», к ворону, недвижно сидевшему на привычном своем месте, в номер робко постучались.
Мегре резко обернулся. Посмотрел на часы, висевшие над дверью. Они показывали 15–00.
Ему стало не по себе.
Постучали еще. Настойчивее.
Изгнав из воображения Карин Жарис, явившуюся на допрос в виде законопослушного скелета, подошел к двери.
Открыл, малодушно повременив. Замер, увидев на пороге девушку лет двадцати двух – светловолосую, улыбчивую, востроносую. На ней было серое строгое платье, отчаянно шедшее к зеленым глазам, летние туфельки.
– Здравствуйте, месье. Я – Карин Жарис, тридцать шестого года рождения, вы меня вызывали, – глаза ее смотрели смущенно.
– Проходите. Садитесь, – с трудом проговорил Мегре.
Девушка села на стул у письменного стола. На краешек. Натянула платье на колени.
Комиссар сел напротив. Стал рассматривать нежданную гостью, рассмотрев, сумел сказать:
– Значит, вы – Карин Жарис… – задержал взгляд на высоком лбу, помеченным в самой середине едва заметным шрамом.
– Да. Я – Карин Жарис. А этот шрам остался после того, как я ударилась о батарею парового отопления. Мама крикнула: вон, папочка твой идет, я бросилась к окну, споткнулась и больно стукнулась лбом о батарею.
– Если вы тридцать шестого года рождения, то должны быть много старше, чем выглядите, – попытался улыбнуться Мегре. – Документы у вас при себе?
– Нет. У нас нет документов, – улыбнулась девушка смущенно.
– У кого это у вас? – не удержавшись, Мегре чихнул в платочек.
– У нас, почивших , нет никаких документов.
– Понимаю. В каком году вы…
– Почила?
– Да.
– Двадцать седьмого июля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года где-то между девятью и двенадцатью часами.
– А где проживаете сейчас? Я хотел сказать, где вы почиваете в настоящее время.
– Здесь, у вас. Тут так интересно. Я же все о вас прочитала… И всегда, – осеклась, – нет, только с шестнадцати лет, отчаянно ревновала к мадам Мегре.
– Ревновали к мадам Мегре? – смешался комиссар. – Меня?!
– Да… – не опустила лучащихся приязнью глаз. – И ненавидела Сименона, лишившего вас детей.
– Мне приятно это слышать, не скрою. Так где вы постоянно проживаете?
– «Постоянно» – это не наше слово, потому что оно… оно привязано.
– Понимаю. Скажите мне в таком случае, где вы проживали вчера?
– Вчера?
– Да.
– На Соломоновых островах, кажется. Я точно не помню.
– А как здесь оказались?
– На пляже прочитала о вас в газете, ну, что у вас случился инфаркт, и что вы теперь в Эльсиноре, в котором я провела в свое время полтора года. Мне захотелось вас увидеть, до конца отпуска есть еще неделя, и вот, я здесь.
Комиссар вспомнил, что ему приходилось допрашивать сумасшедших. Это помогло расслабиться.
– Вернемся, однако, к делу. Чем вы занимаетесь? Работаете?
– Да, работаю. Я лучшая медсестра в клинике, лучшей в Принстоне.
– При каких обстоятельствах вы почили?
– Я тяжело и долго болела. А когда умерла…
– Почему вы замолчали? – Мегре показалось, что девушку кто-то извне одернул.
– Мне расхотелось об этом говорить, – ответила она. – Я никому не хочу причинить вреда. Вернее, не могу – это заповедано.
– Хорошо. Но хотя бы скажите, кому вы адресовали письмо, которое я обнаружил в своем секретере?
– Вам.
– Вы хотите сказать, что в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году знали, что я буду проживать в этом номере? – оторопел Мегре.
– Нет, перед тем, как почить, я не знала, что вы будете проживать в этом номере. Я узнала об этом потом. Когда почила. И потому написала это письмо.
– Иными словами, почив, вы каким-то образом, но инкогнито, обратились в прошлое, к себе, еще не почившей, и та написала мне письмо?
– Примерно так, – кивнула. – Почившие не то чтобы общаются с собой, еще не почившими, но всегда могут ориентировать их действия в определенном направлении. Это же просто, как квантовая физика.
– Мистика какая-то.
– Это с какой стороны посмотреть.
– Отсюда или оттуда ? – поднял Мегре глаза к потолку.
– Да. Правда, такого рода общение почивших в глазах окружающих выглядит, скажем, странно.
Комиссар, поразмыслив, поинтересовался:
– Тогда получается, что и мои действия, то есть действия комиссара Мегре направляет почивший комиссар Мегре? Если допустить, что в настоящее время я нахожусь не в настоящем, но прошлом?
– Ну, не совсем так. Вас еще не… В общем, с вами другое дело, не совсем обычное…
– Другое дело, не совсем обычное… – разобиделся комиссар. – Что, не загорать мне после смерти на Соломоновых островах двадцатипятилетним юношей, рядом с такой, как вы, раскрасавицей?
– Во многом это зависит от вас. Нужны усилия. Действия. И решимость… – посмотрела в глаза, пытаясь что-то увидеть.
– Решимость?
– Да. Решимость преодолеть смерть. Или, как у нас говорят, пронзить.
– Пронзить смерть… – Мегре неожиданно увидел, как окоченевшее его тело торпедой мчится сквозь космос, затмившийся концом жизни. Увидел, как душа его уходит в пятки и взрывается радостью, когда оно на огромной скорости вонзается в нечто упруго-гуттаперчевое и… прорывает его!
– У вас может получиться, – покивала Карин.
– Посмотрим, – опрометью вернулся комиссар из будущего. – А вы, значит, пронзили смерть, приняв си-си-эйч?
– Не знаю, что это такое, – ответила девушка, посмотрев так, что комиссар уверился в своем временном положении, то есть в том, что снова находится в настоящем, в котором ему не были известны ни причины смерти, ни, тем более, вид яда, унесшего Мари в ее странный мир.
– А какое отношение к вашей смерти имел профессор Перен?
– Извините, мне пора, – неожиданно поднялась гостья.
– У меня есть еще пара вопросов… – просительно сказал комиссар, решив, что девушкой и в самом деле кто-то телепатически управляет.
– Вы что, хотите увидеть, как я… как я… на ваших глазах?..
Мегре увидел, как мадмуазель Карин на его глазах обращается в кучу костей с черепом наверху. Увидел в воображении. Девушка тем временем неслышно удалилась, плотно затворив за собой дверь.
– Чертовщина какая-то, – пробормотал комиссар, зрительным образом убедившись, что никого, кроме него, в комнате нет. – Нет, нужно принять валерьянки и часок поспать.
Так Мегре и сделал. Предварительно убедившись при помощи осязания, что сидение стула, на котором сидело видение девушки, теплее места на котором сидел он.
7. Обрывки сущности
Проснулся он в пятом часу. Вспомнил встречу с Карин. Неужели это было? Во сне? Или наяву?! Приподнявшись, посмотрел на стол – листка бумаги на нем не было. Ручка лежала. Открытая.
Услышал голоса за окном. Поднялся, подошел, глянул. Внизу стояли Катэр со старшей медсестрой Вюрмсер. Садовник что-то негодующе говорил, указывая на клочок белой бумаги, лежавший на земле между ними. Один единственный клочок.
Спустя некоторое время старшая медсестра стояла перед комиссаром в стойке.
– Господин Мегре, я настоятельно прошу не использовать вашу фрамугу в качестве мусоропровода, в противном случае на ваши окна будут установлены решетки, за ваш счет, разумеется.
– Это я использую форточку в качестве мусоропровода, – сказал Люка, войдя в комнату и став рядом с комиссаром. – Комнаты бывшего дипломата были на третьем этаже Эльсинора, как раз над комнатами Мегре.
– В таком случае, пациент де Маар, я настоятельно прошу вас не использовать вашу фрамугу в качестве мусоропровода, в противном случае на ваши окна будут установлены решетки, за ваш счет, разумеется.
– Я постараюсь, госпожа старшая медсестра, – стал в стойку «смирно» Люка.
«Фигляр», – сверкнула та глазами, прежде чем направиться к двери. Мегре, проводив ее взглядом, вопросительно посмотрел на друга:
– Так это вы сделали…
– Да, – улыбнулся тот конфузливо. – Я стоял у окна, рассматривая химеру справа, я часто на нее смотрю, она не страшная совсем, и неожиданно мне захотелось увидеть, как летают по ветру клочки бумаги. Я часто делал это в отрочестве. Исписывал откровениями лист бумаги, разрывал его на мелкие кусочки, бросал в окно и смотрел, как ветер рассеивает их по парку. Потом мне нравилось смотреть, как Виктор Патэ, наш дворник ходит кругом, накалывая на свою пику обрывки моей сущности.
– Вы знаете, я ведь тоже примерно в это время выбросил в форточку обрывки… – ответил откровением на откровение Мегре.
– Обрывки чего?
Комиссар рассказал ему свой сон. Слушая, Люка думал, что на самом деле случилось с ним самим около трех часов назад. Увидев взмывшие в небо клочки бумаги, он вспомнил свое отрочество, или, вспомнив свое отрочество, разорвал в клочки только что написанное письмо и бросил их в окно?
– Не знаю, – ответил он, поморгав. – Но я знаю, что эта девушка, назвавшаяся Карин Жарис, наша пациентка. И она «с приветом».
– Как все мы… – вздохнул Мегре.
8. Си-си-эйч и Сандрар
После полдника северный ветер угнал тучи за хребет. Стало по-весеннему тепло, уютно. Мегре посмотрев в окно на парк, выглядевший новорожденным, решил пройтись, однако ноги привели его в читальный зал, к книжному шкафу, в котором находились узкоспециальные словари. Взяв несколько ежегодников химической энциклопедии, а также том на «С», он расположился в дальнем углу читального зала за чахлой финиковой пальмой. Химического соединения под названием си-си-эйч в томе на «С» не оказалось. Не было упоминания о нем и в ежегодниках. Ставя книги на место, комиссар углядел в одной из них закладку – половинку светло-фиолетового листка для заметок. Вытащил ее, почему-то воровато оглянувшись по сторонам, прочел четкую карандашную надпись: «См. также фармакологическую энциклопедию», осклабился:
– Есть!
В фармакологической энциклопедии статья о си-си-эйч действительно нашлась, причем, как заметил Мегре, книга открывалась на вмещающей ее странице многие разы, и открывалась только на ней или соседних страницах. В статье говорилось, что данное химическое соединение, относимое к группе стероидных половых гормонов, впервые было синтезировано в 1965 г. доктором Анри Переном в виде белого порошка, не имеющего ни вкуса, ни запаха. По всем видимостям, фармакологические его свойства позволяли успешно бороться с большинством старческих заболеваний, а именно с атеросклерозом, артритом, болезнью Альцгеймера, как количественными расстройствами памяти (гипомнезия, амнезия), так и качественными (искажения памяти, ложные воспоминания). Однако через год средство было запрещено к применению в фармакологии из-за ряда побочных действий (регенерация тканей, галлюцинации, параноическое воображение, неожиданная смерть).
Вернув книгу на место, Мегре подошел к библиотечной стойке, попросил подшивку газеты «Фигаро» за 1966 год. Фрекен Свенсон, добровольно принявшая на себя обязанности библиотекарши, выдала ему соответствующий микрофильм, пытливо вглядываясь в лицо, повела в просмотровую кабину. Листать фотографии пришлось долго, однако настойчивость комиссара была вознаграждена. В одном из декабрьских номеров газеты, он обнаружил статью, в которой говорилось, что после запрещения си-си-эйч, доктор Перен, jeune loup, не опустил рук, но продолжает свои фармакологические исследования на юго-востоке Франции в одной из частных клиник, и, судя по откликам коллег, продолжает довольно успешно. Просмотрев затем «Фигаро» за 1967 год, комиссар счел задачу выполненной. До ужина оставалось еще около часа, из головы не выходили «искажения памяти и ложные воспоминания»; чтоб избавиться от них он решил прогуляться, хотя к этому времени северный ветер, угомонившийся, было, после полдника, уже деловито сживал со света приблудившуюся весну.
Выйдя из здания, Мегре постоял на лестничной площадке, обозревая парк и небо, укатываемое тяжелыми катками черно-серых туч; лишь на юге они уступали солнцу зябко синевшую твердь, затем повернулся к зданию, чтобы рассмотреть барельеф, украшавший перемычку портала.
На нем, как и на таковом Собора Парижской Богоматери, были изображены усопшие, поднятые из могил трубным гласом ангелов. Мегре, чудом избежавшему смерти, стало зябко. Подняв воротник, он спустился в парк, пошел по дорожке к лесу. Сосны на его краю выглядели стойкими солдатами, готовыми перейти Альпы вдоль и поперек. От «Трех дубов слышались порывы вальса «Вино, любовь и песни». Ворон парил высоко в небе, временами скрываясь в облаках. Под ногами шуршали разноцветные листья – профессор до поры до времени запрещал метле Садосека вмешиваться в дела осени. У самой бровки леса, левее хижины садовника, копал яму разрумянившийся от работы Рено-Клодин из 211-го номера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58