Старый граф почувствовал неладное тем же днем, но ранее, когда Вильям попросил отпустить его домой. Вильям не захотел тогда ничего объяснять, но Рэннольф Честерский вытянул позднее все из Ричарда, который был страшно расстроен и все еще не мог понять, что же произошло.
Когда граф понял суть дела, ему без труда удалось все объяснить Ричарду. Тот был прекрасно осведомлен о своем положении второго сына короля и возможного наследника престола. Он просто не соотносил свои богатства и положение с Вильямом, который в те дни был почти его вторым я. Как только ему растолковали, что Вильям не может быть ему другом, настоящим другом, поскольку материально заинтересован в дружбе, Ричард стал осторожнее.
Со временем осторожность в отношении с Вильямом вошла в привычку Ричарда, и ему уже не требовалось оценивать каждый свой шаг. Их взаимоотношения не затрагивали имущественных или хозяйственных вопросов владельца Марлоу, поэтому Ричарда смутило предположение, будто он обсуждал подобные вопросы с братом. Однако иного ответа найти не удавалось, и граф оставил все как есть. Были проблемы поважнее и не стоило ломать голову над тем, каким образом Раймонд получил рекомендацию короля.
– Обычно, – сказал Ричард, когда они сели за стол, – сначала сообщают плохие новости, но на этот раз они настолько плохи, что я хочу начать с хорошей. Вопрос о Винчестерской епархии решен.
– Каким образом? – спросил Вильям.
– В скором времени Генрих предложит Вальтеру Рэйли вернуться домой и пообещает хороший прием, а также заверит в том, что Винчестер открыт для него.
– Слава Богу, – с чувством сказал Вильям и улыбнулся. – Я ведь говорил вам: рассуждайте здраво, не допускайте огласки, не идите против воли короля на виду у совета, не оскорбляйте его, тем более тогда, когда он не виновен и мы об этом знаем… Но вы всегда говорите в запале…
– Папа, очень нехорошо, даже неблагоразумно говорить: «Я ведь говорил вам…» Не ты ли учил меня не высказываться подобным образом раз сто или больше.
Элис явно дразнила отца, о чем свидетельствовали веселые искорки в глазах, интонация голоса и появившиеся ямочки на щеках.
– Что ж, так и было бы, – усмехнулся Ричард, – если бы я принимал хоть малейшее участие в решениях Генриха.
– Так даже лучше, – откликнулся Вильям.
Улыбка Ричарда чуть скривилась.
– Ты хочешь сказать, что в последствии он пожалел бы об этом? Ну, ничего страшного. Пусть лучше он сердится на меня, чем суется в дела Церкви. Ты помнишь Невилла, епископа Чичестерского, умершего в начале февраля? Так вот…
– Но Чичестерская епархия едва ли придется по вкусу Вильяму Савойскому, – прервал его Вильям.
– Нет, конечно же, нет. Мне очень жаль, но я не думаю, что Савойский остался бы сейчас, пусть даже Генрих и предложил бы ему Кентербери. Его слишком оскорбило поведение знати и духовенства. В этом есть и моя вина. Я пытался объяснить, но, боюсь, не смог скрыть своих чувств и только усугубил дело.
Вашей вины здесь нет, – заметил Вильям. – Сам по себе Вильям Савойский неплохой человек, но всюду ходит столько разговоров об «орде иностранцев»… я слышал об этом даже в Уоллингфорде. И не качайте головой, Ричард. Это мнение бытует среди людей невысокого положения, вроде меня, некоторые из них ваши вассалы, иные – в свите других графов. Они не заговорили бы с вами об этом, но со мной говорят.
– Черт возьми, кого они считают иностранцами? В моих жилах кровь владетелей Анжу, Пуатье и Ангулема. Ты – нормандец…
– В основном, с некоторыми примесями, но я не это имел в виду. Мы оба родились здесь, в Англии, наши интересы здесь, наши владения на этой земле. Даже в мелочах… Разве вы не говорите по-английски, Ричард?
– Конечно. Иные так упорно изучают французский, что уже не могут без переводчика общаться с каким-нибудь портным или просто зайти в трактир… Все это так нелепо. А мои английские слуги…
– Я говорю с вами по-французски, Ричард. Но мы с Элис частенько переходим на английский, когда одни или разговариваем с нашими соседями. Поэтому мы общаемся на этом языке, практически каждый день. Может быть, это мелочь, но она – одно из проявлений чувства протеста, которое испытываешь ко всем этим итальянским пастырям. Зачем только папа шлет их в английские приходы.
– На это есть веские причины, – твердо сказал Ричард. – Пастырь должен служить пастве, и если паства не понимает ни слова, произнесенного пастырем, о каком служении может идти речь? Впрочем, в высших институтах духовенства язык, похоже, не имеет принципиального значения.
– Почему же? – спросила Элис. – Каноники и монахи в основном местные уроженцы, многие даже не принадлежат к титулованным дворянам. Для большинства из них английский – это единственный известный язык. К латинскому они привыкают, а французский дается им медленно и с трудом. Мне кажется, они не могут не сердиться, если их считают глупцами и тугодумами.
У Ричарда расширились глаза от удивления.
– Очень может быть, ты права, моя радость. Я даже уверен в этом. Но кто вложил подобные мысли в твою прелестную головку?
– Раймонд, – ответила Элис и улыбнулась. Мужчины посмотрели на Раймонда, сидевшего слева от Вильяма. Тот выглядел еще более ошеломленным, чем они.
– Я ни слова не говорил о винчестерских канониках, – запротестовал он. – Я никогда не говорил с ними и понятия не имею, что они из себя представляют.
– Я поняла это, наблюдая за вами, – рассмеялась Элис. – Вас всегда раздражает, если люди из поместья или замка обращаются ко мне по-английски, а уж если дело доходит до ломаного французского, который вы понимаете с трудом, то раздражаетесь и того сильнее. Можно было бы отнести это на счет вашего плохого настроения, но иногда самой хочется попросить вас отказаться от косноязычия. Временами у меня возникает желание сказать вам что-нибудь похлесче, например, когда я прошу вас повторить то или иное выражение, а вы смотрите на меня сверху вниз, как на глухую или помешанную. – Она повернулась к Ричарду. – Дело здесь не только в расположении духа. Не кажется ли вам, что недопонимание может приводить порой к ложным обвинениям или наказаниям, и это труднее всего преодолеть?
– Верно, – задумчиво согласился Ричард, и его кивком головы поддержал сэр Вильям.
Двое взрослых мужчин взглянули друг на друга, подумав о новой стороне старой проблемы. Раймонд смотрел на Элис, удивляясь ее способности выражать личные обиды столь отвлеченно. Его сестры так не умели. Они либо бранились, либо хныкали в зависимости от положения обидчика при дворе. Элис умела разглядеть причину происходящего. Внимание Раймонда вновь переключилось на разговор мужчин. Они перешли от общего к частному, когда Вильям напомнил Ричарду прежнее его высказывание о Чичестерской епархии.
Граф вздохнул.
– Ну что ж. Генрих предложил каноникам Роберта Пасселью, и те по здравому разумению, памятуя о несчастьях Винчестера, избрали его единогласно.
– Так значит Пасселью, – Вильям пожал плечами. – Хороший служака, исправный. Правда, немного перегнул палку в деле с королевскими лесами. Конечно, он не слишком образован. А впрочем…
– Можешь не продолжать. Тебе и каноникам, быть может, все равно, насколько он образован, но не Бонифацию. Ведь тот собрал епископов и проэкзаменовал Пасселью, признал его «оставляющим желать лучшего» и отменил назначение.
– Нет! Какой бес вселился в них?! Начинать новую ссору с королем, когда этот проклятый легат Мартин только и ждет, как перехватить доходы какой-нибудь свободной епархии в пользу папы, было бы идиотством. Только не Бонифаций!
– Да, он должен быть благодарен уже за то, что брат так отчаянно боролся за назначение его архиепископом Кентерберийским. Я говорил ему. Но он сказал, что есть высшие цели… Черт возьми! Мне кажется, он верит и даже убежден, что таким образом исполняет свой долг перед Господом. Ты же помнишь эту старую историю с моим дедом и святым Томасом Бекетским. И все же Бонифаций не такой простак, когда имеет дело с аппетитами папы. Он уже назначил Ричарда де Виша епископом и проследил, чтобы все доходы распределялись надлежащим образом.
Вильям не мог ничего ответить на это, как только присвистнуть. Ричард кивнул головой и продолжал:
– Так решилась судьба Винчестерской епархии. Генрих понимал, в любом случае это проигрышное дело. Думаю, Вильям Савойский сказал ему уже к тому времени, что потерял всякую надежду на избрание. Генрих упорствовал только из упрямства, но затем понял: уступая Винчестер, завладеть которым так сильно хочет папа, он приобретает сторонников своих взглядов на Чичестерский диоцез.
– Пусть так, – заметил Вильям. – Чичестер не настолько важен, чтобы о нем тревожиться. А поскольку оба, Пасселью и де Виш, англичане, бароны успокоятся, хотя многие еще ненавидят Пасселью за введенные им поборы после расследования лесного дела. К тому же не так страшен и Винчестер. Если это вся ваша плохая новость, то не стоит огорчаться.
– Нет, – сурово сказал Ричард, и, будь здесь кто-нибудь из знававших короля Джона, он вздрогнул бы: так похож был в этот момент сын на старого короля, – Груффид, сын Ллевелина, мертв.
– Мертв? – Вильям невольно повысил голос.
– В тот день, когда я получил от тебя письмо, у меня было еще одно, от Генриха, по тому же делу. Я уже знал, что Дэвид обращался к папе. Если я тебе об этом не упоминал…
– Это не имеет значения, – прервал его Вильям, улыбаясь. – Вы были в дурном настроении, когда я в последний раз говорил с вами, к тому же не было никакой необходимости спешить в этом деле.
– Тогда – да, но в связи с Груффидом все изменилось к худшему.
– Есть что-либо странное в его смерти? – спросил Вильям.
Ричард встал и пожал плечами.
– Нет… Да… Не знаю. Вильям, тебе известно, каков этот уэльсец. Он даже пытался бежать. Сделал веревку из тряпья – простыней, скатертей, кусков материи – и хотел спуститься вниз. Узлы не выдержали. Это был крупный, грузный человек. Разбился насмерть.
В наступившей тишине мягко прозвучал голос Элис:
– Говорят, они как дикие звери. Думаю, это правда в том смысле, что они не любят сидеть взаперти.
Вильям вздрогнул, но не отвел глаз от Ричарда.
– Его все равно нельзя было удержать. Он не сдержал обещания. Никто не станет винить Генриха за это. Ему разрешили встречаться с женой и другими людьми, ему предоставили все необходимое…
– Кроме свободы, – едко прервал его Ричард.
– Будьте благоразумны, – настаивал Вильям. – Он начал бы войну, обещай Генрих мир Дэвиду. Если бы он попал в плен к Дэвиду, его участь была бы не лучше.
– Ты никогда не любил его, – сказал Ричард.
– Да, не любил, как, впрочем, и Дэвида. Я бы предпочел, чтобы старый Ллевелин был менее прозорлив и твердо держался уэльских обычаев. Тогда он просто разделил бы земли между сыновьями и споры между ними избавили бы нас от лишних хлопот.
– О нет, – сердито сказал Ричард. – Все бы повторилось. Раньше или позже один из них обратился бы к Генриху, и тот позволил бы ввязать себя в…
– Это его обязанность и право, – сказал Вильям. – Он – повелитель Уэльса и обязан разрешать споры между своими вассалами.
– Все согласились с этим, кроме уэльсцев, – огрызнулся Ричард и вздохнул. – Впрочем, дело не в этом. Они снова взялись за оружие.
– Что? После смерти Груффида? Как они прослышали?
– И ты еще спрашиваешь об этом, Вильям? Не ты ли писал мне о слухах, известных всем? Что, по-твоему, Груффид собирался делать после того, как спустился бы на землю, – пешком идти или плыть в Уэльс? С этим в одиночку не справиться. Как могло случиться, что охрана не заметила пропажи скатертей и других тряпок? Думаешь, это минутное дело – разрезать их и связать в такую длинную веревку? Без сомнения, не прошло и часа после случившегося, а кто-то уже мчался в Уэльс. Единственное, чего я не могу пока узнать, – кто замешан в этом, и что желал: бегства или смерти Груффида.
– Полагаю, одно могло зависеть от другого, – сказал Раймонд, но тут же запнулся и покраснел, стоило только Ричарду и Вильяму посмотреть на него в упор.
– Да? Ну и… – произнес Вильям.
– Прошу прощения, – сказал Раймонд, – Мне не следовало вмешиваться.
– О нет, – заметил Ричард, – вам не к лицу сначала разжигать наш интерес, а потом прятаться в кусты. Дайте нам дослушать вас до конца.
Вильям тоже ободряюще улыбнулся, и Раймонд поверил, что это действительно интерес, а не раздражение назойливостью юнца, навязывающего свои мысли старшим, с чем он часто сталкивался у себя дома. Но теперь молодой человек говорил не так уверенно, как в начале.
– Мне кажется, здесь возможны два или даже три предположения. Первое – те, кто любил Груффида, не могли смириться с его заточением.
– Маловероятно, слишком их было мало, – пробормотал еле слышно Вильям. Ричард укоризненно покачал головой, но ничего не сказал своему другу.
– Затем те, кто не хотел войны в Уэльсе, либо желал восстановления влияния короля Генриха по согласию самих уэльсцев, а не с помощью английской армии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57