Человек даже не вскрикнул, от боли и потрясения он потерял равновесие и рухнул вниз. Следующего так просто взять не удалось. Убежденный, что над ним не более как недоученный молокосос, он поднимался, прикрываясь поднятым щитом, и Вильям не мог достать его сбоку. Однако попасть на стену, не взявшись за нее, было невозможно. Вместо того чтобы бить по щиту, Вильям ждал, пока человек не схватится рукой за зубец стены; затем он отсек ее. Человек вопил и корчился. Вильям снес ему и голову. Дальше вдоль стены дела обстояли по-разному. Лестницы опрокидывали, но с тех, что удерживались, на стены проникали атакующие, пока защищающиеся были заняты в других местах. Теперь Вильям уже понял, что ему не следовало пытаться удержать стены. Он никогда не встречался со столь умно спланированным и мощным штурмом. Одно из двух: либо Моджер в течение многих лет искусно скрывал свои военные знания и опыт, либо ему кто-то очень хорошо помогает в этом.
Вильям тщетно пытался не допустить на свой участок стены врага. Это становилось все более трудным, так как уже вторая лестница была успешно поднята. Он отдавал четкие приказы и инструкции, но вскоре выяснилось, что в них мало толку. В отличие от Гарольда или сэра Петера эти люди не прислушивались к его голосу. Все смешалось: страшный шум, предсмертные крики, вопли радости, лязг и звон мечей, ударявшихся в щиты или, соскользнув, в камень. Люди сражались лучше, чем он ожидал, отчаяние рождало в них отвагу, но и хорошего в этом было мало. Он должен подготовить людей к отходу.
Вильям бросился вперед, столкнув человека, перелезающего на стену, убил еще одного, со спины снеся ему половину головы. Третий подскочил к Вильяму, и он несколько секунд сдерживал натиск, нанося удары в щит, пока один из его людей не заколол врага сзади.
– Держитесь вместе! – кричал он людям. – Вам не удержать их! Держитесь вместе и пробивайтесь за мной!
Он несколько ослабил натиск на людей, атаковавших его, и те воспользовались этим, чтобы передать все его приказы вниз. Все, что он мог сделать теперь, – это расчистить путь к отступлению. Проклиная всех и вся, Вильям повернулся и вновь выругался, увидев, что люди на приставных лестницах оказались проворнее, чем он ожидал. Вражеский латник уже стоял между ним и дверью башни, а еще двое уже наполовину вылезли на стену. Он ударил ближайшего из них в основание шеи щитом и застонал от боли, почувствовав, как открылась рана в плече.
Это начало его конца, понял Вильям, когда к острой боли добавилась теплота сочащейся крови. Потери крови будут усугублять его слабость и усталость, пока, наконец, он уже не сможет управлять своим телом. Сейчас это не имело никакого значения. Вильям тяжело опустил ногу на лицо поваленного им человека и испытал злорадное чувство удовлетворения от хруста костей. Этот уже не встанет, чтобы ударить его в спину. Впрочем, Вильям поставил этот штамп на ходу, нацеливая свой меч на второго человека, показавшегося над стеной.
Уклонившись, тот ударил Вильяма щитом. В другой руке у него не было оружия, потому что он должен был держаться за стену, чтобы не упасть. Вильям слегка отклонился назад и, избежав удара краем щита и рванувшись вперед, пронзил незащищенную грудь врага. Тот инстинктивно подался назад, но позади ничего не было, ничего, кроме пустоты, и нападавший с воплем полетел вниз. Возможно, в какой-то степени он отплатил за себя, когда, отчаянно пытаясь удержаться, сильно ударил Вильяма щитом, еще больше повредив больное плечо рыцаря, но этого он так и не узнал, а вода рва поглотила его.
Человек, находившийся у двери в башню, повернулся и сразу понял, что не сможет проскочить мимо Вильяма, избежав атаки в незащищенную спину. Они обменялись ударами, причем латник скорее защищался, нежели старался поразить Вильяма. Время работало на него. Многие его товарищи уже карабкались вверх и вскоре могли оказаться на стене. Тогда Вильям оказался бы окруженным.
Его осторожность была губительна для рыцаря. Вильяму было ясно, – у него в распоряжении не более двух минут, чтобы разделаться с этим человеком и закрыть своей спиной дверь в башню. Он яростно теснил своего противника вправо, удар за ударом. Увертываясь и уклоняясь, тот старался двигаться влево, все больше влево. Он видел, что Вильям пытается обойти его, чтобы поменяться местами. Пытаясь предотвратить это, он сделал более энергичный выпад, но все еще тянул время и избегал решительных действий, концентрируя все свое внимание на стене и двери в башню. Его более всего волновала правая сторона, поэтому латник оказался не готовым к неожиданному броску Вильяма вперед и мощному прямому удару щитом. Он отступал, уклоняясь от удара мечом, который скорее всего был бы колющим, а не режущим. Его удивило, как легко он поймал этот удар щитом, но только до тех пор, пока Вильям не напряг свою мощную правую руку и, собрав все силы, не перебросил его через край стены. Понимание пришло позже, за секунду до осознания ужаса падения, в конце которого его ждало забытье.
Не успел враг исчезнуть, как Вильям бросился назад, где его ждал новый противник, только что появившийся на стене. Вильям еще не отдышался от только что закончившийся отчаянной схватки, пытаясь отвлечься от боли в плече, и чувствовал, что его руки стали ватными, а меч со щитом словно налились свинцом. В отчаянии он посмотрел вниз и увидел, что ни одна из отступающих групп не может помочь ему.
Эта горькая истина вновь разожгла его ярость от безысходности. Вильям ринулся вперед, забыв о всякой боли и усталости. Неожиданность решила дело: тот, кто сам, казалось, ждал нападения, так изумил своего противника, что смог уже вторым ударом уничтожить его. Но слабость, однако, сказывалась, она подтачивала силы, лишала ловкости. Вильям нагнал еще одного противника и тоже разделался с ним. Теперь некоторое время он мог отдохнуть.
Отстегнув щит от кисти руки, он нащупал рог, висевший на шее. Неловко взял его в руку, – ему мешал локтевой ремень щита. Несколько секунд он размышлял, наблюдая за тем, что происходит под стеной и за ней. Ничего не изменилось, во всяком случае к лучшему. Как горько, горько быть сброшенным со стен своей крепости! А солнце – он не замечал его, пока оно не разогнало прозрачный утренний туман, – солнце все ярче и ярче сияет на металлических кольцах кожаных шлемов рядовых воинов! Если он не протрубит сейчас, у него, быть может, уже не будет другой возможности.
Вильям поднял рог. С чистым и светлым чувством он протрубил: «Отход!» Охота завершилась. Зверь убит – правда, на этот раз убитым зверем оказалась крепость Марлоу.
В тот же день, когда Моджер наконец получил аудиенцию у короля Генриха, два гонца Вильяма нашли Ричарда Корнуолльского в Йорке. Он как раз завершил дела с шотландскими монархом и дворянами и верхом не спеша продвигался к югу, наслаждаясь погодой ранней осени и показывая молодой жене ее новые владения. Удивившись прибытию сразу двух гонцов, Ричард тут же прочел оба письма Вильяма. Одно было написано утром, другое – вечером того же дня. Очевидно, за это время Вильям пересмотрел всю свою жизнь и оценил ее по-новому. Нет, не так, подумал Ричард, сравнивая четкий, спокойный тон утреннего письма с волнующими, страстными словами второго. Прочная стена частной жизни Вильяма дала трещину, обнажив ее бурлящую суть.
Конечно, Ричард и раньше знал кое-что о Элизабет. Он часами выслушивал излияния Вильяма после первых несчастных месяцев его брака с Мэри и старался утешить. Мало-помалу жалобы прекратились. Вполне естественно, начал думать Ричард, Вильям свыкся с Мэри, а его чувство детской любви переросло в равнодушие. Шли годы, и Ричард совсем позабыл о существовании Элизабет. Вильям казался вполне спокойным и не более равнодушным к своей жене, чем большинство мужчин.
Хотя, мысленно оглядываясь назад, Ричард понял, что определенные странности в поведении Вильяма были всегда. Сразу после женитьбы и лет пять спустя Вильям посещал Марлоу весьма редко, а бывая дома, уезжал из него по любому пустячному поводу. Затем совершенно неожиданно все изменилось. Ричард взглянул на второе письмо и кивнул головой. Да, десять лет назад. Эта женщина вернулась в Хьюэрли десять лет назад, и с этого времени Вильям стал проявлять неохоту являться ко двору, идти на войну, в общем делать все то, что заставляло его уезжать из Марлоу.
Так значит, из-за этой женщины… Ричард полагал, что в Вильяме проснулось желание заботиться о своем владении как раз тогда, когда и сам он, Ричард, понял обязанности и ответственность за свои земли и владения в целом. Сейчас вопрос в том, что делать. Как предотвратить худшее? Необходимо добиться развода или аннулирования брака. Это не должно быть слишком сложным. Используя показания любовницы и служанки для утихомиривания мужа, ему придется, быть может, делать упор на «ранее оговоренные условия» или что-то в этом роде. Это, возможно, уже делал когда-то его отец, но не рассказывал ему, что достаточно для аннулирования брака и возврата сыновьям статуса законнорожденных.
Спешная посылка гонца встревожила Ричарда. Тот проделал огромный путь, мчась полтора дня без остановки, только меняя уставших лошадей. И ко всему этому Вильям ни словом не обмолвился об особых причинах такой спешки, хотя ему, безусловно, известно, как медлительна в решениях Церковь. Не имело особого значения, поговорит Ричард с Бонифацием сегодня, а это совершенно невозможно, или на следующей неделе. Как тут не подгоняй, Церкви понадобится несколько месяцев, а может быть, и год, чтобы даровать свое согласие. А прежде всего давление следует оказать на этого… (Ричард снова заглянул в письмо) на этого Моджера.
Моджер – муж! Ричард вдруг вскочил со своего кресла. Какой же он дурак! Вильям считает, что он еще занят устройством дел в Шотландии. Поэтому и не может просить его спешить, но муж не станет безучастно ожидать, пока положение не станет угрожающим. Конечно, он попробует защитить себя. Войной? Едва ли, если только не найдет поддержку. Крепость Марлоу не взять силами одного рыцаря. Тот пойдет искать защиты у Церкви или короля… но у кого именно? Ричард направился к двери своей комнаты. Глупо тратить время, задавая себе подобные вопросы. Если он поедет в Лондон, то сможет поговорить с королем и Церковью одновременно. Ричард подозвал к себе главного оруженосца и сказал, что они отправляются в Лондон завтра утром. Оставалось только объяснить все Санции.
Здесь Ричард опасался некоторых сложностей. С весны, когда он начал хлопотать по делам Генриха, Санция очень редко видела его вплоть до последней недели и решительно заявила, что ей это не по вкусу. Разумеется, Ричарду нравилось, что его молодая жена скучает по нему, но ведь именно она предложила не спеша ехать на юг, останавливаясь на несколько дней то тут, то там, где захотят. Возможно, ей не понравится изменение их планов. Ричард рассказал ей историю Вильяма как можно более убедительно, воздерживаясь от колких замечаний по адресу «этой женщины» и «сирен».
Санция слушала затаив дыхание.
– Двадцать лет? – повторила она. – Вильям действительно любил ее в течение двадцати лет?
– Он так говорит, а я не помню, чтобы Вильям когда-нибудь лгал, – ответил Ричард несколько смущенно, полагая, что Санция начнет сейчас же отпускать шуточки, высмеивая его излишнюю доверчивость.
Вместо этого ее глаза наполнились слезами, и она вздохнула.
– О, совсем как в романах. Окассин был таким же верным и искал свою возлюбленную по всему свету. Хотя, конечно, Вильяму не надо искать Элизабет, он всегда был рядом с ней .. правда, Ричард?
– Всегда или почти всегда, – ответил Ричард и усмехнулся. – Бог знает, что я только не предлагал ему… богатство, титул, все… чтобы удержать его при себе, но единственное, чего он хотел, – это находиться рядом с этим лакомым кусочком. И только когда я приказывал ему отправляться на войну или нуждался в нем, он задерживался у меня на несколько дней. А я-то думал, что он весь охвачен заботами о своих землях. – Ричард расхохотался. – Какого черта, почему он не сказал мне? Думаю, я уничтожил бы этого треклятого мужа, назначив Вильяма своим управляющим.
– Он не мог сказать, – вздохнула Санция, и ее темные глаза мечтательно заблестели. – Это очернило бы имя дамы его сердца. Такое верное сердце никогда не говорит.
– Да.
Ричарду не хотелось говорить ничего, что рассеяло бы сладкие раздумья Санции об условностях романтической любви. Он осознал свою вину. Вильям, конечно, рассказал бы ему, если бы он спросил. Ведь бывали случаи, когда казалось, что Вильяма что-то тяжко гнетет. Он говорил себе, что нехорошо совать свой нос в чужие дела, если Вильям не хочет этого, и все же дело совсем не в том. Ричард понимал, что чрезмерно занят собственными проблемами – своим братом, вассалами, владениями. Он взваливал многие из них на Вильяма и негодовал, когда тот не выдерживал этой ноши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57