Спали все, кроме часовых. Вдруг из темноты раздался жуткий вопль, а затем вой сотни глоток.
Все кинулись туда. Едва освещаемая то вспыхивавшими, то гаснувшими огоньками затухающего костра предстала ужасная картина.
В реке крови подергивался рассеченный труп Ра-Ма-То с вывалившимися внутренностями, перерезанным горлом, выпученными глазами, перебитыми руками и ногами.
Несчастные, подвергавшиеся дурному обращению во времена его величия, решили свершить страшную месть: узнав о возвращенной монарху свободе, они дождались ночи, набросились на него, как хищные звери, и в одно мгновение растерзали…
— От судьбы не уйдешь, — философски заметил Ибрагим.
Караван на следующее утро отправился в путь, оставив за собой непогребенные изуродованные останки человека, деспотически правившего более чем десятью тысячами обитателей речных берегов в Верхнем Огове!
Кстати, неподалеку сновали красные муравьи невероятных размеров и неслыханной прожорливости, способные за одну ночь оставить от крупного животного одни лишь кости.
— Безумный Бикондо, — ни к кому не обращаясь, произнес Фрике, — голова у него годилась лишь для того, чтобы носить шляпу, и пил он не в меру.
Это была единственная похоронная речь.
Страшная смерть огорчила наших друзей; вид человеческой крови сам по себе пугает, а любое насилие противоречит природе.
Невольники сушили обагренные кровью руки. Фрике с отвращением наблюдал за тем, как кое-кто обсасывал собственные пальцы, испытывая при этом наслаждение. Европейцы не сомневались, что дикари съели бы труп, если бы им это позволили.
Великодушный Андре с плохо скрываемым раздражением осудил каннибализм и, как обычно, отстаивал принципы цивилизации.
Доктор, полный скепсиса, как и все, кто долгое время жил в колониях, пропагандировал с завидным усердием тезис знаменитого антрополога Жоржа Поше, гласивший: негры принадлежат к отдельной от белых расе, может, менее развитой, но совершенно иной!
Фрике, чувствительный, как все парижане, обрадовался свободе, позволявшей посмотреть мир, о чем страстно мечтал, но он все время жалел стонущих в тяжких колодках рабов, многие из которых не прочь были бы отобедать и юным французом, и его друзьями.
Ибрагим же искренне полагал, что негры существуют лишь для работы на плантациях другого континента, чернокожие — всего лишь вьючные животные о двух ногах. Он безоговорочно верил: никому на свете за редким исключением не придет в голову называть эти существа людьми.
Кто становился рабом, был для торговца хуже слона. Эту теорию он высказывал, время от времени умолкая, чтобы затянуться пахучей смесью, набитой в длинную трубку из жасминовой ветки.
Хотя беседа и прерывалась для перевода на французский, от этого не становилась менее оживленной.
— Ты сердишься на меня за торговлю неграми, — обратился абиссинец к Андре. — Но ведь это разрешено Пророком. Я не требую от них многого, — добавил он. — Да и где они найдут более великодушного хозяина… Я их кормлю и никогда не бью. Женщины свободны, дети тоже. Ибрагим — хозяин добрый.
— Черт побери, — заметил доктор, — у меня нет в этом сомнений! Есть места, где с неграми обращаются хорошо — Бразилия, Египет, Гавана, — но когда ты говоришь, что не требуешь от них многого, то позволь усомниться в твоих словах. «Я не требую многого». Послушай-ка, Андре, забавно, но наш друг ни секунды не сомневается в праведности содеянного.
— Действительно забавно. И, между прочим, прав, когда утверждает, что закон Магомета разрешает торговлю рабами.
— Ну, тут он стоит на твердой почве, поскольку здесь полное совпадение с нормой христианской морали.
— Вы полагаете, я мало искушен в текстах отцов церкви? — спросил Андре.
— Милый мой, да разве апостол Павел не говорил: «Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу…»
Ибрагим обрадовался, когда узнал, что христианские тексты находятся в согласии с Кораном. Уважение его к доктору выросло до невозможного.
— Я вам докажу: рабы не желают свободы, а, напротив, жаждут находиться в чьем-либо владении, — вновь заговорил торговец.
Андре и Фрике были искренне обескуражены цинизмом этого утверждения, зато доктор с любопытством принял участие в психологическом эксперименте.
Ибрагим приказал остановиться, подозвал помощника, распорядился отобрать пять рабов — мужчин и освободить, снабдив каждого съестными припасами, топором, ножом и связкой дротиков.
Привыкший к беспрекословному повиновению, помощник быстро снял колодки у двух юных братьев, одному из которых было примерно восемнадцать лет, а другому шестнадцать. У троих спросил, есть ли у них в караване жены и дети. Получив отрицательный ответ, помощник тотчас же освободил их от колодок.
— Вы свободны! — крикнул Ибрагим, восседая на слоне.
Четверо из отпущенных на волю, казалось, вовсе не удивились доброму известию, только замерли на мгновение и тотчас же дали стрекача, не сказав ни слова.
И лишь юноша негр шестнадцати лет улыбнулся, открыв сверкающие белые зубы, затем, громко смеясь, пробормотал длинную благодарственную фразу, подпрыгнул, точно молодой бабуин, отвесил два глубоких поклона и присоединился к группе свободных.
Ибрагим до предела изумился. Фрике откровенно радовался.
— Какой этот юноша воспитанный, безусловно, благородного происхождения. Поглядите, как держится! Превосходно! Прекрасно, что его освободили.
После двухчасового привала на берегу ручья отряд вновь отправился в путь. Не прошло и часа, как вошли в деревню с просторными хижинами, где работорговец знал многих из местной знати.
И когда слон очутился всего лишь в двадцати метрах от ближайшего жилища, у Андре и Фрике вырвался крик ужаса, доктор напустил на себя иронический вид, а Ибрагим дьявольски улыбнулся.
Двое братьев, три часа назад получивших свободу, шли по дороге. Младший едва волочил ноги; он то и дело падал под градом ударов, безжалостно наносимых старшим братом, который, получив свободу, не терял времени даром. Он отнял у младшего брата топор и нож, надел ему рогатку на шею, а колодку — на ногу и собирался теперь как можно выгоднее продать своего родственника.
Фрике тотчас же съехал со слона и кинулся молотить кулаками и ногами этого выродка, оказавшегося живым, жестоким подтверждением правдивости слов Ибрагима.
Мерзавец опомнился и рванул во весь опор, издавая нечто нечленораздельное. Об остальных троих не было ни слуху ни духу.
— Бедный! — сказал гамен, обращаясь к младшему брату дикаря. — У тебя действительно нет шансов. Пошли к нам, не надо больше бояться… Я не сделаю тебе ничего плохого, напротив… Вот если бы у меня был брат, пусть даже кожей чернее твоей, пошел бы за него в огонь и воду, и не один раз, а все десять!
— Молодец, Фрике! — сказал Андре.
— Браво, матрос! — добавил доктор.
— Он теперь со мной, — ответил гамен, — слышите, он свободен, и я буду его опекуном… правильно, патрон?
Ибрагим согласился.
— Кстати, а где остальные? — сказал он. — За глоток «алугу» они продадут и топоры и ножи. Сегодня вечером напьются допьяна, а что будет завтра, посмотрим.
Не прошло и суток, как предсказание работорговца исполнилось.
Когда после следующего отрезка пути разбили лагерь на поляне и убедились в безопасности избранного места, все расположились отдохнуть, появилась группа из трех человек. Это были получившие свободу негры. Каждый нес сработанные собственными руками колодки, и они смиренно положили их у ног Ибрагима, то есть добровольно становились рабами.
Не прошло и часа, как, еще более униженно, брат-выродок совершил подобную же церемонию.
И лишь негритенок, подопечный Фрике, остался свободным.
ГЛАВА 5
Школа стрельбы. — Двое соперников. — Гамен парижский и гамен экваториальный. — Черный брат, белый брат. — Большая охота и дрянная дичь. — Теплица площадью в семь квадратных лье. — Внимание!.. Обезьяна!.. — Нахальство, катастрофа, отчаяние. — Фрике пропал. — Тщетные поиски. — А вдруг он мертв? — Безумные скачки на высоте ста пятидесяти футов над уровнем моря. — Ужасное падение. — Идея «его величества». — Слон, распознавший охотничью собаку. — Новая опасность. — Две гориллы. — «Хочу есть».
— Ах ты, юнга разнесчастный!.. — громогласно произнес доктор.
— Но я даже не знаю, что делать, не получается, — запричитал Фрике. — Так я никогда не выиграю полдюжины пряников на празднике урожая.
— Гром и молния! Меня бесит твоя неудача.
— Раз это вас огорчает, в следующий раз постараюсь исправиться.
— Э! Прошло уже восемь дней, понял, целых восемь, а у тебя, мошенника, получается так же скверно, как и в первый день.
— Шуму-то! Выходит, от природы мои руки дырявые?
— Когда мы вернемся во Францию, я запишу тебя не в стрелковое училище, а в школу юнг!.. Еще раз!..
— Но я же сказал…
— Взвод! Внимание!.. — Доктор на борту корабля выполнял сугубо мирные функции, но обладал прекрасным командирским голосом. — По команде быстро поднимай оружие, причем приклад сам упрется в плечо. Спокойно… вот-вот, ищи точку прицела. Следи за мушкой… жми на спуск.
— Огонь!..
— Тысяча чертей!.. Ведешь огонь по цели на уровне человеческого роста, а пуля сбивает ветку на высоте свыше пяти метров!
— Дьявол! — растерянно воскликнул Фрике, красный, как мак, с растрепанными волосами.
— Повторим… Будь внимательнее. А то на гауптвахту отправлю, рекрут недоделанный!.. Спокойно, не торопись, из такого оружия можно за сто шагов попасть в горлышко бутылки. Не так ли, Андре?
— Без сомнения, однако Фрике за восемь дней учебы так и не стал соперником Кожаного Чулка.
— Черт! Это правда, ведь раньше я никогда не стрелял, разве что в театре «Шатле», в спектакле «Марсо, или Дети Республики», но там я закрывал глаза.
— Сегодня тебе и с десяти шагов не попасть в Триумфальную арку. Стреляя, ты все время рвешь спуск, тем самым смещаешь прицел больше чем на десять сантиметров. Ну, попробуем еще раз. Повторяю: ни в коем случае не спеши, но и не держись за спуск два часа, как пришитый, точно позируешь перед фотографом. Самое главное, нажимай на спуск плавно.
Раздался выстрел.
— В добрый час! — проговорил доктор. — Великолепно, матрос… Прямо в яблочко, как сказал когда-то лейтенант Гурдон с корабля «Людовик Четырнадцатый».
Прекрасный человек, доктор наконец-то отбросил напускную строгость и, искренне обрадовавшись удаче, одобряюще похлопал по плечу рекрута Фрике за меткий выстрел. Бедняга Фрике, как это представлялось со стороны, пока выглядел бы довольно жалко при встрече с любым крупным хищником Африки.
Доктору хотелось сделать из гамена отличного снайпера, но тот не мог мгновенно оправдать надежды профессора баллистики.
Доктор зашагал к мишени, отстоявшей от линии огня примерно на сто метров, мишень представляла собой полоску черной материи, приколотой четырьмя булавками к стволу баобаба. Ламперьер дал знак стрелять.
Последняя пуля попала в самый центр куска ткани. Фрике хотел похвастаться перед всем светом своей удачей.
— Получилось, — произнес доктор.
— Вот-вот, — добавил Андре, — для новичка неплохо. Ибрагим улыбался, покровительственно глядя на юношу.
Стоя полукругом, абиссинцы иронично переглядывались, по всей видимости, скептически относясь к стрельбе гамена.
— Они, похоже, смеются надо мной… все эти типы. Посмотрим, что скажут позже, когда я отстреляю раз двести — триста. Они небось думают: все белые плохо стреляют, покажите им разок, месье Андре, как парижанин за сто шагов гасит выстрелом свечу на выбор из шести стоящих в ряд!
Не говоря ни слова, Андре улыбнулся. Взял карабин из рук Фрике, отвел затвор назад до упора, взял шифоновый платок, смоченный кокосовым пивом, и энергично протер канал ствола. Затем дослал патрон в металлической гильзе и вскинул ружье, делая кругообразные движения в поисках цели. Примерно на расстоянии шестидесяти метров на высоте шести футов висела небольшая древесная тыква величиной с огромный кулак.
Стрелок на мгновение замер, затем послышался легкий хлопок, и плод, очевидно пораженный в середину, раскололся на куски.
Как только абиссинцы кинулись на поиск плода, чтобы доставить отважному стрелку, тот в одно мгновение перезарядил карабин и выстрелил вновь. Пуля попала в самый хвостик свалившегося наземь плода.
Абиссинцы, великие любители состязаний, живо захлопали в ладоши. Столь меткий выстрел поднял престиж стрелка в их глазах на недосягаемую высоту.
Доктор, желая продемонстрировать Фрике класс стрельбы, тоже взялся за карабин.
— Гляди, матросик, извлеки урок. Видишь кокосовый орех там, на земле? Прекрасно. Изо всех сил брось его, точно играешь в кегли.
Едва шар прокатился по земле метров тридцать, как с треском разлетелся на куски.
Восторг зрителей граничил с ужасом. Ибрагим был потрясен. Так двоим друзьям удалось завоевать симпатии и уважение всего отряда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52