Черт побери. Конус света следовал за ними, скользя с борта на борт, потом на корму, высвечивая, как белую завесу, пенную воду, взбитую двумя с половиной сотнями лошадиных сил, работавших во всю мочь.
Среди толчков, ударов и пены, крепко цепляясь за что попало, чтобы не вылететь за борт, Тереса сделала то, что должна была сделать: забыть о вертолете, представлявшем лишь относительную угрозу (он летел, прикинула она, метрах в четырех над водой и примерно с той же, что и они, скоростью – где-то около сорока узлов), и заняться другой. Вне всякого сомнения, эта угроза приближалась и представляла гораздо большую опасность, поскольку они подошли слишком близко к земле. А именно – катер таможенников. Ведомый своим радаром и светом прожектора, он наверняка уже несся к ним, чтобы отсечь от берега или, наоборот, прижать к нему. К камням отмели Ла-Кабрита, находившимся сейчас где-то впереди, слева по курсу.
Тереса прижала лицо к резиновому конусу «Фуруно», больно ударяясь об него лбом и носом, когда катер в очередной раз подпрыгивал, и застучала по кнопке, чтобы сузить радиус обзора до полумили. Господи боженька. Если занимаешься этим делом, нужно быть в ладах с Господом Богом, а иначе и не суйся, подумала она.
Ей казалось, что изображение на экране радара меняется невероятно долго: целую вечность она ждала, даже не дыша Господи боженька, вытащи нас из передряги. В эту черную ночь своей беды она вспомнила даже о святом Мальверде. Они шли без груза, поэтому тюрьма им, в принципе, не грозила, но таможенники шутить не любили, хоть и могли в какой-нибудь таверне в Кампаменто поздравить тебя с днем рождения. В такой час и в таком месте с них вполне сталось бы воспользоваться любым предлогом, чтобы захватить катер или, как бы случайно, ударить его бортом «Эйч-Джей» и потопить.
Слепящий свет прожектора, падавший на экран, не давал как следует разглядеть, что на нем происходит. Она заметила, что Сантьяго еще прибавил оборотов, хотя при том волнении, которое поднимал западный ветер, они и так уже шли на пределе. Галисиец не сдавался и вовсе не собирался облегчать работу представителям закона. «Фантом» сделал очередной скачок, длиннее прежних – только бы мотор не сгорел, подумала она, представив, как винт вращается в пустоте, – и когда его днище очередной раз ударилось о поверхность воды, Тереса, изо всех сил вцепившись во что-то обеими руками, стукаясь лицом о резиновый край конуса радара, наконец увидела на экране, среди бесчисленных мелких сигналов от волн, черное, вытянутое в длину зловещее пятно, быстро приближавшееся справа, на расстоянии менее пятисот метров.
– Пять градусов!.. – крикнула она, тряся Сантьяго за правое плечо. – Три кабельтовых!.
Она выкрикнула ему это прямо в ухо, чтобы он услышал ее сквозь рев мотора. Сантьяго глянул вправо – заведомо бесполезно, – щурясь от ослепительного света прожектора вертолета, продолжавшего висеть у них над самой кормой, и рванул к себе конус радара, чтобы самому увидеть экран. Извилистая черная линия берега с каждой разверткой антенны угрожающе приближалась спереди, слева, и до нее оставалось метров триста.
Тереса взглянула прямо по курсу. Маяк на мысе Пунта-Карнеро по-прежнему мигал красными вспышками. Если им не удастся сменить курс, оказавшись в секторе белого луча, они уже не смогут уклониться от камней Ла-Кабриты. Наверное, Сантьяго подумал о том же – в то же мгновение он сбросил скорость и крутанул штурвал вправо, затем снова дал газ и сделал несколько зигзагов, каждый раз забирая мористее и бросая взгляды поочередно то на экран радара, то на прожектор вертолета, который при каждом рывке «Фантома» оказывался чуть впереди, на миг теряясь из виду, но тут же снова зависал над ним, цепко держа его в луче света. Тот ли это, в голубой рубашке, или кто другой, с восхищением подумала Тереса, но этому парню наверху сам черт не брат. Это уж точно. Мастер. Не каждый умеет летать на вертолете ночью, да еще над самой водой. Наверное, этот пилот так же хорош в своем деле, как некогда был хорош в своем Блондин Давила. А может, даже лучше.
Будь у них на борту ракеты, она пальнула бы в него.
Чтобы увидеть, как вертолет, объятый пламенем, падает в воду. Плюх.
Теперь сигнал таможенного катера на экране радара стал еще ближе, и расстояние неумолимо сокращалось. Будь море спокойно, за «Фантомом», несущимся на максимальной скорости, было бы не угнаться, однако при таком волнении преимущество оказывалось на стороне преследователей. Тереса, прикрывая ладонью глаза от бьющего сверху яркого света, всматривалась туда, где вот-вот должен был появиться мавр. Крепко держась за все, что попадалось под руку, наклоняя голову всякий раз, когда целый шквал пены обрушивался на нос катера, она ощущала, как каждый прыжок на волнах отдастся болью в почках. Временами она видела профиль Сантьяго, напряженное лицо со скатывающимися каплями соленой воды, ослепленные глаза, вглядывающиеся в ночь. Руки, стиснувшие штурвал «Фантома», ведя его маленькими ловкими бросками, выжимая максимум из пятисот дополнительных оборотов усиленного мотора, из градуса наклона консоли и плоского дна. Во время самых длинных прыжков казалось, что катер летит, как будто винт его лишь изредка касается воды, но потом днище с грохотом ударялось об нее, треща так, словно готово развалиться на куски.
– Вот он!
И это действительно был он: призрачная тень меж двух водяных крыльев, то серая, то сине-белая, угрожающе близкая, входила в сноп прожекторного света.
«Эйч-Джей» то исчезал из него, то вновь появлялся, как громадная стена или чудовищный кит, скользящий по поверхности моря, и его вспыхнувший прожектор, увенчанный мигающим голубым огоньком, был похож на огромный зловещий глаз. Оглушенная ревом двигателей, насквозь промокшая, цепляясь за что попало, чтобы не оказаться за бортом, и не осмеливаясь оторвать руку, чтобы вытереть глаза, которые щипала соль, Тереса увидела, что Сантьяго открыл рот – что он крикнул, она не расслышала, – потом схватился правой рукой за триммер, управляющий консолью, приподнял ногу с педали акселератора, резко сбрасывая скорость, одновременно круто заложил влево, чтобы развернуть «Фантом» носом к маяку на Пунта-Карнеро, и снова дал газ. Этот маневр дал им возможность уклониться от прожектора вертолета и опасной близости «Эйч-Джей»; однако облегчение Тересы длилось ровно столько, сколько ей потребовалось, чтобы понять – их катер несется прямо на берег, почти точно посередине между красным и белым секторами маяка, к четырем сотням метров камней и рифов Ла-Кабриты. Не дергайся, шепотом, сквозь зубы приказала она себе. Прожектор таможенного катера теперь преследовал их сзади, со стороны кормы, а вертолет, помогая ему, по-прежнему держался рядом с ними. И тут, пока Тереса, уже не чувствуя окаменевших от напряжения пальцев, еще пыталась взвесить все за и против, она увидела, как свет маяка – впереди и сверху, слишком близко – сменился с красного на белый. Ей не нужен был радар, чтобы понять: до камней осталось меньше ста метров, и глубина быстро уменьшается. Хуже некуда. Или он не решится, или мы разобьемся, сказала она себе. А на такой скорости я даже не смогу выпрыгнуть. Обернувшись, она увидела, что прожектор катера остался позади: таможенники замедлили ход, боясь наскочить на мель. Сантьяго, по-прежнему не меняя курса, оглянулся через плечо на «Эйч-Джей», глянул на лот и устремил глаза вперед – туда, где на фоне далекого освещенного Гибралтара темным силуэтом виднелась Ла-Кабрита. Только не это, пронеслось в голове у Тересы. Только бы ему не пришло в голову попытаться проскочить между теми двумя большими камнями; один раз ему удалось, но тогда было светло, да и скорость у нас была меньше. В этот момент Сантьяго вновь сбросил газ, заложил вправо и, проскользнув под самым брюхом вертолета, который резко взмыл, чтобы не напороться на антенну радара «Фантома», помчался – но не по желобу между камнями, а по самому краю отмели. Черная масса Ла-Кабриты была так близко, что Тереса уловила запах ее водорослей и услышала эхо мотора, отдающееся от каменных стен. И внезапно, все еще с раскрытым ртом и вытаращенными глазами, она оказалась по другую сторону мыса Пунта-Карнеро: вода в бухте была гораздо спокойнее, чем в море, а таможенный катер снова оказался в паре кабельтовых из-за дуги, которую ему пришлось описать, чтобы не напороться на камни.
Вертолет опять повис над кормой, но теперь он был всего лишь неприятным спутником, чье присутствие ничем им не грозило. Сантьяго врубил головастик на максимум – шесть тысяч триста оборотов в минуту, и «Фантом» пролетел Альхесирасскую бухту на скорости пятьдесят пять узлов, держа курс на порт Гибралтара.
Господи боженька. Четыре мили за пять минут – почти по прямой; только пришлось обойти танкер, стоявший на якоре как раз на полпути. И когда таможенный катер прекратил преследование, а вертолет начал отставать и набирать высоту, Тереса, привстала с места и, все еще освещенная прожектором, сделала пилоту красноречивый жест, как будто задрав левой рукой к локтю рукав на правой. Катись, своооолочь. Я трижды тебя обманула, так что будь здоров, стервятник, как-нибудь увидимся. В таверне у Куки.
Глава 6.
Играю жизнью своею, судьбой своею играю
Я нашел Оскара Лобато, позвонив в редакцию газеты «Диарио де Кадис». Тереса Мендоса, сказал я. Я пишу книгу. Мы договорились пообедать на следующий день в «Вента дель Чато», старинном ресторанчике рядом с пляжем Кортадура. Я как раз успел припарковать машину у дверей ресторана, у самого моря, с раскинувшимся вдали городом – белым, залитым солнцем, уютно пристроившимся на самом кончике своего песчаного полуострова, – когда Лобато вышел из потрепанного «фордика», битком набитого старыми газетами, с табличкой «Пресса», засунутой под ветровое стекло.
Прежде чем двинуться мне навстречу, он поговорил с охранником стоянки и хлопнул его по спине, за что ему тот был явно благодарен, как за чаевые. Лобато оказался симпатичным, словоохотливым, неистощимым на анекдоты и разного рода информацию. Спустя четверть часа мы уже были друзьями, и я расширил свои познания относительно этого заведения – подлинного постоялого двора контрабандистов с двухвековой историей: узнал название и предназначение всех до единого предметов старинной утвари, украшавших стены ресторана, состав соуса, поданного нам к оленине, а также «гарума» – любимого рыбного соуса римлян в те времена, когда этот город назывался Гадесом, а туристы путешествовали на триремах. Еще до того, как нам подали второе, я узнал также, что мы находимся вблизи обсерватории «Марина де Сан-Фернандо», через которую проходит кадисский меридиан, и что в 1808 году войска Наполеона, осаждавшие город – до Пуэрта-де-Тьерра они не дошли, уточнил Лобато, – устроили там один из своих лагерей.
– Ты смотрел «Лолу-угольщицу»?.
Мы давно уже были на «ты». Я ответил, что нет, не смотрел, и тогда он рассказал мне его от начала до конца. Хуанита Рейна, Вирхилио Тейшейра и Мануэль Луна. Режиссер Луис Лусия, 1951 год. Так вот, согласно легенде – вранье, конечно, – французишки расстреляли Угольщицу именно здесь. Национальная героиня и все такое прочее. И эта песенка. «Пусть смеется радость, пусть погибнет горе, ай, Лола, Лолита…» Он смотрел на меня, пока я изображал на лице живейший интерес ко всему этому, потом подмигнул, отхлебнул из своего бокала «Ильеры» – мы только что откупорили вторую бутылку – и без всякого перехода заговорил о Тересе Мендоса. Заговорил сам.
– Мексиканка. Галисиец. Гашиш – куда ни глянь, везде гашиш, и этим занимались все подряд… Эпические времена, – вздохнул он, в мою честь придав этому вздоху легкий оттенок грусти. – Конечно, это было опасно. Крутые ребята. Но таких подонков, как теперь, не было. Я по-прежнему репортер, – сказал он. – Как и тогда. Так сказать, распроклятый рядовой репортеришка. Чем и горжусь. В общем-то, ничего другого я делать не умею. Моя работа мне нравится, хотя платят за нее такие же гроши, как и десять лет назад. В конце концов, жена приносит в дом вторую зарплату. А детей, которые ныли бы: папа, мы хотим есть, – у нас нет. Это, – заключил он, – дает человеку больше liberte, egalite и fraternite ..
Лобато сделал паузу, чтобы ответить на приветствие каких-то местных политиков в темных костюмах, которые заняли соседний столик.
– Советник по культуре и советник по вопросам благоустройства города, – шепнул он. – У них нет даже среднего образования. – И продолжал рассказывать о Тересе Мендоса и галисийце. Он встречал их иногда в Ла-Линеа и Альхесирасе: она симпатичная, с индейским лицом, очень смуглая, с огромными глазами, из которых смотрит месть. В общем-то, не Бог весть что, невысокая, худенькая, но когда приводила себя в порядок, выглядела очень даже неплохо. Грудь красивая, это точно. Не очень большая, но вот такая – Лобато приложил руки к груди и выставил указательные пальцы на манер бычьих рогов Одевалась просто, в стиле подружек тех парней, что занимаются гашишем и табаком, только скромнее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Среди толчков, ударов и пены, крепко цепляясь за что попало, чтобы не вылететь за борт, Тереса сделала то, что должна была сделать: забыть о вертолете, представлявшем лишь относительную угрозу (он летел, прикинула она, метрах в четырех над водой и примерно с той же, что и они, скоростью – где-то около сорока узлов), и заняться другой. Вне всякого сомнения, эта угроза приближалась и представляла гораздо большую опасность, поскольку они подошли слишком близко к земле. А именно – катер таможенников. Ведомый своим радаром и светом прожектора, он наверняка уже несся к ним, чтобы отсечь от берега или, наоборот, прижать к нему. К камням отмели Ла-Кабрита, находившимся сейчас где-то впереди, слева по курсу.
Тереса прижала лицо к резиновому конусу «Фуруно», больно ударяясь об него лбом и носом, когда катер в очередной раз подпрыгивал, и застучала по кнопке, чтобы сузить радиус обзора до полумили. Господи боженька. Если занимаешься этим делом, нужно быть в ладах с Господом Богом, а иначе и не суйся, подумала она.
Ей казалось, что изображение на экране радара меняется невероятно долго: целую вечность она ждала, даже не дыша Господи боженька, вытащи нас из передряги. В эту черную ночь своей беды она вспомнила даже о святом Мальверде. Они шли без груза, поэтому тюрьма им, в принципе, не грозила, но таможенники шутить не любили, хоть и могли в какой-нибудь таверне в Кампаменто поздравить тебя с днем рождения. В такой час и в таком месте с них вполне сталось бы воспользоваться любым предлогом, чтобы захватить катер или, как бы случайно, ударить его бортом «Эйч-Джей» и потопить.
Слепящий свет прожектора, падавший на экран, не давал как следует разглядеть, что на нем происходит. Она заметила, что Сантьяго еще прибавил оборотов, хотя при том волнении, которое поднимал западный ветер, они и так уже шли на пределе. Галисиец не сдавался и вовсе не собирался облегчать работу представителям закона. «Фантом» сделал очередной скачок, длиннее прежних – только бы мотор не сгорел, подумала она, представив, как винт вращается в пустоте, – и когда его днище очередной раз ударилось о поверхность воды, Тереса, изо всех сил вцепившись во что-то обеими руками, стукаясь лицом о резиновый край конуса радара, наконец увидела на экране, среди бесчисленных мелких сигналов от волн, черное, вытянутое в длину зловещее пятно, быстро приближавшееся справа, на расстоянии менее пятисот метров.
– Пять градусов!.. – крикнула она, тряся Сантьяго за правое плечо. – Три кабельтовых!.
Она выкрикнула ему это прямо в ухо, чтобы он услышал ее сквозь рев мотора. Сантьяго глянул вправо – заведомо бесполезно, – щурясь от ослепительного света прожектора вертолета, продолжавшего висеть у них над самой кормой, и рванул к себе конус радара, чтобы самому увидеть экран. Извилистая черная линия берега с каждой разверткой антенны угрожающе приближалась спереди, слева, и до нее оставалось метров триста.
Тереса взглянула прямо по курсу. Маяк на мысе Пунта-Карнеро по-прежнему мигал красными вспышками. Если им не удастся сменить курс, оказавшись в секторе белого луча, они уже не смогут уклониться от камней Ла-Кабриты. Наверное, Сантьяго подумал о том же – в то же мгновение он сбросил скорость и крутанул штурвал вправо, затем снова дал газ и сделал несколько зигзагов, каждый раз забирая мористее и бросая взгляды поочередно то на экран радара, то на прожектор вертолета, который при каждом рывке «Фантома» оказывался чуть впереди, на миг теряясь из виду, но тут же снова зависал над ним, цепко держа его в луче света. Тот ли это, в голубой рубашке, или кто другой, с восхищением подумала Тереса, но этому парню наверху сам черт не брат. Это уж точно. Мастер. Не каждый умеет летать на вертолете ночью, да еще над самой водой. Наверное, этот пилот так же хорош в своем деле, как некогда был хорош в своем Блондин Давила. А может, даже лучше.
Будь у них на борту ракеты, она пальнула бы в него.
Чтобы увидеть, как вертолет, объятый пламенем, падает в воду. Плюх.
Теперь сигнал таможенного катера на экране радара стал еще ближе, и расстояние неумолимо сокращалось. Будь море спокойно, за «Фантомом», несущимся на максимальной скорости, было бы не угнаться, однако при таком волнении преимущество оказывалось на стороне преследователей. Тереса, прикрывая ладонью глаза от бьющего сверху яркого света, всматривалась туда, где вот-вот должен был появиться мавр. Крепко держась за все, что попадалось под руку, наклоняя голову всякий раз, когда целый шквал пены обрушивался на нос катера, она ощущала, как каждый прыжок на волнах отдастся болью в почках. Временами она видела профиль Сантьяго, напряженное лицо со скатывающимися каплями соленой воды, ослепленные глаза, вглядывающиеся в ночь. Руки, стиснувшие штурвал «Фантома», ведя его маленькими ловкими бросками, выжимая максимум из пятисот дополнительных оборотов усиленного мотора, из градуса наклона консоли и плоского дна. Во время самых длинных прыжков казалось, что катер летит, как будто винт его лишь изредка касается воды, но потом днище с грохотом ударялось об нее, треща так, словно готово развалиться на куски.
– Вот он!
И это действительно был он: призрачная тень меж двух водяных крыльев, то серая, то сине-белая, угрожающе близкая, входила в сноп прожекторного света.
«Эйч-Джей» то исчезал из него, то вновь появлялся, как громадная стена или чудовищный кит, скользящий по поверхности моря, и его вспыхнувший прожектор, увенчанный мигающим голубым огоньком, был похож на огромный зловещий глаз. Оглушенная ревом двигателей, насквозь промокшая, цепляясь за что попало, чтобы не оказаться за бортом, и не осмеливаясь оторвать руку, чтобы вытереть глаза, которые щипала соль, Тереса увидела, что Сантьяго открыл рот – что он крикнул, она не расслышала, – потом схватился правой рукой за триммер, управляющий консолью, приподнял ногу с педали акселератора, резко сбрасывая скорость, одновременно круто заложил влево, чтобы развернуть «Фантом» носом к маяку на Пунта-Карнеро, и снова дал газ. Этот маневр дал им возможность уклониться от прожектора вертолета и опасной близости «Эйч-Джей»; однако облегчение Тересы длилось ровно столько, сколько ей потребовалось, чтобы понять – их катер несется прямо на берег, почти точно посередине между красным и белым секторами маяка, к четырем сотням метров камней и рифов Ла-Кабриты. Не дергайся, шепотом, сквозь зубы приказала она себе. Прожектор таможенного катера теперь преследовал их сзади, со стороны кормы, а вертолет, помогая ему, по-прежнему держался рядом с ними. И тут, пока Тереса, уже не чувствуя окаменевших от напряжения пальцев, еще пыталась взвесить все за и против, она увидела, как свет маяка – впереди и сверху, слишком близко – сменился с красного на белый. Ей не нужен был радар, чтобы понять: до камней осталось меньше ста метров, и глубина быстро уменьшается. Хуже некуда. Или он не решится, или мы разобьемся, сказала она себе. А на такой скорости я даже не смогу выпрыгнуть. Обернувшись, она увидела, что прожектор катера остался позади: таможенники замедлили ход, боясь наскочить на мель. Сантьяго, по-прежнему не меняя курса, оглянулся через плечо на «Эйч-Джей», глянул на лот и устремил глаза вперед – туда, где на фоне далекого освещенного Гибралтара темным силуэтом виднелась Ла-Кабрита. Только не это, пронеслось в голове у Тересы. Только бы ему не пришло в голову попытаться проскочить между теми двумя большими камнями; один раз ему удалось, но тогда было светло, да и скорость у нас была меньше. В этот момент Сантьяго вновь сбросил газ, заложил вправо и, проскользнув под самым брюхом вертолета, который резко взмыл, чтобы не напороться на антенну радара «Фантома», помчался – но не по желобу между камнями, а по самому краю отмели. Черная масса Ла-Кабриты была так близко, что Тереса уловила запах ее водорослей и услышала эхо мотора, отдающееся от каменных стен. И внезапно, все еще с раскрытым ртом и вытаращенными глазами, она оказалась по другую сторону мыса Пунта-Карнеро: вода в бухте была гораздо спокойнее, чем в море, а таможенный катер снова оказался в паре кабельтовых из-за дуги, которую ему пришлось описать, чтобы не напороться на камни.
Вертолет опять повис над кормой, но теперь он был всего лишь неприятным спутником, чье присутствие ничем им не грозило. Сантьяго врубил головастик на максимум – шесть тысяч триста оборотов в минуту, и «Фантом» пролетел Альхесирасскую бухту на скорости пятьдесят пять узлов, держа курс на порт Гибралтара.
Господи боженька. Четыре мили за пять минут – почти по прямой; только пришлось обойти танкер, стоявший на якоре как раз на полпути. И когда таможенный катер прекратил преследование, а вертолет начал отставать и набирать высоту, Тереса, привстала с места и, все еще освещенная прожектором, сделала пилоту красноречивый жест, как будто задрав левой рукой к локтю рукав на правой. Катись, своооолочь. Я трижды тебя обманула, так что будь здоров, стервятник, как-нибудь увидимся. В таверне у Куки.
Глава 6.
Играю жизнью своею, судьбой своею играю
Я нашел Оскара Лобато, позвонив в редакцию газеты «Диарио де Кадис». Тереса Мендоса, сказал я. Я пишу книгу. Мы договорились пообедать на следующий день в «Вента дель Чато», старинном ресторанчике рядом с пляжем Кортадура. Я как раз успел припарковать машину у дверей ресторана, у самого моря, с раскинувшимся вдали городом – белым, залитым солнцем, уютно пристроившимся на самом кончике своего песчаного полуострова, – когда Лобато вышел из потрепанного «фордика», битком набитого старыми газетами, с табличкой «Пресса», засунутой под ветровое стекло.
Прежде чем двинуться мне навстречу, он поговорил с охранником стоянки и хлопнул его по спине, за что ему тот был явно благодарен, как за чаевые. Лобато оказался симпатичным, словоохотливым, неистощимым на анекдоты и разного рода информацию. Спустя четверть часа мы уже были друзьями, и я расширил свои познания относительно этого заведения – подлинного постоялого двора контрабандистов с двухвековой историей: узнал название и предназначение всех до единого предметов старинной утвари, украшавших стены ресторана, состав соуса, поданного нам к оленине, а также «гарума» – любимого рыбного соуса римлян в те времена, когда этот город назывался Гадесом, а туристы путешествовали на триремах. Еще до того, как нам подали второе, я узнал также, что мы находимся вблизи обсерватории «Марина де Сан-Фернандо», через которую проходит кадисский меридиан, и что в 1808 году войска Наполеона, осаждавшие город – до Пуэрта-де-Тьерра они не дошли, уточнил Лобато, – устроили там один из своих лагерей.
– Ты смотрел «Лолу-угольщицу»?.
Мы давно уже были на «ты». Я ответил, что нет, не смотрел, и тогда он рассказал мне его от начала до конца. Хуанита Рейна, Вирхилио Тейшейра и Мануэль Луна. Режиссер Луис Лусия, 1951 год. Так вот, согласно легенде – вранье, конечно, – французишки расстреляли Угольщицу именно здесь. Национальная героиня и все такое прочее. И эта песенка. «Пусть смеется радость, пусть погибнет горе, ай, Лола, Лолита…» Он смотрел на меня, пока я изображал на лице живейший интерес ко всему этому, потом подмигнул, отхлебнул из своего бокала «Ильеры» – мы только что откупорили вторую бутылку – и без всякого перехода заговорил о Тересе Мендоса. Заговорил сам.
– Мексиканка. Галисиец. Гашиш – куда ни глянь, везде гашиш, и этим занимались все подряд… Эпические времена, – вздохнул он, в мою честь придав этому вздоху легкий оттенок грусти. – Конечно, это было опасно. Крутые ребята. Но таких подонков, как теперь, не было. Я по-прежнему репортер, – сказал он. – Как и тогда. Так сказать, распроклятый рядовой репортеришка. Чем и горжусь. В общем-то, ничего другого я делать не умею. Моя работа мне нравится, хотя платят за нее такие же гроши, как и десять лет назад. В конце концов, жена приносит в дом вторую зарплату. А детей, которые ныли бы: папа, мы хотим есть, – у нас нет. Это, – заключил он, – дает человеку больше liberte, egalite и fraternite ..
Лобато сделал паузу, чтобы ответить на приветствие каких-то местных политиков в темных костюмах, которые заняли соседний столик.
– Советник по культуре и советник по вопросам благоустройства города, – шепнул он. – У них нет даже среднего образования. – И продолжал рассказывать о Тересе Мендоса и галисийце. Он встречал их иногда в Ла-Линеа и Альхесирасе: она симпатичная, с индейским лицом, очень смуглая, с огромными глазами, из которых смотрит месть. В общем-то, не Бог весть что, невысокая, худенькая, но когда приводила себя в порядок, выглядела очень даже неплохо. Грудь красивая, это точно. Не очень большая, но вот такая – Лобато приложил руки к груди и выставил указательные пальцы на манер бычьих рогов Одевалась просто, в стиле подружек тех парней, что занимаются гашишем и табаком, только скромнее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73