– потекли по щекам ее слезы. Рыдая, бедная женщина рухнула на пол. Она хотела умереть – жить стало незачем. Красная Шапочка пожалела любимую бабушку. Вырвалась из объятий Волка, бросилась к ней, обняла, запричитала.
– Вот, бабы, вечно все испортят! – сел осерчавший Волк на кровати. – Все было так хорошо, и могло быть еще лучше…
Вмиг рассвирепев, он спрыгнул на пол, схватил бедную бабушку за волосы, приблизил ее лицо к своему лицу, заорал:
– Тебе, старая дура, надо было просто залезть к нам в постель! Понимаешь, просто залезть к нам в постель! Или оставаться в ней! И всего этого не было бы, было бы обоюдное удовольствие, было бы забавное приключение, о котором в старости приятно пошептаться с подругами! Идиотка!
Красная Шапочка бросилась на подлеца соколицей, опрокинула на пол.
Ударила кулачком по лицу. Раз-раз-раз!
Попала в глаз, в нос!
Дико закричав от боли, Волк оттолкнул девочку, кинулся к зеркалу.
Увидев кровь текшую из носа, набросился на бедняжек – те стояли в обнимку на коленях.
Стал их злобно пинать, выкрикивая оскорбления.
Высвободив злость, посидел на кровати, затравленно глядя на бабушку… на женщин, продолжавших рыдать.
Плюнул в их сторону. Встал, стянул простыню с кровати. Простыню, расцвеченную не девичьей кровью, но соком полевых цветов.
Промокнув кровоточивший нос, попытался разорвать ткань – не вышло.
Пошел к буфету, достал ножик, который сам точил.
Располосовал полпростыни, связал нас… – Генриетта запнулась – связал бабушку с внучкой, затолкал во рты кляпы, и одну за другой бросил в чулан.
– Одумаетесь, стучите – я легко прощу! – были последние его слова.
Последние слова, которые он произнес в поганой своей жизни.
27. Схватил топор
Мадмуазель Жалле-Беллем опустила свою «книжицу», посмотрела затуманенным взглядом в сторону профессора. Тот знаком предложил ей сесть. Когда женщина сомнамбулой опустилась в кресло, обратил взор на Садосека:
– Теперь вам читать, месье Катэр. В качестве напутствия позволю себе обратиться к вам перефразированными словами Шекспира: – Пожалуйста, Франсуа, произнесите свою речь легко и развязно, не пиля воздуха руками. Если вы будете кричать, как многие из наших актеров, так это мне будет так же приятно, как если бы стихи мои распевал разносчик пареной репы.
– А можно я просто расскажу, как было? Актер я никудышный, не тот профиль…
– Мегре, вы не возражаете? – судейским тоном спросил профессор комиссара.
Тот, кивнул, продолжая скептически рассматривать ногти. Мадам Мегре рядом не было давно, и некому было напоминать ему о необходимости воспользоваться маникюрными ножницами.
– Комиссар согласен на вольный пересказ. Рассказывайте, Франсуа.
– У вас так вкусно пахнет котлетами… – не услышав его, посмотрел Садосек на хозяйку квартиры. – Можно я попробую одну?
– Нет у меня никаких котлет! Это сверху жарят, – отрезала мадмуазель Генриетта.
– Перестаньте паясничать, Катэр! – прикрикнул Перен. – Рассказывайте, что было дальше!
– Ничего я не паясничаю…
– Рассказывайте!
– Ну, хорошо, хорошо. Значит, Действие четвертое. Ну, я в нем в лесу ковырялся, когда мадам Пелльтан с потекшими глазами прибежала, – мешковато встал Садосек. – Прибежала, сказала, что сволочь Лу, то есть Волк, похитил Красную Шапочку, доченьку мою единственную.
– Куда унес?! – спрашиваю, ничего не понимая.
– К Генриетте своей! – кричит, – к стерве, чтобы втроем содомски трахаться.
– Откуда знаешь?! – осерчал я.
– Своими глазами видела, – орет благим матом, – в окно смотрела, как он дочь твою наяривал, твою же женушку лапая.
– Не может быть, – говорю, – он же… он же голубой…
– Это для тебя, педика, он голубой, – заорала, и по лицу, и по лицу, и все наотмашь.
Ну, я разозлился, и к теще ринулся, топор свой даже позабыв.
Вбегаю в гостиную – все перевернуто, бегу в спальню, там Лу, пьяный, спит, пустая бутылка рядом, ополовиненная простыня на полу, вся в пятнах крови, нож сверху. Ну, в голове у меня злость гранатой взорвалась, я тот ножик схватил, да нет, не схватил, он сам мне в руку прыгнул, и саданул гада от паха до поддыха…
– А потом что? – спросил профессор, бросив взгляд на комиссара.
– Потом? – захлопал веками Садосек.
– Да, потом.
– Потом я женщин освободил, потом сгонял за тачкой, потом Лу в нее положил… Тут теща, то бишь Генриетта, в себя пришла и тут же сбесилась, видно, любила сильно…
– Довольно, Франсуа! – властный голос очувствовавшейся хозяйки «Трех Дубов» выбил из головы садовника все слова, и тот замолчал.
28. Все лгут
– Как говорил Ежи Лец, на сцене фарс действительности передается лишь трагедией, – помолчав со всеми, подвел черту под слушаниями профессор Перен.
– Точные слова, – сказал Катэр угодливо. – Лучше не скажешь, умеете вы…
– Вы довольны? – спросил профессор Перен комиссара Мегре, императивным движением руки посадив садовника на место.
– Разве можно быть довольным, находясь среди сумасшедших? – устало посмотрел Мегре. Его торпеда обратилась в игрушечного коня. С помощью «почившего» Мегре, придуманного Карин Жарис, с помощью второго Мегре, придуманного им самим.
– Сумасшедших? Отчего вы так решили? – удивилась мадам Пелльтан.
– Сумасшедших, так сумасшедших, – посмотрел Перен на часы. – У вас есть еще вопросы, Мегре?
– Да, есть. Почему вы решили ввести меня в это дело? Если бы вы этого не сделали, у вас все было бы тип-топ и концы в воду?
– У меня и так все тип-топ. А что касается вашего вопроса… В общем, Мегре, я просто проявил мягкотелость. Когда об этом попросил де Маар, спешивший к вам с новостью, попросил, с тем, чтобы стать вашим помощником на все сто, я иронически улыбнулся. Когда через минуту об этом же попросил прокурор Паррен, которому я позвонил, попросил, чтобы позабавить публику очередным о вас анекдотом, я задумался, прокурор ведь «нужник». А когда еще через минуту слово за вас замолвила некая благоволящая вам дама, а также Жерфаньон – я подумал, что идея эта висит в воздухе и надо ее приземлить, пока она сама вдребезги не приземлилась.
Мегре захотелось закрыть глаза и очутится в далеком будущем Пелкастера, где всего этого точно нет. Но на игрушечном коне до него было не добраться.
– Мне понятна фабула разыгранного вами фарса, – проговорил он глухо. – И теперь я хотел бы перейти к основной теме нашей встречи. Я имею в виду не убийство человека, фигурирующего в нашем деле под именем Мартена Делу, театрализованное вами убийство, но серию странных смертей, имевших место в Эльсиноре с 1967-го года.
– Мне кажется, на сегодня достаточно. Я это говорю как ваш лечащий врач.
– А мне кажется, дело надо закрывать, – решительно сказала мадмуазель Генриетта. – И сегодня закрывать. Пациенты больше не хотят гадать, кто будет следующей жертвой.
– Да, это дело надо закончить, – сказал Мегре глухо. – Сегодня. И мы его закончим.
Он перестал что-либо понимать. В комнате воцарилась тишина. Стало слышно, как в ванной капает вода из неплотно завернутого крана. Как на кухоньке теребит что-то нахальная мышь.
– Вы действительно хотите закончить сегодня? – спросил Перен, вглядываясь в глаза комиссара.
– Да, хочу, – ответил Мегре, потирая ладонью заболевшую грудину.
– Но почему?..
– Потому что я хочу, чтобы преступник сел в тюрьму, – боль за грудиной неожиданно исчезла, кровь, насыщенная адреналином, заструилась по жилам. Мегре воспрянул духом, снова почувствовав себя торпедой, способной проткнуть смерть. – Я хочу, чтобы он просидел в ней до конца жизни – и он просидит, чтобы со мной не случилось! Я никого не хотел так посадить в тюрьму как человека лишающего жизни страждущих, и потому скажу: все преступники, которых я хотел отправить в тюрьму, хорошо знают, что такое тюремная баланда. А также, что такое петух, отнюдь не галльский.
– Какого полицейского потеряла Франция, отослав его в Эльсинор! – проговорил профессор Перен иронически.
– Да, потеряла. Я знаю, что должен сегодня умереть.
В комнате стало тихо – даже Катэр перестал сопеть.
– Еще не время, занавес заключительного действия еще не поднят. А посему примите это. Под язык, – Перен, подойдя, дал Мегре большую белую таблетку. Тот проглотил ее, но от воды – стакан поднесла старшая медсестра – отказался. Комиссару стало хорошо, он обвел присутствующих веселящимся взглядом. Профессор, подойдя, стал щупать ему пульс, закончив счет, констатировал:
– Пока вы еще по эту сторону жизни…
– Тогда продолжим, – торпеда помчалась к цели, занавес начал подниматься.
Мадам Пелльтан, понюхав воздух, пахший уже миндальными пирожными, сказала:
– Действие пятое, – затем громко кашлянула. «Это сигнал», – подумал Мегре. Тут же в гостиную вбежал Жером Жерфаньон с радиотелефоном в руке, вбежал, как всегда крича «Господин комиссар, господин комиссар, вас мадам Мегре!»
29. Обратный отсчет
«Как всегда вовремя», – подумал Мегре, беря трубку. – Алло… дорогая! Рад тебя слышать…
– Здравствуй, милый! – родной голос увлажнил глаза комиссара, и ему пришлось склонить голову, чтобы слабости этой никто не заметил.
– Здравствуй…
– У тебя все в порядке?
– Да, Луиза, все в порядке.
– Нет, ты обманываешь, голос у тебя какой-то хворый…
– Да нет, все хорошо, дорогая… Просто я немного устал. Когда ты приедешь? Мне так тебя не хватает…
– А я уже приехала!
– Как?! Ты в санатории?!! – не поверил комиссар.
– Да!
– Где?
– Подхожу к «Трем Дубам». Мне сказали, что ты у этой твоей Генриетты, вот я и иду посмотреть, так ли это. Держись, милый, если что, я никого не постесняюсь!
– Ты шутишь, дорогая! Как ты могла оказаться в Эльсиноре? Вертолета не было, по крайней мере, я его не слышал, а дорогу еще не расчистили…
– Ты не веришь, что я в Эльсиноре?!
– Нет… Хотя хотелось бы. Очень… – комиссар сердцем ощутил тоску, как рука ощущает тесную перчатку.
– Давай, ты сейчас обернешься к входной двери, я начну обратный отсчет, и на счет «один» ты упадешь в обморок от счастья?
– Давай…
– Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один…
На счет «один» комиссар тяжело осел в кресле. Старшая медсестра Вюрмсер, загодя приготовившая таблетку под язык, бросилась к нему. Посмотрев в глаза женщины, тот понял, что все эти люди собрались отовсюду, только лишь затем чтобы распять его, Мегре, на горе, которую он собственноручно воздвиг и на которую добровольно поднялся…
30. Все сумасшедшие
На счет «один» в гостиную мадемуазель Генриетты Жалле-Беллем вошла мадмуазель Моника Сюпервьель с радиотелефоном у уха, так что это слово Мегре услышал и в трубке, и с уст вошедшей девушки.
– Эффектный ход, – сказал комиссар глухо. Сердце его вновь схватила тупая боль, но более его грызла досада. Он мог бы догадаться, что и предыдущие звонки «мадам Мегре» были сделаны из санатория. Ведь он слышал в трубке дребезжание газонокосилки, работавшей в парке. Слышал звуки шагов. Звуки шагов человека, режиссирующего весь этот спектакль.
– Эффектный ход? – неожиданно разозлился профессор. – Похоже, вы ничего не поняли. И знаете почему? Потому что, распутывая нить событий последних пяти дней, вы, мудрейший Мегре, ни конца, ни начала этой нити не нашли. Почему не нашли? Да потому что так и не прознали, что находитесь не в многопрофильном санатории, а в психиатрической лечебнице. Вы не уразумели, что мадмуазель Генриетта, мадам Пелльтан, бедная Люсьен, господин Луи де Маар, и Мартын Волкофф по прозвищу Делу, а также Пек Пелкастер – есть психически больные люди или были ими… Как и остальные пациенты.
– Все ваши родственники – жена, дочь, внучка – психически больные люди? – голос у Мегре сорвался. Он чувствовал себя одураченным. Его одурачили, да. Профессор Перен, и вся эта публика. Они, но не Пелкастер, не Карин Жарис. Он это знал. Потому что какая-то часть его разума, очарованная их словами, была уже в будущем. В будущем, научившемся воскрешать людей и обращаться в прошлое. Была в этом будущем, не хотела оттуда возвращаться и тянула к себе.
– Да. Все мои родственники – жена, дочь, внучка – ненормальные люди, – удрученно покивал профессор.
– А чем страдает господин Луи де Маар? – спросил Мегре.
– Людоедством, – ответил Перен кратко. – Подцепил его при дворе императора Бокассы, вы это знаете.
Люка смущенно опустил глаза.
– Делу чем страдал? – выдавил Мегре, сладив с секундной растерянностью.
– Месье Волкофф страдал гиперсексуальностью, проще говоря, был сексуальным маньяком. Я пытался его лечить, он противился и, в конце концов, ушел в лес, выломав решетку в своем номере на втором этаже.
– Катэр?
– Катэр здоров, если, конечно, гомосексуальность не есть болезнь. Практически здоровы, если не учитывать пограничных состояний, и остальные служащие Эльсинора.
– Говоря о пограничных состояниях, вы имели в виду себя?
– Все мы люди… – проглотил профессор очередную пилюлю.
– Никакой он не пограничный! – вдруг встал Катэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58