.. Ты укрыл нас ночью своим плащом! Мой храбрый Бернар! — молодой человек руки. — Какое счастье, что мы опять встретились!
— И я очень рад, месье; вот ведь как в жизни бывает…
— Помнишь, Бернар, как ты возвращался через питомник Дефрен из сиротского дома в Витри и нес полный котелок кофе?
— Да! Да! Боже! Вот потеха!
— И ты называешь это потехой?! Пруссаки открыли огонь. Одна из пуль пробила котелок насквозь, и кофе потек с обеих сторон, а ты, не думая об опасности, попытался, без особого результата, закрыть пробоины пальцами. И под градом пуль принес-таки котелок, хотя и на три четверти пустой!
— Я до сих пор жалею, месье, что вам тогда не досталось кофе.
Фрике слушал навострив уши.
— Стоп! — раздался вдруг голос лоцмана, и разговор прекратился.
ГЛАВА 4
Предательство. — Пять на пять. — Жандарм, несмотря на морскую болезнь, отлично выполняет свой долг. — Пленный. — Что представляет собой атолл. — Гигантские труды бесконечно малых существ. — Дело идет к концу. — Склеп для «корабля-хищника». — Вперед! — Подводная разведка. — Мина. — Путь свободен. — Пехота в деле. — Невидимые, но опасные противники. — Взрыв мины и его последствия. — Тот, кого уже не ждали.
Одновременно с возгласом лоцмана перед судном, метрах в десяти, пронесся какой-то предмет, до пассажиров долетел звук, напоминающий выдох кита или шорох проносившегося снаряда.
— Пора! — произнес рулевой.
В этот момент скала, находившаяся в трех или четырех кабельтовых, раскололась. Послышался глухой взрыв, в воду свалился огромный камень, на мгновение появилось белое шарообразное облачко.
— Похоже, — заявил Фрике, — пошел стальной дождь.
— Снаряд ударного действия довольно крупного калибра, — заметил матрос Бернар.
— Да, — подтвердил доктор, — предназначался нам.
— Какой черт забавляется, принимая нас за буй, по которому ведется учебный огонь?
— Но тут ведь не полигон.
— Нет. Правда, неподалеку могут быть пираты.
— Невозможно.
— Возможно.
Второй более прицельный выстрел снес опору бушприта.
— В конце концов, какого дьявола нас обстреливают? — прорычал взбешенный гамен.
— Судно по правому борту, — произнес лоцман, который, подобно Кожаному Чулку, говорил мало, а смеялся беззвучно.
— Ну вот, теперь мы превратились в дурачков!..
— Фрике, мальчик мой, говори только о себе, — заметил доктор. — Наша всем известная скромность не позволяет принять этот комплимент, скорее… лестный, чем заслуженный.
— Но если мы не вывесим хоть какой-то флаг, белый, желтый или зеленый, любой лоскут, нас так и будут угощать четырьмястами фунтами металла.
На верхушке грот-мачты взвился французский флаг. Это Фрике, обладавший, как говорят парижане, ловкостью обезьяны, поднял его. Не спускаясь вниз, гамен принялся тщательно осматривать горизонт.
Крупное судно удлиненной формы, явно потерпевшее серьезную аварию, медленно двигалось среди рифов. Из длинной и узкой трубы вырывался обволакивающий черный дым.
— «Эклер»! — заорал гамен. — Да это же «Эклер»! Он нас видит… может, узнает, когда прекратит огонь…
Не дав договорить, раздался новый выстрел. На этот раз — из американского карабина.
Юный парижанин свалился, а точнее, скатился по штагу на палубу с лицом, перепачканным кровью.
— Тысяча парижских чертей! Кого-то убивают! Очевидно, выстрел карабина послужил сигналом, ибо пятеро матросов экипажа, вооруженные до зубов, тут же кинулись на пассажиров.
У штурвала остался один рулевой.
— Пять на пять, — прокричал Андре громовым голосом. — Силы равны, мы победим.
Жандарм, несмотря на морскую болезнь, мгновенно вскочил на ноги и выхватил саблю из ножен. Он был бледен, как призрак, лишь нос храбреца сохранял все оттенки фиолетового цвета, словно в сливочный сырок сунули гребень индюка. Но разве дурнота способна устоять перед героическим порывом?
Гнев и воодушевление заставили желудок не бунтовать.
— Похоже, будет жарко, — пробормотал Барбантон, готовясь к бою.
Доктор, хорошо знакомый с оснащением судна, бросился на корму и схватил топор, которым в случае необходимости перерубается канат спасательного круга.
Один из негодяев выстрелил в Андре, но промахнулся, пуля попала в ванты. Стрелявший и Андре сцепились и покатились по палубе.
Матрос Бернар, единственный, кто мог справиться со штурвалом, решительно атаковал рулевого. Тот же, удерживая штурвал левой рукой, выхватил револьвер и открыл настоящий беглый огонь по отважному матросу, но безрезультатно.
Огромный англичанин с абордажной саблей в одной руке, с револьвером в другой только представлялся опасным противником. Но это впечатление было обманчивым, ибо от удара гамена он рухнул на спину, перевернулся и проехался носом по доскам палубы. Фрике цапнул револьвер англичанина, как кошка сосиску, встал в позицию и принялся выкрикивать:
— Как же так… зачем огорчать милых французов, которые, не торгуясь, оплатили фрахт за эту ореховую скорлупу… Ну, маленькие ягнятки мои, идите-ка сюда! Больно не будет! Будет весело!
Однако, что бы ни говорил Андре, до победы было еще далеко, пока приходилось говорить лишь о равенстве сил. К тому же не обошлось без ранений. Фрике, залитый кровью, словно рабочий боен в разгар труда, отделался царапиной. Пуля из ремингтона, задев мочку левого уха, вызвала обильное кровотечение, впрочем, не опасное.
Уста нападавших изрыгали площадные английские и немецкие ругательства, ибо они поначалу рассчитывали без труда справиться с французами, но достойный отпор сбил их с толку. Это были настоящие негодяи, отпетые мерзавцы, сообщники «морских разбойников».
Бернар боролся с рулевым. Выстрелы последнего, кое-как стрелявшего из револьвера, храбреца не остановили. Вообще, огнестрельное оружие слабо пригодно для сражений на судах малого тоннажа: бортовая и килевая качка мешают точности попадания.
— Чтоб тебя разорвало, треска тухлая! — прорычал Бернар, схватив мерзавца за горло.
Рулевой посинел и, высунув язык, осел мешком. Но тут один из заговорщиков пришел ему на выручку. Он схватил за ствол, как палицу, тяжелый карабин и занес над головой Бернара… Конец! Однако тут вмешался Барбантон. Если он не обладал морской походкой, то саблей владел мастерски. И рука у него была длинной… достаточно длинной.
Клинок сверкнул и со свистом разрубил руку бандита. Две кровавые струи, красные и пенящиеся, забили из культи, пульсируя в такт биению сердца. Приклад свалился на плечи Бернара, он вздрогнул, но не ослабил хватки.
— Молодец, жандарм! — воскликнул гамен.
Когда один из разбойников задел ножом плечо доктора, тот ударом топора пробил мерзавцу голову до самых глаз.
Андре и его противник в мертвой хватке, как два борца, катались по палубе. Из хриплых глоток вырывались глухие проклятия.
Жандарм и доктор, сделав свое дело, окинули взором происходящее и уяснили: ситуация не безнадежна.
— Ко мне! — крикнул Фрике.
Отважный юный парижанин отчаянно отбивался сразу от двоих. Во время схватки он беспорядочно расстрелял все патроны, так и не попав из револьвера в того, в кого целился.
Безоружный гамен прыгал то вправо, то влево, однако, загнанный в угол, безрассудно кинулся вперед. Тут подоспели доктор и жандарм.
— Сдавайтесь! — голосом провозгласил Барбантон, подкрепив приказ легким уколом в почку одного из разбойников.
Жандарм, человек добродушный и немного шутливый, вовсе не хотел убивать нападавшего, ведь главное — пресечь правонарушение и задержать виновных. Барбантон не отходил от этого правила и прибегал к оружию, лишь когда речь уже шла о законной самозащите: таковы правила.
Доктор не произнес ни слова, однако его топор поработал еще раз. Бандит, получивший страшный удар в правую часть головы, закачался и перевернулся, с болтающейся щекой, перерезанным ухом и жутко белеющими оскаленными зубами.
Человек, до которого дотронулся жандарм, обернулся, словно бык, ужаленный слепнем. Он, как и доктор, держал топор. Но в тот момент, когда негодяй развернулся на сто восемьдесят градусов, острый кончик сабли Барбантона уперся ему прямо в горло.
— Не двигаться! — скомандовал Барбантон. — Вы мой пленник.
Тот отпрянул, но очутился в руках Фрике, который в два счета поднял его над палубой и перебросил через спину. Жандарм кинулся связывать пленника.
Андре, бледный, полузадохнувшийся и едва пришедший в себя, поднялся и издал долгий победный клич, а его противник со всаженным по рукоятку ножом между четвертым и пятым ребром испускал дух.
Бернар уложил мощным ударом кулака своего антагониста, на три четверти придушенного, и отправил его за борт проводить время в обществе акул, чьи серебристые тела сверкали в кильватерной струе.
Противники доктора и Андре разделили ту же судьбу.
Раненые же нуждались в срочной медицинской помощи. Прекрасный медик, внезапно превратившийся в солдата, был более чем доволен обратному превращению в знахаря-чудотворца. Андре, совершенно пришедший в себя, взялся помогать доктору. А тот, не теряя ни минуты, вытащил из сумки необходимый инструментарий и приступил к своим обязанностям.
Времени терять было уже нельзя: один из пациентов, мертвенно-бледный, истекавший кровью, залитый потом, с прерывистым дыханием, мог умереть от слабости. Его спустили в межпалубное помещение и укрыли там одеялами.
Настал черед следующего. Его рана ужаснула даже доктора.
— Черт, какой удар…— пробормотал он, по всей видимости успев забыть, что это было делом его рук.
Андре не мог не улыбнуться.
— Черт!.. Черт!.. Фрактура черепа…— продолжал монолог хирург. — Серьезное кровоизлияние из ушной полости, перманентная контрактура лица. Этот человек пропал. Если бы не было чертовой фрактуры, наложил бы штук двенадцать швов и сделал ему презентабельную харю.
Двенадцать швов!.. Доктор произнес это с удовольствием. Судя по размерам раны, наложенные швы располагались бы на двух сантиметрах с небольшими промежутками.
— Паршивая фрактура! Ничего не поделаешь… черт побери! Ничего не поделаешь! Ладно, отнесем-ка детину в лазарет. И будь что будет. В конце концов, он сам виноват.
Барбантон, величественный, как сама власть, допрашивал пленного, совсем как военно-полевой суд.
Обвиняемый, по внешнему виду англичанин, возможно, понимал французский, но на все вопросы предпочитал молчать.
«Военно-полевой суд» невозмутимо продолжал работать, записывая в допросный лист, представлявший собой четвертушку бумаги, против каждого заданного вопроса слова: «Обвиняемый ничего не ответил».
Жандарм был абсолютно уверен в законности своих действий. Он никоим образом не боялся глупых обвинений, подобных тем, что были сформулированы против него судом в Кардуэле, за самовольный протокол по поводу «господ», собиравшихся полакомиться человечиной, ведь в этот раз преступление было совершено на французском судне, и Барбантон, председатель военно-полевого суда, его коллегия, судебный секретарь и стража в одном лице, обладал абсолютным правом действовать.
— Вы не желаете отвечать? Как вам угодно. Вас повесят.
Пленный рассмеялся.
— Повесят? Вы намереваетесь меня повесить!.. — произнес он на вполне сносном французском. — В данный момент вы сильнее, но уже пропали… Ведь вы ищете «морских разбойников», загадочных моряков с «корабля-хищника»? «Корабль-хищник» невидим! «Морские разбойники» не умирают! Вы считаете и Магистра, и его приближенных чуть ли не дурачками. Это взятое вами суденышко принадлежит им; а мы — их сообщники. Вы победили? Простая случайность. Ваш крейсер нашел атолл, всего-то? Но ни один человек не попадет туда живым, проходы известны только нам. Кстати, атолл уже недалеко. Не пройдет и двух часов, как вы увидите кокосовые пальмы.
— А вот и «Эклер» идет на всех парах!
Это действительно был «Эклер». Умело ведомое Бернаром суденышко подошло к крейсеру, где наших друзей, которых в очередной раз сочли погибшими, ожидал, не стоит говорить, какой прием.
Капитан де Вальпре шел к намеченной цели. Он хотел захватить бандитов врасплох. Когда же пушечные выстрелы выдали его присутствие, тактические хитрости перестали быть необходимыми.
Показался атолл. Настала ночь. Электрический марсовый прожектор осветил яркими лучами риф. На него тотчас же были направлены морские бинокли. Решили на рассвете произвести рекогносцировку.
Слово «атолл» уже появлялось в третьей части нашего повествования. Чтобы уяснить всю важность происходившего и осознать весь драматизм разворачивавшихся событий, требуется небольшое отступление.
«Атоллами» называются острова, образованные кораллами. Чаще всего они имеют форму круга, повторяющую очертания кратеров подводных вулканов. Как говорит знаменитый Дарвин в своей книге «Путешествие натуралиста», нет более потрясающего зрелища, чем коралловый барьер, о который разбиваются пенистые волны.
Высокая волна, порождаемая слабым, но постоянным воздействием пассатов, стабильно дующих в одном направлении на значительном пространстве, в свою очередь, рождает новую волну, мощную, подобно тем, что возникают во время бурь в штормовых районах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52