Еще один охранник, также вооруженный, находился снаружи.
Они дали ночному сторожу часовни две сотни песо, чтобы он ушел. Дон Эпифанио взглянул на сумку, стоявшую на полу, между босыми ногами Тересы, потом на «дабл-игл» у нее на коленях.
– Твой парень уже давно дразнил гусей. Это был только вопрос времени.
– Он правда погиб?
– Конечно, правда. С ним разделались там, в горах… Не солдаты, не федералы, точно не они. Это были ребята из своих.
– Кто?
– Да какая разница, кто? Ты же знаешь, какими делишками занимался твой Блондин. Совал свои карты в чужую колоду. Вот в конце концов кто-то и стукнул на него.
Огонек сигары снова вспыхнул. Дон Эпифанио раскрыл записную книжку. Приблизив ее к пламени свечей, он наугад перелистывал страницы.
– Ты читала, что тут?
– Я просто принесла ее вам, как он велел. Я ничего в этом не понимаю.
Дон Эпифанио кивнул, думая о своем. Ему явно было неуютно.
– Бедняга Блондин сам себе вырыл эту яму, – наконец проговорил он.
Теперь она смотрела перед собой, туда, где в сумраке висели экс-вото и засохшие цветы.
– Какой там, к черту, бедняга! Этот мерзавец даже не подумал обо мне.
Ей удалось произнести это без дрожи в голосе. Не оборачиваясь, она почувствовала, что дон Эпифанио повернулся и смотрит на нее.
– Тебе повезло, – услышала она. – Ты пока жива.
Некоторое время он продолжал сидеть неподвижно. Изучая ее. Аромат гаванской сигары смешивался с запахом свечей и ладана, дымящегося в курильнице рядом с бюстом святого разбойника.
– Что ты собираешься делать? – спросил он наконец.
– Не знаю, – в свою очередь пожала плечами Тереса. – Блондин говорил, что вы мне поможете. Отдай ему книжку и попроси помочь тебе. Так он сказал.
– Твой Блондин всегда был оптимистом.
Пустота в желудке стала еще глубже. Душный дымок свечей, потрескивание огоньков перед Мальверде.
Жарко и сыро. Внезапно ее охватило невыносимое разочарование. Ей захотелось вскочить, ударом загасить свечи и выскочить на улицу, глотнуть свежего воздуха.
И вновь броситься бежать, если ей это еще позволят.
Но снова посмотрев перед собой, она увидела; та, другая Тереса Мендоса сидит напротив, в упор глядя на нее. А может, это она сама сидела там, молча глядя на испуганную женщину, съежившуюся на скамейке рядом с доном Эпифанио, и на коленях у нее – бесполезный пистолет.
– Он очень любил вас, – услышала она собственный голос, Дон Эпифанио поерзал на скамейке. Порядочный человек – так всегда говорил о нем Блондин. Хороший хозяин, справедливый и с понятиями. Другого такого у меня не было.
– И я его любил. – Дон Эпифанио произнес это тихо, словно боясь, что телохранитель у двери услышит, как он ударился в сантименты, – И тебя тоже… Но этими своими выходками он подвел тебя под монастырь.
– Мне нужна помощь.
– Я не могу в это вмешиваться.
– У вас много власти.
Он досадливо и нетерпеливо пощелкал языком. А потом объяснил – почти шепотом, все время исподтишка поглядывая на охранника: в этом деле власть – вещь относительная, эфемерная и подчинена сложным правилам. И, подчеркнул дон Эпифанио, он сохраняет приобретенную власть потому, что не роет там, где не надо. Блондин больше не работает на него; это дело его нынешних боссов. А эти люди карают всех одинаково.
– Лично против тебя, Тересита, они ничего не имеют. Ты же их знаешь. Но они делают свои дела вот таким образом… Они должны подавать пример.
– Но вы могли бы поговорить с ними. Сказать им, что я ничего не знаю.
– Да им и так отлично известно, что ты ничего не знаешь. Проблема не в том… Я не могу вмешиваться в это. В наших краях тому, кто просит взаймы сегодня, назавтра приходится расплачиваться.
Теперь он смотрел на «дабл-игл», который она держала на коленях, небрежно положив руку на рукоятку.
Он знал, что Блондин давно научил ее стрелять – научил так, что она выбивала шесть из шести жестянок из-под пива «Пасифико», одну за другой, с десяти шагов. Блондин всегда любил «Пасифико» и боевых женщин, хотя Тереса терпеть не могла пива и пугалась каждого пистолетного выстрела.
– А кроме того, – продолжал дон Эпифанио, – то, что ты мне рассказала, еще больше осложняет ситуацию, Не могут же они позволить, чтобы ухлопали их человека, и тем более кто – женщина!.. Да над ними будет смеяться весь Синалоа.
Тереса посмотрела в его темные бесстрастные глаза. Встретила жесткий взгляд индейца-северянина.
Взгляд того, кому удалось выжить.
– Я не могу вмешиваться в это, – снова услышала она.
И дон Эпифанио встал. Ничего не вышло, подумала она. Это конец всему. Пустота в желудке стала огромной, охватила собой ночь, подкарауливавшую снаружи, как неизбежность. Тереса сдалась, однако женщина, наблюдавшая за ней из полумрака, сдаваться не захотела.
– Блондин сказал, что вы мне поможете, – упрямо повторила она, будто самой себе. – Отнеси ему книжку и отдай – в обмен на твою жизнь. Так он сказал.
– Твой парень слишком любил пошутить.
– Не знаю. В этом я ничего не понимаю. Но я знаю то, что он мне сказал.
Это прозвучало скорее жалобой, чем мольбой. Неприкрытой, очень горькой жалобой. Или упреком. Произнеся эти слова, она мгновение помолчала, затем подняла голову, как обессилевший преступник в ожидании приговора. Дон Эпифанио стоял перед ней – он казался еще крупнее и массивнее, чем обычно. Его пальцы постукивали по записной книжке Блондина.
– Тересита.
– Да.
Он продолжал постукивать пальцами по книжке.
Тереса увидела, как он перевел взгляд на образ святого, затем на телохранителя у двери и опять на нее. А потом снова на пистолет.
– Ты точно ничего не читала?
– Клянусь вам. А что я должна была читать?
Наступило молчание. Долгое, как агония, подумала она. В тишине было слышно, как потрескивают фитили свечей на алтаре.
– У тебя есть только одна возможность, – проговорил он наконец.
Она уцепилась за эти слова мгновенно ожившим, точно после пары доз кокаина, мозгом. Та, другая женщина исчезла в темноте. Это снова была она, Тереса. А может, наоборот.
– Мне хватит и одной, – сказала она.
– У тебя есть паспорт?
– Да. С американской визой.
– А деньги?
– Двадцать тысяч долларов и немного в песо. – Охваченная полыхнувшей надеждой, она распахнула стоявшую у ног сумку. – Вот… И еще пакет порошка – унций десять-двенадцать.
– Порошок оставь. Там опасно таскать это с собой… Машину водить умеешь?
– Нет. – Это она сказала, уже встав и внимательно, в упор глядя на него. Сейчас вся она была сосредоточена на одним: остаться в живых. – У меня даже прав нет.
– Сомневаюсь, что ты сумеешь перебраться на ту сторону. Тебя засекут на границе, да и там, среди гринго, ты не будешь в безопасности… Тебе лучше всего уехать прямо сейчас, этой же ночью. Я могу дать тебе машину с надежным водителем… Это я могу. И еще сказать ему, чтобы отвез тебя в столицу. А там сядешь на первый же самолет.
– Куда?
– Мне наплевать, куда. Но если захочешь отправиться в Испанию, там у меня есть друзья. Люди, которые мне кое-чем обязаны… Если завтра, перед тем, как сесть в самолет, ты позвонишь мне, я смогу назвать тебе одно имя и номер телефона. Потом будешь выкручиваться сама.
– Других возможностей нет?
– Нет. Да и тут, знаешь ли, как сложится: либо выберешься, либо пропадешь.
Тереса пошарила глазами в сумраке. Она была совершенно одна. Сейчас никто не решал за нее. Но она все еще была жива.
– Мне нужно ехать, – нетерпеливо произнес дон Эпифанио. – Давай, решай что-нибудь.
– Я уже решила. Я сделаю, как вы велели.
– Хорошо. – Дон Эпифанио проследил взглядом, как она поставила пистолет на предохранитель и сунула его за пояс, между джинсами и кожей. Потом надела куртку – И помни одно: даже там ты не будешь в безопасности. У меня есть друзья, но и у этих ребят тоже.
Так что постарайся зарыться как можно глубже, чтобы тебя не нашли.
Тереса снова кивнула. Вынув из сумки пакет с кокаином, она положила его на алтарь под изображением Мальверде. И зажгла свечку. Пресвятая Дева, быстренько помолилась она про себя. Господи Боже. Да благословит Господь мой путь и поможет мне вернутца, И перекрестилась – почти украдкой, – Мне правда жаль Блондина, – сказал у нее за спиной дон Эпифанио. – Он был хорошим парнем.
Услышав это, Тереса обернулась. Теперь голова у нее была до того ясной и спокойной, что даже в горле пересохло, и она ощущала медленное течение крови в своих жилах – каждый толчок. Она вскинула сумку на плечо и улыбнулась впервые за весь этот день. Улыбка передернула ей рот, как неожиданная нервная судорога. Эта улыбка – или что бы то ни было, – наверное, выглядела странно: дон Эпифанио взглянул на нее с некоторым удивлением, и обычно бесстрастное лицо вдруг отразило его мысли. Тересита Мендоса. Гм… Девчонка Блондина. Подружка контрабандиста наркотиков. Девушка, каких тысячи – не слишком разговорчивая, не слишком смышленая, не слишком красивая, И все же несколько секунд он смотрел на нее задумчиво, изучающе, даже с некоторой опаской, и очень внимательно, словно вдруг увидел перед собой совершенно незнакомую женщину.
– Нет, – сказала она. – Блондин не был хорошим парнем. Он был самым настоящим сукиным сыном.
Глава 3.
Когда пройдут года
– Она была никто, – сказал Маноло Сеспедес.
– Как это? Объясни.
– Я уже объяснил, – Мой собеседник вытянул в мою сторону два пальца с зажатой в них сигаретой. – Никто – это и значит: никто. Просто пария. Она появилась здесь в чем была, как человек, который хочет забиться в щелочку… Все сложилось именно так, а не иначе, по чистой случайности.
– Но ведь при ней было и еще кое-что. Ее ум.
– Ну и что?.. Я знавал многих умных девушек, которые в конце концов стали уличными проститутками.
Он обвел глазами улицу, словно в поисках наглядного примера. Мы сидели под навесом террасы кофейни «Калифорния» в Мелилье. Африканское солнце, стоящее в зените, окрашивало желтым модернистские фасады проспекта Хуана Карлоса I. Было время аперитива; тротуары и террасы кишмя кишели гуляющими, бездельниками, продавцами лотерейных билетов и чистильщиками ботинок. Европейская одежда смешивалась с мавританскими хиджабами и галабеями, подчеркивая, что это пограничная территория на стыке двух континентов и нескольких культур. Поодаль, возле площади Испании и памятника погибшим в колониальной войне 1821 года – бронзовой фигуры молодого солдата, обращенной лицом в сторону Марокко, – виднелись кроны пальм: сказывалась близость Средиземного моря.
– Тогда я не знал ее, – продолжал Сеспедес. – На самом деле, я ее даже не помню. Только лицо за стойкой в «Джамиле», больше ничего. Да, в общем-то, не помню и лица. Лишь намного позже – что-то услышал тут, что-то там – в конце концов начал соотносить ее с той, другой Тересой Мендоса… Я же тебе сказал: в то время она была ровным счетом никто.
Бывший комиссар полиции, бывший начальник службы безопасности Ла-Монклоа, бывший правительственный уполномоченный в Мелилье: волею судеб и жизни Маноло Сеспедес успел перебывать всеми; однако точно так же он мог быть и закаленным в боях на арене мудрым тореро, насмешником-цыганом, берберским пиратом или хитрым дипломатом-рифом.
Это был старый лис, смуглый, худой, каклегионер-анашист, опытный, умный и изворотливый. Мы с ним познакомились пару десятков лет назад, когда вспыхнули ожесточенные стычки между европейской и мусульманской общинами, выведшие Мелилью на первые полосы газет, для которых я писал, зарабатывая себе на жизнь. Сеспедес, уроженец Мелильи и высший представитель гражданских властей в североафриканском анклаве, уже в те времена знал всех и вся: он ходил пропустить стаканчик в офицерский бар Иностранного легиона, контролировал весьма эффективную сеть информаторов по обе стороны границы, ужинал с губернатором Надора, и на жалованье у него состояли как уличные нищие, так и служащие марокканской Королевской жандармерии. Тогда и началась наша дружба: долгие беседы, барашек с арабскими приправами, джин с тоником – нередко до самого рассвета. Сегодня угощаешь ты, завтра – я. Теперь, уйдя в отставку со своего официального поста, Сеспедес скучно и мирно старел, деля время между местными политическими делами, женой, детьми и полуденными аперитивами.
Мой приезд внес приятное разнообразие в его давно отлаженную, размеренную жизнь.
– Я же говорю тебе: все сложилось именно так по чистой случайности, – настаивал он. – А ее случайность именовалась «Сантьяго Фистерра».
Моя рука со стаканом замерла на полпути ко рту.
– Сантьяго Лопес Фистерра?
– Ясное дело. – Сеспедес посасывал сигарету, оценивая степень моей заинтересованности. – Галисиец.
Я медленно выдохнул, отхлебнул немного и откинулся на спинку стула: меня накрыло удовлетворением, какое бывает у охотника, вновь напавшего на потерянный было след. Сеспедес же усмехался, мысленно прикидывая, что ему сулит данная ситуация в свете нашего старинного принципа «сегодня угощаешь ты, завтра – я».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Они дали ночному сторожу часовни две сотни песо, чтобы он ушел. Дон Эпифанио взглянул на сумку, стоявшую на полу, между босыми ногами Тересы, потом на «дабл-игл» у нее на коленях.
– Твой парень уже давно дразнил гусей. Это был только вопрос времени.
– Он правда погиб?
– Конечно, правда. С ним разделались там, в горах… Не солдаты, не федералы, точно не они. Это были ребята из своих.
– Кто?
– Да какая разница, кто? Ты же знаешь, какими делишками занимался твой Блондин. Совал свои карты в чужую колоду. Вот в конце концов кто-то и стукнул на него.
Огонек сигары снова вспыхнул. Дон Эпифанио раскрыл записную книжку. Приблизив ее к пламени свечей, он наугад перелистывал страницы.
– Ты читала, что тут?
– Я просто принесла ее вам, как он велел. Я ничего в этом не понимаю.
Дон Эпифанио кивнул, думая о своем. Ему явно было неуютно.
– Бедняга Блондин сам себе вырыл эту яму, – наконец проговорил он.
Теперь она смотрела перед собой, туда, где в сумраке висели экс-вото и засохшие цветы.
– Какой там, к черту, бедняга! Этот мерзавец даже не подумал обо мне.
Ей удалось произнести это без дрожи в голосе. Не оборачиваясь, она почувствовала, что дон Эпифанио повернулся и смотрит на нее.
– Тебе повезло, – услышала она. – Ты пока жива.
Некоторое время он продолжал сидеть неподвижно. Изучая ее. Аромат гаванской сигары смешивался с запахом свечей и ладана, дымящегося в курильнице рядом с бюстом святого разбойника.
– Что ты собираешься делать? – спросил он наконец.
– Не знаю, – в свою очередь пожала плечами Тереса. – Блондин говорил, что вы мне поможете. Отдай ему книжку и попроси помочь тебе. Так он сказал.
– Твой Блондин всегда был оптимистом.
Пустота в желудке стала еще глубже. Душный дымок свечей, потрескивание огоньков перед Мальверде.
Жарко и сыро. Внезапно ее охватило невыносимое разочарование. Ей захотелось вскочить, ударом загасить свечи и выскочить на улицу, глотнуть свежего воздуха.
И вновь броситься бежать, если ей это еще позволят.
Но снова посмотрев перед собой, она увидела; та, другая Тереса Мендоса сидит напротив, в упор глядя на нее. А может, это она сама сидела там, молча глядя на испуганную женщину, съежившуюся на скамейке рядом с доном Эпифанио, и на коленях у нее – бесполезный пистолет.
– Он очень любил вас, – услышала она собственный голос, Дон Эпифанио поерзал на скамейке. Порядочный человек – так всегда говорил о нем Блондин. Хороший хозяин, справедливый и с понятиями. Другого такого у меня не было.
– И я его любил. – Дон Эпифанио произнес это тихо, словно боясь, что телохранитель у двери услышит, как он ударился в сантименты, – И тебя тоже… Но этими своими выходками он подвел тебя под монастырь.
– Мне нужна помощь.
– Я не могу в это вмешиваться.
– У вас много власти.
Он досадливо и нетерпеливо пощелкал языком. А потом объяснил – почти шепотом, все время исподтишка поглядывая на охранника: в этом деле власть – вещь относительная, эфемерная и подчинена сложным правилам. И, подчеркнул дон Эпифанио, он сохраняет приобретенную власть потому, что не роет там, где не надо. Блондин больше не работает на него; это дело его нынешних боссов. А эти люди карают всех одинаково.
– Лично против тебя, Тересита, они ничего не имеют. Ты же их знаешь. Но они делают свои дела вот таким образом… Они должны подавать пример.
– Но вы могли бы поговорить с ними. Сказать им, что я ничего не знаю.
– Да им и так отлично известно, что ты ничего не знаешь. Проблема не в том… Я не могу вмешиваться в это. В наших краях тому, кто просит взаймы сегодня, назавтра приходится расплачиваться.
Теперь он смотрел на «дабл-игл», который она держала на коленях, небрежно положив руку на рукоятку.
Он знал, что Блондин давно научил ее стрелять – научил так, что она выбивала шесть из шести жестянок из-под пива «Пасифико», одну за другой, с десяти шагов. Блондин всегда любил «Пасифико» и боевых женщин, хотя Тереса терпеть не могла пива и пугалась каждого пистолетного выстрела.
– А кроме того, – продолжал дон Эпифанио, – то, что ты мне рассказала, еще больше осложняет ситуацию, Не могут же они позволить, чтобы ухлопали их человека, и тем более кто – женщина!.. Да над ними будет смеяться весь Синалоа.
Тереса посмотрела в его темные бесстрастные глаза. Встретила жесткий взгляд индейца-северянина.
Взгляд того, кому удалось выжить.
– Я не могу вмешиваться в это, – снова услышала она.
И дон Эпифанио встал. Ничего не вышло, подумала она. Это конец всему. Пустота в желудке стала огромной, охватила собой ночь, подкарауливавшую снаружи, как неизбежность. Тереса сдалась, однако женщина, наблюдавшая за ней из полумрака, сдаваться не захотела.
– Блондин сказал, что вы мне поможете, – упрямо повторила она, будто самой себе. – Отнеси ему книжку и отдай – в обмен на твою жизнь. Так он сказал.
– Твой парень слишком любил пошутить.
– Не знаю. В этом я ничего не понимаю. Но я знаю то, что он мне сказал.
Это прозвучало скорее жалобой, чем мольбой. Неприкрытой, очень горькой жалобой. Или упреком. Произнеся эти слова, она мгновение помолчала, затем подняла голову, как обессилевший преступник в ожидании приговора. Дон Эпифанио стоял перед ней – он казался еще крупнее и массивнее, чем обычно. Его пальцы постукивали по записной книжке Блондина.
– Тересита.
– Да.
Он продолжал постукивать пальцами по книжке.
Тереса увидела, как он перевел взгляд на образ святого, затем на телохранителя у двери и опять на нее. А потом снова на пистолет.
– Ты точно ничего не читала?
– Клянусь вам. А что я должна была читать?
Наступило молчание. Долгое, как агония, подумала она. В тишине было слышно, как потрескивают фитили свечей на алтаре.
– У тебя есть только одна возможность, – проговорил он наконец.
Она уцепилась за эти слова мгновенно ожившим, точно после пары доз кокаина, мозгом. Та, другая женщина исчезла в темноте. Это снова была она, Тереса. А может, наоборот.
– Мне хватит и одной, – сказала она.
– У тебя есть паспорт?
– Да. С американской визой.
– А деньги?
– Двадцать тысяч долларов и немного в песо. – Охваченная полыхнувшей надеждой, она распахнула стоявшую у ног сумку. – Вот… И еще пакет порошка – унций десять-двенадцать.
– Порошок оставь. Там опасно таскать это с собой… Машину водить умеешь?
– Нет. – Это она сказала, уже встав и внимательно, в упор глядя на него. Сейчас вся она была сосредоточена на одним: остаться в живых. – У меня даже прав нет.
– Сомневаюсь, что ты сумеешь перебраться на ту сторону. Тебя засекут на границе, да и там, среди гринго, ты не будешь в безопасности… Тебе лучше всего уехать прямо сейчас, этой же ночью. Я могу дать тебе машину с надежным водителем… Это я могу. И еще сказать ему, чтобы отвез тебя в столицу. А там сядешь на первый же самолет.
– Куда?
– Мне наплевать, куда. Но если захочешь отправиться в Испанию, там у меня есть друзья. Люди, которые мне кое-чем обязаны… Если завтра, перед тем, как сесть в самолет, ты позвонишь мне, я смогу назвать тебе одно имя и номер телефона. Потом будешь выкручиваться сама.
– Других возможностей нет?
– Нет. Да и тут, знаешь ли, как сложится: либо выберешься, либо пропадешь.
Тереса пошарила глазами в сумраке. Она была совершенно одна. Сейчас никто не решал за нее. Но она все еще была жива.
– Мне нужно ехать, – нетерпеливо произнес дон Эпифанио. – Давай, решай что-нибудь.
– Я уже решила. Я сделаю, как вы велели.
– Хорошо. – Дон Эпифанио проследил взглядом, как она поставила пистолет на предохранитель и сунула его за пояс, между джинсами и кожей. Потом надела куртку – И помни одно: даже там ты не будешь в безопасности. У меня есть друзья, но и у этих ребят тоже.
Так что постарайся зарыться как можно глубже, чтобы тебя не нашли.
Тереса снова кивнула. Вынув из сумки пакет с кокаином, она положила его на алтарь под изображением Мальверде. И зажгла свечку. Пресвятая Дева, быстренько помолилась она про себя. Господи Боже. Да благословит Господь мой путь и поможет мне вернутца, И перекрестилась – почти украдкой, – Мне правда жаль Блондина, – сказал у нее за спиной дон Эпифанио. – Он был хорошим парнем.
Услышав это, Тереса обернулась. Теперь голова у нее была до того ясной и спокойной, что даже в горле пересохло, и она ощущала медленное течение крови в своих жилах – каждый толчок. Она вскинула сумку на плечо и улыбнулась впервые за весь этот день. Улыбка передернула ей рот, как неожиданная нервная судорога. Эта улыбка – или что бы то ни было, – наверное, выглядела странно: дон Эпифанио взглянул на нее с некоторым удивлением, и обычно бесстрастное лицо вдруг отразило его мысли. Тересита Мендоса. Гм… Девчонка Блондина. Подружка контрабандиста наркотиков. Девушка, каких тысячи – не слишком разговорчивая, не слишком смышленая, не слишком красивая, И все же несколько секунд он смотрел на нее задумчиво, изучающе, даже с некоторой опаской, и очень внимательно, словно вдруг увидел перед собой совершенно незнакомую женщину.
– Нет, – сказала она. – Блондин не был хорошим парнем. Он был самым настоящим сукиным сыном.
Глава 3.
Когда пройдут года
– Она была никто, – сказал Маноло Сеспедес.
– Как это? Объясни.
– Я уже объяснил, – Мой собеседник вытянул в мою сторону два пальца с зажатой в них сигаретой. – Никто – это и значит: никто. Просто пария. Она появилась здесь в чем была, как человек, который хочет забиться в щелочку… Все сложилось именно так, а не иначе, по чистой случайности.
– Но ведь при ней было и еще кое-что. Ее ум.
– Ну и что?.. Я знавал многих умных девушек, которые в конце концов стали уличными проститутками.
Он обвел глазами улицу, словно в поисках наглядного примера. Мы сидели под навесом террасы кофейни «Калифорния» в Мелилье. Африканское солнце, стоящее в зените, окрашивало желтым модернистские фасады проспекта Хуана Карлоса I. Было время аперитива; тротуары и террасы кишмя кишели гуляющими, бездельниками, продавцами лотерейных билетов и чистильщиками ботинок. Европейская одежда смешивалась с мавританскими хиджабами и галабеями, подчеркивая, что это пограничная территория на стыке двух континентов и нескольких культур. Поодаль, возле площади Испании и памятника погибшим в колониальной войне 1821 года – бронзовой фигуры молодого солдата, обращенной лицом в сторону Марокко, – виднелись кроны пальм: сказывалась близость Средиземного моря.
– Тогда я не знал ее, – продолжал Сеспедес. – На самом деле, я ее даже не помню. Только лицо за стойкой в «Джамиле», больше ничего. Да, в общем-то, не помню и лица. Лишь намного позже – что-то услышал тут, что-то там – в конце концов начал соотносить ее с той, другой Тересой Мендоса… Я же тебе сказал: в то время она была ровным счетом никто.
Бывший комиссар полиции, бывший начальник службы безопасности Ла-Монклоа, бывший правительственный уполномоченный в Мелилье: волею судеб и жизни Маноло Сеспедес успел перебывать всеми; однако точно так же он мог быть и закаленным в боях на арене мудрым тореро, насмешником-цыганом, берберским пиратом или хитрым дипломатом-рифом.
Это был старый лис, смуглый, худой, каклегионер-анашист, опытный, умный и изворотливый. Мы с ним познакомились пару десятков лет назад, когда вспыхнули ожесточенные стычки между европейской и мусульманской общинами, выведшие Мелилью на первые полосы газет, для которых я писал, зарабатывая себе на жизнь. Сеспедес, уроженец Мелильи и высший представитель гражданских властей в североафриканском анклаве, уже в те времена знал всех и вся: он ходил пропустить стаканчик в офицерский бар Иностранного легиона, контролировал весьма эффективную сеть информаторов по обе стороны границы, ужинал с губернатором Надора, и на жалованье у него состояли как уличные нищие, так и служащие марокканской Королевской жандармерии. Тогда и началась наша дружба: долгие беседы, барашек с арабскими приправами, джин с тоником – нередко до самого рассвета. Сегодня угощаешь ты, завтра – я. Теперь, уйдя в отставку со своего официального поста, Сеспедес скучно и мирно старел, деля время между местными политическими делами, женой, детьми и полуденными аперитивами.
Мой приезд внес приятное разнообразие в его давно отлаженную, размеренную жизнь.
– Я же говорю тебе: все сложилось именно так по чистой случайности, – настаивал он. – А ее случайность именовалась «Сантьяго Фистерра».
Моя рука со стаканом замерла на полпути ко рту.
– Сантьяго Лопес Фистерра?
– Ясное дело. – Сеспедес посасывал сигарету, оценивая степень моей заинтересованности. – Галисиец.
Я медленно выдохнул, отхлебнул немного и откинулся на спинку стула: меня накрыло удовлетворением, какое бывает у охотника, вновь напавшего на потерянный было след. Сеспедес же усмехался, мысленно прикидывая, что ему сулит данная ситуация в свете нашего старинного принципа «сегодня угощаешь ты, завтра – я».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73