Очко, сказал, у нее замечательное уж на зоне-то постарались, там в таких вещах знают толк. Говорит, дает всем подряд. Любит это дело. Вот Малыш и побежал — попробовать. Ну как? — Иван хитро подмигнул, глядя Волкову прямо в глаза. — Задница не болит?
Волков в бешенстве вскочил. Стул отлетел в угол. Он схватил со стола вилку и бросился на Ивана.
Кузя завопил — громко и отчаянно, как собака, попавшая под машину, — и опрометью метнулся на улицу.
— Караул, убивают! — кричал он, вихрем пролетая по Московской.
Иван сжал дрожащими пальцами горлышко бутылки. Жалко, там еще почти половина, успела промелькнуть мысль. Он отошел в угол и стоял, ожидая нападения. Он почти не боялся — вилка так вилка, не все ли равно, как будет поставлена точка в пустой и бездарной жизни? — но сердце его щемила тоска, оттого что в этот момент рядом с ним не было никого. Даже верного пса.
* * *
— А где горы? — спросил Пинт Баженова.
— Горы? — В голосе Шерифа послышалось недоумение.
— Ну да, горы. Ведь город называется Горная Долина.
— Ах, вот оно что… Да черт его знает! Никогда здесь не было гор.
— Странно. Откуда же такое название?
— Не знаю. Просто звучит красиво, вот и все. Разве название обязательно должно что-нибудь означать? Пинт пожал плечами:
— Наверное.
Ухабистая дорога, в течение получаса петлявшая в лесу, теперь выпрямилась, как туго натянутая веревка, потом густые кроны деревьев, смыкавшиеся где-то высоко вверху, остались позади, и машина выехала на открытое пространство. Оказалось, что веревка привязана к невидимому колышку между двумя почти симметричными холмами. Но холмы — это не горы. Пинт ожидал увидеть горы.
— Сделаем так. Я отвезу тебя в больницу. Там есть маленький домик для персонала. Тамбовцев, наш старый док, живет в городе, и домик пустует уже много лет. Первое время можно пожить там, пока не придумаем чего-нибудь получше. Согласен?
— Вполне.
Уазик миновал указатель с надписью «Горная Долина». Здесь Баженов повернул сначала направо, а на втором перекрестке — налево.
«Московская улица», — прочел Пинт на табличке, прикрученной к фасаду дома, стоявшего по левую руку, справа домов не было, поросшая мелким кустарником обочина вздымалась, как волна, и круто уходила вверх, и чем выше она поднималась, тем меньше растительности на ней оставалось, макушка холма и вовсе была голая. «Как лысина», — подумал Пинт. Вот только форма холма напоминала совсем не лысину, скорее…
— Правая Грудь, — бросил Шериф, заметив, куда смотрит Пинт.
— Простите?
— Я говорю, этот холм называется Правая Грудь. А тот, — он махнул рукой в противоположную сторону, туда, где, скрытый домами, возвышался второй холм, — Левая.
— Еще одно красивое название?
— Ну да.
Наверное, есть какой-то глубокий смысл в том, чтобы давать простым вещам красивые названия. Дегтеобразный стул при раке желудка тоже называется красиво — «мелена».
От размышлений его оторвал Шериф. Баженов резко затормозил — так, что Пинт едва не пробил головой лобовое стекло.
Причиной остановки был маленький мужичок в пузырящихся тренировочных штанах и расползающейся по швам футболке. На ногах у него были порванные кеды: правый зашнурован куском белого провода, а левый болтался как попало, мужичок приволакивал ногу, чтобы он не слетел.
— Караул! Убивают! — вопил мужичок во всю глотку. Он бежал к милицейскому уазику, нелепо размахивая руками.
Шериф вышел из машины, но мотор глушить не стал. Он поправил шляпу, подтянул штаны и сразу стал как-то солиднее, собраннее.
«Хозяин вернулся и обнаружил, что у него дома — бардак, — с легким оттенком злорадства подумал Пинт. — Но сейчас он наведет порядок бестрепетной рукой».
Надо отдать должное Шерифу: выдержка ему не изменила. Он стоял на месте как вкопанный — до тех пор, пока мужичок не подбежал к нему вплотную.
— Чего орешь, Кузя? — негромко спросил Баженов. — Опять допился до чертиков?
— Какое там, Кирилл Александрович, — отмахнулся Кузя. Он был невысокого роста, и ему приходилось задирать голову, чтобы разговаривать с Шерифом. Вся шея у Кузи была покрыта коричневыми коростами, из-под которых сочился густой белый гной. Кое-где седая щетина пробивалась сквозь коросты, что придавало картине особенно живописный вид.
«Стрептодермия, — машинально отметил про себя Пинт. — Меня встречают мои пациенты, надо же, как трогательно».
— Там, у усатой Белки, — Кузя показывал большим пальцем себе за спину, — там Ивана убивают. Женька Волков. Зарежет к свиньям собачьим, Кирилл Александрович.
Шериф молча сел в уазик и рванул с места. Не глядя, он нащупал на панели какие-то тумблеры и переключатели, щелкнул ими, и под капотом пронзительно завыла сирена. На крыше замигали яркие огни световой сигнализации, даже в приглушенном свете дня Пинт видел голубые сполохи, мелькающие то с одной, то с другой стороны машины.
Похоже, люди живут здесь весело, решил он, и в животе приятно заурчало от ожидания близкой драки.
Странно, но сейчас он был целиком на стороне Шерифа, хотя еще полчаса назад ни за что не поверил бы в это.
* * *
Баженов затормозил у самого заведения, как всегда, очень резко, но на этот раз Пинт был готов — он уперся ногами в пол и для верности схватился за ручку, торчавшую под лобовым стеклом.
Шериф распахнул дверцу и проворно спрыгнул на землю. Большой уазик стоял, перегородив вход. Не раздумывая, Баженов шагнул в полутемное вонючее помещение. Мысли работали четко, словно по секундомеру, в голове установился размеренный и очень быстрый ритм. Время вязким туманом повисло на широких шерифских плечах, сейчас он опережал время — фантастический навык, выработанный годами. Может, для учителя начальных классов это бесполезное умение, но для Шерифа, если он хочет дослужить до пенсии, — совершенно необходимое.
То, что он увидел, подтвердило его самые худшие опасения. В дальнем углу жался Иван. Он вяло отмахивался бутылкой: при каждом взмахе из горлышка тонкой струйкой плескала мутноватая жидкость. В левой ладони Ивана, обращенной к нападавшему, торчала вилка. Казалось, весь скудный свет в этом убогом заведении падал на сверкающую ручку вилки и разлетался в полумраке серебристыми брызгами, словно от шара, крутящегося под потолком дискотеки. Темная кровь стекала в рукав телогрейки, крупные капли падали на стол, которым он пытался загородиться. По другую сторону стола прыгал, пытаясь достать Ивана, Волков, дружки делали вид, что оттаскивают его, но не особенно усердствовали.
Баженов набрал полную грудь воздуха.
— Уру-ру! — крикнул он хриплым басом.
Услышав знакомый сигнал, означающий на блатном языке неожиданную атаку, Волков резко обернулся и увидел надвигающегося Шерифа.
— Ну что, падла, снова баланды захотелось? — Шериф широко шагая через зал, не обращая ни на кого внимания. Мамонтов и Качалов посчитали, что благоразумнее будет не связываться с Баженовым, и отступили от Волкова на шаг, точно так же, как пару минут назад сделал Кузя. — Во вкус вошел? Ничего. Второй срок я тебе на рога намотаю. Не хуже первого. — Он говорил все это на ходу, глядя Волкову прямо в глаза, и так же, не замедляя движения, отрывисто и сильно ударил его ногой в пах.
— А-А-АХХХ!!! — Волков задохнулся от страшной боли и согнулся пополам, как складной нож.
Баженов обеими руками ухватил его за тощую шею и с размаху ударил лицом об стол. Что-то хрустнуло: то ли столешница, то ли нос, не разберешь, потому что Волков упал ничком на пол, вытянулся и замер, были видны только взъерошенные рукой Шерифа волосы на его затылке и выступающие худые лопатки.
— Ну, ты чего, Саныч? — с укоризной и в то же время стараясь, чтобы его голос звучал как можно более миролюбиво, сказал Мамонтов. — Чего разошелся-то?
Шериф так резко развернулся в его сторону, что опешивший Мамонтов попятился.
— Ты, — Баженов ткнул в него крепким пальцем, — и ты, — это относилось уже к Качалову, — приведете его ко мне в участок, когда очухается. Вопросы?
Парни молчали. Внезапно на сцене возник еще один персонаж. Его появление не было запланировано по ходу пьесы, но всем своим видом он ясно давал понять, что сейчас — время его монолога. И не дай бог кто-нибудь посмеет его перебить. Не дай бог! Ведь он, черт побери, настоящий Шериф. И сейчас ружье в ЕГО руках, если вы понимаете, о чем идет речь. Ребята в заведении усатой Белки это понимали.
— А ты, — кивнул Шериф Ивану, — пойдешь со мной.
Иван отодвинул стол и послушно засеменил за Шерифом. Правой рукой он крепко обхватил запястье левой, но кровь все равно не унималась: сочилась из раны и капала на пол.
Шериф шел по залу, не глядя по сторонам. Казалось, он не обращает ни на кого внимания, но это было обманчивое впечатление — достаточно было взглянуть на бугрившиеся под рубашкой мускулы, чтобы понять: он готов отразить любое нападение. Причем отразить настолько жестко, что лучше не испытывать судьбу — она, как любая женщина, всегда на стороне победителя.
На пороге его встретил Пинт. Он уважительно покачал головой и сказал одно лишь слово:
— Впечатляет.
Шериф молча кивнул ему в ответ и обратился к Ивану:
— Залезай назад. Закапаешь кровью сиденье — сам будешь отмывать.
— Конечно, конечно.
Шериф сел за руль, выключил «светомузыку» и со злостью процедил сквозь зубы:
— Когда-нибудь я подпалю к чертям эту усатую Белку.
Тон, которым он это произнес, не позволял усомниться е твердости его намерений.
Пинт, наделенный богатым воображением, уже видел перед глазами эту картину: объятый пламенем огромный деревянный сарай, голубыми вспышками взрываются бутылки с чистейшим самогоном, и черные фигурки, в ужасе закрывая голову руками, скачут через разбитую витрину и узкий дверной проем на улицу, подбадривая себя вялым матом.
Баженов со скрежетом — музыка, давно ставшая привычной для всех, кто ездит на уазике, — включил первую, и они покатили обратно, поднимаясь вверх по Московской улице.
Пинт с опаской оглядывался на их странного пассажира.
Похоже, моим первым пациентом в Горной Долине станет именно этот парень с вилкой в руке. Кровотечение довольно сильное. Наверняка задет какой-то сосуд. А может, и нет. Черт, надо незаметно достать из чемодана анатомический атлас и учебник по оперативной хирургии. Шесть лет учился и не помню, как у человека располагается пальмарная артериальная дуга. Тем более не помню технику операции, когда она повреждена. Дело дрянь, приходится признать, что в профессиональном плане Шериф справляется со своими обязанностями куда лучше меня. Не хотелось бы ударить перед ним лицом в грязь.
— Голова не кружится?
Пинт повернулся к Ивану и спрашивал это с ПРОФЕССИОНАЛЬНО-УЧАСТЛИВЫМ видом, морщил лоб и хмурил брови, так, словно от ответа зависело СЛИШКОМ многое.
«А больной перед смертью потел?» — «А как же доктор, потел, ой как потел!» — «Это хорошо, очень хорошо».
— Да нет. Чего ей кружиться? Я же не пьяный.
— Это наш новый док, — бросил через плечо Шериф. — Он заштопает твои дырки в два счета, не успеешь оглянуться.
— А-а-а… — В голосе Ивана появился оттенок уважения. Док — это круто. Док — это первый человек. После Шерифа. И, возможно, после Белки.
Больница оказалась совсем рядом — через дом от заведения усатой Белки вверх по Московской улице. Двухэтажное приземистое здание из красного кирпича, крытое блестящим кровельным железом. Рядом, под сенью высокого тополя, притулился маленький зеленый домик.
«Наверное, это и есть тот самый домик для персонала, — подумал Пинт. — Ничего, снаружи он выглядит уютным. Не слишком роскошным, но уютным».
Баженов свернул на небольшую подъездную площадку перед больницей, усыпанную мелким хрустящим гравием. Остановившись, он несколько раз посигналил. Пинт заметил, как в одном из окон второго этажа на мгновение взметнулись белые занавески.
Нас кто-то встречает. Это уже неплохо.
Баженов вышел из машины первым, следом за ним — Иван, державший на весу искалеченную руку, последним — Пинт, тащивший за собой чемодан, набитый в основном медицинскими книгами.
Они вошли в здание больницы и оказались в большом гулком коридоре. Пол и стены были выложены кафелем — обычный интерьер для учреждений Минздрава. От блестящего кафеля отскакивает все — плач, боль, последние надежды и ненужные слова утешения, наверное, еще со времен Гиппократа все больницы выкладывают кафелем.
В коридоре их встретил невысокий полный мужчина с седыми редкими волосами, зачесанными назад. Из-под несвежего халата, с трудом сходившегося на животе, торчали короткие коричневые брюки. Шнурки стоптанных полуботинок мужчина заправлял в носки.
Он поздоровался за руку с Баженовым.
— От Белки! — коротко бросил Шериф и брезгливо поморщился.
На Ивана врач взглянул лишь мельком и обратился к Пинту:
— Здравствуйте, коллега! Я — Тамбовцев. Валентин Николаевич. Волею судеб вот уже четыре десятка лет справляю обязанности местного эскулапа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Волков в бешенстве вскочил. Стул отлетел в угол. Он схватил со стола вилку и бросился на Ивана.
Кузя завопил — громко и отчаянно, как собака, попавшая под машину, — и опрометью метнулся на улицу.
— Караул, убивают! — кричал он, вихрем пролетая по Московской.
Иван сжал дрожащими пальцами горлышко бутылки. Жалко, там еще почти половина, успела промелькнуть мысль. Он отошел в угол и стоял, ожидая нападения. Он почти не боялся — вилка так вилка, не все ли равно, как будет поставлена точка в пустой и бездарной жизни? — но сердце его щемила тоска, оттого что в этот момент рядом с ним не было никого. Даже верного пса.
* * *
— А где горы? — спросил Пинт Баженова.
— Горы? — В голосе Шерифа послышалось недоумение.
— Ну да, горы. Ведь город называется Горная Долина.
— Ах, вот оно что… Да черт его знает! Никогда здесь не было гор.
— Странно. Откуда же такое название?
— Не знаю. Просто звучит красиво, вот и все. Разве название обязательно должно что-нибудь означать? Пинт пожал плечами:
— Наверное.
Ухабистая дорога, в течение получаса петлявшая в лесу, теперь выпрямилась, как туго натянутая веревка, потом густые кроны деревьев, смыкавшиеся где-то высоко вверху, остались позади, и машина выехала на открытое пространство. Оказалось, что веревка привязана к невидимому колышку между двумя почти симметричными холмами. Но холмы — это не горы. Пинт ожидал увидеть горы.
— Сделаем так. Я отвезу тебя в больницу. Там есть маленький домик для персонала. Тамбовцев, наш старый док, живет в городе, и домик пустует уже много лет. Первое время можно пожить там, пока не придумаем чего-нибудь получше. Согласен?
— Вполне.
Уазик миновал указатель с надписью «Горная Долина». Здесь Баженов повернул сначала направо, а на втором перекрестке — налево.
«Московская улица», — прочел Пинт на табличке, прикрученной к фасаду дома, стоявшего по левую руку, справа домов не было, поросшая мелким кустарником обочина вздымалась, как волна, и круто уходила вверх, и чем выше она поднималась, тем меньше растительности на ней оставалось, макушка холма и вовсе была голая. «Как лысина», — подумал Пинт. Вот только форма холма напоминала совсем не лысину, скорее…
— Правая Грудь, — бросил Шериф, заметив, куда смотрит Пинт.
— Простите?
— Я говорю, этот холм называется Правая Грудь. А тот, — он махнул рукой в противоположную сторону, туда, где, скрытый домами, возвышался второй холм, — Левая.
— Еще одно красивое название?
— Ну да.
Наверное, есть какой-то глубокий смысл в том, чтобы давать простым вещам красивые названия. Дегтеобразный стул при раке желудка тоже называется красиво — «мелена».
От размышлений его оторвал Шериф. Баженов резко затормозил — так, что Пинт едва не пробил головой лобовое стекло.
Причиной остановки был маленький мужичок в пузырящихся тренировочных штанах и расползающейся по швам футболке. На ногах у него были порванные кеды: правый зашнурован куском белого провода, а левый болтался как попало, мужичок приволакивал ногу, чтобы он не слетел.
— Караул! Убивают! — вопил мужичок во всю глотку. Он бежал к милицейскому уазику, нелепо размахивая руками.
Шериф вышел из машины, но мотор глушить не стал. Он поправил шляпу, подтянул штаны и сразу стал как-то солиднее, собраннее.
«Хозяин вернулся и обнаружил, что у него дома — бардак, — с легким оттенком злорадства подумал Пинт. — Но сейчас он наведет порядок бестрепетной рукой».
Надо отдать должное Шерифу: выдержка ему не изменила. Он стоял на месте как вкопанный — до тех пор, пока мужичок не подбежал к нему вплотную.
— Чего орешь, Кузя? — негромко спросил Баженов. — Опять допился до чертиков?
— Какое там, Кирилл Александрович, — отмахнулся Кузя. Он был невысокого роста, и ему приходилось задирать голову, чтобы разговаривать с Шерифом. Вся шея у Кузи была покрыта коричневыми коростами, из-под которых сочился густой белый гной. Кое-где седая щетина пробивалась сквозь коросты, что придавало картине особенно живописный вид.
«Стрептодермия, — машинально отметил про себя Пинт. — Меня встречают мои пациенты, надо же, как трогательно».
— Там, у усатой Белки, — Кузя показывал большим пальцем себе за спину, — там Ивана убивают. Женька Волков. Зарежет к свиньям собачьим, Кирилл Александрович.
Шериф молча сел в уазик и рванул с места. Не глядя, он нащупал на панели какие-то тумблеры и переключатели, щелкнул ими, и под капотом пронзительно завыла сирена. На крыше замигали яркие огни световой сигнализации, даже в приглушенном свете дня Пинт видел голубые сполохи, мелькающие то с одной, то с другой стороны машины.
Похоже, люди живут здесь весело, решил он, и в животе приятно заурчало от ожидания близкой драки.
Странно, но сейчас он был целиком на стороне Шерифа, хотя еще полчаса назад ни за что не поверил бы в это.
* * *
Баженов затормозил у самого заведения, как всегда, очень резко, но на этот раз Пинт был готов — он уперся ногами в пол и для верности схватился за ручку, торчавшую под лобовым стеклом.
Шериф распахнул дверцу и проворно спрыгнул на землю. Большой уазик стоял, перегородив вход. Не раздумывая, Баженов шагнул в полутемное вонючее помещение. Мысли работали четко, словно по секундомеру, в голове установился размеренный и очень быстрый ритм. Время вязким туманом повисло на широких шерифских плечах, сейчас он опережал время — фантастический навык, выработанный годами. Может, для учителя начальных классов это бесполезное умение, но для Шерифа, если он хочет дослужить до пенсии, — совершенно необходимое.
То, что он увидел, подтвердило его самые худшие опасения. В дальнем углу жался Иван. Он вяло отмахивался бутылкой: при каждом взмахе из горлышка тонкой струйкой плескала мутноватая жидкость. В левой ладони Ивана, обращенной к нападавшему, торчала вилка. Казалось, весь скудный свет в этом убогом заведении падал на сверкающую ручку вилки и разлетался в полумраке серебристыми брызгами, словно от шара, крутящегося под потолком дискотеки. Темная кровь стекала в рукав телогрейки, крупные капли падали на стол, которым он пытался загородиться. По другую сторону стола прыгал, пытаясь достать Ивана, Волков, дружки делали вид, что оттаскивают его, но не особенно усердствовали.
Баженов набрал полную грудь воздуха.
— Уру-ру! — крикнул он хриплым басом.
Услышав знакомый сигнал, означающий на блатном языке неожиданную атаку, Волков резко обернулся и увидел надвигающегося Шерифа.
— Ну что, падла, снова баланды захотелось? — Шериф широко шагая через зал, не обращая ни на кого внимания. Мамонтов и Качалов посчитали, что благоразумнее будет не связываться с Баженовым, и отступили от Волкова на шаг, точно так же, как пару минут назад сделал Кузя. — Во вкус вошел? Ничего. Второй срок я тебе на рога намотаю. Не хуже первого. — Он говорил все это на ходу, глядя Волкову прямо в глаза, и так же, не замедляя движения, отрывисто и сильно ударил его ногой в пах.
— А-А-АХХХ!!! — Волков задохнулся от страшной боли и согнулся пополам, как складной нож.
Баженов обеими руками ухватил его за тощую шею и с размаху ударил лицом об стол. Что-то хрустнуло: то ли столешница, то ли нос, не разберешь, потому что Волков упал ничком на пол, вытянулся и замер, были видны только взъерошенные рукой Шерифа волосы на его затылке и выступающие худые лопатки.
— Ну, ты чего, Саныч? — с укоризной и в то же время стараясь, чтобы его голос звучал как можно более миролюбиво, сказал Мамонтов. — Чего разошелся-то?
Шериф так резко развернулся в его сторону, что опешивший Мамонтов попятился.
— Ты, — Баженов ткнул в него крепким пальцем, — и ты, — это относилось уже к Качалову, — приведете его ко мне в участок, когда очухается. Вопросы?
Парни молчали. Внезапно на сцене возник еще один персонаж. Его появление не было запланировано по ходу пьесы, но всем своим видом он ясно давал понять, что сейчас — время его монолога. И не дай бог кто-нибудь посмеет его перебить. Не дай бог! Ведь он, черт побери, настоящий Шериф. И сейчас ружье в ЕГО руках, если вы понимаете, о чем идет речь. Ребята в заведении усатой Белки это понимали.
— А ты, — кивнул Шериф Ивану, — пойдешь со мной.
Иван отодвинул стол и послушно засеменил за Шерифом. Правой рукой он крепко обхватил запястье левой, но кровь все равно не унималась: сочилась из раны и капала на пол.
Шериф шел по залу, не глядя по сторонам. Казалось, он не обращает ни на кого внимания, но это было обманчивое впечатление — достаточно было взглянуть на бугрившиеся под рубашкой мускулы, чтобы понять: он готов отразить любое нападение. Причем отразить настолько жестко, что лучше не испытывать судьбу — она, как любая женщина, всегда на стороне победителя.
На пороге его встретил Пинт. Он уважительно покачал головой и сказал одно лишь слово:
— Впечатляет.
Шериф молча кивнул ему в ответ и обратился к Ивану:
— Залезай назад. Закапаешь кровью сиденье — сам будешь отмывать.
— Конечно, конечно.
Шериф сел за руль, выключил «светомузыку» и со злостью процедил сквозь зубы:
— Когда-нибудь я подпалю к чертям эту усатую Белку.
Тон, которым он это произнес, не позволял усомниться е твердости его намерений.
Пинт, наделенный богатым воображением, уже видел перед глазами эту картину: объятый пламенем огромный деревянный сарай, голубыми вспышками взрываются бутылки с чистейшим самогоном, и черные фигурки, в ужасе закрывая голову руками, скачут через разбитую витрину и узкий дверной проем на улицу, подбадривая себя вялым матом.
Баженов со скрежетом — музыка, давно ставшая привычной для всех, кто ездит на уазике, — включил первую, и они покатили обратно, поднимаясь вверх по Московской улице.
Пинт с опаской оглядывался на их странного пассажира.
Похоже, моим первым пациентом в Горной Долине станет именно этот парень с вилкой в руке. Кровотечение довольно сильное. Наверняка задет какой-то сосуд. А может, и нет. Черт, надо незаметно достать из чемодана анатомический атлас и учебник по оперативной хирургии. Шесть лет учился и не помню, как у человека располагается пальмарная артериальная дуга. Тем более не помню технику операции, когда она повреждена. Дело дрянь, приходится признать, что в профессиональном плане Шериф справляется со своими обязанностями куда лучше меня. Не хотелось бы ударить перед ним лицом в грязь.
— Голова не кружится?
Пинт повернулся к Ивану и спрашивал это с ПРОФЕССИОНАЛЬНО-УЧАСТЛИВЫМ видом, морщил лоб и хмурил брови, так, словно от ответа зависело СЛИШКОМ многое.
«А больной перед смертью потел?» — «А как же доктор, потел, ой как потел!» — «Это хорошо, очень хорошо».
— Да нет. Чего ей кружиться? Я же не пьяный.
— Это наш новый док, — бросил через плечо Шериф. — Он заштопает твои дырки в два счета, не успеешь оглянуться.
— А-а-а… — В голосе Ивана появился оттенок уважения. Док — это круто. Док — это первый человек. После Шерифа. И, возможно, после Белки.
Больница оказалась совсем рядом — через дом от заведения усатой Белки вверх по Московской улице. Двухэтажное приземистое здание из красного кирпича, крытое блестящим кровельным железом. Рядом, под сенью высокого тополя, притулился маленький зеленый домик.
«Наверное, это и есть тот самый домик для персонала, — подумал Пинт. — Ничего, снаружи он выглядит уютным. Не слишком роскошным, но уютным».
Баженов свернул на небольшую подъездную площадку перед больницей, усыпанную мелким хрустящим гравием. Остановившись, он несколько раз посигналил. Пинт заметил, как в одном из окон второго этажа на мгновение взметнулись белые занавески.
Нас кто-то встречает. Это уже неплохо.
Баженов вышел из машины первым, следом за ним — Иван, державший на весу искалеченную руку, последним — Пинт, тащивший за собой чемодан, набитый в основном медицинскими книгами.
Они вошли в здание больницы и оказались в большом гулком коридоре. Пол и стены были выложены кафелем — обычный интерьер для учреждений Минздрава. От блестящего кафеля отскакивает все — плач, боль, последние надежды и ненужные слова утешения, наверное, еще со времен Гиппократа все больницы выкладывают кафелем.
В коридоре их встретил невысокий полный мужчина с седыми редкими волосами, зачесанными назад. Из-под несвежего халата, с трудом сходившегося на животе, торчали короткие коричневые брюки. Шнурки стоптанных полуботинок мужчина заправлял в носки.
Он поздоровался за руку с Баженовым.
— От Белки! — коротко бросил Шериф и брезгливо поморщился.
На Ивана врач взглянул лишь мельком и обратился к Пинту:
— Здравствуйте, коллега! Я — Тамбовцев. Валентин Николаевич. Волею судеб вот уже четыре десятка лет справляю обязанности местного эскулапа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66