Точными движениями он зарядил оба ствола, тщательно проверил, встала ли на место защелка затвора, находящаяся под спусковой скобой — небрежность в таком деле недопустима, — и установил прицел на четыреста метров.
Гаучо, как ни старался, не мог оторваться от преследователя. Время от времени рыжеватый кожаный жилет ранчеро пропадал в зарослях, а затем появлялся вновь.
Внезапно всадник очутился на открытом месте. Низкий травяной ковер сменил высокие заросли пампы. Но стрелять по открытой цели великодушный француз не намеревался.
— Стой! — он громовым голосом. — Стой, разбойник, или я разнесу твою голову, точно гипсовую статую!
Эта угроза заставила преследуемого удвоить усилия, хотя его лошадь, казалось, вот-вот не выдержит столь головокружительной скачки.
— Ах, вот как! Смешно!
В этом «смешно» заключалось все, что хотел выразить молодой человек, очутившись в столь тяжелых обстоятельствах.
Резким, даже грубым движением он остановил лошадь и, совершив вольт, который вызвал бы зависть любого наездника, спрыгнул наземь. Это заняло не более двух секунд.
Затем Буало опустился на левое колено, оперся о него локтем, перенеся тяжесть тела на правую пятку, вскинул ружье и долго наблюдал через прорезь прицела за лошадью гаучо. Дистанция увеличивалась. Беглец уже находился на расстоянии трехсот метров… трехсот пятидесяти… четырехсот…
Буало медленно нажал на спуск. Раздался выстрел. Еще не успел рассеяться дым, как молодой человек оказался в седле.
Он верхом подъехал к гаучо, тот стоял, оскалив зубы, с ножом в руках перед хрипящей в агонии лошадью с рваной раной на крупе.
— Ах! Ах! Послушайте-ка, милейший, — насмешливо проговорил Буало, — вам захотелось содрать с нас подороже за предоставленное угощение, не так ли? Но путешественники оказались в здравом уме… Ну, бросьте нож. Не будьте смешным. Разве я похож на человека, которому можно пустить кровь, как барану? Я не собираюсь вас убивать, но разоружить обязан, ибо оружие в ваших руках может привести к непредсказуемым последствиям. Дайте-ка нож… быстро. И ружьишко тоже, эту мерзкую рухлядь… Неужели не хотите?..
Тут гаучо вышел из себя и бросился на молодого человека.
— А! Да вы храбрец! Это мне нравится! — И с отчаянным галльским безрассудством Буало бросил ружье наземь и отпрыгнул на два метра. — Дуэль на ножах, как у дикарей… А я-то хотел вас пощадить.
Тут же по ходу дела француз прикрылся пончо, которое успел снять и перекинуть через левую руку. Житель пампы взвыл изо всех сил, точно выпь.
— Поори еще, горлопан! — нетерпеливо воскликнул путешественник. — Давай, давай!
И, улучив момент, когда клинок противника застрял в складках грубой материи, Буало нанес сильнейший удар в незащищенное лицо гаучо кулаком с зажатой в нем рукоятью ножа.
Гаучо зарычал и хлопнулся на спину.
— Черт возьми, великолепный удар, — насмешливо произнес знакомый голос.
— А разве нет? — проговорил Буало, увидев Фрике с жутким синяком под глазом. — Мне хочется, чтобы этот несчастный перестал нам вредить; в конце концов, он дал нам приют и пищу.
— Бедняга просто дурно воспитан. Иначе как могло бы ему прийти в голову совершить столь мерзкий поступок? Может, ваше великодушие сделает его лучше.
— Надеюсь, хотя и не очень на это рассчитываю… Ладно, — решительно обратился Буало к совершенно растерянному гаучо, — давай сюда нож! Отлично. И самопал! Прекрасно. Итак, сейчас я отломлю кончик ножа и выну кремень из ружья. А теперь забери это! — Молодой человек вынул из кармана пригоршню луи. — Это на покупку новой лошади вместо той, которую я, к своему великому сожалению, вынужден был убить. И еще выучи назубок: насилие позорно, человеческая жизнь священна. Я был твоим гостем и не забыл оказанного гостеприимства. Вот как французы мстят за обиду! Прощай!
Гаучо, потрясенный великодушием молодых людей, глядел на них во все глаза, и постепенно в его взоре стал гаснуть огонек злобы. Наконец он опустил голову, и по загорелой, кирпичного цвета щеке покатилась слеза.
Зверь был укрощен. Он уходил медленно, не оборачиваясь…
Буало и гамен вновь сели в седла и в сопровождении резерва продолжали путь на северо-запад.
— Кстати, дорогой Фрике, как вам удалось очутиться в том самом месте, где я сводил счеты с гаучо?
— Проще простого. Я выбрался из-под бедной лошади, сел на другую и прискакал туда, где вы упражнялись в боксе. Только скажите, как это вам удалось с такого большого расстояния разворотить круп лошади гаучо?
— Пулей. Обычной разрывной пулей, изобретенной моим другом Пертюизье.
— Но ведь ваше ружье не стреляет пулями.
— К нему — две пары стволов. Одна — chokebore, другая — нарезная. Как видите, изобретения Гринера и Пертюизье весьма полезны путешественникам.
День, богатый драматическими событиями, подходил к концу. Двое спутников, которых столь странно свел случай, ощутили необходимость отдыха: человеческая выносливость не бесконечна.
За несколько минут последний марш-галоп вынес французов на холм, господствовавший над бескрайней равниной. Наступала ночь, и нижний край красного солнечного диска, казалось, чуть-чуть позеленел от гигантских трав, которые неуловимый ветерок гнал, словно морские волны.
Да, пампа была похожа на океан, где на глубине произрастают морские водоросли. А от них поднимается легкий пар, и высокие пальмы становятся похожими на корабли в тумане.
Двое парижан с наслаждением предвкушали несказанную радость поспать на свежем воздухе.
Гамен зачарованно вслушивался в симфонию природы, в ней каждое живое существо вело свою ноту, а Буало, давно знакомый со всеми оркестрами, «бульвардье», со слухом краснокожего способен был узнать каждого из виртуозов.
— Потерпим еще немножко, — весело произнес он. — Разгрузим наших бедных животных, им и так сегодня вдоволь досталось, из поклажи построим редут… Вот так, хорошо. А теперь развернем гамаки.
— Что, — переспросил Фрике, — у вас есть гамак?
— Я же сказал: гамаки.
— Решительно, моя жизнь полна приключений. В течение дня со мной приключилось столько невозможного! Я на три четверти утонул, на две четверти был повешен. Потом оказался посреди пустыни, встретил парижанина, а спать улягусь в постель.
— Прекрасно, — ответил Буало, выходки гамена забавляли его до бесконечности. — Однако займемся делом, как гласит пословица, где постелишь…
— Там и поспишь. Успокойтесь, я же моряк… к гамаку привычный. А как, черт возьми, случилось, что у вас два столь нужных в хозяйстве предмета?
— Имею обыкновение иметь при себе необходимые предметы в двойном количестве, и, как видите, не зря!
— Какие веселенькие! — воскликнул гамен, разворачивавая гамаки и разглядывая в последних лучах заходящего солнца богатый рисунок ткани и узорчатую бахрому.
— Ну, болтунишка, поработаем еще немного. Эта группа деревьев прямо специально для нас… Вот так!.. Прекрасно. Давайте натянем шнур, прикрепим пончо, и получится полог. Видите, теперь у каждого есть висящая над землей палатка, где можно не бояться дождя, росы и даже бури. Чем сильнее ветер, тем лучше он укачивает спящих и тем крепче сон.
— И без риска свалиться, как, например, на корабле; матросы вертятся во сне, точно юла, и летят вниз, так и не проснувшись. Да, а что будет с лошадьми? Они за ночь не разбегутся куда глаза глядят?
— Черт побери! Вы, наверно, думаете, что мы скакали на глупых домашних созданиях, которые галопируют пять минут, неся на спине болвана, одетого в желто-зеленый наряд? Их два часа протирают соломенным жгутом, а ноги обматывают фланелью, пропитанной камфорным спиртом, затем заворачивают в кучу тряпок!..
— И они еще кашляют!..
— А что вы скажете о наших животных? Ни одно из них, за исключением той лошади, на которой я постоянно езжу, не обошлось мне дороже двухсот франков. И для них одно удовольствие проскакать галопом пять или шесть лье без передышки. Сегодня они оставили позади восемьдесят километров… Завтра опять будут свеженькими. Теперь — спать…
Фрике не пришлось уговаривать. Он ловко подтянулся и влез в гамак, висевший в полутора метрах от земли, а в это время Буало, как истинный сибарит, снимал высокие сапоги, прежде чем скользнуть под мягкий и плотный полог из пончо.
— Месье Буало, — спросил Фрике по прошествии пяти минут, — вы еще не спите?
— Нет, не сплю, курю последнюю папиросу; а что вас интересует?
— Да вот, думаю о нашем недавнем знакомом. Он ведь не настоящий белый.
— Антропология вместо сна! Вы, вероятно, хотите знать, что представляют собой гаучо, не так ли?
— Клянусь Божьей матерью! Если у вас есть желание.
— Конечно, есть. Ваша потребность в новых знаниях доставляет мне истинное удовольствие. Всецело в вашем распоряжении! Вот послушайте. Гаучо являют собой результат смешения белых, в основном испанцев, с индейцами, а также с неграми. Что самое любопытное, в истории антропологии это уникальный случай, когда подобное смешение породило особую расу, где не доминирует ни один из составляющих ее типов.
Вы только что сказали, что наш гаучо дурно воспитан, но, вернее сказать, он вовсе не воспитан. Рожденный в жалкой хижине — мы сегодня в такой побывали, — гаучо растет словно молодой звереныш. Колыбелью ему служит огромная бычья шкура, подвешенная к потолку на четырех кожаных ремнях; едва встав на четвереньки, голый, он выползает в пампу. Его первые игрушки привели бы в ужас мамаш из цивилизованных стран. Однажды я видел, как мать дала ребенку поиграть огромным ножом для разделки говяжьих туш!
Такие детские забавы и предопределяют дальнейший род занятий. Куда бы ни пошел, маленький гаучо пробует ловить с помощью лассо собак и овец, на лошадь садится в возрасте четырех лет и обучается верховой охоте в пределах кораля.
— Но ведь это лучше, чем выгонять маленьких оборванцев на улицу, где они подбирают окурки, воруют яблоки во фруктовых рядах, а то и швыряют мусор на сковородки уличных торговцев жареным картофелем.
Замечание вызвало у Буало неудержимый хохот, и когда он справился с приступом смеха, то продолжил рассказ, к величайшей радости заинтересованного гамена.
— Когда мальчик достигает возраста восьми лет, его приводят в огромный загон, называемый «mayada», и сажают верхом на молодого бычка, лицом к хвосту, за который малыш держится вместо повода. Бычок прыгает, пытается сбросить седока. Боясь очутиться на рогах, всадник держится крепко и, в случае нужды, крутится и вертится, не отпуская хвоста, спрыгивает на землю и вновь забирается на спину животного.
Теперь настала очередь Фрике смеяться во всю мочь.
— Что это вас так разобрало? — спросил рассказчик.
— Ах, месье, я просто подумал о прелестных крошках с длинными волосиками, как у херувимов, с глуповатыми, между нами говоря, личиками, которые до восьми, а то и десяти лет держатся за мамину юбку; они даже улицу в одиночку никогда не переходят!..
— Да, огромная пропасть лежит между юными, неутомимыми укротителями быков и бедненькими пожирателями йодистого железа и хинина; пагубные последствия воспитания неженок со временем скажутся.
Когда наконец гаучо вступает в юношеский возраст, он должен объездить дикого жеребенка. Плотно устроившись на спине у животного, с короткой палкой в руках, юный кентавр имеет право спешиться только победителем.
И если взбрыкивающий, подпрыгивающий, заваливающийся на бок жеребенок вызовет у наездника хотя бы малейший испуг, безжалостный учитель немилосердно исхлещет неудачливого укротителя кнутом.
Только после такого испытания на зрелость юноша становится полноправным гражданином. Теперь его единственное устремление — быть не хуже других.
Вся жизнь гаучо проходит верхом на лошади. Для него нет более благородного занятия, чем скакать по беспредельным просторам, пригнувшись к спине мощного коня, укрощать диких быков и не бояться врагов.
Можно подумать, что именно гаучо послужил прототипом одного из героев романа бессмертного Виктора Гюго, о котором сказаны следующие слова: «Он отправлялся в сражение только верхом, жил на лошади, торговал, покупал, продавал, ел, пил, — спал и видел сны!»
— Вот, громы и молнии, настоящая жизнь! — воскликнул Фрике. — Как в море! Разрезать волны бушпритом! Промокать до нитки под пенящимися брызгами, слышать свист ветра в снастях, ощущать бортовую и килевую качку вместе с кораблем, вдыхать пороховой дым, когда пушка салютует флагу!..
— Браво, морской волк! Браво! Меня восхищает ваш энтузиазм. А еще говорят, будто парижане — скептики… То, что вы сейчас сказали, тронуло меня до глубины души… Я чувствую то же самое, что и вы. Да, на чем же мы остановились? А, гаучо и его лошадь. Я уже сказал, все его усилия направлены на то, чтобы перещеголять товарищей, доказать любыми способами, что он более ловок и вынослив, чем они. Когда идет загон быков и один из них пытается улизнуть, гаучо набрасывает петлю и водворяет нарушителя в кораль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52