Никто его не заметил. Гамен с экватора научился действовать решительно — сказывалась хорошая школа.
Убедившись, что фитиль горит, Мажесте скрылся в одной из боковых галерей и стал ждать. Раздался взрыв. Парнишку могло одновременно спалить, разорвать на части и задушить дымом. Но бедный малый, очевидно, родился в сорочке. Смерть прошла стороной. Судьба, похоже, избрала для него лучшую участь.
Контуженный, отплевывающийся кровью, покрытый ссадинами, он выбрался из-под обломков и встретился со своими друзьями.
Открыв проход вниз, Мажесте бесспорно нанес оборонявшимся непоправимый урон. Но помощь негритенка на этом не закончилась. Когда матросы яростно ринулись в образовавшуюся брешь, откуда еще шел дым, Мажесте воскликнул:
— Не-е! Не-е! Ваша не выйдет!
Он повторил это несколько раз. Тут принесли фонари, которыми пользуются часовые при ночных обходах. Наступавшей колонне нельзя было двигаться в темноте по пещере, где бойцы шли друг другу в затылок, так можно свалиться в пропасть.
Четверо матросов вызвались нести светильники.
Мажесте настаивал, чтобы и ему дали фонарь, так как он знает все закоулки подземных лабиринтов и сумеет уберечь людей от обстрела. Капитан согласился.
Фонарь, подобно прожектору, мощно освещал путь, оставляя все, что находится позади, в тени.
Это обстоятельство не ускользнуло от внимания чернокожего гамена. И он тотчас же решил им воспользоваться и закрепил фонарь на длинную, около полутора метров, жердь. Фрике же обрадовался ловкости и находчивости своего «младшего брата».
Четверо матросов двигались вперед по-пластунски с оружием, готовым к бою. Проход шириной в три метра резко пошел вниз. Пятеро головных дозорных уже преодолели свыше пятидесяти метров, произведя шума не более, чем племя краснокожих, вступившее на тропу войны.
Легкий шорох шагов тех, кто тихо следовал позади, был несколько искажен из-за конфигурации тоннеля и заставил шедших впереди насторожиться и замереть. Тревога, понятно, оказалась ложной. К передовой группе присоединилась четверка под командованием старшины.
Атакующие образовали непрерывную цепочку и направились от места встречи ко входу в пещеру, и там старший по званию скомандовал:
— Вперед!
Тотчас же раздался оглушительный шум, засверкали синеватые вспышки выстрелов, пули отскакивали от стенок коридора свинцовым градом.
Фонарь негритенка разлетелся на мелкие осколки. Тьма заволокла проход, постепенно заполнявшийся густыми, удушливыми клубами дыма.
У коридора был сильный уклон, и пули резко забирали вверх. Матросы не отвечали на безопасную для них пальбу. Однако интенсивный огонь бандитов не давал людям с «Эклера» сделать ни шагу вперед.
Дым становился все гуще и гуще. Вскоре через его пелену уже не различались даже вспышки выстрелов.
Видит Бог, морским пехотинцам надоело ждать. Накал боя их пьянил. Приготовившись, как птицы перед взлетом, они ожидали только сигнала. Вот резко запел рожок:
«Огонь!.. Заряжай!..»
Эти люди, в течение года безрезультатно преследовавшие неуловимого врага, несмотря на упорство, профессиональное мастерство, смелость и самоотверженность, теперь бешено кинулись в атаку.
Человеческий поток заполонил пространство между стен кораллового прохода, подобно оползню, сорванному с места ураганом. На пути живых лежали изуродованные смертной судорогой трупы.
Опрокинутые, деморализованные бандиты поспешно отступали.
— Вперед!.. Матросы!.. Вперед!..
И они неслись вперед, не щадя себя, понимая, что час настал.
Передовые пехотинцы после длительного спуска и множества поворотов внутри своеобразного лабиринта добрались до просторной подземной ротонды с плафоном в форме купола, находившемся на высоте десяти метров.
Это был огромный лавовый пузырь, которому даже жар недр не причинял вреда, хотя фундаментом атолла служил вулкан. Верхняя часть его превратилась в купол. А купол грота оказался ложем лагуны, в которой скрывался «корабль-хищник».
Цитаделью «морских разбойников» была подводная пещера, освещенная электрическим светом огромного прожектора. Две обшитые тиком двери, расположенные друг против друга, с шумом затворились в тот момент, когда матросы, черные от пороха, ворвались в это помещение.
Первые, кто попал туда, не успели даже прийти в изумление от столь невиданного зрелища. Их встретил ураганный огонь, открытый смертниками, притаившимися в укромных уголках подземного зала.
Пещера наполнилась криками ярости и стонами умирающих. Положение стало невыносимым. Что значило мужество этих неустрашимых солдат против спрятавшегося в неприступных укрытиях врага!
«Отход!..» — протрубил рожок, по распоряжению командовавшего авангардом младшего лейтенанта, который, несмотря на ранение левой руки, продолжал сражаться.
«Отход!..»
Матросы, до того рвавшиеся вперед, начали медленно отступать и в полном порядке отошли в коридор.
Атака принесла успех, хотя и дорогой ценой. Капитуляция морских разбойников оставалась лишь вопросом времени.
Блокированные снаружи бронированным крейсером и катером, они не могли уйти с атолла, а одержать верх над наступающими было невозможно. Бандиты оказались в отчаянном положении. К тому же матросы единодушно решили снять с катера небольшую пушечку и доставить сюда вместе с канонирами. А здесь установить ее перед тяжелыми дверьми, проделать брешь и возобновить атаку.
В это время Андре в сопровождении негритенка рыскал по темным коридорам пещеры и в одном из закоулков обнаружил еще одну герметически закрытую дверь.
— Решительно, — пробормотал он, — здесь все смонтировано как на театральной сцене при постановке мелодрамы. Жаль только, что гран-премьеры и рядовые актеры выступают в собственном амплуа… в натуре… Зловещая интрига… Ужасная мизансцена…
Молодой человек ударил в дверь ногой. Та не поддалась. Он ударил сильнее. Раздался звук, напоминавший гонг.
Несмотря на свое хладнокровие, Андре начал выходить из себя.
— Да откройся же, черт побери! — Голос, отражаясь от стен коридора, прозвучал гулко и громко, точно взрыв.
Ничего! Молодой человек замахнулся тяжелым топором и ударил, но тщетно!..
— Черт побери! Прямо-таки крепость! Ну ладно, посмеемся.
И, отступив, словно борец, он напряг мощную мускулатуру, а затем накинулся на препятствие, вложив в это всю свою силу.
Рукоятка абордажного топора переломилась, словно палка швабры. Рукоятка из сердцевины дуба!.. Железо, армированное досками из тика, более крепкого, чем самшит, устояло. Чтобы разбить дверь, нужна динамитная шашка.
Но тут к Андре полностью вернулось прежнее хладнокровие.
— Я веду себя как капризный ребенок. Если бы меня сейчас увидел Фрике, он бы посмеялся. И был бы прав. Вот спустим сюда пушечку, первым же снарядом разнесем на куски чертову дверь и откроем вход в убежище.
Но это оказалось ненужным. Как только Андре собрался уходить, тяжелая панель медленно и бесшумно отворилась, точно часть декорации, управляемая прекрасно отлаженной сценической машинерией. Яркий свет залил вход, и там показался мужчина высокого роста с револьвером в руке.
— Вы громко стучали, месье.
— Как человек, ограниченный временем.
— Какие подробности! Момент выбран неудачно, мне придется вас убить…
— Не осмелитесь, — заявил Андре и отважно двинулся вперед с высоко поднятой головой, он быстро, как молния, схватил незнакомца за запястье, сжал его, вывернул и стал разжимать кулак.
Тот же застонал, словно зверь, попавший в силки.
— Отпустите!.. — проговорил противник, уронив револьвер.
— Охотно… а теперь побеседуем.
Они прошли внутрь роскошного убежища. Андре вскрикнул от удивления:
— Флаксан!.. Ты!.. Вы!.. Здесь!..
— Андре!.. — простонал его собеседник. — Андре Бреванн! А! Проклятие!
— Но… что ты тут делаешь?.. Флаксан!
— Я и сам не знаю… Я — предводитель пиратов, капитан невольничьего корабля!.. Я — раб морских бандитов!..
Андре побелел. Ему показалось, что его сердце перестало биться. Мгновенно вспомнились рассказы Фрике. Тот самый Флаксан с «Роны» и «Вашингтона», Флаксан-работорговец и организатор ужасной катастрофы, постигшей «Вилль-де-Сен-Назер», и его старый друг — один и тот же человек!
Неустрашимого перед лицом опасности, страданий и смерти Андре буквально раздавило бесчестье американца, а лицо залила краска стыда.
— Что ж вы молчите? — осевшим голосом спросил Флаксан.
Андре стоял недвижим, с помутившимся взором. Он давно распрощался с наивностью и полагал, что сполна испил чашу человеческих горестей. И вот внезапно один из редких людей, о котором Андре думал как о человеке, всегда отстаивавшем правое дело и честь, оказался презренным злодеем. Не пошлым карманником, не мелким воришкой, но морским грабителем с большой дороги, истребителем кораблей, одним словом, крупнейшей фигурой преступного мира.
— Как же так! — простонал Андре. — Вы, герой американской войны, вы, семнадцатилетним юношей удостоены благодарности в приказе, вы, кого генерал поздравлял и обнимал перед строем, вы, безукоризненный джентльмен, вы, участник обороны Парижа, сильная рука, благородное сердце, верная шпага, наконец, человек, рядом с которым я имел честь сражаться!
— Да, это я, — прохрипел Флаксан. — Черт побери, оставьте при себе вашу честность и добропорядочность, мой старый товарищ, перестаньте обрывать лепестки воспоминаний. Да, я был храбрым и отважным воином… Был таким, каким я вам нравился. Ну и что? Разве что-нибудь изменилось? Нет! Просто я использовал свои качества не тем способом, который отвечал бы вашим ожиданиям…
Все это предрассудки, дорогой мой, всего лишь предрассудки! Вести бой с одним человеком или со всем человечеством — разве это не одно и то же? Разве я не был пиратом, когда воевал с южанами… такими же американцами, как я? Разве не был бандитом, когда стрелял по подданным императора Вильгельма, не сделавшим мне и моей родине ничего плохого? Поразмыслите немного и скажите, где же кончается честь и начинается бесчестье… Будьте так любезны…
Подумать только! Два народа, разделенные рекой или просто чертой, проведенной руками дипломатов, воюют друг с другом, если их правительствам придет в голову блажь заняться взаимным истреблением. И никто в мире не закричит от негодования! Ставят памятник генералу, убившему больше людей! Да золота и галунов не хватит, чтобы разукрасить всех вояк!
И кто-то смеет презрительно смотреть на беднягу, который в ореховой скорлупе пускает на дно крупный пароход! Да, я перевожу в трюме пятьсот чернокожих! А разве немцы не морозили и не морили голодом двести тысяч французов в казематах и лагерях под открытым небом?
И никому не было ни малейшей выгоды. Ну, а я чернокожих хотя бы продаю! Благодаря мне у вас, как вы себя считаете, цивилизованных людей, есть отличный кофе… да еще и с сахаром!
Я краду сто, двести, пятьсот тысяч франков. А вы выбрасываете на ветер пять миллиардов!
Смотрите, мой дорогой, уж если признаете войну в принципе, по этому принципу надо следовать до конца. Я убежден: убить одного человека не лучше и не хуже, чем убить сто тысяч. Вы награждаете офицеров, топящих суда, стоящие в десять раз больше, чем те транспорты, за которыми гоняюсь я, и вы вешаете таких, как я, кто по мелочам совершает то, что делается в крупных масштабах. Да, вы непоследовательны. И настоящие преступники не здесь!
— Вы с ума сошли! — с пылающим взором воскликнул Андре. — Вы бесчестный человек! Вы, гражданин свободной республики, бросившей вызов монархам! Вы, мелкий наемный убийца, пытаетесь с отвратительной ловкостью мошенника исказить историю, чудовищно извращенно трактуете справедливые войны, ищете фанфаронское оправдание своему бесчестному поведению! Да, мы воевали, да, мы убивали. Это верно. Но не забывайте, что пруссаки терзали нашу дорогую Францию! Убивать тогда стало долгом! Слышите, долгом! Все люди с сердцем отдавали свою кровь, когда родина в опасности, когда Республика в беде.
— Вы защищаетесь? Тем лучше, а я защищаю право топить пароходы и перевозить негров.
— Свершилось! Настал час правосудия. Ваше убежище обнаружено. Вы в плену.
— Великолепно! Ну так вешайте меня.
— Нет!
— Почему же?
— Да потому, что я был вашим другом. Потому, что ваше сердце билось в унисон с моим во время осады Парижа. Потому, что ваша кровь пролилась за Францию… Потому, наконец, что в проклятый день капитуляции… я видел, как вы переломили саблю…
— Довольно!.. Довольно, говорю я вам. Не желаю больше слушать.
— Потому, что храню о вас дорогую, горькую память… Не хочу, чтобы мой товарищ по оружию, страдавший, воевавший и переживавший за мою страну, умер на веревке…
— Но… я больше не могу!.. Ты же видишь, как вся пролитая мною кровь других душит меня, заливает глаза… Только теперь на меня никто больше не наденет намордник… Ты взял верх… Разреши вновь побывать твоим другом… всего пять минут… это последнее желание приговоренного к смерти… Слушай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Убедившись, что фитиль горит, Мажесте скрылся в одной из боковых галерей и стал ждать. Раздался взрыв. Парнишку могло одновременно спалить, разорвать на части и задушить дымом. Но бедный малый, очевидно, родился в сорочке. Смерть прошла стороной. Судьба, похоже, избрала для него лучшую участь.
Контуженный, отплевывающийся кровью, покрытый ссадинами, он выбрался из-под обломков и встретился со своими друзьями.
Открыв проход вниз, Мажесте бесспорно нанес оборонявшимся непоправимый урон. Но помощь негритенка на этом не закончилась. Когда матросы яростно ринулись в образовавшуюся брешь, откуда еще шел дым, Мажесте воскликнул:
— Не-е! Не-е! Ваша не выйдет!
Он повторил это несколько раз. Тут принесли фонари, которыми пользуются часовые при ночных обходах. Наступавшей колонне нельзя было двигаться в темноте по пещере, где бойцы шли друг другу в затылок, так можно свалиться в пропасть.
Четверо матросов вызвались нести светильники.
Мажесте настаивал, чтобы и ему дали фонарь, так как он знает все закоулки подземных лабиринтов и сумеет уберечь людей от обстрела. Капитан согласился.
Фонарь, подобно прожектору, мощно освещал путь, оставляя все, что находится позади, в тени.
Это обстоятельство не ускользнуло от внимания чернокожего гамена. И он тотчас же решил им воспользоваться и закрепил фонарь на длинную, около полутора метров, жердь. Фрике же обрадовался ловкости и находчивости своего «младшего брата».
Четверо матросов двигались вперед по-пластунски с оружием, готовым к бою. Проход шириной в три метра резко пошел вниз. Пятеро головных дозорных уже преодолели свыше пятидесяти метров, произведя шума не более, чем племя краснокожих, вступившее на тропу войны.
Легкий шорох шагов тех, кто тихо следовал позади, был несколько искажен из-за конфигурации тоннеля и заставил шедших впереди насторожиться и замереть. Тревога, понятно, оказалась ложной. К передовой группе присоединилась четверка под командованием старшины.
Атакующие образовали непрерывную цепочку и направились от места встречи ко входу в пещеру, и там старший по званию скомандовал:
— Вперед!
Тотчас же раздался оглушительный шум, засверкали синеватые вспышки выстрелов, пули отскакивали от стенок коридора свинцовым градом.
Фонарь негритенка разлетелся на мелкие осколки. Тьма заволокла проход, постепенно заполнявшийся густыми, удушливыми клубами дыма.
У коридора был сильный уклон, и пули резко забирали вверх. Матросы не отвечали на безопасную для них пальбу. Однако интенсивный огонь бандитов не давал людям с «Эклера» сделать ни шагу вперед.
Дым становился все гуще и гуще. Вскоре через его пелену уже не различались даже вспышки выстрелов.
Видит Бог, морским пехотинцам надоело ждать. Накал боя их пьянил. Приготовившись, как птицы перед взлетом, они ожидали только сигнала. Вот резко запел рожок:
«Огонь!.. Заряжай!..»
Эти люди, в течение года безрезультатно преследовавшие неуловимого врага, несмотря на упорство, профессиональное мастерство, смелость и самоотверженность, теперь бешено кинулись в атаку.
Человеческий поток заполонил пространство между стен кораллового прохода, подобно оползню, сорванному с места ураганом. На пути живых лежали изуродованные смертной судорогой трупы.
Опрокинутые, деморализованные бандиты поспешно отступали.
— Вперед!.. Матросы!.. Вперед!..
И они неслись вперед, не щадя себя, понимая, что час настал.
Передовые пехотинцы после длительного спуска и множества поворотов внутри своеобразного лабиринта добрались до просторной подземной ротонды с плафоном в форме купола, находившемся на высоте десяти метров.
Это был огромный лавовый пузырь, которому даже жар недр не причинял вреда, хотя фундаментом атолла служил вулкан. Верхняя часть его превратилась в купол. А купол грота оказался ложем лагуны, в которой скрывался «корабль-хищник».
Цитаделью «морских разбойников» была подводная пещера, освещенная электрическим светом огромного прожектора. Две обшитые тиком двери, расположенные друг против друга, с шумом затворились в тот момент, когда матросы, черные от пороха, ворвались в это помещение.
Первые, кто попал туда, не успели даже прийти в изумление от столь невиданного зрелища. Их встретил ураганный огонь, открытый смертниками, притаившимися в укромных уголках подземного зала.
Пещера наполнилась криками ярости и стонами умирающих. Положение стало невыносимым. Что значило мужество этих неустрашимых солдат против спрятавшегося в неприступных укрытиях врага!
«Отход!..» — протрубил рожок, по распоряжению командовавшего авангардом младшего лейтенанта, который, несмотря на ранение левой руки, продолжал сражаться.
«Отход!..»
Матросы, до того рвавшиеся вперед, начали медленно отступать и в полном порядке отошли в коридор.
Атака принесла успех, хотя и дорогой ценой. Капитуляция морских разбойников оставалась лишь вопросом времени.
Блокированные снаружи бронированным крейсером и катером, они не могли уйти с атолла, а одержать верх над наступающими было невозможно. Бандиты оказались в отчаянном положении. К тому же матросы единодушно решили снять с катера небольшую пушечку и доставить сюда вместе с канонирами. А здесь установить ее перед тяжелыми дверьми, проделать брешь и возобновить атаку.
В это время Андре в сопровождении негритенка рыскал по темным коридорам пещеры и в одном из закоулков обнаружил еще одну герметически закрытую дверь.
— Решительно, — пробормотал он, — здесь все смонтировано как на театральной сцене при постановке мелодрамы. Жаль только, что гран-премьеры и рядовые актеры выступают в собственном амплуа… в натуре… Зловещая интрига… Ужасная мизансцена…
Молодой человек ударил в дверь ногой. Та не поддалась. Он ударил сильнее. Раздался звук, напоминавший гонг.
Несмотря на свое хладнокровие, Андре начал выходить из себя.
— Да откройся же, черт побери! — Голос, отражаясь от стен коридора, прозвучал гулко и громко, точно взрыв.
Ничего! Молодой человек замахнулся тяжелым топором и ударил, но тщетно!..
— Черт побери! Прямо-таки крепость! Ну ладно, посмеемся.
И, отступив, словно борец, он напряг мощную мускулатуру, а затем накинулся на препятствие, вложив в это всю свою силу.
Рукоятка абордажного топора переломилась, словно палка швабры. Рукоятка из сердцевины дуба!.. Железо, армированное досками из тика, более крепкого, чем самшит, устояло. Чтобы разбить дверь, нужна динамитная шашка.
Но тут к Андре полностью вернулось прежнее хладнокровие.
— Я веду себя как капризный ребенок. Если бы меня сейчас увидел Фрике, он бы посмеялся. И был бы прав. Вот спустим сюда пушечку, первым же снарядом разнесем на куски чертову дверь и откроем вход в убежище.
Но это оказалось ненужным. Как только Андре собрался уходить, тяжелая панель медленно и бесшумно отворилась, точно часть декорации, управляемая прекрасно отлаженной сценической машинерией. Яркий свет залил вход, и там показался мужчина высокого роста с револьвером в руке.
— Вы громко стучали, месье.
— Как человек, ограниченный временем.
— Какие подробности! Момент выбран неудачно, мне придется вас убить…
— Не осмелитесь, — заявил Андре и отважно двинулся вперед с высоко поднятой головой, он быстро, как молния, схватил незнакомца за запястье, сжал его, вывернул и стал разжимать кулак.
Тот же застонал, словно зверь, попавший в силки.
— Отпустите!.. — проговорил противник, уронив револьвер.
— Охотно… а теперь побеседуем.
Они прошли внутрь роскошного убежища. Андре вскрикнул от удивления:
— Флаксан!.. Ты!.. Вы!.. Здесь!..
— Андре!.. — простонал его собеседник. — Андре Бреванн! А! Проклятие!
— Но… что ты тут делаешь?.. Флаксан!
— Я и сам не знаю… Я — предводитель пиратов, капитан невольничьего корабля!.. Я — раб морских бандитов!..
Андре побелел. Ему показалось, что его сердце перестало биться. Мгновенно вспомнились рассказы Фрике. Тот самый Флаксан с «Роны» и «Вашингтона», Флаксан-работорговец и организатор ужасной катастрофы, постигшей «Вилль-де-Сен-Назер», и его старый друг — один и тот же человек!
Неустрашимого перед лицом опасности, страданий и смерти Андре буквально раздавило бесчестье американца, а лицо залила краска стыда.
— Что ж вы молчите? — осевшим голосом спросил Флаксан.
Андре стоял недвижим, с помутившимся взором. Он давно распрощался с наивностью и полагал, что сполна испил чашу человеческих горестей. И вот внезапно один из редких людей, о котором Андре думал как о человеке, всегда отстаивавшем правое дело и честь, оказался презренным злодеем. Не пошлым карманником, не мелким воришкой, но морским грабителем с большой дороги, истребителем кораблей, одним словом, крупнейшей фигурой преступного мира.
— Как же так! — простонал Андре. — Вы, герой американской войны, вы, семнадцатилетним юношей удостоены благодарности в приказе, вы, кого генерал поздравлял и обнимал перед строем, вы, безукоризненный джентльмен, вы, участник обороны Парижа, сильная рука, благородное сердце, верная шпага, наконец, человек, рядом с которым я имел честь сражаться!
— Да, это я, — прохрипел Флаксан. — Черт побери, оставьте при себе вашу честность и добропорядочность, мой старый товарищ, перестаньте обрывать лепестки воспоминаний. Да, я был храбрым и отважным воином… Был таким, каким я вам нравился. Ну и что? Разве что-нибудь изменилось? Нет! Просто я использовал свои качества не тем способом, который отвечал бы вашим ожиданиям…
Все это предрассудки, дорогой мой, всего лишь предрассудки! Вести бой с одним человеком или со всем человечеством — разве это не одно и то же? Разве я не был пиратом, когда воевал с южанами… такими же американцами, как я? Разве не был бандитом, когда стрелял по подданным императора Вильгельма, не сделавшим мне и моей родине ничего плохого? Поразмыслите немного и скажите, где же кончается честь и начинается бесчестье… Будьте так любезны…
Подумать только! Два народа, разделенные рекой или просто чертой, проведенной руками дипломатов, воюют друг с другом, если их правительствам придет в голову блажь заняться взаимным истреблением. И никто в мире не закричит от негодования! Ставят памятник генералу, убившему больше людей! Да золота и галунов не хватит, чтобы разукрасить всех вояк!
И кто-то смеет презрительно смотреть на беднягу, который в ореховой скорлупе пускает на дно крупный пароход! Да, я перевожу в трюме пятьсот чернокожих! А разве немцы не морозили и не морили голодом двести тысяч французов в казематах и лагерях под открытым небом?
И никому не было ни малейшей выгоды. Ну, а я чернокожих хотя бы продаю! Благодаря мне у вас, как вы себя считаете, цивилизованных людей, есть отличный кофе… да еще и с сахаром!
Я краду сто, двести, пятьсот тысяч франков. А вы выбрасываете на ветер пять миллиардов!
Смотрите, мой дорогой, уж если признаете войну в принципе, по этому принципу надо следовать до конца. Я убежден: убить одного человека не лучше и не хуже, чем убить сто тысяч. Вы награждаете офицеров, топящих суда, стоящие в десять раз больше, чем те транспорты, за которыми гоняюсь я, и вы вешаете таких, как я, кто по мелочам совершает то, что делается в крупных масштабах. Да, вы непоследовательны. И настоящие преступники не здесь!
— Вы с ума сошли! — с пылающим взором воскликнул Андре. — Вы бесчестный человек! Вы, гражданин свободной республики, бросившей вызов монархам! Вы, мелкий наемный убийца, пытаетесь с отвратительной ловкостью мошенника исказить историю, чудовищно извращенно трактуете справедливые войны, ищете фанфаронское оправдание своему бесчестному поведению! Да, мы воевали, да, мы убивали. Это верно. Но не забывайте, что пруссаки терзали нашу дорогую Францию! Убивать тогда стало долгом! Слышите, долгом! Все люди с сердцем отдавали свою кровь, когда родина в опасности, когда Республика в беде.
— Вы защищаетесь? Тем лучше, а я защищаю право топить пароходы и перевозить негров.
— Свершилось! Настал час правосудия. Ваше убежище обнаружено. Вы в плену.
— Великолепно! Ну так вешайте меня.
— Нет!
— Почему же?
— Да потому, что я был вашим другом. Потому, что ваше сердце билось в унисон с моим во время осады Парижа. Потому, что ваша кровь пролилась за Францию… Потому, наконец, что в проклятый день капитуляции… я видел, как вы переломили саблю…
— Довольно!.. Довольно, говорю я вам. Не желаю больше слушать.
— Потому, что храню о вас дорогую, горькую память… Не хочу, чтобы мой товарищ по оружию, страдавший, воевавший и переживавший за мою страну, умер на веревке…
— Но… я больше не могу!.. Ты же видишь, как вся пролитая мною кровь других душит меня, заливает глаза… Только теперь на меня никто больше не наденет намордник… Ты взял верх… Разреши вновь побывать твоим другом… всего пять минут… это последнее желание приговоренного к смерти… Слушай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52