— Завтра я опять уеду, — вздохнул он, целуя ее шею и уши. — Мне нужно взять с собой для Гилберта четыре или пять хороших лошадей. Лошади будут посланы Томасу. Одну он предложит принцу, у которого таким образом будет хороший повод испытать каждую. Тогда для сравнения Эдуард может попросить испытать лошадей своих сопровождающих. Когда он попробует всех, за исключением выбранного для него скакуна и еще одной, на которой поедет Томас, они с Томасом умчатся галопом.
Барбару так отвлекали его поцелуи и его рука, ласкавшая ее грудь, что она только вздохнула.
— О, изумительно.
Альфред засмеялся и уделил все свое внимание тому, что в этот момент было наиболее важным.
Однако на следующее утро, когда они посетили мессу в церкви и позавтракали в зале, свободно разговаривая о неважном состоянии лошадей Томаса и необходимости их замены, Барбара попросила Альфреда вернуться на минуту в южную башню, чтобы примерить новый наряд, который она для него сшила. Когда они остались одни в спальне, она сказала:
— Эдуард может ускакать галопом на одной из прекрасных лошадей Томаса, он может оторваться от сопровождающих, но вся армия Лестера поскачет за ним вскоре после того, как охрана вернется и объявит тревогу.
— Принц не ускачет далеко, он только доберется до армии Глостера.
Барбара все еще стояла, глядя вниз и сжав руки.
— Я думала, вы планировали побег принца, чтобы он собрал армию. Разве армия Гилберта достаточно сильна, чтобы выиграть битву против Лестера?
— Нет.
Альфред мог громко рассмеяться от радости, но не стал этого делать, опасаясь ее обидеть. Он с каждым днем все больше убеждался в ее любви. Ее сжатые руки говорили о том, что она боится за него. Улыбнувшись, он поднял ее голову и поцеловал.
— Но мы не собираемся сражаться. Гилберт удержит Лестера только до тех пор, пока не убедится, что Эдуард бежал. Потом мы все уйдем в горы и соберемся снова где-нибудь еще. Не беспокойся. Возможно, я не вступлю в сражение, и Гилберт тоже. Ты услышишь обо мне дней через десять или раньше.
Альфред не понял, что Барбара не поверила ему. Она приняла его хорошее настроение за безрассудную радость перед предстоящим сражением, так что была вдвойне восхищена, когда он вернулся в Сент-Бревелс всего через два дня, на этот раз сопровождая Глостера.
Противоречивые чувства теснились в его душе: чем больше он узнавал свою жену, тем крепче любил; чем ближе она становилась, тем сильнее он желал ее; но чем ближе была война, тем обременительнее для него оказывалось присутствие Барбары.
За себя у него не было страха. Альфред понимал, что может погибнуть, и хотя не хотел умирать, больше всего из-за Барбары, но не боялся смерти. Также у него не было причин опасаться чего бы то ни было еще. Он мог уйти с армией Глостера, чтобы избежать сражения с Лестером, но мог и вступить в бой, когда армии встретятся.
У женщин не было такого выбора. Барби была бы заперта в той или другой крепости, и любая из них могла быть подвергнута нападению. Он вздрогнул при этой мысли. Если бы ее схватили, было бы доказано, что она присоединилась к повстанцам. После открытой ссоры с Лестером в Норхэмптоне Альфред был уверен, что, если Барби не отдадут человеку, который захватит ее убежище, она попадет в руки Гая. Он хотел отправить ее из Уэльса, подальше от сражения, которое скоро состоится, чтобы освободить ее от всякого подозрения в связи с восстанием.
* * *
Они с Гилбертом вернулись в Сент-Бревелс, потому что Лестера больше не было в городе Глостере. Девятого мая пришли новости — возможно, одновременно Гилберту и Лестеру — о вторжении в Пемброк сводного брата короля Уильяма де Валанса и графа Саррея. В тот же день до того, как Альфред прибыл в лагерь Гилберта с лошадьми, Лестер отправил весь двор, включая Томаса и Эдуарда, в Херефорд.
Если бы Барби все еще казалась приверженной делу Лестера, он мог бы использовать это как повод, чтобы отослать ее. Но она, напротив, кажется, так же страстно желала побега Эдуарда, как любой из них. Как только она удостоверилась, что они с Гилбертом невредимы, и проверила, не нужно ли почистить и починить их одежду, она уговорила их погулять в саду. Оказавшись там, где не было ушей и постоянно сновавших туда-сюда людей, она озабоченно стала задавать вопросы о том, отсрочит ли переезд в Херефорд побег принца.
— Ты не можешь перебросить твою армию под Херефорд, Гилберт, — убеждала Барбара. — Преследуя Лестера вместе с армией, ты возбудишь его подозрения и, может быть, заставишь усомниться в твоем желании вести мирные переговоры. Какие земли у тебя есть возле Херефорда, куда бы мы могли перейти?
— Мы! — воскликнул Альфред. Но тут он едва не проглотил язык, потому что упоминание земель под Херефордом предлагало решение. — Ты совершенно права, любимая. Гилберт не может отвести свою армию к Херефорду, и он даже не может оставить ее.
— Почему? — начал Глостер и тотчас покачал головой. — Нет, я не могу оставить армию, а сам преследовать Лестера до Херефорда. Я боюсь, что каждый, кто откликнулся на мой вызов, воспримет это так, будто я уже почти принял условия Лестера и, значит, нет больше смысла оставаться вооруженным. Но какой у нас есть выбор?
— Уигмор, — сказал Альфред. — Уигмор находится всего в шести лье от Херефорда, и ты можешь не сомневаться в желании Мортимера спрятать принца. А Уэбли как раз подходящее место, чтобы обеспечить нас достаточным количеством людей, не вызывая подозрений у Лестера, и устроить западню для преследователей Эдуарда.
Глостер прикусил губу.
— Проклятие! — взорвался он. — Ты отдаешь Мортимеру все развлечение и всю славу!
— О нет, — засмеялся Альфред. — У Мортимера это вызовет еще меньше любви ко мне, чем у тебя. Я хочу убедить его оставить Уигмор как можно скорее, имитируя отвод войск от Лестера.
— Он убьет тебя, если ты скажешь ему это! — негромко заметил Глостер.
— Вот почему я не собираюсь этого ему говорить. Барби передаст сообщение.
Барбара задохнулась, так как страх, который, как ей казалось, она превозмогла, сжал ее горло. Он хочет от нее избавиться? На лице Альфреда ничего нельзя было прочесть. Он только раз на нее взглянул, в то время как Глостер с опущенной головой продолжал кусать губы, выдавая скрываемые чувства. Мгновение она чувствовала боль в груди, но почти сразу успокоилась. Эта насмешка к ней не относится. Он морочит голову Гилберту.
— Ладно! Мортимер не убьет Барби. Но останется ли он в Уигморе просто потому, что ты или я пришлем письмо, в котором сказано, что он должен остаться?
— Вот почему на следующий день я последую за Барби с лошадьми для Томаса. Если Мортимер придет в ярость от предложения изобразить бегство от Лестера, я с ним поспорю. Я думаю, что смогу убедить его покинуть Уигмор.
* * *
Если бы главной целью Альфреда было добиться, чтобы Мортимер уехал из Уигмора, его привел бы в уныние оказанный ему прием. Действительно, Мортимер едва не вызвал его на дуэль, но этого не случилось хотя бы потому, что, разозленный выше всякой меры сообщением Барбары, он не вышел встречать Альфреда, когда тот приехал поздно ночью двенадцатого мая. Альфред даже подумал, что ему придется провести ночь во внешнем дворе, но, на его счастье, звуки ночью разносятся довольно далеко. Случайно Барбара, приехавшая раньше, как и предполагалось, услышала, как за стеной высокий голос спорит со стражей, и попросила, чтобы Альфреда впустили.
Однако и на следующее утро было очевидно, что Мортимер не готов прикидываться, что испугался Лестера. Поскольку на самом деле Альфред добился того, чего хотел, — сделал так, что Барби переехала в менее опасное место, чем Сент-Бревелс, — ему нетрудно было остаться равнодушным к гневу Мортимера.
Альфред благоразумно не стал настаивать на том, чтобы Мортимер покинул Уигмор. Вместо этого он извинился перед хозяином, рассказал ему о первоначальной идее бегства Эдуарда и посвятил в подробности способа доставки лошадей Томасу, который находился с принцем в Херефордском замке. Томас был главным связующим звеном в осуществлении плана побега Эдуарда. Как и предполагал Альфред, Мортимер имел друзей и сторонников среди торговцев и священников, которые могли свободно попасть в город Херефорд и кого бы не заподозрили, если бы они вошли в замок и даже подошли к принцу. До конца дня план был разработан.
На следующий день, четырнадцатого мая, Мортимер и Альфред верхом отправились в Уэбли, чтобы подыскать добровольцев, необходимых для осуществления плана. В Уэбли они узнали, что договор, восстановивший «сердечные» отношения между Глостером и Лестером, подписан и двенадцатого мая послан Глостеру.
С восхищенными улыбками, расцветшими на их лицах, Мортимер и Альфред решили, что пять человек, одетые в цвета Глостера, должны доставить лошадей Томасу в Хе-рефордский замок в ближайшие несколько дней, чтобы все выглядело так, будто они были посланы Глостером вскоре после того, как им был получен договор.
— Возможно, нам не следует посылать человека с лошадьми до субботы или даже до понедельника, — задумчиво проговорил Альфред, перестав улыбаться. Он прикрыл глаза и что-то обдумывал. — Это послужит надежным знаком, чтобы Лестер подождал несколько дней, прежде чем отчаиваться, что Глостер не принял условия договора. И еще одно: по-моему, принц родился в июне, потому что однажды его день рождения совпал с днем турнира, и все выигравшие отдали ему свои призы.
— Я думаю, вы правы, Эдуард действительно родился в июне, но какое это имеет отношение к делу?
— Это послужит для Томаса поводом предложить ему лошадей, — пояснил Альфред, удовлетворенно кивнув. — Меня все время беспокоило, что для подарка нет повода — за исключением того, чтобы просто доставить принцу удовольствие. Но почему Томас де Клер, тюремщик Эдуарда, должен доставлять удовольствие не имеющему власти принцу? Я всегда боялся, что это возбудит подозрения, а предложение Томаса выбрать лучшего скакуна все выдаст. Так лучше. Любой добродушный и удачливый молодой человек, получив больше лошадей, чем ему понадобится, может предложить, даже принцу, оказавшемуся не у дел, подарок ко дню рождения.
— И это похоже на Эдуарда — перепробовать всех лошадей, чтобы выбрать лучшую.
Альфред громко рассмеялся.
— В самом деле, очень похоже. Принц смотрит в зубы даже дареному коню. Я думаю, нам следует сказать Томасу, чтобы он немного поворчал по этому поводу за спиной Эдуарда.
— По-вашему, важно, чтобы я отбыл из Уигмора до побега Эдуарда? Если я уеду в день приезда Лестера, это привлечет внимание к тому, куда я направился, и поставит под угрозу весь план.
— Милорд, — возразил Альфред, не показывая своего удивления внезапной сменой темы разговора, — вы, конечно, вольны поступать так, как считаете нужным, но если бы я знал, что вы были в Уигморе и уехали в день побега принца, я почувствовал бы, что пахнет жареным и меня хотят ввести в заблуждение. А теперь представьте, что Лестер, надувшийся от самодовольства и ошибочно решивший, что победил вас, услышит о вашем уходе из крепости вскоре после его появления. Он решит, что вы бежали, чтобы присоединиться к вторжению, или просто отступили. И в том, и в другом случае он просто выбросит вас из головы.
— Придворный! — хмыкнул Мортимер, сжав губы. — Это не «ошибочное решение»! Лестер действительно победил меня!
— Оно ошибочно, потому что Лестер черпал средства из казны короля, а вы имели намного меньше. Я придворный и не питаю отвращения к тому, чтобы сказать то, что должен, в более приятных выражениях, но я не лжец.
Грубо рассмеявшись, Мортимер примирительно сказал:
— Ладно, я уйду и передам в Клиффорд, чтобы остальные валлийские лорды созывали людей и свозили запасы продовольствия. Клиффорд находится примерно в шести милях на запад от Херефорда. Оживление там поможет сбить преследование.
— Очень хорошо, тем более что люди и запасы продуктов будут необходимы.
— Кто даст знак принцу бежать и кто поведет отряд, который остановит преследователей?
— Я, если вы доверите это дело мне, — заявил Альфред.
Мортимер кивнул:
— Вы были нам хорошим другом и, рискуя, не извлечете никакой выгоды.
— Я извлеку больше выгоды, чем вы думаете, — ответил Альфред с улыбкой. Мортимер, как и большинство людей, подозрительно относился к беспричинному великодушию. — Эдуард — лорд Гаскони. У моего брата там обширные владения, и у меня маленькое поместье. Раймонд и я можем извлечь пользу из доброго расположения принца. Более того, я не хочу для своего брата такого лорда, какой получится из Эдуарда, если его будут держать на привязи до тех пор, пока не умрет Лестер, а я уверен, что власть Лестера умрет вместе с ним. Ни один из его сыновей не сможет ее удержать. Генрих — недостаточно Жесток, а Саймон и Гай… Ладно, вы, может быть, слышали, что на них у меня зуб?
— Да, все языки в Норхэмптоне болтали об этом, и у меня есть друзья, сообщившие мне новости, — подтвердил Мортимер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53