Запустив длинные клювы под крылышки и поджав одну ногу, птицы твердо стояли на другой и беззаботно дремали в столь фантастической позе.
Именно этого и ждали охотники.
Двадцать чернокожих, полностью обнаженные, взяли каждый по мешку, где лежали их кинжалы, и полдюжины шестов очень прочного дерева, длиной по футу и заостренных с обоих концов.
Из крокодильих кож высыпали песок и наполнили их надутыми кишками. Охотники залезали внутрь, меж воздушных пузырей, благодаря которым, согласно закону Архимеда, вся эта сложная конструкция могла плавать, и просовывали руки в те места, где у крокодила передние лапы. Ладони оказывались приподнятыми, это давало возможность свободно действовать пальцами, точно в средневековых рыцарских железных рукавицах. Открытая передняя часть тела маскировалась листьями алоэ, скрепленными клейким соком гваякового дерева. И наконец, надевались головы рептилий.
По завершении приготовлений каждого охотника брали на плечи четверо товарищей и несли так же, как гребцы несут к воде лодки.
Фрике, ставший специалистом по водным видам спорта, не преминул высказаться.
— Ни больше, ни меньше заселяем целое болото, — обратился он к доктору. — И не кем-нибудь, а сумасшедшими пловцами. Какого черта они собираются делать, да еще переодетые крокодилами?
— Потерпи, трепло несчастное!
Странная флотилия, очутившаяся у устья реки, впадавшей в озеро, стала медленно двигаться к потоку.
Охотников подхватило течение, и они поплыли, подгребая руками, чтобы очутиться посреди живых амфибий, не обративших благодаря маскараду на охотников никакого внимания. Птиц тоже не насторожило приближение огромных рукотворных чудовищ.
Первым удалось приблизиться к птицам фавориту Зелюко по имени Куанэ. Выждав подходящий момент, хитрый малый чуть-чуть приподнял голову, протянул руку и схватил за лапу великолепного фламинго.
Мгновенно птица испустила дух: ей свернули шею, после чего кинули в мешок, игравший роль охотничьей сумки. У каждого в таком мешке находились нож и шесты черного дерева. А теперь еще и эта приятная тяжесть!
— Вот черти! — сказал потрясенный гамен. — Ловко работают! Хитро придумано, папочка! — фамильярно обратился он к монарху, а тот разразился громким смехом, обнажив острые зубы.
Спутники Куанэ с возрастающим успехом ловили все еще ничего не подозревавших птиц. Некоторое время все шло гладко. Но вдруг кое-кто из крокодилов, наверное, самые наблюдательные, заметили необъяснимое исчезновение фламинго и повернулись к охотникам угрожающе. Что ж, раз маскарад был разоблачен, туземцы приготовились к бою!..
В одну руку каждый взял нож, в другую — палку твердого дерева, оружие весьма опасное, и в считанные секунды охотники ринулись в гущу врагов, надвигавшихся с открытой пастью.
Однако какое разочарование испытал первый же крокодил, пожелавший отведать негритянского мясца! Потенциальная жертва с невероятной ловкостью вертикально вставила в открытую пасть палку из твердого дерева, упершуюся в язык и верхнее нёбо. И когда земноводное захотело сомкнуть челюсти, чтобы откусить наглецу руку, палка обоими концами буквально «вросла» в глотку, лишенную, таким образом, возможности закрыться.
Такой маневр был повторен по всей линии нападения, и вскоре озеро покрылось бьющимися о воду, извивающимися чудовищами, пыхтящими, как кузнечные мехи, и не могущими погрузиться в воду в страхе захлебнуться.
По правде говоря, кое-кто из охотников получил ушибы, однако ни один не уклонился от схватки, хотя у каждого уже был мешок с богатым «уловом».
Всего добыли пятьдесят фламинго. Охота закончилась. И вот группа в полном составе, с Зелюко и Ибрагимом во главе, самым быстрым шагом направилась в деревню.
Марш задыхающихся мужчин напоминал бегство разгромленной армии. То был бег голодных, предвкушающих роскошный пир, причем изысканность еды в сто крат увеличивала ее ценность.
Европейцы с посиневшими лицами еле поспевали за этими обжорами, проклиная столь невероятную спешку. Они не понимали — и были правы, — почему божеству по имени Желудок оказываются столь восторженные дикие почести.
Едва утолив жажду внушительной порцией пива из сорго, привычного для экваториальных жителей, охотники превратились в усердных кулинаров: одни стали рыть глубокие ямы для углей, на которых будет тушиться жаркое; другие же отправились на поиск ароматических трав, необходимых для приготовления изысканного соуса; третьи ушли за деревом особой породы, на котором надлежало подавать столь ценную и столь обожествляемую еду.
Шеф-повар племени, или, скорее, заведующий столом его величества, важно державшийся во время экспедиции, собрал птиц и извлек языки. Затем стал быстрым и резким движением откусывать птицам головы, после чего вылущивал оттуда мозги, как обезьяна лущит орехи, и закладывал в выдолбленную древесную тыкву — калебас, затем взбил их и превратил в густую кашицу, куда добавил в равных количествах крупные муравьиные яйца и зерна риса. И когда в результате манипуляций долго перемешиваемая смесь стала однородной, он положил сверху язычки, напоминавшие кусочки сала, поджаренные на тоненьком вертеле.
Эту массу повар разделил на четыре равных части и выложил между двух лап гориллы, затем тонко раскатал на отдельные жгутики, напоминавшие десять пальцев.
Обвернутые листьями туши горилл обжарили на раскаленных камнях, почерневших от положенных на них веток ароматического растения. Сверху присыпали углями и горячей золой.
Эта процедура заняла два часа.
— Как вам все это нравится, месье Андре? — не пытаясь скрыть своего отвращения, изумлялся Фрике. — Честно говоря, подходящее блюдо для тех дураков, которые два дня только им и занимаются; по-моему, игра не стоит свеч.
— Тут, милый юноша, вы ошибаетесь, меня убедили: это очень вкусно.
— Что?.. Ладони… Лапы этой…
— Да-да, гориллы, — невозмутимо отвечал молодой человек.
— Бр-р!.. С фиолетовыми язычками, с растертыми мозгами… с муравьиными яйцами… О! Нет, нет!
— В Париже, во время осады, я ел и похуже. Не буду вдаваться в подробности, но, начиная с бродячих котов и крыс из сточных канав, через наш стол прошли всяческие животные.
— Ай-ай-ай!.. Я знаком с ребятами, которые стояли у вокзала Гар-о-Беф под командованием капитана Люка и лейтенанта Дезэссара. Но все равно, здешний корм паршивый.
— Ладно, матросик, оставайся при своем мнении. Но я не только ел крыс, зажаренных на собственном сале, но и пил конский бульон из каски кирасира, — продолжал, смеясь, молодой человек, его забавляло, что отвращение к дикарской еде, понятное у прочих, возникло именно у маленького парижанина. — А теперь пошли, кузнец наших несчастий! Вшивый господин, его величество Зелюко, приглашает на пир, достойный римских императоров, советую делать вид, будто у тебя слюнки текут!..
— Пир… достойный римских императоров… О-ля-ля! Ну, да ладно, я же смеюсь не над римскими императорами, а над здешними дикарями. Тоже мне, римляне!
— Месье Фрике, уважайте традиции и внутреннее устройство стран, оказывающих нам гостеприимство! Оставьте ваши республиканские убеждения при себе и, раз вы гость, чтите монархию!
— Довольно, месье, каждый остается при своих убеждениях и предпочтениях!
— К тому же вы сказали, что римские императоры тоже вкушали подобную пищу… Знаменитый Вителлий приобретал в Ливии за большие деньги мозги и язычки фламинго, которые, с незначительными вариациями, приготовлялись примерно так же, как здесь, и считались изысканным блюдом на пирах, и приглашенные лишь пальчики облизывали. Но это еще не все. Этот омерзительный гурман съедал целое блюдо из двух-трех тысяч соловьиных язычков, посыпанных алмазным порошком.
— Фу!.. Не нравятся мне императоры. Это выше моего разумения. Совсем недавно такое было во Франции и есть кое-где в Европе.
— Месье Фрике, вы говорите о политике, словно какая-нибудь не знающая удержу газета. Кончайте. Бросим эту скользкую тему.
— Тем более, судя по музыке, готовится необычное зрелище.
— Вот именно! Дзим… бум… бум! Нам что-то покажут…
Пока шли приготовления к пиру, Зелюко, обладавший всеми качествами гостеприимного хозяина, устроил представление, столь же невероятное, сколь и странное.
Итак, европейцы очутились на… «драматическом спектакле»! Да, мы не ошиблись: на драматическом спектакле! Театр в Экваториальной Африке!
— Очень мило. Я готов даже смириться с неограниченностью власти месье Зелюко, — заинтересованный приготовлением к спектаклю, проговорил Фрике.
— Готов! — насмешкой произнес доктор. — Недолго же ты верен своим убеждениям! Поглядите-ка на этого реакционера!
— Ну нет! У меня в голове не реакционные мысли, а желание немножечко развлечься. Сегодня можно капельку погулять, один-то раз не в счет.
— Смотри, какой шустрый! Ладно, ты все равно парень что надо, матрос.
А! Какая разница, реакционер или революционер, но Фрике говорил, что думал. Посмотреть представление ему до смерти хотелось, и тут уличный мальчишка брал верх над исследователем и политиком.
— Неплохо работают ребята, — добавил он с видом знатока.
Наш друг решительно превращался в оптимиста, на что ему не замедлил указать Андре.
— Послушай-ка, Фрике, этот, как ты его важно именуешь, «театр», всего-навсего хижина, где, возможно, приносятся отвратительные человеческие жертвы или совершаются какие-нибудь мерзкие обряды. И стены выложены костями животных, лежат горы скелетов…
— Да, антураж, скажу я вам, не слишком веселенький; однако, видите, у них есть занавес, самый настоящий занавес! Не хватает лишь афиш. Зато есть буфет со всякими калебасами с пивом и простоквашей. И все бесплатно. Не хватает яблочных пирожных. Прокат биноклей!.. Антракт!.. Вечерние газеты… Рюмочку не желаете?
— Ладно уж! Пошли!
Троих европейцев провели на почетные места рядом с оркестром, на первый взгляд довольно примитивным, но весьма необычным.
В театре не было ни машинерии, ни декораций, ни осветительных приборов по той простой причине, что играли только днем. Ложи и ярусы тоже отсутствовали, оставался партер перед сценой.
Отталкивающая подробность, на которую наши друзья предпочли не обращать особого внимания: места для почетных гостей представляли собой человеческие черепа, насаженные на одноногую табуреточку из черного дерева, напоминавшую стульчик пианиста.
Владельцы оперных абонементов в Париже сидят в креслах, театралы из племени галамундо восседали на черепах… Помещение было невелико, но никто не жаловался. Каждый был полон гордости. Уж не по наследству ли переходили эти места?
Зловещие сиденья занимали не более дюжины зрителей. Прочие располагались на головах быков, держась руками за рога, — места для рядовых зрителей.
Ибрагим, куривший всегдашнюю жасминовую трубку, объяснил Андре, что за спектакль предстояло посмотреть.
У экваториальных племен нет никаких артистов. Выступать на сцене было исключительной привилегией монарха и знатных лиц. Почему бы и нет? Ведь любил Нерон играть в трагедиях, а Король-Солнце не гнушался исполнением балетных партий в Версале.
Оперетта, комедия или комическая опера туземцам неизвестны, зато им привычна мелодрама. Артисты изображают, стремясь к предельному правдоподобию, эпизоды войны, или охоты, или придворной жизни суверена; именно последние и становятся основными сюжетами представлений.
Женщинам участие в театральных постановках строжайшим образом запрещалось — как в качестве актрис, так и в качестве зрительниц. Полные любопытства, они лишь толпились у входа в «театр».
…Занавес не поднялся, а раскрылся.
Зазвучала музыка. Боже, ну и умора! Виртуоз угольно-черного цвета, присев на корточки подле ящичка, оказавшегося, к величайшему удивлению европейцев, шарманкой, стал крутить ручку, а инструмент начал с остервенением выплевывать европейские мелодии. Потрясенный Фрике узнал арию «Мои ягнятки», естественно, искаженную, фальшивую, изуродованную разлаженным инструментом, — предметом гордости монарха, полученным от Ибрагима десять лет назад в обмен на партию рабов.
Гамен не мог удержаться от смеха: отслужившая свой век рухлядь вдруг напомнила ему милый сердцу Париж! Гротескная серенада пробудила грустные и в то же время приятные воспоминания!..
Спектакль начался.
Сюжетом драмы явилось восхождение нынешнего монарха на престол. Его предшественник, по имени Каркоан, был свергнут Зелюко, и новый монарх после того, как свергнутому выдавили глаза, обошелся с ним так же, как Бикондо хотел обойтись с тремя европейцами.
В спектакле не говорилось о том, что неудачливого властителя съели: это было само собой разумеющимся. Может, сейчас его череп тоже одно из кресел партера?
Актер, представлявший Каркоана, появился справа от публики в окружении свиты. Одеяние его представляло собой верх роскоши — пурпурная мантия и диадема из стеклянных бус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Именно этого и ждали охотники.
Двадцать чернокожих, полностью обнаженные, взяли каждый по мешку, где лежали их кинжалы, и полдюжины шестов очень прочного дерева, длиной по футу и заостренных с обоих концов.
Из крокодильих кож высыпали песок и наполнили их надутыми кишками. Охотники залезали внутрь, меж воздушных пузырей, благодаря которым, согласно закону Архимеда, вся эта сложная конструкция могла плавать, и просовывали руки в те места, где у крокодила передние лапы. Ладони оказывались приподнятыми, это давало возможность свободно действовать пальцами, точно в средневековых рыцарских железных рукавицах. Открытая передняя часть тела маскировалась листьями алоэ, скрепленными клейким соком гваякового дерева. И наконец, надевались головы рептилий.
По завершении приготовлений каждого охотника брали на плечи четверо товарищей и несли так же, как гребцы несут к воде лодки.
Фрике, ставший специалистом по водным видам спорта, не преминул высказаться.
— Ни больше, ни меньше заселяем целое болото, — обратился он к доктору. — И не кем-нибудь, а сумасшедшими пловцами. Какого черта они собираются делать, да еще переодетые крокодилами?
— Потерпи, трепло несчастное!
Странная флотилия, очутившаяся у устья реки, впадавшей в озеро, стала медленно двигаться к потоку.
Охотников подхватило течение, и они поплыли, подгребая руками, чтобы очутиться посреди живых амфибий, не обративших благодаря маскараду на охотников никакого внимания. Птиц тоже не насторожило приближение огромных рукотворных чудовищ.
Первым удалось приблизиться к птицам фавориту Зелюко по имени Куанэ. Выждав подходящий момент, хитрый малый чуть-чуть приподнял голову, протянул руку и схватил за лапу великолепного фламинго.
Мгновенно птица испустила дух: ей свернули шею, после чего кинули в мешок, игравший роль охотничьей сумки. У каждого в таком мешке находились нож и шесты черного дерева. А теперь еще и эта приятная тяжесть!
— Вот черти! — сказал потрясенный гамен. — Ловко работают! Хитро придумано, папочка! — фамильярно обратился он к монарху, а тот разразился громким смехом, обнажив острые зубы.
Спутники Куанэ с возрастающим успехом ловили все еще ничего не подозревавших птиц. Некоторое время все шло гладко. Но вдруг кое-кто из крокодилов, наверное, самые наблюдательные, заметили необъяснимое исчезновение фламинго и повернулись к охотникам угрожающе. Что ж, раз маскарад был разоблачен, туземцы приготовились к бою!..
В одну руку каждый взял нож, в другую — палку твердого дерева, оружие весьма опасное, и в считанные секунды охотники ринулись в гущу врагов, надвигавшихся с открытой пастью.
Однако какое разочарование испытал первый же крокодил, пожелавший отведать негритянского мясца! Потенциальная жертва с невероятной ловкостью вертикально вставила в открытую пасть палку из твердого дерева, упершуюся в язык и верхнее нёбо. И когда земноводное захотело сомкнуть челюсти, чтобы откусить наглецу руку, палка обоими концами буквально «вросла» в глотку, лишенную, таким образом, возможности закрыться.
Такой маневр был повторен по всей линии нападения, и вскоре озеро покрылось бьющимися о воду, извивающимися чудовищами, пыхтящими, как кузнечные мехи, и не могущими погрузиться в воду в страхе захлебнуться.
По правде говоря, кое-кто из охотников получил ушибы, однако ни один не уклонился от схватки, хотя у каждого уже был мешок с богатым «уловом».
Всего добыли пятьдесят фламинго. Охота закончилась. И вот группа в полном составе, с Зелюко и Ибрагимом во главе, самым быстрым шагом направилась в деревню.
Марш задыхающихся мужчин напоминал бегство разгромленной армии. То был бег голодных, предвкушающих роскошный пир, причем изысканность еды в сто крат увеличивала ее ценность.
Европейцы с посиневшими лицами еле поспевали за этими обжорами, проклиная столь невероятную спешку. Они не понимали — и были правы, — почему божеству по имени Желудок оказываются столь восторженные дикие почести.
Едва утолив жажду внушительной порцией пива из сорго, привычного для экваториальных жителей, охотники превратились в усердных кулинаров: одни стали рыть глубокие ямы для углей, на которых будет тушиться жаркое; другие же отправились на поиск ароматических трав, необходимых для приготовления изысканного соуса; третьи ушли за деревом особой породы, на котором надлежало подавать столь ценную и столь обожествляемую еду.
Шеф-повар племени, или, скорее, заведующий столом его величества, важно державшийся во время экспедиции, собрал птиц и извлек языки. Затем стал быстрым и резким движением откусывать птицам головы, после чего вылущивал оттуда мозги, как обезьяна лущит орехи, и закладывал в выдолбленную древесную тыкву — калебас, затем взбил их и превратил в густую кашицу, куда добавил в равных количествах крупные муравьиные яйца и зерна риса. И когда в результате манипуляций долго перемешиваемая смесь стала однородной, он положил сверху язычки, напоминавшие кусочки сала, поджаренные на тоненьком вертеле.
Эту массу повар разделил на четыре равных части и выложил между двух лап гориллы, затем тонко раскатал на отдельные жгутики, напоминавшие десять пальцев.
Обвернутые листьями туши горилл обжарили на раскаленных камнях, почерневших от положенных на них веток ароматического растения. Сверху присыпали углями и горячей золой.
Эта процедура заняла два часа.
— Как вам все это нравится, месье Андре? — не пытаясь скрыть своего отвращения, изумлялся Фрике. — Честно говоря, подходящее блюдо для тех дураков, которые два дня только им и занимаются; по-моему, игра не стоит свеч.
— Тут, милый юноша, вы ошибаетесь, меня убедили: это очень вкусно.
— Что?.. Ладони… Лапы этой…
— Да-да, гориллы, — невозмутимо отвечал молодой человек.
— Бр-р!.. С фиолетовыми язычками, с растертыми мозгами… с муравьиными яйцами… О! Нет, нет!
— В Париже, во время осады, я ел и похуже. Не буду вдаваться в подробности, но, начиная с бродячих котов и крыс из сточных канав, через наш стол прошли всяческие животные.
— Ай-ай-ай!.. Я знаком с ребятами, которые стояли у вокзала Гар-о-Беф под командованием капитана Люка и лейтенанта Дезэссара. Но все равно, здешний корм паршивый.
— Ладно, матросик, оставайся при своем мнении. Но я не только ел крыс, зажаренных на собственном сале, но и пил конский бульон из каски кирасира, — продолжал, смеясь, молодой человек, его забавляло, что отвращение к дикарской еде, понятное у прочих, возникло именно у маленького парижанина. — А теперь пошли, кузнец наших несчастий! Вшивый господин, его величество Зелюко, приглашает на пир, достойный римских императоров, советую делать вид, будто у тебя слюнки текут!..
— Пир… достойный римских императоров… О-ля-ля! Ну, да ладно, я же смеюсь не над римскими императорами, а над здешними дикарями. Тоже мне, римляне!
— Месье Фрике, уважайте традиции и внутреннее устройство стран, оказывающих нам гостеприимство! Оставьте ваши республиканские убеждения при себе и, раз вы гость, чтите монархию!
— Довольно, месье, каждый остается при своих убеждениях и предпочтениях!
— К тому же вы сказали, что римские императоры тоже вкушали подобную пищу… Знаменитый Вителлий приобретал в Ливии за большие деньги мозги и язычки фламинго, которые, с незначительными вариациями, приготовлялись примерно так же, как здесь, и считались изысканным блюдом на пирах, и приглашенные лишь пальчики облизывали. Но это еще не все. Этот омерзительный гурман съедал целое блюдо из двух-трех тысяч соловьиных язычков, посыпанных алмазным порошком.
— Фу!.. Не нравятся мне императоры. Это выше моего разумения. Совсем недавно такое было во Франции и есть кое-где в Европе.
— Месье Фрике, вы говорите о политике, словно какая-нибудь не знающая удержу газета. Кончайте. Бросим эту скользкую тему.
— Тем более, судя по музыке, готовится необычное зрелище.
— Вот именно! Дзим… бум… бум! Нам что-то покажут…
Пока шли приготовления к пиру, Зелюко, обладавший всеми качествами гостеприимного хозяина, устроил представление, столь же невероятное, сколь и странное.
Итак, европейцы очутились на… «драматическом спектакле»! Да, мы не ошиблись: на драматическом спектакле! Театр в Экваториальной Африке!
— Очень мило. Я готов даже смириться с неограниченностью власти месье Зелюко, — заинтересованный приготовлением к спектаклю, проговорил Фрике.
— Готов! — насмешкой произнес доктор. — Недолго же ты верен своим убеждениям! Поглядите-ка на этого реакционера!
— Ну нет! У меня в голове не реакционные мысли, а желание немножечко развлечься. Сегодня можно капельку погулять, один-то раз не в счет.
— Смотри, какой шустрый! Ладно, ты все равно парень что надо, матрос.
А! Какая разница, реакционер или революционер, но Фрике говорил, что думал. Посмотреть представление ему до смерти хотелось, и тут уличный мальчишка брал верх над исследователем и политиком.
— Неплохо работают ребята, — добавил он с видом знатока.
Наш друг решительно превращался в оптимиста, на что ему не замедлил указать Андре.
— Послушай-ка, Фрике, этот, как ты его важно именуешь, «театр», всего-навсего хижина, где, возможно, приносятся отвратительные человеческие жертвы или совершаются какие-нибудь мерзкие обряды. И стены выложены костями животных, лежат горы скелетов…
— Да, антураж, скажу я вам, не слишком веселенький; однако, видите, у них есть занавес, самый настоящий занавес! Не хватает лишь афиш. Зато есть буфет со всякими калебасами с пивом и простоквашей. И все бесплатно. Не хватает яблочных пирожных. Прокат биноклей!.. Антракт!.. Вечерние газеты… Рюмочку не желаете?
— Ладно уж! Пошли!
Троих европейцев провели на почетные места рядом с оркестром, на первый взгляд довольно примитивным, но весьма необычным.
В театре не было ни машинерии, ни декораций, ни осветительных приборов по той простой причине, что играли только днем. Ложи и ярусы тоже отсутствовали, оставался партер перед сценой.
Отталкивающая подробность, на которую наши друзья предпочли не обращать особого внимания: места для почетных гостей представляли собой человеческие черепа, насаженные на одноногую табуреточку из черного дерева, напоминавшую стульчик пианиста.
Владельцы оперных абонементов в Париже сидят в креслах, театралы из племени галамундо восседали на черепах… Помещение было невелико, но никто не жаловался. Каждый был полон гордости. Уж не по наследству ли переходили эти места?
Зловещие сиденья занимали не более дюжины зрителей. Прочие располагались на головах быков, держась руками за рога, — места для рядовых зрителей.
Ибрагим, куривший всегдашнюю жасминовую трубку, объяснил Андре, что за спектакль предстояло посмотреть.
У экваториальных племен нет никаких артистов. Выступать на сцене было исключительной привилегией монарха и знатных лиц. Почему бы и нет? Ведь любил Нерон играть в трагедиях, а Король-Солнце не гнушался исполнением балетных партий в Версале.
Оперетта, комедия или комическая опера туземцам неизвестны, зато им привычна мелодрама. Артисты изображают, стремясь к предельному правдоподобию, эпизоды войны, или охоты, или придворной жизни суверена; именно последние и становятся основными сюжетами представлений.
Женщинам участие в театральных постановках строжайшим образом запрещалось — как в качестве актрис, так и в качестве зрительниц. Полные любопытства, они лишь толпились у входа в «театр».
…Занавес не поднялся, а раскрылся.
Зазвучала музыка. Боже, ну и умора! Виртуоз угольно-черного цвета, присев на корточки подле ящичка, оказавшегося, к величайшему удивлению европейцев, шарманкой, стал крутить ручку, а инструмент начал с остервенением выплевывать европейские мелодии. Потрясенный Фрике узнал арию «Мои ягнятки», естественно, искаженную, фальшивую, изуродованную разлаженным инструментом, — предметом гордости монарха, полученным от Ибрагима десять лет назад в обмен на партию рабов.
Гамен не мог удержаться от смеха: отслужившая свой век рухлядь вдруг напомнила ему милый сердцу Париж! Гротескная серенада пробудила грустные и в то же время приятные воспоминания!..
Спектакль начался.
Сюжетом драмы явилось восхождение нынешнего монарха на престол. Его предшественник, по имени Каркоан, был свергнут Зелюко, и новый монарх после того, как свергнутому выдавили глаза, обошелся с ним так же, как Бикондо хотел обойтись с тремя европейцами.
В спектакле не говорилось о том, что неудачливого властителя съели: это было само собой разумеющимся. Может, сейчас его череп тоже одно из кресел партера?
Актер, представлявший Каркоана, появился справа от публики в окружении свиты. Одеяние его представляло собой верх роскоши — пурпурная мантия и диадема из стеклянных бус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52