Когда же в дирекции началась легкая паника, Вера, словно картежный игрок, выложила свой козырь – план развлекательного комплекса, в котором были те же бани, только вынесенные на берег реки, ближе к гостинице, вместо Ильи Муромца с конем – экскурсии по Дендрарию верхом или в конных экипажах, зимой – катание на тройках, и не соловья-разбойника на дуб садить, а организовать фольклорный ландшафтный театр на все времена года. Дирекцию же больше всего интересовали сроки, ибо рекламная машина была уже запущена. Вера назвала срок в полгода, что Алексею вовсе показалось авантюрой. Получив очередную бумагу, они покинули дирекцию, и старший Ерашов не выдержал.
– Кто станет всем этим заниматься? – возмутился он. – Я всего-навсего летчик!
– Заниматься будешь ты, – бездумно и весело заявила сестра. – Я из тебя сделаю капиталиста. А как ты собирался жить? На одну пенсию? В тридцать два года?.. Постепенно втянешь Олега. Может, и Василий объявится, когда узнает, что мы не лаптем щи хлебаем.
И все-таки старший Ерашов не мог отвязаться от ощущения, что все затеянное – чистая авантюра. Вера же чувствовала себя как рыба в воде. Ей доставляло удовольствие беседовать с начальниками, звонить, проводить переговоры, давать консультации по праву, сажать в лужу, причем изящно, дилетантов в юриспруденции и бизнесе. Она купалась в этой стихии, которая для Алексея была нудной и утомительной; она всегда точно знала, на кого выйти, кто владеет информацией и кто может реально помочь, не требуя взятки. С женщинами Вера разговаривала вежливо и уважительно, а с мужчинами, даже с крутыми начальниками, всякое общение начинала с какой-то кокетливой надменностью, но заканчивала почти дружески и никогда не ошибалась в людях: следовательский опыт шел ей на пользу. Наблюдая за сестрой, Алексей понял, что она никогда уже не выйдет замуж, и если выйдет, то не увидит счастья. Она была слишком умна, чтобы безоглядно влюбиться, и слишком прозорлива, чтобы поверить в любовь мужчины, по положению и уму годного ей в мужья. А круг, в котором Вера чувствовала себя свободной и раскрепощенной, уже был насыщен практичностью, расчетом и деловыми связями.
Мотаясь за сестрой по Москве, старший Ерашов вдруг начал понимать, что постепенно сдает свое старшинство: в доме – Аристарху Павловичу, в делах – Вере, в делах же духовных – Олегу. И это было не обидно и не оскорбительно. За двадцать армейских лет он оказался оторванным от реально существующей жизни и теперь должен был найти в ней свое место, свою ступень на лестнице, по которой следовало подниматься вверх. Ему как бы объявили жестокое офицерское наказание – несоответствие с занимаемой должностью, почти смертельное для карьеры. И следовало сделать резкий бросок вверх, чтобы доказать свое положение старшего.
Когда в вертолетном училище первый в жизни Ерашова инструктор заявил, что через два года он всех научит летать, Алексей мгновенно поверил в это, поскольку летать очень уж хотелось и небо не казалось ему холодным и чужим. И он учился постепенно – от тренажера к рулежке, от рулежки – к взлету, от взлета – к посадке, поскольку нельзя было летать, не зная, как отрываться от земли и как возвращаться на нее. Тут же, делая из него капиталиста, родная сестра без всякой подготовки поднимала его в небо чужой, неведомой стихии и, бросив управление, оставляла корабль с совершенно незнакомыми педалями, ручками и кнопками…
Что-то подобное он испытал, когда его машину подбили над горами Афганистана. Снаряд попал не в двигатель, а лишь пробил жаровую трубу, отчего огненный выхлоп ударил в борт, быстро прожег его и ворвался в десантный отсек кабины. Можно было еще тянуть достаточно долго, оставляя за собой дымный хвост, но перегорели кабели управления, и машина стала тупой и тяжелой, как утюг. Вместе со вторым пилотом и бортмехаником они тянули ручки шаг-газа с нечеловеческой силой, так что загибались трубчатые стойки, – неуправляемая машина неслась по своим стихийным законам, и голый каменистый склон впереди неумолимо приближался. Чтобы не взорваться на собственных ракетах, надо было освободиться от них, сделать аварийный слив горючего, выключить горящий двигатель и включить систему пожаротушения, однако все кнопки омертвели и ничего нельзя было сделать! И вот несколько долгих минут, отказавшись от бесплодных попыток что-то изменить, они просто сидели и ждали конца.
В первый раз повезло: машина долго падала вниз по склону, обламывая шасси, ракетные установки и запасные топливные баки, и, только освободившись от смертоносного груза и погасив скорость, плотно легла на брюхо…
Там еще можно было надеяться на законы аэродинамики, можно было хотя бы примерно определить траекторию полета и точку касания с землей; здесь же старшему Ерашову казалось, что не существует никаких законов и закономерных предположений, а есть лишь стихия и непредсказуемая удача.
Первый заход на Алмазный фонд даже при способностях Веры не увенчался успехом, поскольку человек, выведший их на руководство, оказался не тем человеком, а «тот» случайно задержался в гостях у кого-то на случайной даче. И теперь, чтобы вновь завязать отношение с фондом, требовался другой, более высокий уровень связей. А старший Ерашов согласился продать ордена лишь в Алмазный фонд, и этот компромисс нравился ему. Покупателей было достаточно, которые бы выложили за редкостные и дорогие реликвии и миллион долларов. Эксперт, найденный Верой, еще не видя товара, предложил несколько адресов иностранных фирм, скупающих такие драгоценности. Алмазный фонд мог заплатить лишь половину стоимости, существующей на черном рынке, и то при условии финансовой состоятельности на данный момент. Каждое приобретение согласовывалось с министром финансов, на что отпускались целевые суммы, и потому было мало найти контакт с руководством и убедить его купить ордена с бриллиантами; требовалось подняться еще выше, и там, наверху, внушить необходимость приобретения. Законный путь, как всегда, был самым трудным путем…
Второй заход оказался более удачным. На встречу с руководством фонда Вера отправилась одна и, чтобы не объяснять на пальцах, взяла с собой книгу об орденах России. Человек, который «подавал» Веру, на сей раз оказался влиятельным, ее приняли хорошо и по предварительной договоренности пообещали купить ордена, но прежде следовало пройти еще по какому-то невообразимому кругу и в определенный момент через нового влиятельного человека подсказать министру о важности приобретения.
Мысленно представляя себе все эти заходы, круги и орбиты, старший Ерашов все отчетливее ощущал свою беспомощность. Мир, в котором купалась и блистала его сестра, получая наслаждение, вымучивал его, и он почти физически ощущал, как стремительно летит вниз, словно подбитый вертолет по откосу, оставляя на камнях исковерканные конструкции и куски рваного, мятого дюраля.
Пока на верхах шли дипломатические переговоры о покупке, Алмазный фонд затребовал ордена на экспертизу. Алексей с Верой вернулись домой и только тут узнали, что Кирилла вызвали в часть, а требовалась надежная охрана. Вера опасалась, что из высоких кабинетов возможна утечка конфиденциальной информации и «богатеньких» Ерашовых уже пасут соглядатаи. По первоначальным подсчетам, ордена оценивались в четыреста миллионов рублей – сумма фантастическая, и просто так везти их было опасно. А нанимать охранников – чужих, неизвестных людей – было еще опаснее. Пока сокровища лежали в жестяной коробке под камином, Аристарх Павлович вообще не чувствовал никакого страха и порой не вспоминал о кладе месяцами. Но вынутые из тайника и предварительно оцененные, они словно обросли подстерегающей отовсюду опасностью. Это состояние было смешным, странным и страшным: богатство требовало постоянного напряжения и оглядки. Решили ехать втроем с Аристархом Павловичем. Ордена – самые ценные – зашили с изнаночной стороны рубашек, а Вера в блузке на животе. Пришивали и смеялись сами над собой, ибо никто еще не бывал в такой нелепой ситуации. Потом начали вооружаться. У Веры был служебный пистолет с официальным разрешением, Аристарх Павлович достал кольт с четырьмя патронами сомнительной надежности, а военный человек, подполковник, оказался с голыми руками. Тогда Аристарх Павлович отдал ему незаконный кольт – если что, военного вряд ли станут обыскивать, а сам взял газовый баллончик Аннушки. Старший Ерашов долго осматривал патроны и все-таки разглядел дату выпуска –1910 год.
– О, отец, а я понял, откуда у тебя такая машинка! – догадался он. – И патроны оттуда же… Подари, зачем он тебе?
– Не проси, не дам! – отрезал Аристарх Павлович. – Что мое – то мое. Когда умру – заберешь.
– Тогда пойду опробую, – сказал Алексей. – Порох слежался…
– Нечего патроны жечь! Уже опробовал, и не раз.
– Ну, один! Кстати, может, и «макаровские» подойдут…
Он взял у Веры несколько пистолетных патронов, примерил их в патроннике – гильзы болтались, но не тонули в стволе. Вместе с Аристархом Павловичем они уплыли за озеро, и там Алексей пальнул в сосну сначала родным патроном, а затем «макаровскими». Они годились, разве что раздувало гильзу и не всегда срабатывал выбрасыватель.
На обратном пути, когда они подчаливали лодку к мосткам, к ним навстречу вышел Николай Николаевич Безручкин. Он казался спокойным и, как всегда, уверенным в себе.
– Ну что, мужики, постреляли? – просто поинтересовался он.
Это был вызов: после предупреждения старшего Ерашова Безручкин ни разу не попадался ему на глаза. Кольт у Алексея лежал в кармане и заметно оттягивал брюки.
– Постреляли, – сказал Аристарх Павлович. – Патроны новые пробовали!
– И что? Хорошие патроны?
– Хорошие!
– Серьезные вы ребята, – похвалил Николай Николаевич. – Не зря ОМОН-то приезжал… Ну, а как жить будем?
– Как прежде жили, так и будем жить, – многозначительно проговорил Аристарх Павлович.
– Прежде – это когда? До семнадцатого, что ли? – поинтересовался Безручкин. – Если как до семнадцатого, то у вас на сей раз ничего не выйдет. Тогда у Ерашовых были капиталы, а у наших – пушка в кармане. Теперь-то наоборот все, теперь с одной пушкой дела не сделаешь. Да и у нас тоже патроны не плохие.
– Я вам не советую говорить о патронах, – проронил старший Ерашов. – Хотите жить мирно – не зарьтесь на чужое.
– На чужое? – Николай Николаевич засмеялся. – Если это все твое – возьми! Возьми и неси!.. Да только унесешь ли? Пупок не развяжется?
– Веселый вы человек, – одобрил Алексей. – Не унывающий. А что, отец, возьмем его коммерческим директором? Пусть туристов веселит.
– Теперь он не пьет, так что не взять? – согласился Аристарх Павлович, занятый лодкой. – Мужик он с головой, из дерьма конфетку сделает.
Безручкин захохотал еще пуще, причем веселился откровенно, без всякой игры.
– Да уж возьмите, барин! Служить буду верой и правдой! Не откажи, отец родной! – просмеялся, вытер слезы. – Шутить изволите, барин?
– Мы люди серьезные, – заверил Аристарх Павлович. – Соглашайся, пока предлагаем.
– Что же вы такие наивные, ребята? – жалея, проговорил Николай Николаевич. – Если мне пакость в арбитраже устроили, так уж все? Уж на коне?.. Запомните, любезные вы мои, перераспределение капитала уже произошло. Вы поздно хватились, поезд ушел. На первый раз я прощаю, но впредь не мешайте мне. Живите тихо и спокойно.
Старший Ерашов подошел к нему вплотную:
– Надо полагать, это ультиматум? А потом – военные действия?
– В отношении военных действий, мне с вами не потягаться, – улыбнулся Николай Николаевич. – Вы же все – профессионалы в этом деле. На своем веку-то сколько народу поубивали?.. Я же человек мирный и стрелять не умею. Не валяй дурака, подполковник, и сестрице своей скажи, чтоб не дергалась. Мне это не нравится.
Он круто развернулся и неторопливо пошел к своему подъезду, словно подставляя спину под выстрел.
– Неужели он когда-то был пьяница и забулдыга? – спросил старший Ерашов, провожая взглядом Безручкина.
– Был, – вымолвил Аристарх Павлович. – И тогда от него натерпелись. И сейчас еще поплачем, конкурент серьезный.
– Что-то я ничего не понимаю…
– А что тут понимать, Алеша, – вздохнул Аристарх Павлович. – На чужого дядю работать не хотел, вот и гулял. Чуть дали волю – первый развернулся. На какие шиши, не знаю, может, тоже клад нашел…
Старший Ерашов сел на мостки и уронил руки.
– Знаешь, отец, а ведь с ним воевать придется. Хорошо, если капиталами… А я не хочу! Навоевался, настрелялся – не хочу больше!
… На следующее утро первой электричкой они благополучно привезли ордена в Москву и сдали на экспертизу. Однако пришлось задержаться еще на две ночи в ожидании заключения: в случае отрицательных результатов их бы пришлось возвращать домой. Аристарх Павлович и радовался и страдал. Остановились у старшей дочери Ирины, а младшая, Наташа, прибежала и осталась рядом на оба дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Кто станет всем этим заниматься? – возмутился он. – Я всего-навсего летчик!
– Заниматься будешь ты, – бездумно и весело заявила сестра. – Я из тебя сделаю капиталиста. А как ты собирался жить? На одну пенсию? В тридцать два года?.. Постепенно втянешь Олега. Может, и Василий объявится, когда узнает, что мы не лаптем щи хлебаем.
И все-таки старший Ерашов не мог отвязаться от ощущения, что все затеянное – чистая авантюра. Вера же чувствовала себя как рыба в воде. Ей доставляло удовольствие беседовать с начальниками, звонить, проводить переговоры, давать консультации по праву, сажать в лужу, причем изящно, дилетантов в юриспруденции и бизнесе. Она купалась в этой стихии, которая для Алексея была нудной и утомительной; она всегда точно знала, на кого выйти, кто владеет информацией и кто может реально помочь, не требуя взятки. С женщинами Вера разговаривала вежливо и уважительно, а с мужчинами, даже с крутыми начальниками, всякое общение начинала с какой-то кокетливой надменностью, но заканчивала почти дружески и никогда не ошибалась в людях: следовательский опыт шел ей на пользу. Наблюдая за сестрой, Алексей понял, что она никогда уже не выйдет замуж, и если выйдет, то не увидит счастья. Она была слишком умна, чтобы безоглядно влюбиться, и слишком прозорлива, чтобы поверить в любовь мужчины, по положению и уму годного ей в мужья. А круг, в котором Вера чувствовала себя свободной и раскрепощенной, уже был насыщен практичностью, расчетом и деловыми связями.
Мотаясь за сестрой по Москве, старший Ерашов вдруг начал понимать, что постепенно сдает свое старшинство: в доме – Аристарху Павловичу, в делах – Вере, в делах же духовных – Олегу. И это было не обидно и не оскорбительно. За двадцать армейских лет он оказался оторванным от реально существующей жизни и теперь должен был найти в ней свое место, свою ступень на лестнице, по которой следовало подниматься вверх. Ему как бы объявили жестокое офицерское наказание – несоответствие с занимаемой должностью, почти смертельное для карьеры. И следовало сделать резкий бросок вверх, чтобы доказать свое положение старшего.
Когда в вертолетном училище первый в жизни Ерашова инструктор заявил, что через два года он всех научит летать, Алексей мгновенно поверил в это, поскольку летать очень уж хотелось и небо не казалось ему холодным и чужим. И он учился постепенно – от тренажера к рулежке, от рулежки – к взлету, от взлета – к посадке, поскольку нельзя было летать, не зная, как отрываться от земли и как возвращаться на нее. Тут же, делая из него капиталиста, родная сестра без всякой подготовки поднимала его в небо чужой, неведомой стихии и, бросив управление, оставляла корабль с совершенно незнакомыми педалями, ручками и кнопками…
Что-то подобное он испытал, когда его машину подбили над горами Афганистана. Снаряд попал не в двигатель, а лишь пробил жаровую трубу, отчего огненный выхлоп ударил в борт, быстро прожег его и ворвался в десантный отсек кабины. Можно было еще тянуть достаточно долго, оставляя за собой дымный хвост, но перегорели кабели управления, и машина стала тупой и тяжелой, как утюг. Вместе со вторым пилотом и бортмехаником они тянули ручки шаг-газа с нечеловеческой силой, так что загибались трубчатые стойки, – неуправляемая машина неслась по своим стихийным законам, и голый каменистый склон впереди неумолимо приближался. Чтобы не взорваться на собственных ракетах, надо было освободиться от них, сделать аварийный слив горючего, выключить горящий двигатель и включить систему пожаротушения, однако все кнопки омертвели и ничего нельзя было сделать! И вот несколько долгих минут, отказавшись от бесплодных попыток что-то изменить, они просто сидели и ждали конца.
В первый раз повезло: машина долго падала вниз по склону, обламывая шасси, ракетные установки и запасные топливные баки, и, только освободившись от смертоносного груза и погасив скорость, плотно легла на брюхо…
Там еще можно было надеяться на законы аэродинамики, можно было хотя бы примерно определить траекторию полета и точку касания с землей; здесь же старшему Ерашову казалось, что не существует никаких законов и закономерных предположений, а есть лишь стихия и непредсказуемая удача.
Первый заход на Алмазный фонд даже при способностях Веры не увенчался успехом, поскольку человек, выведший их на руководство, оказался не тем человеком, а «тот» случайно задержался в гостях у кого-то на случайной даче. И теперь, чтобы вновь завязать отношение с фондом, требовался другой, более высокий уровень связей. А старший Ерашов согласился продать ордена лишь в Алмазный фонд, и этот компромисс нравился ему. Покупателей было достаточно, которые бы выложили за редкостные и дорогие реликвии и миллион долларов. Эксперт, найденный Верой, еще не видя товара, предложил несколько адресов иностранных фирм, скупающих такие драгоценности. Алмазный фонд мог заплатить лишь половину стоимости, существующей на черном рынке, и то при условии финансовой состоятельности на данный момент. Каждое приобретение согласовывалось с министром финансов, на что отпускались целевые суммы, и потому было мало найти контакт с руководством и убедить его купить ордена с бриллиантами; требовалось подняться еще выше, и там, наверху, внушить необходимость приобретения. Законный путь, как всегда, был самым трудным путем…
Второй заход оказался более удачным. На встречу с руководством фонда Вера отправилась одна и, чтобы не объяснять на пальцах, взяла с собой книгу об орденах России. Человек, который «подавал» Веру, на сей раз оказался влиятельным, ее приняли хорошо и по предварительной договоренности пообещали купить ордена, но прежде следовало пройти еще по какому-то невообразимому кругу и в определенный момент через нового влиятельного человека подсказать министру о важности приобретения.
Мысленно представляя себе все эти заходы, круги и орбиты, старший Ерашов все отчетливее ощущал свою беспомощность. Мир, в котором купалась и блистала его сестра, получая наслаждение, вымучивал его, и он почти физически ощущал, как стремительно летит вниз, словно подбитый вертолет по откосу, оставляя на камнях исковерканные конструкции и куски рваного, мятого дюраля.
Пока на верхах шли дипломатические переговоры о покупке, Алмазный фонд затребовал ордена на экспертизу. Алексей с Верой вернулись домой и только тут узнали, что Кирилла вызвали в часть, а требовалась надежная охрана. Вера опасалась, что из высоких кабинетов возможна утечка конфиденциальной информации и «богатеньких» Ерашовых уже пасут соглядатаи. По первоначальным подсчетам, ордена оценивались в четыреста миллионов рублей – сумма фантастическая, и просто так везти их было опасно. А нанимать охранников – чужих, неизвестных людей – было еще опаснее. Пока сокровища лежали в жестяной коробке под камином, Аристарх Павлович вообще не чувствовал никакого страха и порой не вспоминал о кладе месяцами. Но вынутые из тайника и предварительно оцененные, они словно обросли подстерегающей отовсюду опасностью. Это состояние было смешным, странным и страшным: богатство требовало постоянного напряжения и оглядки. Решили ехать втроем с Аристархом Павловичем. Ордена – самые ценные – зашили с изнаночной стороны рубашек, а Вера в блузке на животе. Пришивали и смеялись сами над собой, ибо никто еще не бывал в такой нелепой ситуации. Потом начали вооружаться. У Веры был служебный пистолет с официальным разрешением, Аристарх Павлович достал кольт с четырьмя патронами сомнительной надежности, а военный человек, подполковник, оказался с голыми руками. Тогда Аристарх Павлович отдал ему незаконный кольт – если что, военного вряд ли станут обыскивать, а сам взял газовый баллончик Аннушки. Старший Ерашов долго осматривал патроны и все-таки разглядел дату выпуска –1910 год.
– О, отец, а я понял, откуда у тебя такая машинка! – догадался он. – И патроны оттуда же… Подари, зачем он тебе?
– Не проси, не дам! – отрезал Аристарх Павлович. – Что мое – то мое. Когда умру – заберешь.
– Тогда пойду опробую, – сказал Алексей. – Порох слежался…
– Нечего патроны жечь! Уже опробовал, и не раз.
– Ну, один! Кстати, может, и «макаровские» подойдут…
Он взял у Веры несколько пистолетных патронов, примерил их в патроннике – гильзы болтались, но не тонули в стволе. Вместе с Аристархом Павловичем они уплыли за озеро, и там Алексей пальнул в сосну сначала родным патроном, а затем «макаровскими». Они годились, разве что раздувало гильзу и не всегда срабатывал выбрасыватель.
На обратном пути, когда они подчаливали лодку к мосткам, к ним навстречу вышел Николай Николаевич Безручкин. Он казался спокойным и, как всегда, уверенным в себе.
– Ну что, мужики, постреляли? – просто поинтересовался он.
Это был вызов: после предупреждения старшего Ерашова Безручкин ни разу не попадался ему на глаза. Кольт у Алексея лежал в кармане и заметно оттягивал брюки.
– Постреляли, – сказал Аристарх Павлович. – Патроны новые пробовали!
– И что? Хорошие патроны?
– Хорошие!
– Серьезные вы ребята, – похвалил Николай Николаевич. – Не зря ОМОН-то приезжал… Ну, а как жить будем?
– Как прежде жили, так и будем жить, – многозначительно проговорил Аристарх Павлович.
– Прежде – это когда? До семнадцатого, что ли? – поинтересовался Безручкин. – Если как до семнадцатого, то у вас на сей раз ничего не выйдет. Тогда у Ерашовых были капиталы, а у наших – пушка в кармане. Теперь-то наоборот все, теперь с одной пушкой дела не сделаешь. Да и у нас тоже патроны не плохие.
– Я вам не советую говорить о патронах, – проронил старший Ерашов. – Хотите жить мирно – не зарьтесь на чужое.
– На чужое? – Николай Николаевич засмеялся. – Если это все твое – возьми! Возьми и неси!.. Да только унесешь ли? Пупок не развяжется?
– Веселый вы человек, – одобрил Алексей. – Не унывающий. А что, отец, возьмем его коммерческим директором? Пусть туристов веселит.
– Теперь он не пьет, так что не взять? – согласился Аристарх Павлович, занятый лодкой. – Мужик он с головой, из дерьма конфетку сделает.
Безручкин захохотал еще пуще, причем веселился откровенно, без всякой игры.
– Да уж возьмите, барин! Служить буду верой и правдой! Не откажи, отец родной! – просмеялся, вытер слезы. – Шутить изволите, барин?
– Мы люди серьезные, – заверил Аристарх Павлович. – Соглашайся, пока предлагаем.
– Что же вы такие наивные, ребята? – жалея, проговорил Николай Николаевич. – Если мне пакость в арбитраже устроили, так уж все? Уж на коне?.. Запомните, любезные вы мои, перераспределение капитала уже произошло. Вы поздно хватились, поезд ушел. На первый раз я прощаю, но впредь не мешайте мне. Живите тихо и спокойно.
Старший Ерашов подошел к нему вплотную:
– Надо полагать, это ультиматум? А потом – военные действия?
– В отношении военных действий, мне с вами не потягаться, – улыбнулся Николай Николаевич. – Вы же все – профессионалы в этом деле. На своем веку-то сколько народу поубивали?.. Я же человек мирный и стрелять не умею. Не валяй дурака, подполковник, и сестрице своей скажи, чтоб не дергалась. Мне это не нравится.
Он круто развернулся и неторопливо пошел к своему подъезду, словно подставляя спину под выстрел.
– Неужели он когда-то был пьяница и забулдыга? – спросил старший Ерашов, провожая взглядом Безручкина.
– Был, – вымолвил Аристарх Павлович. – И тогда от него натерпелись. И сейчас еще поплачем, конкурент серьезный.
– Что-то я ничего не понимаю…
– А что тут понимать, Алеша, – вздохнул Аристарх Павлович. – На чужого дядю работать не хотел, вот и гулял. Чуть дали волю – первый развернулся. На какие шиши, не знаю, может, тоже клад нашел…
Старший Ерашов сел на мостки и уронил руки.
– Знаешь, отец, а ведь с ним воевать придется. Хорошо, если капиталами… А я не хочу! Навоевался, настрелялся – не хочу больше!
… На следующее утро первой электричкой они благополучно привезли ордена в Москву и сдали на экспертизу. Однако пришлось задержаться еще на две ночи в ожидании заключения: в случае отрицательных результатов их бы пришлось возвращать домой. Аристарх Павлович и радовался и страдал. Остановились у старшей дочери Ирины, а младшая, Наташа, прибежала и осталась рядом на оба дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63