– Ты же не спрашивала…
– Да… – Ей удалось развязать узлы; Марина запустила руку в рюкзачок и нашла маленький аппарат.
Марина выдернула его из рюкзачка, и в этот момент звонки прекратились.
Она застонала от отчаяния, но продолжала искать нужные кнопки. Наконец на дисплее высветилось: «неотвеченный вызов».
– От кого? Кто звонил?
На дисплее возникло слово: «Мама».
– Мама?
На секунду она подумала, что звонила ее мама, но… В памяти Валерикова телефона ее мама была записана, как «Бабушка».
А мама – это… она.
– Мама? – переспросила Марина и всхлипнула. – Мама?!
Кстин сидел, прижавшись лицом к стеклу. Он не мог отвести глаз от пугающего и величественного зрелища: Башня, до половины окутанная серо-черными, словно грозовые облака, клубами пыли.
Это выглядело, как если бы кто-то варил Башню в гигантском бурлящем котле.
К этому чувству – благоговейному страху – примешивался и профессиональный интерес. Конечно, никогда раньше он не видел ничего подобного, вот разве что по телевизору 11-го сентября, когда обрушились башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.
Как профессионал, он понимал, что в нынешней ситуации спасти кого-нибудь будет крайне сложно – если вообще возможно.
Он оценивал их шансы – его собственные и пилота – как мизерные. Настолько ничтожные, что не стоило принимать их в расчет… Но их надо было попытаться использовать до конца.
Внезапно он почувствовал живейший интерес к этому человеку, который сидел за рычагами управления геликоптера: «Интересно, отдает ли он себе отчет в том, на ЧТО он идет? ЧТО ему грозит?»
В принципе, со стороны было все просто. Кроме смерти, ничего больше не грозило. Но ведь…
Смерть – это вовсе не безликое понятие; она изобретательна и индивидуальна, как сама жизнь. И – это звучало немного кощунственно – она может быть прекрасной. Она ДОЛЖНА быть прекрасной; подводить всему итог, являться убедительной точкой в конце красивой фразы.
Он снова вспомнил слова отца. В последнее время он их часто вспоминал.
Кстин считал, что с батей ему крупно повезло. Батя не поучал, не настаивал и не изрекал, но батя спрашивал так, что мурашки бежали по коже.
За две недели до его смерти Кстин гулял с ним в последний раз по двору больницы. Отец был худой и высохший, как палка, ноги не слушались его и заплетались. Кстин держал отца под руку; они отошли подальше от шестого корпуса, где отец провел последний месяц; батя выкашлял очередную порцию разлагающейся внутри него опухоли и, воровато оглядевшись, спросил:
– Принес?
Кстин вздохнул и пожал плечами.
– Принес. – Он достал пачку «Примы», прикурил сигарету и сунул в желтые сморщенные губы отца. – На… Хотя ты знаешь, что скажет на это врач…
Отец с наслаждением затянулся, снова закашлялся, а потом… Он достал ту самую книжку карманного формата в синем дерматиновом переплете – Библию. Глаза его вновь азартно заблестели.
– Ты посмотри, Костик, какая интересная штука. Вот ведь… Я раньше никак не мог понять – почему Он это допустил?
– Что? – спросил Кстин.
– Как «что»? Чтобы Его распяли. А?
– Ну… – Кстин не слишком понимал отцовское увлечение и Библией не интересовался. – Не знаю.
– Ведь Он мог творить самые разные штуки: накормить несколькими хлебами и рыбинами целую прорву народу, изгнать из одержимого бесов, исцелить недужных и даже… – отец с трудом поднял дрожащий узловатый палец, – воскресить Лазаря! А?
– Ну, и что?
Да как что? Ты смотри: Он мог бы вызвать небесную кавалерию, всяких там ангелов и архангелов, и они бы покрошили всех в капусту! Разве не так?
Кстин с грустью посмотрел на отца. На языке у него крутился вопрос: «Так почему же этот всемогущий Бог не исцелит тебя?», но, к счастью, он промолчал.
Отец расценил его молчание по-своему – решил, что у сына просто нет ответа.
– Ну вот! Мог бы – и не сделал! Он ДАЛ себя распять! И как это прикажешь понимать? Самоубийство? Но ведь Он осуждает самоубийство?
Да. Действительно, что-то не сходилось. Было в этом какое-то противоречие. Кстин напряг память и постарался собрать воедино обрывки своих скудных знаний о Священном Писании.
– Нет, это не самоубийство… Это – жертва. Искупление. Он умер на кресте за грехи всего мира…
– И даже за тех папуасов, которые в Него не верят?
– Ну… Наверное, и за них тоже. Он же одинаково всех любит.
На губах отца заиграла нехорошая усмешка, и Кстин испугался, что он сейчас услышит: «Зачем тогда Он создал такую скверную штуку, как рак? И зачем посадил ее в мою грудь?», но батя лишь фыркнул.
– Это конечно… Он всех любит. Только… Это не основная Его работа. Любить должны мы сами – себя и друг друга, а Он… Он дает нам выбор…
Отец замолчал и выпустил струю голубого дыма.
– О чем ты? – Кстин не мог уловить смысл, скрытый в словах отца.
– О чем? Я вот о чем. Он создал человека свободным, понимаешь? Но свобода – это штука такая… Троянский конь. Не всем она нужна. Он постоянно ставит нас перед выбором: на-ка! Решайся! Каким путем ты пойдешь? Один путь легкий, но он ведет в никуда. А другой – сложный, и по нему очень тяжело идти… Все это – перед тобой. Куда ты свернешь? Какую дорожку выберешь? Если выберешь сложный, это потребует всех твоих сил, но… Штука в том, что Он все знает. Он видит, что тебе по плечу, а что – пока рано. Все реально. Все в твоих силах. Ты можешь сделать все, что Он тебе предлагает. – Отец крепко сжал руку сына. – Но если ты все время будешь выбирать легкую дорожку… Он потеряет Веру в тебя. Понимаешь? Он так же верит в нас, как мы в Него. Потому что мы не вши… Мы – люди!
– Так что же? – Кажется, Кстин начал понимать, к чему клонит отец. – Ты хочешь сказать, Он дал себя распять, потому что это был Его выбор?
Отец рассмеялся.
– Мальчик мой… Ты ничего не понял. Нет. Дело не в этом.
– А в чем?
Он не хотел лишать выбора тех… Других… Которые забивали гвозди Ему в руки. Потому что они тоже были свободны… И еще – для того, чтобы мы помнили вот о чем. Может быть, всякий раз, когда ты выбираешь легкую дорогу, ты тем самым забиваешь гвозди в Христа? А? – голос отца понизился до свистящего шепота, и Кстин ощутил удушающее зловоние – запах недужной разлагающейся плоти, – вырывавшееся из его рта. – Разве это не страшно?
Он щурился от сигаретного дыма – худой высокий старик, изъеденный смертельной болезнью, но Кстину показалось, что вовсе не от дыма в уголках его глаз показались слезы. Не только от дыма.
Видимо, отец о чем-то жалел. Видимо, когда-то он не смог сделать правильный выбор, а теперь уже было слишком поздно.
– Ты помидоры подвязал? – внезапно, без всякого перехода, спросил отец.
– Нет, – честно признался Кстин.
– Зря.
– Гвоздь, забитый в Христа? – пытаясь обратить все в шутку, сказал Кстин.
– Маленький гвоздик, – совершенно серьезно ответил отец. – Но ведь нас так много. Хоть ты Его пожалей.
– Хорошо… Обещаю.
То, что они летели в Башню, не особенно надеясь на успех и боясь признаться в этом друг другу и даже самим себе, тоже, в общем-то, было их сложным выбором. Два больших ржавых гвоздя остались лежать на асфальте троллейбусного круга.
Пилот прибавил газу и увеличил угол наклона лопастей; вертолет почти отвесно стал подниматься вверх, к самой крыше Башни.
Трибунцев развернулся от солнца и стал заходить на посадку.
Кстин насчитал восемь человек, столпившихся на крошечной вертолетной площадке. «Это – все? – ужаснулся он. – Неужели больше никого?»
Он вглядывался в эту кучку испуганных, кричащих, машущих руками людей и не мог найти Марину. Он не знал, что и подумать: хорошо это или плохо – то, что он ее не видит? «Может, ее и нет в Башне?» Может быть. Точно так же может быть и другое: она не смогла выбраться из своей квартиры или с ней что-то случилось…
– Я не могу сесть, – прозвучал в наушниках голос пилота. – Я порублю их винтами…
– Зависни метрах в трех, я спрыгну и отгоню всех на лестницу.
– Давай! – пилот кивнул и осторожно сдвинул машину вперед. Потом еще вперед.
Кстин ухватился за наушники, пытаясь их снять.
– Костя! – раздался голос пилота. Кстин обернулся. – Я – Володя!
Кстин кивнул.
– Учти, парень, – сказал пилот. – У тебя билет в оба конца!
– Конечно! – улыбнулся Кстин, сорвал наушники и, борясь с воздушными потоками, распахнул дверь.
Он ступил на полоз, присел и обхватил его руками. На мгновение он подумал: «Что будет, если меня снесет ветром?» Дурацкая мысль дрожью пробежала по телу. «Ну, тогда буду лететь немножко дольше».
Он отпустил руки.
К счастью, его никуда не снесло. Кстин приземлился прямо в центр вертолетной площадки, и это было здорово. Если он угодил точно в середину, значит, и вертолет сядет как надо. Сомневаться в пилоте не приходилось.
Он вскочил и замахал руками на собравшихся людей.
– В сторону! Вы мешаете ему сесть!
Он видел, что его поняли, но люди продолжали стоять. Каждый боялся, что стоит отойти подальше, и места в салоне ему не достанется. Кстин уже в который раз убеждался, что спасателю поневоле приходится быть жестким и грубым.
Он начал с высокого чернявого парня – схватил его за шиворот и потащил к пожарной лестнице. Парень пробовал упираться, но Кстин осадил его несильным ударом в живот. Затем настала очередь пузатого лысого мужчины, Кстин заломил ему руку и отвел вслед за парнем. Остальные, увидев его силу и решительность, предпочли не спорить. Кстин подходил, тыкал пальцем и указывал на дверь пожарного выхода. Последней оказалась женщина с ребенком на руках. «Значит, она пойдет первой», – решил Кстин.
Он закрыл собой проем двери и махнул пилоту: снижайся! Тот кивнул в ответ, и механическая стрекоза, кружа блестящими крыльями, стала опускаться. Едва полозья коснулись площадки, Кстин взял женщину с ребенком за плечо, пригнул ей голову и бегом потащил к машине. Пихнул ее в салон вертолета и побежал обратно.
Чернявый парень, растолкав всех, вылез вперед, и Кстин, даже не задумавшись, разбил ему нос и отбросил парня в сторону. Остальные, видимо, поняли, что связываться с ним не стоит, и терпеливо ждали своей участи.
Кстин бегал туда и обратно, заталкивая людей в вертолет. Наконец пилот скрестил руки – все! – и ткнул большим пальцем вверх – поднимаюсь! Кстин кивнул, вертолет оторвался от крыши и взял курс на Серебряный Бор.
Их осталось трое: Кстин, лысый толстяк и парень с разбитым носом. Чернявый прижимал руки к лицу, провожая вертолет взглядом раненого животного, и что-то бормотал – настолько тихо, что Кстин не мог разобрать.
Когда гул винтов и двигателя стих, Кстин повернулся к мужчинам.
– Я – спасатель! Помощь идет! Вас всех спасут – при одном условии. Если вы не будете поднимать панику.
Лысый кивнул, и Кстин обратился к нему.
– Пожалуйста, проследите, чтобы женщины и дети шли в первую очередь. Ладно?
– Хорошо, – ответил толстяк. – А вы?
– А я… А я пойду в здание, постараюсь вывести людей…
– А чем они лучше? А? ЧЕМ, СПРАШИВАЕТСЯ, ОНИ ЛУЧШЕ? – чернявый разогнулся.
Он размахивал испачканными в крови кулаками и наступал на Кстина.
– Только тем, что у них есть титьки? А я что, по-твоему, не хочу жить? А? Ты, козел?
Он был выше почти на целую голову, но Кстин не сомневался, что сможет послать его в аут с любой дистанции. Правда, это смотрелось глупо и отвратительно – бить человека, которого собираешься спасти… Которого ДОЛЖЕН спасти.
Кстин замер, ловя каждое его движение. Парень надвигался.
Помощь пришла неожиданно. Толстяк вдруг разбежался и боднул чернявого своей круглой лысой головой прямо в живот. Затем он резко поднял колено (Кстин думал, что он сейчас рассмеется – настолько это смешно и нелепо выглядело) и заехал парню прямо между ног.
– Да ничем они не лучше! – Толстяк схватил парня за шиворот и заорал в самое ухо: – Просто ты – ХУЖЕ… – толстяк замялся, подбирая нужное слово и, наверное, не нашел в своем лексиконе ничего покрепче, – ДУРАК!
Кстин потрепал лысого по плечу.
– Спасибо! Вы справитесь! Толстяк победно улыбнулся.
– Еще бы!
– Я пойду!
– Удачи!
Он бежал по лестнице вниз, даже не глядя под ноги. Навстречу ему попадались люди, но их было так мало…
Кстин орал им:
– Наверх! Все на крышу! – и, не останавливаясь, бежал дальше.
Он выбрал западную лестницу – ведь Марина жила в западном крыле. Каждый раз, боясь ее пропустить, он забегал на этаж – как можно быстрее, всего на пару секунд – и вопил во всю мощь своих легких:
– Все наверх! – а потом продолжал бежать дальше.
Он пробежал мимо стайки подростков: два паренька и две девушки с размазанной по лицам косметикой. Один из парней был по пояс голым, в застывших кровяных потеках.
Хриплым, уже сорванным голосом Кстин проорал свое привычное заклинание и снова полетел через ступеньки.
Через четыре этажа он наткнулся на человека в черной форме, сферической каске и с автоматом в руках. Кстин почти физически ощутил, как ствол нацелился ему в грудь.
– Стой! Ты куда? Кстин поднял руки.
– Свои, друг!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40