Его характерный синалоанский выговор, манера одеваться, вести себя, носить свои обманчиво тяжелые девяносто с лишним килограммов, его вечные сапоги из кожи игуаны и его индейское лицо с густыми черными усами – уже достаточно долго прожив в Испании, Поте Гальвес выглядел так, словно только что вышел из какой-нибудь кульяканской таверны – значили для Тересы больше, чем она готова была признать. В действительности бывший наемный киллер Бэтмена Гуэмеса был последней ниточкой, связывавшей ее с родной землей. Общая ностальгия, не требующая аргументов. Воспоминания – хорошие и плохие.
Что-то до боли родное, проскальзывающее в слове, жесте, взгляде. Тереса одалживала ему кассеты и компакт-диски с мексиканской музыкой – Хосе Альфредо, Чавела, Висенте, «Лос Туканес», «Лос Тигрес» и даже замечательные записи Лупиты Д'Алессио: «Я стану твой подругой, я стану тем, что захочешь, я стану тем, что попросишь», – и, проходя под окном комнаты, которую занимал Поте Гальвес в конце дома, всякий раз слышала эти песни. А иногда она сидела в салоне, читая или слушая музыку, и синалоанец задерживался на мгновение на почтительном расстоянии, в дверях или в коридоре, прислушиваясь или глядя на нее бесстрастным, пристальным взглядом, который у него равнялся улыбке. Они никогда не говорили о Кульякане, о событиях, заставивших пересечься их пути. О покойном Коте Фьерросе, уже давно ставшем частью фундамента коттеджа в Нуэва-Андалусия. Лишь однажды обменялись несколькими словами обо всем этом. В сочельник Тереса отпустила прислугу – горничную, кухарку, садовника и двух доверенных телохранителей-марокканцев, обычно стоявших на посту у дверей дома и в саду, – и, надев передник, сама приготовила чилорио, фаршированного краба, запеченного на решетке, и кукурузные тортильи и сказала киллеру: приглашаю тебя поужинать по-нашему, Крапчатый, в конце концов, Рождество – это Рождество, давай, иди скорее, а то остынет. И они сидели в столовой с зажженными свечами в серебряных канделябрах – по одной на каждом углу стола, – с текилой, пивом и красным вином, молча, слушая музыку Тересы и другую, типично кульяканскую, крутую, которую Поте Гальвесу иногда присылали с родины. «Педро, Инее и их проклятый серый фургончик», «Травка», «Медальон на шее», «Баллада о Херардо», "Быстрая «Сессна», «Двадцать женщин в черном». «Они ведь знают – я из Синалоа, – тихонько подпевали они вместе, – не стоит мне бедою угрожать». А когда под конец Хосе Альфредо запел «Балладу о белом коне», любимую песню Поте Гальвеса, он слушал ее, опустив голову и время от времени кивая, будто соглашаясь с певцом, она сказала: далеко же нас, черт возьми, занесло, Крапчатый; и он ответил: чистая правда, хозяйка, только уж лучше слишком далеко, чем слишком близко. Некоторое время он сидел задумчиво, глядя на свою тарелку, потом поднял глаза:
– Вы никогда не думали вернуться, донья?
Тереса посмотрела на него так пристально, что киллер неловко заерзал на стуле и отвел взгляд. Открыл было рот – может, чтобы извиниться, – но Тереса с легкой, словно откуда-то из дальнего далека, улыбкой пододвинула ему бокал вина.
– Ты же знаешь, мы не можем вернуться, – сказала она.
Поте Гальвес поскреб ногтями висок – Ну, однако, я-то нет, конечно. А у вас есть средства. У вас есть связи и деньги… Уж наверняка, захоти вы, устроили бы все наилучшим образом.
– А что ты будешь делать, если я надумаю вернуться?
Киллер снова уставился в свою тарелку, нахмурившись, будто такая мысль раньше не приходила ему в голову.
– Ну, однако, не знаю, хозяйка, – не сразу произнес он. – Отсюда до Синалоа куда как далеко, а до возвращения мне, скажу я вам, еще дальше. Но вы…
– Забудь об этом, – покачала головой Тереса, окутанная сигаретным дымом. – Мне совсем не хочется проводить остаток жизни, окопавшись в Чапультепеке и все время оглядываясь через плечо.
– Это уж точно. Но жалко-то как, а? Ведь дома-то до чего хорошо…
– Кто ж спорит…
– Это все правительство, хозяйка. Не будь правительства с политиками, да не будь еще этих гринго за Рио-Браво, ох, как бы там жилось… И даже не надо бы ничего, ну, вот ничегошеньки из всего этого, верно?.. Прожили бы на одних помидорах.
* * *
А еще были книги. Тереса продолжала читать – много, все больше. С течением времени крепло ее убеждение в том, что мир и жизнь легче понять через книгу. Теперь у нее было много книг, расставленных по размеру и сериям на дубовых полках, занимавших все стены библиотеки; она выходила на юг, в сад, в ней стояли очень удобные кожаные кресла, было хорошее освещение, и Тереса сидела там и читала вечерами или в холодные дни. В солнечные же дни она выходила в сад, устраивалась в одном из шезлонгов под навесом у бассейна – там была решетка-гриль, на которой по воскресеньям Поте Гальвес готовил сильно, как принято в Мексике, пережаренное мясо – и часами жадно поглощала страницу за страницей. Она всегда читала одновременно две-три книги – что-то историческое (ее зачаровывала история Мексики эпохи прибытия испанцев, Кортес и все связанное с этим), любовный роман или что-либо приключенческое, связанное с раскрытием тайн, плюс какую-нибудь из «трудных» книг: на них уходило немало времени, и не все ей удавалось понять до конца, однако, закончив читать такую книгу, она всегда испытывала ощущение, что в ней, где-то глубоко внутри, поселилось нечто новое, иное. Вот так она и читала – все вперемешку. Знаменитая книга, которую ей рекомендовали буквально все, «Сто лет одиночества», показалась скучноватой (ей больше нравился «Педро Парамо»), зато она получила большое удовольствие от детективов Агаты Кристи и историй о Шерлоке Холмсе и не меньшее от таких «трудных» книг, как, например, «Преступление и наказание», «Красное и черное» или «Будденброки» – истории молодой девушки из богатой семьи и самой этой семьи, жившей в Германии по меньшей мере век назад. Она прочла также старинную книгу, повествующую о Троянской войне и о странствиях воина Одиссея, и там ей попалась фраза, которая произвела на нее сильное впечатление:
Для побежденных одно лишь спасенье – спасенья не ждать ниоткуда.
Книги. Проходя мимо набитых книгами полок и прикасаясь к корешку «Графа Монте-Кристо», Тереса всякий раз думала о Пати О'Фаррелл. Как раз накануне вечером они говорили по телефону. Они разговаривали каждый день, хотя, бывало, по несколько дней не виделись. Как жизнь, Лейтенант, как дела, Мексиканка. К тому времени Пати уже отказывалась от какой бы то ни было деятельности, непосредственно связанной с бизнесом. Она только получала причитающиеся ей суммы и тратила их: кокаин, алкоголь, девочки, путешествия, одежда. Она уезжала в Париж или в Майами и проводила там время в свое удовольствие и в своем духе; делами она не интересовалась. Чего ради, говорила она, ведь ты управляешь всем как бог. Она по-прежнему попадала в неприятные истории, небольшие конфликты, которые легко улаживались с помощью ее знакомых, ее денег и вмешательства Тео. Проблема заключалась в том, что нос и здоровье у нее буквально разваливались на куски. Больше грамма кокаина в день, тахикардия, проблемы с зубами. Темные круги под глазами. Ей слышались странные шумы, она плохо спала, включала музыку и через несколько минут выключала ее, забиралась в ванну или в бассейн и тут же, охваченная тревогой, выскакивала обратно. Кроме того, она любила пустить пыль в глаза и была неосторожна. Болтлива.
Она болтала слишком много и с кем угодно. А когда Тереса упрекала ее, тщательно выбирая слова, Пати отмахивалась, слов при этом особо не выбирая: мое здоровье, моя щель, моя жизнь и моя доля в деле – мои, говорила она; ведь я же не сую нос в твои шашни с Тео и в то, как ты распоряжаешься этими чертовыми финансами. Одним словом, надеяться было уже не на что, и Тересе никак не удавалось найти выход из своего внутреннего конфликта; ей не помогали даже всегда разумные советы Языкова, с которым она по-прежнему виделась время от времени. Это плохо кончится, сказал ей как-то раз человек из Солнцево. Да. Единственное, чего я тебе желаю, Теса, – не слишком запачкаться. Когда этот конец наступит. И еще: чтобы тебе не пришлось принимать решения.
* * *
– Звонил сеньор Альхарафе, хозяйка. Говорит, дело уже сделано.
– Спасибо, Крапчатый.
Она прошла через сад; телохранитель следовал за ней на расстоянии. Делом, о котором шла речь, было получение очередного платежа от итальянцев: перевод должен был поступить на счет в банке на острове Гран-Кайман, а пятнадцать процентов – отмыться в одном из банков Цюриха. Значит, все в порядке. Еще одна хорошая новость. Воздушный мост продолжал регулярно действовать, бомбардировки тюками кокаина, прикрепленными к плотикам, с самолетов, летящих на малой высоте, – техническое новшество, введенное доктором Рамосом, – давали великолепные результаты, а новый маршрут, открытый совместно с колумбийцами через Гаити, Доминиканскую республику и Ямайку, оказался на удивление рентабельным. Заказы на кокаиновую основу для европейских подпольных лабораторий росли, и «Трансер Нага» благодаря Тео только что получила хороший канал для отмывания долларов через лотерею в Пуэрто-Рико. Интересно, сколько еще продлится эта полоса везения, подумала Тереса. Ее рабочие отношения с Тео были отличными, а те, другие, личные – у Тересы язык не повернулся бы назвать их взаимным чувством, – протекали в разумном русле.
Она не принимала его в своем доме в Гуадальмине: они встречались обычно в гостиницах – почти всегда во время деловых поездок – или в старинном доме на улице Анча в Марбелье, который он заново отделал.
Никто из них не вкладывал в эту игру больше необходимого. Тео был любезен, воспитан, хорош в постели.
Они вместе несколько раз путешествовали по Испании, и также Франции и Италии – Париж показался Тересе скучным, Рим разочаровал, но зато совершенно очаровала Венеция, – однако оба сознавали, что их отношения развиваются в ограниченном, заранее размеченном пространстве. Тем не менее присутствие этого мужчины порождало особенные, насыщенные, яркие моменты, и они складывались для Тересы в нечто вроде мысленного альбома, подобно фотографиям, способным примирить ее с некоторыми вещами и сторонами собственной жизни. Наслаждение, к которому он тщательно и внимательно подводил Тересу.
Закатный свет, льющийся сквозь ветви римских пиний и растекающийся по камням Колизея. Старинный замок на берегу очень широкой реки в зеленых берегах, носящей имя Луара, с маленьким ресторанчиком, где она впервые отведала «фуа-гра» и вино под названием «Шато Марго». И тот рассвет, когда Тереса подошла к окну и увидела Венецианский залив, похожий на пластину полированного серебра: она медленно накалялась багрянцем, – и заснеженные гондолы, покачивающиеся у белого причала напротив гостиницы. Черт побери. Потом Тео, обнаженный, как и она, подошел и обнял ее сзади, и они стояли вместе, любуясь пейзажем. Чтобы иметь возможность жить так, шепнул он ей на ухо, лучше не умирать. И Тереса рассмеялась. С Тео она часто смеялась – ее забавляли его взгляд на жизнь, его корректные шутки, его изящный юмор. Он был образован, начитан (рекомендовал и дарил ей книги, которые почти всегда ей очень нравились), много путешествовал, умел общаться с официантами, с портье дорогих отелей, политиками, банкирами. Порода и воспитание проглядывали в его манерах, в красивых движениях рук, в смуглом и худом профиле испанского орла. И в постели он нравился ей, потому что хорошо делал свое дело и обладал холодным умом. Однако временами он становился неловок и докучлив, иногда принимался говорить о своей жене и дочерях, о супружеских проблемах, одиночестве и тому подобных вещах. В таких случаях Тереса тут же переставала прислушиваться к его словам. Странно, до чего же бывает сильно в некоторых мужчинах стремление что-то установить, объяснить, определить, оправдаться, отчитаться в том, о чем его никто не спрашивает. Ни одной женщине это не нужно. Но вообще Тео хорошо соображал, что к чему. Никто из них ни разу не сказал другому «Я тебя люблю» – ни этих слов, ни других подобных. Тереса просто не могла этого сделать, а в Тео говорила его всегдашняя осторожность во всем, вплоть до мельчайших деталей. Они знали, как надо себя вести. Как сказали бы в Синалоа: свиньи, но не скоты .
Глава 14.
Останутся лишние шляпы
То, что удача приходит и уходит, – истинная правда.
После хорошего периода год начался плохо, а к весне все стало еще хуже. Помимо невезения, были и другие проблемы. Самолет «Скаймастер 337», совершая ночной рейс с двумя сотнями килограммов кокаина на борту, разбился неподалеку от Табернаса; летчик, поляк Карасек, погиб. Происшествие насторожило испанские власти, и они усилили воздушное наблюдение.
Вскоре внутренние разборки между марокканскими контрабандистами, армией и Королевской жандармерией осложнили отношения с людьми из Эр-Рифа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Что-то до боли родное, проскальзывающее в слове, жесте, взгляде. Тереса одалживала ему кассеты и компакт-диски с мексиканской музыкой – Хосе Альфредо, Чавела, Висенте, «Лос Туканес», «Лос Тигрес» и даже замечательные записи Лупиты Д'Алессио: «Я стану твой подругой, я стану тем, что захочешь, я стану тем, что попросишь», – и, проходя под окном комнаты, которую занимал Поте Гальвес в конце дома, всякий раз слышала эти песни. А иногда она сидела в салоне, читая или слушая музыку, и синалоанец задерживался на мгновение на почтительном расстоянии, в дверях или в коридоре, прислушиваясь или глядя на нее бесстрастным, пристальным взглядом, который у него равнялся улыбке. Они никогда не говорили о Кульякане, о событиях, заставивших пересечься их пути. О покойном Коте Фьерросе, уже давно ставшем частью фундамента коттеджа в Нуэва-Андалусия. Лишь однажды обменялись несколькими словами обо всем этом. В сочельник Тереса отпустила прислугу – горничную, кухарку, садовника и двух доверенных телохранителей-марокканцев, обычно стоявших на посту у дверей дома и в саду, – и, надев передник, сама приготовила чилорио, фаршированного краба, запеченного на решетке, и кукурузные тортильи и сказала киллеру: приглашаю тебя поужинать по-нашему, Крапчатый, в конце концов, Рождество – это Рождество, давай, иди скорее, а то остынет. И они сидели в столовой с зажженными свечами в серебряных канделябрах – по одной на каждом углу стола, – с текилой, пивом и красным вином, молча, слушая музыку Тересы и другую, типично кульяканскую, крутую, которую Поте Гальвесу иногда присылали с родины. «Педро, Инее и их проклятый серый фургончик», «Травка», «Медальон на шее», «Баллада о Херардо», "Быстрая «Сессна», «Двадцать женщин в черном». «Они ведь знают – я из Синалоа, – тихонько подпевали они вместе, – не стоит мне бедою угрожать». А когда под конец Хосе Альфредо запел «Балладу о белом коне», любимую песню Поте Гальвеса, он слушал ее, опустив голову и время от времени кивая, будто соглашаясь с певцом, она сказала: далеко же нас, черт возьми, занесло, Крапчатый; и он ответил: чистая правда, хозяйка, только уж лучше слишком далеко, чем слишком близко. Некоторое время он сидел задумчиво, глядя на свою тарелку, потом поднял глаза:
– Вы никогда не думали вернуться, донья?
Тереса посмотрела на него так пристально, что киллер неловко заерзал на стуле и отвел взгляд. Открыл было рот – может, чтобы извиниться, – но Тереса с легкой, словно откуда-то из дальнего далека, улыбкой пододвинула ему бокал вина.
– Ты же знаешь, мы не можем вернуться, – сказала она.
Поте Гальвес поскреб ногтями висок – Ну, однако, я-то нет, конечно. А у вас есть средства. У вас есть связи и деньги… Уж наверняка, захоти вы, устроили бы все наилучшим образом.
– А что ты будешь делать, если я надумаю вернуться?
Киллер снова уставился в свою тарелку, нахмурившись, будто такая мысль раньше не приходила ему в голову.
– Ну, однако, не знаю, хозяйка, – не сразу произнес он. – Отсюда до Синалоа куда как далеко, а до возвращения мне, скажу я вам, еще дальше. Но вы…
– Забудь об этом, – покачала головой Тереса, окутанная сигаретным дымом. – Мне совсем не хочется проводить остаток жизни, окопавшись в Чапультепеке и все время оглядываясь через плечо.
– Это уж точно. Но жалко-то как, а? Ведь дома-то до чего хорошо…
– Кто ж спорит…
– Это все правительство, хозяйка. Не будь правительства с политиками, да не будь еще этих гринго за Рио-Браво, ох, как бы там жилось… И даже не надо бы ничего, ну, вот ничегошеньки из всего этого, верно?.. Прожили бы на одних помидорах.
* * *
А еще были книги. Тереса продолжала читать – много, все больше. С течением времени крепло ее убеждение в том, что мир и жизнь легче понять через книгу. Теперь у нее было много книг, расставленных по размеру и сериям на дубовых полках, занимавших все стены библиотеки; она выходила на юг, в сад, в ней стояли очень удобные кожаные кресла, было хорошее освещение, и Тереса сидела там и читала вечерами или в холодные дни. В солнечные же дни она выходила в сад, устраивалась в одном из шезлонгов под навесом у бассейна – там была решетка-гриль, на которой по воскресеньям Поте Гальвес готовил сильно, как принято в Мексике, пережаренное мясо – и часами жадно поглощала страницу за страницей. Она всегда читала одновременно две-три книги – что-то историческое (ее зачаровывала история Мексики эпохи прибытия испанцев, Кортес и все связанное с этим), любовный роман или что-либо приключенческое, связанное с раскрытием тайн, плюс какую-нибудь из «трудных» книг: на них уходило немало времени, и не все ей удавалось понять до конца, однако, закончив читать такую книгу, она всегда испытывала ощущение, что в ней, где-то глубоко внутри, поселилось нечто новое, иное. Вот так она и читала – все вперемешку. Знаменитая книга, которую ей рекомендовали буквально все, «Сто лет одиночества», показалась скучноватой (ей больше нравился «Педро Парамо»), зато она получила большое удовольствие от детективов Агаты Кристи и историй о Шерлоке Холмсе и не меньшее от таких «трудных» книг, как, например, «Преступление и наказание», «Красное и черное» или «Будденброки» – истории молодой девушки из богатой семьи и самой этой семьи, жившей в Германии по меньшей мере век назад. Она прочла также старинную книгу, повествующую о Троянской войне и о странствиях воина Одиссея, и там ей попалась фраза, которая произвела на нее сильное впечатление:
Для побежденных одно лишь спасенье – спасенья не ждать ниоткуда.
Книги. Проходя мимо набитых книгами полок и прикасаясь к корешку «Графа Монте-Кристо», Тереса всякий раз думала о Пати О'Фаррелл. Как раз накануне вечером они говорили по телефону. Они разговаривали каждый день, хотя, бывало, по несколько дней не виделись. Как жизнь, Лейтенант, как дела, Мексиканка. К тому времени Пати уже отказывалась от какой бы то ни было деятельности, непосредственно связанной с бизнесом. Она только получала причитающиеся ей суммы и тратила их: кокаин, алкоголь, девочки, путешествия, одежда. Она уезжала в Париж или в Майами и проводила там время в свое удовольствие и в своем духе; делами она не интересовалась. Чего ради, говорила она, ведь ты управляешь всем как бог. Она по-прежнему попадала в неприятные истории, небольшие конфликты, которые легко улаживались с помощью ее знакомых, ее денег и вмешательства Тео. Проблема заключалась в том, что нос и здоровье у нее буквально разваливались на куски. Больше грамма кокаина в день, тахикардия, проблемы с зубами. Темные круги под глазами. Ей слышались странные шумы, она плохо спала, включала музыку и через несколько минут выключала ее, забиралась в ванну или в бассейн и тут же, охваченная тревогой, выскакивала обратно. Кроме того, она любила пустить пыль в глаза и была неосторожна. Болтлива.
Она болтала слишком много и с кем угодно. А когда Тереса упрекала ее, тщательно выбирая слова, Пати отмахивалась, слов при этом особо не выбирая: мое здоровье, моя щель, моя жизнь и моя доля в деле – мои, говорила она; ведь я же не сую нос в твои шашни с Тео и в то, как ты распоряжаешься этими чертовыми финансами. Одним словом, надеяться было уже не на что, и Тересе никак не удавалось найти выход из своего внутреннего конфликта; ей не помогали даже всегда разумные советы Языкова, с которым она по-прежнему виделась время от времени. Это плохо кончится, сказал ей как-то раз человек из Солнцево. Да. Единственное, чего я тебе желаю, Теса, – не слишком запачкаться. Когда этот конец наступит. И еще: чтобы тебе не пришлось принимать решения.
* * *
– Звонил сеньор Альхарафе, хозяйка. Говорит, дело уже сделано.
– Спасибо, Крапчатый.
Она прошла через сад; телохранитель следовал за ней на расстоянии. Делом, о котором шла речь, было получение очередного платежа от итальянцев: перевод должен был поступить на счет в банке на острове Гран-Кайман, а пятнадцать процентов – отмыться в одном из банков Цюриха. Значит, все в порядке. Еще одна хорошая новость. Воздушный мост продолжал регулярно действовать, бомбардировки тюками кокаина, прикрепленными к плотикам, с самолетов, летящих на малой высоте, – техническое новшество, введенное доктором Рамосом, – давали великолепные результаты, а новый маршрут, открытый совместно с колумбийцами через Гаити, Доминиканскую республику и Ямайку, оказался на удивление рентабельным. Заказы на кокаиновую основу для европейских подпольных лабораторий росли, и «Трансер Нага» благодаря Тео только что получила хороший канал для отмывания долларов через лотерею в Пуэрто-Рико. Интересно, сколько еще продлится эта полоса везения, подумала Тереса. Ее рабочие отношения с Тео были отличными, а те, другие, личные – у Тересы язык не повернулся бы назвать их взаимным чувством, – протекали в разумном русле.
Она не принимала его в своем доме в Гуадальмине: они встречались обычно в гостиницах – почти всегда во время деловых поездок – или в старинном доме на улице Анча в Марбелье, который он заново отделал.
Никто из них не вкладывал в эту игру больше необходимого. Тео был любезен, воспитан, хорош в постели.
Они вместе несколько раз путешествовали по Испании, и также Франции и Италии – Париж показался Тересе скучным, Рим разочаровал, но зато совершенно очаровала Венеция, – однако оба сознавали, что их отношения развиваются в ограниченном, заранее размеченном пространстве. Тем не менее присутствие этого мужчины порождало особенные, насыщенные, яркие моменты, и они складывались для Тересы в нечто вроде мысленного альбома, подобно фотографиям, способным примирить ее с некоторыми вещами и сторонами собственной жизни. Наслаждение, к которому он тщательно и внимательно подводил Тересу.
Закатный свет, льющийся сквозь ветви римских пиний и растекающийся по камням Колизея. Старинный замок на берегу очень широкой реки в зеленых берегах, носящей имя Луара, с маленьким ресторанчиком, где она впервые отведала «фуа-гра» и вино под названием «Шато Марго». И тот рассвет, когда Тереса подошла к окну и увидела Венецианский залив, похожий на пластину полированного серебра: она медленно накалялась багрянцем, – и заснеженные гондолы, покачивающиеся у белого причала напротив гостиницы. Черт побери. Потом Тео, обнаженный, как и она, подошел и обнял ее сзади, и они стояли вместе, любуясь пейзажем. Чтобы иметь возможность жить так, шепнул он ей на ухо, лучше не умирать. И Тереса рассмеялась. С Тео она часто смеялась – ее забавляли его взгляд на жизнь, его корректные шутки, его изящный юмор. Он был образован, начитан (рекомендовал и дарил ей книги, которые почти всегда ей очень нравились), много путешествовал, умел общаться с официантами, с портье дорогих отелей, политиками, банкирами. Порода и воспитание проглядывали в его манерах, в красивых движениях рук, в смуглом и худом профиле испанского орла. И в постели он нравился ей, потому что хорошо делал свое дело и обладал холодным умом. Однако временами он становился неловок и докучлив, иногда принимался говорить о своей жене и дочерях, о супружеских проблемах, одиночестве и тому подобных вещах. В таких случаях Тереса тут же переставала прислушиваться к его словам. Странно, до чего же бывает сильно в некоторых мужчинах стремление что-то установить, объяснить, определить, оправдаться, отчитаться в том, о чем его никто не спрашивает. Ни одной женщине это не нужно. Но вообще Тео хорошо соображал, что к чему. Никто из них ни разу не сказал другому «Я тебя люблю» – ни этих слов, ни других подобных. Тереса просто не могла этого сделать, а в Тео говорила его всегдашняя осторожность во всем, вплоть до мельчайших деталей. Они знали, как надо себя вести. Как сказали бы в Синалоа: свиньи, но не скоты .
Глава 14.
Останутся лишние шляпы
То, что удача приходит и уходит, – истинная правда.
После хорошего периода год начался плохо, а к весне все стало еще хуже. Помимо невезения, были и другие проблемы. Самолет «Скаймастер 337», совершая ночной рейс с двумя сотнями килограммов кокаина на борту, разбился неподалеку от Табернаса; летчик, поляк Карасек, погиб. Происшествие насторожило испанские власти, и они усилили воздушное наблюдение.
Вскоре внутренние разборки между марокканскими контрабандистами, армией и Королевской жандармерией осложнили отношения с людьми из Эр-Рифа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73