– Думаю, да. Профессиональными или любителями, не важно. И никто из них не довел дела до конца. Это меня выводит из себя…
– Почему, мой друг?
– Потому что и для нас с вами оно может оказаться непосильным.
– Но ведь мы убедили ваши маленькие серенькие клеточки в том, что Джек Потрошитель арестован?
– Нет, не убедили. Три минуты назад они голосовали, и Иосиф Каналь признан невиновным в насильственном нанесении татуировок на тела Моники, Лиз-Мари и мадмуазель Генриетты.
– В самом деле?
– Да. Но стоит сказать – за оправдательный вердикт проголосовало примерно на пятьдесят миллионов клеток больше.
– А сколько их всего?
– Шестнадцать миллиардов. У меня.
– А у меня их сколько?
– У людей их обычно около четырнадцати миллиардов.
Гастингс хотел ответить колкостью, но тут за спинами у них скрипнула половица. Вмиг обернувшись, они увидели мадам Пелльтан с дочерью. В белых пеньюарах до пят, они, рука в руке, стояли на пороге комнаты. Глаза их, полные ужаса, смотрели на растерзанную куклу. Рядом с Люсьен сидел черный кот.
Сама собой упавшая со стены картина Карла Блехена «Железопрокатный завод близ Нейштадт-Эберсвальде» не отвлекла их внимания. Дернулся один лишь Гастингс.
– Это всего лишь полтергейст, Артур, – успокоил его Пуаро, приветливо улыбаясь женщинам.
Гастингс, пребывавший в полном замешательстве, посмотрел на него, как ребенок на отца. И снова дернулся – Люсьен, упала ничком, закричала, ударяясь лбом об пол:
– Зачем вы растерзали мою куклу, зачем вы убили Шлехти?!
Кот ощерился, зашипел, прожигая желтыми глазами возмутителей спокойствия «Дома с Приведениями».
– Bedlam, – сказал Пуаро, подметив, что животик у девушки накладной, ибо сполз набок.
– Вы сами сумасшедшие! – сжав кулачки, шагнула к ним мадам Пелльтан. – Вы – Потрошители! Посмотрите, у вас руки в крови!
Зря это она сказала. Если бы она смолчала, Пуаро бы не посерьезнел и не выдал:
– Мадам! Вы хотите сказать, что это мы с Гастингсом прошлой ночью сделали вам татуировку?!
– И подписались под ней?! – выпалил очувствовавшийся Гастингс контрольный выстрел.
Мадам Пелльтан посмотрела на свой живот. Люсьен, перестав рыдать, посмотрела на него же.
19. Возьмите килограмм свежей телячьей печени
Остаток ночи они провели в гостиной мадам Пелльтан. Пуаро ничего не стоило заставить маленькую Люсьен сознаться в надругательстве над куклой. На пути вниз он заглянул за дверную створку, за которой прятался от Гастингса человек с ведром, и увидел, что пятна на стене, оставленные его краем, испачканным кровью, располагаются низко, как раз под рост девушки.
– Мамы не было, мне стало скучно, и я решила поиграть в Джека Потрошителя, сказала она, не моргнув глазом, когда Пуаро озвучил свое наблюдение. – Мадам Пелльтан негодующе ткнула дочь локтем в бок.
– Вот как? – сделал Пуаро глаза ласковыми. – А где ты набрала полведра кровушки?
– Ее я изготовила на кухне… – отвечала Люсьен, как будто экзаменовалась на уроке домоводства.
– Рецепт не подскажешь? – вынул Пуаро из кармана записную книжечку с золотым карандашиком. – Может, пригодится? В нашей сыщицкой жизни всякое бывает.
– Это просто, месье. Возьмите килограмм свежей телячьей печени, полкило кровяной колбасы, порежьте, соответственно, на пластики и кружочки, вымочите в трех литрах холодной воды – это нужно для того, чтобы требуемое пахло соответственно…
У Гастингса началось обильное слюноотделение.
– Вот почему паштет был таким безвкусным! – обратив возмущенное лицо к Пуаро, оборвала дочь мадам Пелльтан. – Она вымочила печень! Вместе с домашней колбасой, о которой я мечтала с момента своего заключения в санатории! В кои веки знакомая из поселка, презентовала мне немного печени и колбасы, – муж ее недавно забил быка, – а эта дрянная девчонка вымочила их в ведре для…
– Ну, замочили колбасу, – не дав ей договорить, обратился Пуаро к Люсьен. – А дальше что?
– Потом, помешивая, надо всыпать в получившуюся жидкость полтора стакана белой муки и пакетик кармина. Перед окончательным смешиванием не забудьте влить два куриных яйца – они придадут игрушечной крови нужную консистенцию.
– Не забуду, – записал Пуаро «разм., доб. 2 я., разм.». – А где в это время была мама?
– Когда не спится, я прогуливаюсь, – высоко подняла подбородок женщина. – И вчера ночью прогуливалась.
– И у статуи Афины столкнулись с Джеком Потрошителем? И тут же, на скамейке, он сделал вам татуировку.
– Нет, на скамейку он меня, полубесчувственную, принес уже татуированной, – опустив подбородок, неожиданно для Пуаро и Гастингса созналась мадам Пелльтан. – И это был месье Бертран.
Мадам Пелльтан знала, что красивым женщинам верят, что бы они ни говорили.
– А можно на нее взглянуть?
– На татуировку?! Да бога ради! – темно усмехнулась мадам Пелльтан, прежде чем обеими руками распахнуть пеньюар.
Грудям мадам Пелльтан и ее животику позавидовала бы и Даная, за ночь с которой Зевс расплатился золотым дождем.
«Столько женских животиков и грудей, сколько мне пришлось увидеть за последние три дня я, считая материнскую, не видел за всю прожитую жизнь. Еще несколько таких демонстраций, и я побегу через горные перевалы подписываться на «Плейбой», причем на несколько лет вперед», – иронично подумал Пуаро, пытаясь оторвать взгляд от пупка мадам Пелльтан, призывно таившегося в мягчайшем женском жирке.
Оторвать взгляд от пупка мадам Пелльтан ему помог взгляд мадам Пелльтан, ставший чересчур снисходительным, и потому уловленный периферическим зрением маэстро сыска. А также две надписи. Одна – «вместе» под грудью, другая, – «Николь» – под животиком. Увидев их, Пуаро вспомнил татуировки Катэра. Они – садовника и Николи, совпали как две половинки одной банкноты.
«До гроба вместе
Франсуа и Николь»
– А цифра «один»? Где он ее поставил? – спросил Пуаро, догадываясь, чем ему ответят.
Глаза мадам Пелльтан загорелись бесовским блеском. Поднявшись с дивана, она изобразила пару па канкана, то есть повернулась к мужчинам спиной и круто согнулась, одновременно высоко подняв рукой полу пеньюара.
Сначала Пуаро увидел жирную единицу, аккуратно вытатуированную на левой ягодице женщины, а потом уж зад целиком. Весь он был исколот иглой.
– Попа, несомненно, мировое достояние, – подумал он, чувствуя себя законным акционером последнего. И заключил, обращаясь к мировому достоянию:
– С вами все ясно. И потому предлагаю вернуться к кукле Шлехти.
– Хотите еще раз ее осмотреть? – оживился Гастингс.
– Нет. Я хочу услышать от мадмуазель Люсьен, как все произошло. Значит, когда «кровь» приготовилась, вы пошли наверх поиграть в Потрошителя…
– Да. Подойдя к парадной двери, обнаружила, что она открыта. Осторожно поднявшись в фойе, увидела его, – указала подбородком на Гастингса. – Он сладко спал на диване. Естественно, присутствие постороннего меня озадачило, я задумалась, что делать. И сразу вспомнила о пульверизаторе, который, недавно прогуливаясь, нашла у «Трех Дубов». Он так приятно пах, что, принеся его сюда, я не удержалась и прыснула себе в лицо…
– И, не упав еще на пол, заснула, – покивал Гастингс. Затем посмотрел Пуаро в глаза и сказал:
– Я вспомнил, где я слышал этот запах, и слышал неоднократно.
– Где? – взгляд Пуаро сделался металлическим.
– В кабинете лекарственного электрофореза. Этим веществом профессор Перен усыпляет пациентов, чтобы усилить действие процедуры или гипноза.
– И этим же веществом, судя по всему, пользуется Потрошитель, – посмотрел Пуаро на Люсьен.
– Я не Потрошитель, – сказала та, – я просто играла в него с куклой Шлехти.
– Вы понимаете, милая девушка, что ваше деяние в виде насильственного усыпления гражданина Франции подпадает под вполне определенную статью уголовного кодекса? – спросил Пуаро, сделавшись воплощением благожелательности.
– Пусть подпадает. Я – психически больна, и мне все можно.
– Психически больных с такими мыслями облачают в смирительные рубашки. Кстати, кто из вас написал письмо?
– Какое письмо? – удивилась мадам Пелльтан.
– Вот это, – показал Гастингс письмо, извлеченное им из-под головы распятой куклы. Оно подписано Джеком Потрошителем. В нем содержаться сведения, которыми мог располагать лишь преступник.
– Я писать не умею, – широко улыбнулась Люсьен. – А что касается мамы, скажите, сколько в нем ошибок?
– Ни одной, кажется – просмотрел письмо Гастингс.
– Значит, писала не она.
– В таком случае нам придется обратиться к профессору, – сказал Пуаро. – Он уж определит, кто это писал.
– Не надо к нему обращаться, – махнула рукой девочка. – Это Клодель написал. По моей просьбе. Он любит писать письма, – последнюю фразу выговорила многозначительно.
– Леон Клодель из третьего номера?.. – опешил Гастингс.
– Да. Мы с ним дружим. Он часто рассказывает мне страшные истории…
– Случившиеся с Карин Жарис, Эжен и Пьером Пелегри? – Пуаро был заинтригован. Клодель любит писать письма…
– В том числе… – посмотрела девушка насмешливо.
– А я могу с ним поговорить?
– Нет.
– Почему?
– Он не любит мужчин, повсюду сующих свой нос. И к тому же…
– Она смеется над вами, вы что не понимаете?! – перебила дочь мадам Пелльтан. – И вообще, вам не кажется, что визит ваш несколько затянулся?
– Отнюдь, – благожелательно улыбнулся ей Пуаро. – Мне кажется, что он длился ровно столько, сколько было мне нужно. Спокойной ночи, мадам, спокойной ночи, мадмуазель.
Поклонившись, они удалились, до самого порога сопровождаемые недовольного вида котом.
20. Они лежали рядом
Был пятый час утра. Снег сыпал хлопьями. Притушенные фонари светили полусонным фосфорным светом. С дальней стороны кладбища раздавался заунывный волчий вой, вызывавший у Гастингса сострадание и мысли о хорошем куске говядины с кровью у Пуаро. На полпути к Эльсинору капитан спросил спутника:
– Вам не кажется, мой друг, что пора брать голову в руки?
– Нет, дорогой Гастингс, пока не кажется, дело слишком сложно, – дорожки засыпало нападавшим снегом, и Пуаро, шел за торившим тропу капитаном. – Да, на первый взгляд кажется, что у нас с вами накопилось достаточно сведений, чтобы составить рабочую гипотезу или, по крайней мере, определить направление и руководящую силу событий. Но, признайтесь, ведь у вас еще не создалось ощущения, что вы взобрались уже на гору под названием «Great Enlightenment». И потому достаточно посмотреть из-под руки, как смотрит наш Наполеон, чтобы разглядеть переулки и улицы разгадываемого нами преступления, его памятники и тупики, разглядеть то, что соединяет факты и наблюдения в плодотворную трехмерную систему?
– Вы правы, Эркюль, такой уверенности у меня нет, – ответил Гастингс. – В частности, я никак не разгляжу переулок, по которому ночами бродит висельник Клодель.
– И я не могу разглядеть, – стряхнул Пуаро снег с котелка. – И потому, уверен, очень скоро мы столкнемся с тем, что перелопатит все наши представления, все добытые нами сведения и факты.
– С Клоделем столкнемся?! Не пугайте меня, Пуаро, – испуганно посмотрел Гастингс по сторонам, ничего, впрочем, не увидев, кроме статуй. Они заснеженными слепоглухонемыми приведениями стояли в заснеженном парке, скупо освещенном залепленными снегом фонарями.
– После «Дома с Приведениями» вряд ли можно чему-либо испугаться. Мурашки по коже бегают, когда представляешь, что в одну ночь Потрошитель убил Катэра и татуировал его жену.
Они помолчали, вспоминая растерзанную куклу, падение «Железопрокатного завода и остальное.
– Потрошитель – сумасшедший, – сказал, наконец, Гастингс. Он воочию увидел, как преступник, сорвав платье с удивительного тела мадам Пелльтан, потирая руки, стоит над раскрытым чемоданчиком с татуировочными принадлежностями.
– Несомненно. Если, конечно, мадам Пелльтан не вводит нас в заблуждение, – согласился Пуаро, видя перед глазами ту же картину.
– Мне казалось, на счет «ноль» обратного отсчета должно было произойти нечто ужасное, – помолчав, сказал Гастингс.
– А то, что сделала молоденькая девушка со своей куклой – это не ужасно?
– Это событие, на мой взгляд, не ужасно, оно неприятно. Знаете, мне посчастливилось знать одну очаровательную молоденькую особу, которая иезуитски уничтожала кукол – варила в выварке, четвертовала, поджаривала на раскаленной плите, – едва сказав дарителям спасибо. Я склонен думать, что этот игрушечное зверство было обусловлено хребетной нелюбовью к будущим соперницам.
– Девочка была южных кровей? – Пуаро остановился передохнуть.
– Да, – повернулся к нему Гастингс.
– Они такие, – сказал Пуаро. – Кстати, цифра «ноль» на лбу куклы, на мой взгляд, говорит о том, что Люсьен напрямую связана с Потрошителем. Или находится в курсе его деяний.
– Если, конечно, эту цифру нарисовала она, не Потрошитель – усмехнулся Гастингс. – Вы уж меня извините, Эркюль, но несколько кадров преступления я попытаюсь восстановить, хотя до вершины горы под названием «Great Enlightenment», мне еще шагать и шагать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58