Он будет подслушивать, следить за ними и однажды как оскорбленный муж ворвется к ним и убьет обидчика. А поскольку наследница обручена с его сыном, он завладеет Марлоу. Мэри может вернуться в Бикс. Он устроит так, что она умрет через некоторое время, не успев выйти замуж еще раз, и не осложнив тем самым вопрос о наследстве.
Его план был замечательным во всех отношениях, но не сработал. Когда Моджер вернулся в зал, он впал в ярость. Никогда не проявляя признаков несогласия, Вильям сумел избежать не только официальной помолвки, но и официального обещания ее. Моджер никогда не осмеливался давить на него слишком сильно. Он испытывал к Вильяму жгучую ненависть. Под ровной учтивостью Вильяма скрывалась твердость характера. Он был абсолютно честен. Бросая пылкие взгляды на Элизабет, сгорая от желания интимных встреч с ней, он никогда ни словом, ни жестом не дал бы повод оскорбиться даже самому ревнивому мужу.
Снова сев у огня, Моджер нервно облизал губы. Он не знал, что произошло между женой и соседом, но непринужденность в их отношениях исчезла. Если раньше их глаза встречались, даже когда их замечания предназначались для других, то теперь они вообще не смотрели друг на друга. Моджер жалел теперь, что он так наказал Эмму за самонадеянность. Она оказала ему хорошую услугу.
Все его планы начинали сбываться. Моджер был так взволнован, что не мог спокойно сидеть. Он встал и прошелся по комнате. Сплетня (он заплатил Тибальду из Хьюэрли, чтоб тот донес ее до ушей короля) сыграла свою роль лучше, чем он предполагал. Аббатство в Хьюэрли, которому Моджер был обязан рыцарской службой, погрязло в коррупции и разврате. Это даже лучше, потому что аббат явно хотел оказать Моджеру ту или иную услугу, чтобы тот потерял всякую охоту жаловаться на поведение монахов с женщинами, его крепостными, да и по другим поводам. Поэтому, когда одного из них решили послать в услужение королю, аббат прислал его к Моджеру: не нужна ли тому какая-либо услуга.
Моджер знал, что Вильям был вассалом Ричарда Кор-нуолльского, что он часто поддерживал отношения со своим лордом. Он не знал только, насколько близка была их связь, так как Вильям никогда не говорил об этом. Так как Моджеру никогда в голову не пришло бы быть настолько сдержанным, заимев в друзьях графа (он кричал бы об этом на каждом шагу), оставалось предположить, что отношения между Вильямом и его правителем были официальными. Все, что он ожидал от сообщений Тибальда, это посеять сомнения в искренности Вильяма, что должно было смягчить гнев его сюзерена, когда он будет убит за связь с чужой женой.
Моджер полагал, что король может и не поверить рассказам Тибальда (к тому же он не знал точно, что именно скажет Тибальд), но был уверен, тот должен показать королю вероломство и нечестность Вильяма. На многие детали мог невольно навести и сам Генрих своими вопросами, направляя живой ум Тибальда в нужном для Моджера направлении. Для него, Моджера, было ясно – рыцарь в доме Вильяма скорее всего шпион, подосланный королем, и он ликовал от радости. Возможно, Вильям последует его совету и попытается скрыть от шпиона самые невинные вещи, чем только усилит подозрения. К тому же Вильям не был скрытным или неискренним. Без сомнения, он забудется и скажет что-нибудь нелестное в адрес короля. Моджер вдруг остановился. Может быть, его предупреждение Вильяму было недостаточно убедительным? Он вернулся к своему месту у огня обдумать различные последствия поведения Вильяма. Шпион должен был только сообщить опредательских намерениях Вильяма, но Моджер совсем не хотел, чтобы король настолько уверовал в это, что лишил бы Вильяма его владений. В таком случае, Элис не получит наследства, и Моджер не сможет завладеть их землями. Было бы неплохо, если бы официальная помолвка состоялась (теперь, когда отношения между Элизабет иВильямом так изменились, можно сделать еще одну попытку ускорить ее), хотя это не так уж и существенно. После смерти Вильяма он сможет запросто завладеть девчонкой. Никому не будет до этого дела, а он найдет достаточное количество свидетелей того, что брак обсуждался и даже был одобрен отцом девушки.
Теперь особенно необходимо внимательно наблюдать за событиями в Марлоу. Через день-два он поедет туда. Возможно, он возьмет с собой Элизабет и попытается выяснить по их с Вильямом поведению, что именно произошло между ними. Моджер удовлетворенно вздохнул. Да, напрасно он так жестоко избил Эмму. Надо поискать у жены какую-нибудь безделушку и подарить ей.
Солнечные лучи проникли через окно. Там, где сидела Элизабет, свет бил прямо в глаза и буквально ворвался в ее грустные, но тем не менее прекрасные мечты. Она сердито одернула себя. Ее ждут дела. Но, открыв дверь своей комнаты, она услышала громкие, судорожные всхлипывания женщины, похоже рыдавшей уже долгое время.
Элизабет пошла узнать, что случилось, и обнаружила Эмму, избитую и испуганную. Еще вчера Элизабет, возможно, тут же просто ушла бы, почувствовав даже некоторое удовлетворение. Она не желала Моджера, но, как и любой другой человек на ее месте, не могла не презирать женщин, с которыми он спал. К тому же Эмма чрезмерно важничала, чего не позволяли себе предыдущие его любовницы, видя хорошие отношения Моджера с женой. Сейчас, однако, Элизабет чувствовала другое. Наслаждение от прикосновения рук Вильяма, а именно из-за неблагоразумного поведения Эммы она испытала это удовольствие, все еще было свежо в памяти. Она склонилась над безутешной рыдающей любовницей мужа.
– Бедняжка, – прошептала она, – тебе следовало быть осторожнее, но он не должен был так жестоко избивать тебя. Пойдем со мной. Я положу целебную мазь на ушибы, и они не будут причинять тебе такую боль.
Облегчив физические страдания Эммы, Элизабет успокоила ее, пообещав не поступать с ней плохо, если Моджер рассердившись, не захочет больше иметь такую любовницу. Выполнить это обещание не представляло труда. Элизабет знала, муж никогда не оставит такую красавицу просто служанкой. Если она надоест ему или он начнет питать к ней отвращение, Моджер просто продаст Эмму какому-нибудь мужчине за кругленькую сумму. Он всегда поступал так раньше со своими женщинами, а Эмма была так хороша, что могла принести хороший доход.
Не стоит все это говорить Эмме, иначе можно совсем напугать ее, подумала Элизабет, но Моджер, возможно, еще не готов простить девушку. Он не бил бы ее, если бы не хотел проучить. Одной из положительных черт Моджера было то, что он никогда не был неоправданно жесток или хотя бы груб. В большинстве случаев те ужасные поступки, которые он совершал, были результатом его пренебрежения людьми, находящимися в бедности или зависящими от него. Зная это, Элизабет сочла возможным сказать Эмме, что, если та будет вести себя должным образом, Моджер, возможно, оставит ее на этот раз.
Эти заверения остановили слезы Эммы, но пробудили в ней беспокойство.
– Как я узнаю об этом? – скулила она.
Элизабет попыталась скрыть улыбку. Ситуация действительно была забавной. Не в каждом доме любовница бежала к жене за помощью и советом. Но в этом были и положительные стороны.
– Если у тебя будут затруднения, приходи и спрашивай меня. Я сделаю все возможное, чтобы разъяснить тебе, чего ждать от Моджера.
Эмма была глупой, но не совсем. Она подозрительно посмотрела на Элизабет:
– Зачем это вам?
«Не будет никакого вреда в том, если Эмма будет знать кое-что о действительном положении вещей», – подумала Элизабет.
– Я не хочу, чтобы мой муж делил со мной постель. Если он тебя оставит, то придет ко мне или возьмет одну из моих служанок, а это нарушит покой в доме. Как видишь, для меня ты не представляешь никакой опасности. Даже оказываешь мне услугу, занимая внимание Моджера. Почему же мне не помочь тебе?
Это убедило Эмму. Она была недостаточно умна, чтобы искать в этих словах иной смысл. Эмма умела обманывать, но воровала или лгала только с определенной целью. Она не задумывалась о будущем. Поэтому у нее не возникло никаких подозрений, и она охотно поверила в доброту Элизабет. Дав девушке снотворное с теплым вином, Элизабет пошла проверить, как готовится обед.
Тощая, невзрачная сучка, но хорошая хозяйка дома, подумал Моджер, когда жена вошла в комнату. Она, конечно, глупа, но это даже хорошо. Говорить с ней – все равно, что со стеной. Иногда, правда, кое-что разумное исходило от нее, но ничего существенного. И это хорошо. По крайней мере, Элизабет никогда не доставляла особых неприятностей. Плохо, безусловно, если ему придется убить ее, как и Вильяма, используй он их любовную связь в качестве оправдания своего поступка. Вероятно, от Вильяма лучше избавиться другим путем: Элизабет все же очень нужна для управления хозяйством.
Элис не была любительницей поесть, но в этот раз за обедом она съела больше любого из мужчин, сидевших рядом. То, что отец ел без аппетита, не удивляло ее. Он всегда ел мало (если вообще приходил домой, а не проводил ночь в городе со шлюхой) по возвращении из Хьюэрли. Но ее удивило и даже насторожило то, что Раймонд скормил собакам половину из лежавшего на его тарелке. Она не находила ничего странного, если молодые люди рядом с ней теряли аппетит, но Раймонд не проявлял больше ни одного из симптомов, известных Элис и так характерных для тех, кто был без памяти влюблен.
Это же тревожило и самого Раймонда. Ему следовало радоваться тому, что сэр Вильям абсолютно не оправдывает подозрений короля, но его сердце было холодно как камень. Он не хотел признаваться самому себе, что угнетен, и поэтому попытался отогнать от себя мрачные мысли. В конце концов, убедил он себя, все объясняется его нежеланием возвращаться ко двору в случае, если мать узнает, где он скрывается. Найденная причина его уныния была настолько правдоподобной, что Раймонд ухватился за эту мысль, не желая видеть более глубокую и гораздо более опасную причину своих терзаний.
Связав свое состояние с матерью, Раймонд решил проанализировать все более трезво. Его первым порывом, когда он понял, что сэр Вильям невиновен, было мчаться ко двору и рассказать это Генриху. Но какая необходимость в такой спешке? Странный трепет в груди, когда Элис задала какой-то незначительный вопрос, на который он ответил так же кратко, интуитивно подсказывал ему: надо спешить, его подстерегает ужасная опасность в этой крепости. Но Раймонд не захотел обратить внимание на это предупреждение.
В самом деле, говорил он себе, глупо мчаться обратно к Генриху и убеждать его в преданности сэра Вильяма. Какие основания для этого он имел? Только свое толкование одного-единственного разговора.
Но изложить подобное вполне убедительно с фактами на руках – совсем другое дело. Вероятнее всего, что сейчас король сочтет его глупым неопытным юнцом, давшим себя одурачить более зрелому и умному человеку. Тогда его защита принесет сэру Вильяму больше вреда, чем пользы. Что ему необходимо, говорил себе Раймонд, так это более веские доказательства. Следует подождать, по крайней мере, до тех пор, пока сэра Вильяма не призовут на войну в Уэльсе, если она случится. Тогда можно будет получить реальное доказательство словам: «Он сразу же собрал своих людей, поехал и мужественно сражался». Да, это было бы лучше всего.
– Боюсь, мои повара менее искусны, чем те, к которым вы привыкли, – ядовито заметила Элис.
Раймонд смущенно посмотрел на нее, а затем в направлении ее взгляда на нетронутую еду перед собой. Следовало признать, на стол в Англии подавали весьма простые блюда, не отличавшиеся разнообразием. Раймонду не хватало здесь очень острых домашних рагу, состав которых зависел от времени года.
– Кушанья другие, – согласился он, – но вкусные. Мои мысли были так заняты показанным мне вами сегодня, что я позабыл о еде. Я совсем не хотел обидеть вас. Прошу простить меня. Все новое, как и новое блюдо, требует времени для усвоения.
Все это было сказано спокойно, но Элис была абсолютно уверена в том, что не вид крепостных Марлоу, пашущих землю, заставлял светиться глаза Раймонда. Ей стало стыдно за свое несправедливое к нему отношение. Сидеть рядом с ней и ее отцом за таким простым столом – суп, запеченный лебедь, вареный сазан, жаркое из оленины и молочного поросенка, не считая тушеной телятины и говядины, – должно и в самом деле быть горьким напоминанием того, что он потерял. Как жестоко с ее стороны усилить эту горечь своими словами.
– Вы должны простить меня, – сказала она. – Я вне себя из-за этого глупого дела в Уэльсе.
Раймонд улыбнулся. Просто восхитительный способ проявления своего раздражения: ни покрасневших глаз и носика, никаких горьких рыданий.
– О, думаю это ни к чему не приведет, – солгал он, приученный к тому, что можно обмануть женщину, если это нужно для ее спокойствия.
Элис пришла бы в ярость, узнай она о его лжи, но сочла, что Раймонд просто не знает действительного положения дел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57