Она была слишком напугана, чтобы продолжать разговор. Наконец экипаж остановился. Узнав при свете масляного фонаря собственный дом, она так заспешила, что соскочила на землю, не дожидаясь, пока лакей отбросит лесенку. Граф высунулся из открытой дверцы:
— Простите, не буду провожать вас до самого порога, дорогая.
— В жизни больше с вами никогда не заговорю! — Голос Маргарет все еще дрожал, но вид собственного парадного всего в трех шагах придал ей смелости.
— Вы разбиваете мое сердце, мадам, — учтиво поклонился Филипп, и голова его скрылась в карете, дверца захлопнулась.
Всю дорогу, пока карета везла его домой, Филипп довольно улыбался. Маргарет ему надоела, но он понял это только сегодня, когда увидел ее вместе с Рупертом Уорвиком. Настала пора для новой интрижки. И для нее никто не подойдет лучше молодой, свежей и очень живой жены человека, которого он внутренне ненавидел.
Филипп выпрыгнул из кареты и легко взбежал по лестнице к дверям парадного подъезда. Он чувствовал такую бодрость и воодушевление, как будто сейчас был день, а не холодные и темные предрассветные часы. Двери растворились, прежде чем он успел постучать — ночной лакей хорошо понимал, что значит уснуть на посту, и чутко вслушивался в тишину, стараясь еще издали различить громыхание колес. Дверь за хозяином он не запер: с приездом графа жизнь в доме началась.
Мальчишка — чистильщик сапог, продрав глаза ото сна на холодном полу в судомойне, вышел со стороны кухни и, стараясь окончательно проснуться, тер грязными руками глаза. Вслед за ним вышагивал второй лакей — его непосредственный начальник — в ливрее, накрахмаленном парике и со связкой ключей в руках: нужно было открыть для горничных комнаты для утренней уборки.
Заметив графа, второй лакей схватил за шиворот мальчишку-чистильщика и сунул его под лестницу. Взгляд графа не следовало оскорблять видом семилетнего парня с всклокоченными волосами, испачканными руками, в переднике на щуплом тельце — даже в пять часов утра ему было не место в жилой части дома.
Филипп прошел прямо к себе в покои, где его ждал камердинер. Несмотря на бессонную ночь, слуга, казалось, желал лишь одного — немедленно исполнить любое приказание.
— Хорошо провели вечер, милорд?
— Спасибо, неплохо. — Граф опустился на стул и вытянул ноги.
Камердинер снял сапоги, потом осторожно помог избавиться от сюртука. Один взгляд на хозяина подсказал ему, что граф не расположен разговаривать, и он продолжал выполнять свои обязанности молча: облачил его светлость в бархатный халат, отдернул полог кровати, откинул покрывало. Потом застыл в ожидании.
— На этом все, Фредерике. — Филипп махнул рукой. — В постель я улягусь сам.
— Хорошо, милорд. — Камердинер с поклоном вышел из комнаты. Оказавшись в коридоре, Фредерике задумался. На его лице читалась неуверенность; никто не мог сказать, сколь долго продлится сон графа — он мог проспать и два, и шесть часов кряду. Сегодня утром господин показался беспокойным, а это означало, что колокольчик может позвонить уже через пару часов, а Фредерике ведь должен предстать перед хозяином свежим и бодрым, как если бы он проспал всю ночь. Значит, можно только немного подремать и тут же начинать готовиться к моменту, когда хозяин изволит его позвать.
Филипп мерил спальню шагами. Встреча с леди Уорвик и последующая ссора с Маргарет Дрейтон его возбудили, и кровь забурлила. Он вспомнил гибкую фигуру жены лорда Руперта, озорной блеск ее глаз, показавшийся таким многообещающим, изгиб рта, скромно прикрытую грудь. Во всем сквозила свежесть, и это пленяло больше всего. Ей, судя по всему, может скоро надоесть роль строгой пуританки, недавно вышедшей замуж.
Интересно, пойдут ли Руперту Уорвику рога? Филипп хмыкнул. Взгляд невольно упал на двери, ведущие в спальню жены. Ему рога не грозят.
Кровь в жилах разогревалась все сильнее, кожу покрыла испарина. Плоть под халатом напряглась.
В конце концов, у него есть жена. Дурная во всех отношениях, но ее тело было призвано удовлетворять его нужду. Филипп распахнул дверь спальни и ступил в темноту.
Полог кровати был задернут, и он резко отбросил его в сторону. Легация проснулась, как только скрипнула дверь. Она понимала, зачем пожаловал муж, и всегда боялась этой минуты. Он брал ее одинаково с тех пор, как зачал Сюзанну. Всегда среди ночи, внезапно, пробуждая ото сна, так что она часто не спала до рассвета, в страхе прислушиваясь, не раздадутся ли шаги супруга.
Филипп никогда не разговаривал с ней, только грубо ругался, когда проникал в ее тело, и непристойности помогали ему довести свое возбуждение до настоящего исступления. Он даже не делал вида, что Легация что-то значит для него. Он имел нужду, и ее долгом было ее удовлетворить.
Филипп тяжело опустился на матрас, грубо задрал рубашку и, схватив жену за запястья, завел руки за голову. От нестерпимой боли у женщины брызнули слезы.
Когда все осталось позади, Филипп ушел, не сказав ни единого слова, даже не задернув полог. Сквозь широкие окна в комнату хлынули первые, еще робкие лучи солнца, обещавшие ясный день. Женщина лежала с широко раскрытыми глазами, не пытаясь сдержать слез. Такова была ее жизнь, и поделать она ничего не могла. Пожаловаться некому. Отец не станет слушать, если она скажет ему хоть слово против мужа. В глазах церкви и закона супруг был ее господином, и то, как он с ней обращался, было лишь делом его совести. Герцог Госфордский за нее не заступится. Не заступится и весь мир.
Глава 11
— Никаких приглашений на ужин, Октавия?
— Нет, хоть раз хочу побаловать себя тишиной и покоем. — Она улыбнулась стоявшему на пороге ванной Руперту. — Входи, а то напустишь холода.
Руперт закрыл за собой дверь.
— Нелл, госпожа позвонит, когда ты ей снова понадобишься.
Служанка, стоявшая наготове с темно-зеленым шелковым халатом, перехватила взгляд лорда Руперта, брошенный им на плещущуюся в ванне леди Уорвик, и ей сразу стало ясно, что ее присутствие здесь излишне. Она повесила халат на вешалку и скромно вышла из комнаты. Руперт придвинул стул к ванне, поближе к огню.
— Если думаешь позабавиться, учти, испортишь сюртук, — строго заявила Октавия. — Вода и бархат, сэр, как известно, сочетаются плохо.
— Тоже мне проблема! — Руперт снял сюртук из черного бархата и темный шелковый жилет и аккуратно повесил все это на спинку стула.
— Намочишь панталоны, — предупредила Октавия все тем же тоном.
— Придется рискнуть. Что ты сделала с мылом?
— Намылила его на себя, — в истоме объяснила она.
— Тогда намылим тебя еще раз. — Руперт взял пахнущее лавандой мыло. — Итак, откуда начнем?
Октавия усмехнулась и сдалась — податливое тело стремилось к новым урокам. Руперт всегда получал большое наслаждение, когда она, подчиняясь его власти, отстранялась от рассудочного и находила удовольствие в чисто чувственных ощущениях.
Октавия с нетерпением ждала, когда ласки разожгут чувство возбуждения до экстаза. Она знала, что Руперт будет до ночи поглядывать на нее, поглаживать, легко касаясь чувственных мест, шептать на ухо ласковые слова, а когда ее тело уже будет изнывать от желания — отстранится. Зато потом, когда они наконец окажутся вместе, одно лишь легкое прикосновение ввергнет Октавию в оргазм.
— Где ты сегодня ужинаешь? — Попытки удержаться в рамках повседневного разговора были частью их обычной игры.
— Виконт Лоутон собирает небольшое общество, — ответил он самым обычным тоном, а рука тем временем продолжала заниматься своим делом. — Обещал какое-то изысканное развлечение.
— Другими словами — женщин.
— Может быть, — согласился Руперт. — Вечеринка с раздеванием. Принц Уэльский намекнул, что обожает подобные зрелища, а Малькольм заверил, что три девицы-танцовщицы, которых он нанял, сумеют удовлетворить самый привередливый вкус.
Он провел кончиком пальца по ее губам.
— Мне говорили, что одна очень сильна в бичевании, а этот вид удовольствия его высочество особенно ценит. Октавия усмехнулась и облизала его палец.
— Любит хлестать других или подставляет себя?
— И то и другое, а то и оба вместе, — с легкомысленным смешком ответил Руперт. — Придется извиниться перед его высочеством и покинуть избранную компанию, перед тем как великосветские забавы достигнут пика. — Он сел на стул и положил на колени большое полотенце. — Вылезай.
— На игру приедешь попозже? — Октавия осторожно вышла из ванны и устроилась на колене Руперта.
— Конечно. — Он завернул ее в полотенце и стал промокать им влагу. — И думаю, с большинством гостей Лоутона. Как только им надоест кривляние трех шлюх.
— Мне казалось, что девицы подобного рода шлюхами себя не считают. — Октавия наклонилась вперед, чтобы Руперт смог вытереть ей спину. — Ведь телами они не торгуют?
— Нет, но изображают в развратной форме все, что потребует всякий нанявший их идиот. Вставай, надо высушить остальное.
Октавия повиновалась. Теперь, когда полотенце поглаживало ее ягодицы и бедра, ей с трудом удавалось поддерживать обычный разговор.
— Нанявший — невежественный, напыщенный идиот. — Она поперхнулась собственными словами. — Мы всех их дурачим, а им это даже не приходит в голову!
Руперт повернул ее к себе лицом, и Октавия поняла, что это сражение она проиграла.
Руперт рассмеялся, откинулся назад, оглядел ее тело восхищенными, жаждущими глазами:
— Сдаешься?
— Порой ты лучше меня знаешь, чего я хочу. — Голос перестал ей повиноваться, тело требовало обещанной разрядки.
Она желала одного — чтобы он поскорее довел дело до конца, но понимала, что это прервет долгие часы чувственных ожиданий, которые и делали их игры восхитительными.
— Что ж, я согласен. Хотя… я думаю, лучше оставить все как есть.
Тяжело дышащая Октавия поспешно вырвалась из его рук… Слишком поспешно… И, зацепившись за край ванны и взмахнув руками, она снова плюхнулась в воду. Мыльная пена потоком хлынула через край.
— Какая неуклюжая! — осуждающе покачал головой Руперт. — Теперь придется начинать все сначала.
— Нет уж, сэр, уходите! Обо мне позаботится Нелл.
Руперт рассмеялся ее возмущению, которое лишь наполовину было притворным, поймал за подбородок и поцеловал в губы:
— Вернусь не позднее одиннадцати. Не думаю, что серьезные дела начнутся раньше.
В доме Уорвиков на Довер-стрит были две приманки: прелестная хозяйка и игра по-крупному, которой руководил лорд Руперт.
Игра была запрещена законом, но оставалась самым популярным развлечением в Лондоне. Руперт оказался искусным картежником. Он с легкостью обыгрывал неопытных богатых сосунков, и это помогало чете Уорвиков оплачивать часть счетов за жилье. Октавия же, которая не умела и не любила играть, выполняла роль приветливой хозяйки, радушно принимавшей гостей своего мужа.
Занятие было на редкость забавным, хотя цель серьезна. Пустые, напыщенные идиоты заслуживали того, чтобы над ними посмеялись. Мужчины принимали за чистую монету кокетство Октавии, в полном убеждении, что покорили ее сердце. Женщины, за которыми ухаживал Руперт, ни минуты не сомневались в его искренности. Алчность, самомнение и тщеславие двора Георга III разрушали ум и чувство, люди теряли способность оценивать себя трезво. В глазах Руперта и Октавии они были достойны одного — чтобы их дурачили.
Интересная игра, но изматывающая. После нескольких часов на сцене Октавия обычно чувствовала себя совершенно выжатой. И сейчас она мечтала о тихом вечере, прежде чем поднимется занавес. Она пообедает с отцом, который снова превратился в интересного и доброго спутника ее детства.
Дирк Ригби и Гектор Лакросс не относились к «золотой молодежи», окружавшей принца Уэльского, потому что были уже — увы! — не так молоды. Тем более шутовски выглядели на них яркие жилеты, высокие напудренные парики, вышитые золотом обшлага камзолов, блестящие безвкусные украшения.
Октавия с трудом отвела взгляд от людей, разоривших отца. Дирк Ригби и Гектор Лакросс должны быть для нее лишь двумя из множества гостей, хлынувших на Довер-стрит, стоило часам пробить десять.
— Ты сегодня немного рассеянна, Октавия, — прошептал ей на ухо Руперт. — Последние четыре минуты принц тебе подмигивает, а ты даже ни разу не посмотрела в его сторону.
Октавия виновато взглянула туда, где за партией в фараон восседал принц. Улыбнувшись его высочеству, она расстроенно повернулась к Руперту:
— Прости… Но сегодня я их увидела впервые…
— Знаю, — решительно перебил он. — Но они — мои голубки, а не твои. А ты если будешь и дальше так на них глазеть, то привлечешь внимание и к ним, и к себе.
Октавия, покорно склонив голову, направилась к карточному столу принца. Он сказал, что ее враги — это его забота. Но как он собирался вернуть ей дом и деньги? Поначалу Октавия решила, что он попробует вернуть состояние отца за карточным столом. Но лорд Руперт Уорвик — не Лорд Ник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Простите, не буду провожать вас до самого порога, дорогая.
— В жизни больше с вами никогда не заговорю! — Голос Маргарет все еще дрожал, но вид собственного парадного всего в трех шагах придал ей смелости.
— Вы разбиваете мое сердце, мадам, — учтиво поклонился Филипп, и голова его скрылась в карете, дверца захлопнулась.
Всю дорогу, пока карета везла его домой, Филипп довольно улыбался. Маргарет ему надоела, но он понял это только сегодня, когда увидел ее вместе с Рупертом Уорвиком. Настала пора для новой интрижки. И для нее никто не подойдет лучше молодой, свежей и очень живой жены человека, которого он внутренне ненавидел.
Филипп выпрыгнул из кареты и легко взбежал по лестнице к дверям парадного подъезда. Он чувствовал такую бодрость и воодушевление, как будто сейчас был день, а не холодные и темные предрассветные часы. Двери растворились, прежде чем он успел постучать — ночной лакей хорошо понимал, что значит уснуть на посту, и чутко вслушивался в тишину, стараясь еще издали различить громыхание колес. Дверь за хозяином он не запер: с приездом графа жизнь в доме началась.
Мальчишка — чистильщик сапог, продрав глаза ото сна на холодном полу в судомойне, вышел со стороны кухни и, стараясь окончательно проснуться, тер грязными руками глаза. Вслед за ним вышагивал второй лакей — его непосредственный начальник — в ливрее, накрахмаленном парике и со связкой ключей в руках: нужно было открыть для горничных комнаты для утренней уборки.
Заметив графа, второй лакей схватил за шиворот мальчишку-чистильщика и сунул его под лестницу. Взгляд графа не следовало оскорблять видом семилетнего парня с всклокоченными волосами, испачканными руками, в переднике на щуплом тельце — даже в пять часов утра ему было не место в жилой части дома.
Филипп прошел прямо к себе в покои, где его ждал камердинер. Несмотря на бессонную ночь, слуга, казалось, желал лишь одного — немедленно исполнить любое приказание.
— Хорошо провели вечер, милорд?
— Спасибо, неплохо. — Граф опустился на стул и вытянул ноги.
Камердинер снял сапоги, потом осторожно помог избавиться от сюртука. Один взгляд на хозяина подсказал ему, что граф не расположен разговаривать, и он продолжал выполнять свои обязанности молча: облачил его светлость в бархатный халат, отдернул полог кровати, откинул покрывало. Потом застыл в ожидании.
— На этом все, Фредерике. — Филипп махнул рукой. — В постель я улягусь сам.
— Хорошо, милорд. — Камердинер с поклоном вышел из комнаты. Оказавшись в коридоре, Фредерике задумался. На его лице читалась неуверенность; никто не мог сказать, сколь долго продлится сон графа — он мог проспать и два, и шесть часов кряду. Сегодня утром господин показался беспокойным, а это означало, что колокольчик может позвонить уже через пару часов, а Фредерике ведь должен предстать перед хозяином свежим и бодрым, как если бы он проспал всю ночь. Значит, можно только немного подремать и тут же начинать готовиться к моменту, когда хозяин изволит его позвать.
Филипп мерил спальню шагами. Встреча с леди Уорвик и последующая ссора с Маргарет Дрейтон его возбудили, и кровь забурлила. Он вспомнил гибкую фигуру жены лорда Руперта, озорной блеск ее глаз, показавшийся таким многообещающим, изгиб рта, скромно прикрытую грудь. Во всем сквозила свежесть, и это пленяло больше всего. Ей, судя по всему, может скоро надоесть роль строгой пуританки, недавно вышедшей замуж.
Интересно, пойдут ли Руперту Уорвику рога? Филипп хмыкнул. Взгляд невольно упал на двери, ведущие в спальню жены. Ему рога не грозят.
Кровь в жилах разогревалась все сильнее, кожу покрыла испарина. Плоть под халатом напряглась.
В конце концов, у него есть жена. Дурная во всех отношениях, но ее тело было призвано удовлетворять его нужду. Филипп распахнул дверь спальни и ступил в темноту.
Полог кровати был задернут, и он резко отбросил его в сторону. Легация проснулась, как только скрипнула дверь. Она понимала, зачем пожаловал муж, и всегда боялась этой минуты. Он брал ее одинаково с тех пор, как зачал Сюзанну. Всегда среди ночи, внезапно, пробуждая ото сна, так что она часто не спала до рассвета, в страхе прислушиваясь, не раздадутся ли шаги супруга.
Филипп никогда не разговаривал с ней, только грубо ругался, когда проникал в ее тело, и непристойности помогали ему довести свое возбуждение до настоящего исступления. Он даже не делал вида, что Легация что-то значит для него. Он имел нужду, и ее долгом было ее удовлетворить.
Филипп тяжело опустился на матрас, грубо задрал рубашку и, схватив жену за запястья, завел руки за голову. От нестерпимой боли у женщины брызнули слезы.
Когда все осталось позади, Филипп ушел, не сказав ни единого слова, даже не задернув полог. Сквозь широкие окна в комнату хлынули первые, еще робкие лучи солнца, обещавшие ясный день. Женщина лежала с широко раскрытыми глазами, не пытаясь сдержать слез. Такова была ее жизнь, и поделать она ничего не могла. Пожаловаться некому. Отец не станет слушать, если она скажет ему хоть слово против мужа. В глазах церкви и закона супруг был ее господином, и то, как он с ней обращался, было лишь делом его совести. Герцог Госфордский за нее не заступится. Не заступится и весь мир.
Глава 11
— Никаких приглашений на ужин, Октавия?
— Нет, хоть раз хочу побаловать себя тишиной и покоем. — Она улыбнулась стоявшему на пороге ванной Руперту. — Входи, а то напустишь холода.
Руперт закрыл за собой дверь.
— Нелл, госпожа позвонит, когда ты ей снова понадобишься.
Служанка, стоявшая наготове с темно-зеленым шелковым халатом, перехватила взгляд лорда Руперта, брошенный им на плещущуюся в ванне леди Уорвик, и ей сразу стало ясно, что ее присутствие здесь излишне. Она повесила халат на вешалку и скромно вышла из комнаты. Руперт придвинул стул к ванне, поближе к огню.
— Если думаешь позабавиться, учти, испортишь сюртук, — строго заявила Октавия. — Вода и бархат, сэр, как известно, сочетаются плохо.
— Тоже мне проблема! — Руперт снял сюртук из черного бархата и темный шелковый жилет и аккуратно повесил все это на спинку стула.
— Намочишь панталоны, — предупредила Октавия все тем же тоном.
— Придется рискнуть. Что ты сделала с мылом?
— Намылила его на себя, — в истоме объяснила она.
— Тогда намылим тебя еще раз. — Руперт взял пахнущее лавандой мыло. — Итак, откуда начнем?
Октавия усмехнулась и сдалась — податливое тело стремилось к новым урокам. Руперт всегда получал большое наслаждение, когда она, подчиняясь его власти, отстранялась от рассудочного и находила удовольствие в чисто чувственных ощущениях.
Октавия с нетерпением ждала, когда ласки разожгут чувство возбуждения до экстаза. Она знала, что Руперт будет до ночи поглядывать на нее, поглаживать, легко касаясь чувственных мест, шептать на ухо ласковые слова, а когда ее тело уже будет изнывать от желания — отстранится. Зато потом, когда они наконец окажутся вместе, одно лишь легкое прикосновение ввергнет Октавию в оргазм.
— Где ты сегодня ужинаешь? — Попытки удержаться в рамках повседневного разговора были частью их обычной игры.
— Виконт Лоутон собирает небольшое общество, — ответил он самым обычным тоном, а рука тем временем продолжала заниматься своим делом. — Обещал какое-то изысканное развлечение.
— Другими словами — женщин.
— Может быть, — согласился Руперт. — Вечеринка с раздеванием. Принц Уэльский намекнул, что обожает подобные зрелища, а Малькольм заверил, что три девицы-танцовщицы, которых он нанял, сумеют удовлетворить самый привередливый вкус.
Он провел кончиком пальца по ее губам.
— Мне говорили, что одна очень сильна в бичевании, а этот вид удовольствия его высочество особенно ценит. Октавия усмехнулась и облизала его палец.
— Любит хлестать других или подставляет себя?
— И то и другое, а то и оба вместе, — с легкомысленным смешком ответил Руперт. — Придется извиниться перед его высочеством и покинуть избранную компанию, перед тем как великосветские забавы достигнут пика. — Он сел на стул и положил на колени большое полотенце. — Вылезай.
— На игру приедешь попозже? — Октавия осторожно вышла из ванны и устроилась на колене Руперта.
— Конечно. — Он завернул ее в полотенце и стал промокать им влагу. — И думаю, с большинством гостей Лоутона. Как только им надоест кривляние трех шлюх.
— Мне казалось, что девицы подобного рода шлюхами себя не считают. — Октавия наклонилась вперед, чтобы Руперт смог вытереть ей спину. — Ведь телами они не торгуют?
— Нет, но изображают в развратной форме все, что потребует всякий нанявший их идиот. Вставай, надо высушить остальное.
Октавия повиновалась. Теперь, когда полотенце поглаживало ее ягодицы и бедра, ей с трудом удавалось поддерживать обычный разговор.
— Нанявший — невежественный, напыщенный идиот. — Она поперхнулась собственными словами. — Мы всех их дурачим, а им это даже не приходит в голову!
Руперт повернул ее к себе лицом, и Октавия поняла, что это сражение она проиграла.
Руперт рассмеялся, откинулся назад, оглядел ее тело восхищенными, жаждущими глазами:
— Сдаешься?
— Порой ты лучше меня знаешь, чего я хочу. — Голос перестал ей повиноваться, тело требовало обещанной разрядки.
Она желала одного — чтобы он поскорее довел дело до конца, но понимала, что это прервет долгие часы чувственных ожиданий, которые и делали их игры восхитительными.
— Что ж, я согласен. Хотя… я думаю, лучше оставить все как есть.
Тяжело дышащая Октавия поспешно вырвалась из его рук… Слишком поспешно… И, зацепившись за край ванны и взмахнув руками, она снова плюхнулась в воду. Мыльная пена потоком хлынула через край.
— Какая неуклюжая! — осуждающе покачал головой Руперт. — Теперь придется начинать все сначала.
— Нет уж, сэр, уходите! Обо мне позаботится Нелл.
Руперт рассмеялся ее возмущению, которое лишь наполовину было притворным, поймал за подбородок и поцеловал в губы:
— Вернусь не позднее одиннадцати. Не думаю, что серьезные дела начнутся раньше.
В доме Уорвиков на Довер-стрит были две приманки: прелестная хозяйка и игра по-крупному, которой руководил лорд Руперт.
Игра была запрещена законом, но оставалась самым популярным развлечением в Лондоне. Руперт оказался искусным картежником. Он с легкостью обыгрывал неопытных богатых сосунков, и это помогало чете Уорвиков оплачивать часть счетов за жилье. Октавия же, которая не умела и не любила играть, выполняла роль приветливой хозяйки, радушно принимавшей гостей своего мужа.
Занятие было на редкость забавным, хотя цель серьезна. Пустые, напыщенные идиоты заслуживали того, чтобы над ними посмеялись. Мужчины принимали за чистую монету кокетство Октавии, в полном убеждении, что покорили ее сердце. Женщины, за которыми ухаживал Руперт, ни минуты не сомневались в его искренности. Алчность, самомнение и тщеславие двора Георга III разрушали ум и чувство, люди теряли способность оценивать себя трезво. В глазах Руперта и Октавии они были достойны одного — чтобы их дурачили.
Интересная игра, но изматывающая. После нескольких часов на сцене Октавия обычно чувствовала себя совершенно выжатой. И сейчас она мечтала о тихом вечере, прежде чем поднимется занавес. Она пообедает с отцом, который снова превратился в интересного и доброго спутника ее детства.
Дирк Ригби и Гектор Лакросс не относились к «золотой молодежи», окружавшей принца Уэльского, потому что были уже — увы! — не так молоды. Тем более шутовски выглядели на них яркие жилеты, высокие напудренные парики, вышитые золотом обшлага камзолов, блестящие безвкусные украшения.
Октавия с трудом отвела взгляд от людей, разоривших отца. Дирк Ригби и Гектор Лакросс должны быть для нее лишь двумя из множества гостей, хлынувших на Довер-стрит, стоило часам пробить десять.
— Ты сегодня немного рассеянна, Октавия, — прошептал ей на ухо Руперт. — Последние четыре минуты принц тебе подмигивает, а ты даже ни разу не посмотрела в его сторону.
Октавия виновато взглянула туда, где за партией в фараон восседал принц. Улыбнувшись его высочеству, она расстроенно повернулась к Руперту:
— Прости… Но сегодня я их увидела впервые…
— Знаю, — решительно перебил он. — Но они — мои голубки, а не твои. А ты если будешь и дальше так на них глазеть, то привлечешь внимание и к ним, и к себе.
Октавия, покорно склонив голову, направилась к карточному столу принца. Он сказал, что ее враги — это его забота. Но как он собирался вернуть ей дом и деньги? Поначалу Октавия решила, что он попробует вернуть состояние отца за карточным столом. Но лорд Руперт Уорвик — не Лорд Ник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48