Обшаривает извилину за извилиной, заглядывает во все лазейки и уголки. Еще немного, и он доберется до заветной дверцы, за которой лежит мысленный образ кирки с пятнами ржавчины на четырехгранном загнутом острие.
Рубинов засуетился и дважды хлопнул себя по правому уху, чтобы прогнать неприятное ощущение. Он не испытывал боли — ну, разве что самую малость, — но ощущение было именно неприятным, тошнотворным, словно кто-то выворачивал его мозги наизнанку.
Рубинов посмотрел на зеленоглазого. Тот стоял на месте, слегка покачиваясь, будто в трансе. Сейчас веки его были опущены, но глаза под ними двигались в сумасшедшем темпе, прыгали и метались, как шарик, скачущий по лункам рулеточного колеса.
Казалось, момент для нападения был подходящий, но Рубинов не мог сделать ни шага к зеленоглазому, он не мог сократить это расстояние. Между ними стояла невидимая, но очень прочная стена.
Уродец должен сам подойти ко мне! Неизвестно как, но Рубинов это понял. Его надо обмануть, отвлечь. Пусть подойдет ближе.
Теперь его мысли снова беспорядочно заметались. Таракан, ползущий в голове, удивленно остановился, несколько секунд он не мог понять, откуда взялся этот шум. Он ощупал длинными усами пространство вокруг себя, убедился, что ему ничего не грозит, и двинулся дальше.
Он почти приблизился к заветной дверце. Еще немного, и он ее откроет. Окажется внутри. И тогда…
Рубинов окинул взглядом магазин. Он изо всех сил старался выбросить мысль о кирке, забыть ее на время, удалить из заветной комнаты. Его взгляд остановился на полках с одеждой.
— Эй! — громко окликнул он зеленоглазого. — Ты не хочешь одеться? Я понимаю, сейчас не так уж и холодно, но… человек, — он через силу заставил себя произнести это слово, потому что был абсолютно не уверен в том, что зеленоглазый является человеком, — разгуливающий по улицам в таком виде, вызывает подозрения.
Кажется, он попал в цель! Зеленоглазый перестал раскачиваться из стороны в сторону, метавшиеся под прикрытыми веками глаза остановились. Наконец он открыл их. Черты лица сложились в улыбку.
Странное дело: в лице зеленоглазого не было ничего отталкивающего, и все же… Казалось, что оно —лишь маска, скрывающая под собой нечто страшное, темная вода, скрывающая клубок водяных змей. Это нечто постоянно проглядывало, стремилось вырваться наружу, и только кожа и мышцы удерживали его внутри. Но оно НАПОМИНАЛО о себе.
Зеленоглазый уставился на Рубинова, и тому показалось, что тараканов в голове сразу стало больше: десятки, а то и сотни. Они быстро бежали, сметая все на своем пути: распахивали с треском любые дверцы, топтали милые образы, грызли воспоминания…
Рубинов в ужасе огляделся. Взгляд остановился на зеленой стройотрядовской форме — ее запасы остались у Рубинова еще с незапамятных времен. Эта одежда, благодаря своей дешевизне и практичности, неизменно пользовалась большим спросом. Он смотрел на зеленую форму, не отрываясь, и одна дурацкая мысль бешено крутилась в голове, как юла, пущенная сильной рукой: «Она бы пошла к твоим глазам… Она бы пошла к твоим глазам… Она бы пошла к твоим глазам…»
Тараканы, исследующие его голову, постепенно затихли. Наконец они замерли, и Рубинов уловил — различил вполне явственно — громкий шорох, будто в бумажный пакет насыпали крупу. Мгновением позже Рубинов ощутил, как эта крупа непонятно откуда сыплется ему в горло. Он поперхнулся и закашлялся. Запахло чем-то горелым. Изо рта вылетело несколько маленьких черных точек. Размерами они были значительно меньше тараканов, которых он себе представлял, но они все же были! Рубинов не мог хорошенько их разглядеть. Черные точки упали на пол и неподвижно застыли, но основная масса, больно царапая пищевод, провалилась внутрь и улеглась там свинцовой тяжестью.
На желудке у него было тяжело, словно после хорошего обеда за щедрым праздничным столом, но от мысли, ЧТО именно он съел, Рубинову становилось не по себе.
Голова была совершенно опустошенной, звенела, как пустой котел.
Зеленоглазый смотрел на него ехидно и с нескрываемой угрозой. Он бы мог сказать, мол, смотри, со мной шутки плохи, но это было понятно и без слов.
— Одежда, — проскрипел он. — Да, одежда. И еще… Мне нужна веревка. Крепкая веревка.
Он двинулся прямо на Рубинова. Толстый старик попятился, изо всех сил цепляясь за ту единственную мысль, которая могла его спасти. Которая могла спасти его план: «Она бы пошла к твоим глазам… Слышишь? Она бы пошла к твоим глазам…»
* * *
Зеленоглазый шел, на ходу срывая с себя обрывки Петиной одежды: она была мала и сильно стесняла движения. Причина в том, что он очень быстро рос. И поэтому он торопился.
Представители низшего разума сильно зависели от своего белкового носителя — они называли его телом. Но у них тело росло медленно, потому что разум их был примитивен и находился в зачаточном состоянии. Чаще бывало так: низший разум успевал полностью износить тело, так до конца и не развившись.
Теперь же белковая оболочка досталась более мощному разуму. Несравненно более мощному. И Микки нравилось командовать ею, видеть, как она подчиняется, растет и становится сильнее. Ему нужно быть сильнее, чтобы выполнить свою ЗАДАЧУ.
Он не знал ни жалости, ни страха, он вообще был лишен этих глупых и мешающих эмоций. Перед ним была ЦЕЛЬ, и он должен был до нее добраться. Раньше, чем чужое тело, которое теперь принадлежало ему… (Микки поморщился. Ну, или ПОЧТИ принадлежало ему: маленький ублюдок затаился где-то внутри и боялся высунуться.) Он должен достичь цели раньше, чем тело начнет разваливаться на куски, гниющие и дряблые.
Микки быстро понял примитивную механику строения белка. Низшему разуму не дано постичь этого никогда, иначе они станут бессмертными, то есть — бесконечными во времени. Но ведь это абсурд. То, что имеет начало, просто обязано быть КОНЕЧНЫМ. Таков основополагающий принцип бытия. Бесконечна сама ЖИЗНЬ. Бесконечен ВЫСШИЙ РАЗУМ. Но мысль, что любой отдельно взятый представитель низшего разума может стать бесконечным, даже не смешна. Она никчемна.
Микки умело управлял ферментами, отвечающими за строительство белка, из которого состояла его нынешняя оболочка. Он ускорял реакции в несколько тысяч раз. Он становился больше и сильнее с каждой минутой. Он был почти готов выполнить то, зачем его послали.
Здесь, в магазине, Микки встретил забавного представителя низшего разума. Его тело было чрезмерным. Микки. Даже не мог представить, для выполнения какой ЗАДАЧИ мог потребоваться такой огромный живот. И лысина на голове.
Он пролистал все свои файлы памяти и не нашел никакого упоминания о пользе большого живота.
Дело в том, что он не может управлять своим телом. Его тело живет отдельно от его зачаточного разума — такое объяснение было единственно возможным. Единственно правильным.
Микки без труда залез в мысли этого толстяка. Все они были примитивными и лежали на поверхности. И только одну он не смог прочитать до конца.
Глупый обладатель чрезмерного тела думал о том, что лежало у него под прилавком, рядом с предметами, которые файлы памяти определяли как «инструменты». Все «инструменты» имели одинаковое строение: кусок металла и кусок дерева. То, что лежало под прилавком — это он смог уловить, — тоже было построено подобным образом. Но, почему-то пузатый именно на него возлагал большие надежды. Что это могло означать? Микки не знал. Он попытался залезть в мысли чуть глубже. Занятие неприятное, потому что оно требовало больше энергии, которую приходилось отбирать у собственного белкового носителя, но ведь… Он в «магазине», не так ли? А «магазин» для белкового носителя — это что-то вроде заправочной станции, здесь всегда сосредоточены запасы энергии.
Глубокое проникновение в мысли низшего разума вызывало необратимое повреждение матрицы, на которой этот самый разум был построен. Здесь его называли «мозгом». Но почему он должен заботиться о мозгах старика? Он не собирался использовать его тело. Он просто хотел получить немного информации.
Он залез в самую глубь, но там оказалась только одна мысль: о зеленой «одежде», то есть — защитном слое для белкового носителя, который помогает поддерживать постоянную температуру тела и предохраняет его от мелких повреждений.
Ну что же? Пожалуй, «одежда» ему нужна. Это — единственная стоящая мысль, которую он обнаружил у толстяка.
Правда, где-то на заднем плане он нашел упоминание о «жене»: субъекте, с которым толстяк обменивался информацией о строении собственного белка. «Жена» дополняла полученную информацию своей и предоставляла белковый носитель для выращивания получившейся комбинации. Такой процесс здесь называли половым размножением.
Но сейчас толстяк думал о жене не в связи с размножением, он ждал, что она ему чем-то поможет.
Да. Пусть поможет, решил Микки. Пусть. Свидетелей оставлять нельзя.
Он пошел к прилавку, на ходу освобождаясь от старой, негодной одежды. Белковый носитель тут же отреагировал увеличившейся теплопродукцией.
Он оставил толстяка в покое, полностью переключившись на его «жену». Сладить с ней оказалось гораздо легче, энергетические затраты были совсем небольшие.
Он не ожидал никакого подвоха, поэтому смело шел к прилавку. Если бы он прямо сейчас залез в мозг толстяка, то нашел бы там много интересного. Например, коротенький фильм о том, как острый конец инструмента, называемого «киркой», пробивает его череп, разрушая матрицу низшего разума.
* * *
Рубинов напрягся, выжидая удобного момента. Он ждал, когда зеленоглазый окажется в пределах досягаемости: на расстоянии вытянутой руки плюс длины ручки. Он должен был ударить наверняка. Права на ошибку больше не было.
Зеленоглазый подходил все ближе и ближе. Наконец, момент настал: Рубинов ждал его очень долго — десять лет.
Он стремительно — насколько это позволял грузный живот — нагнулся, крепко схватил кирку обеими руками и, выпрямляясь, замахнулся.
Какое-то мгновение, которое показалось ему вечностью, кирка, удерживаемая инерцией, висела неподвижно над его головой, как солнце в зените, но потом, увлекаемая силой тяжести и отчаянным сокращением старческих мышц, набирая скорость, понеслась вниз.
Расчет был верным, и прицелился он точно. Четырехгранное острие с пятнами ржавчины летело прямо в череп зеленоглазого. Рубинов уже был готов услышать хруст.
* * *
Веселье, охватившее Шерифа и Тамбовцева, прошло так же неожиданно, как и появилось.
— Что будем делать? — спросил Тамбовцев, отсмеявшись.
Шериф пожал плечами, похлопывая себя по карманам в поисках сигарет. Достал из пачки одну и ловко прилепил ее к нижней губе.
— Задача ясна. Надо найти его и… — Углом рта Шериф издал громкий стреляющий звук, что-то вроде «крэк!». — Но как это сделать, я пока не знаю. Черт, где мои спички?
— Кирилл, зачем он опять пришел? Что ему от нас надо? — В голосе Тамбовцева слышались страх и отчаяние. Шериф нашел коробок и прикурил.
— Николаич, — сказал он, прищурив от дыма правый глаз, — ты же сам знаешь: это логика кирпича. Разве мы сможем ее понять?
— Неужели… — Тамбовцев перешел на сдавленный шепот, — ему нужна еще одна… жертва? Лицо Шерифа сразу стало жестким:
— В прошлый раз я не успел спросить ЕГО о планах на ближайшие десять лет. Думаю, в этот раз дам ему пару минут. Пусть расскажет.
Тамбовцев мелко закивал, словно соглашаясь с Шерифом.
Баженов аккуратно взял его за плечо и подтолкнул к двери:
— Ладно, чего стоять? Пошли.
— Оставим ее здесь? — Тамбовцев кивнул на тело Ирины, накрытое покрывалом.
— Времени нет возиться. Пусть лежит.
Шериф почти насильно вытолкал Тамбовцева в коридор, сам вышел следом и плотно затворил дверь, будто Ирина просто спала и он не хотел, чтобы кто-нибудь потревожил ее сон.
— Валерку надо взять с собой, — сказал он, как о чем-то давно решенном.
Тамбовцев, шедший впереди него, обернулся:
— Ты полагаешь, ему будет интересно принять участие в охоте на сына?
Баженов вполголоса выругался.
— У него больше нет сына. Ты знаешь об этом ничуть не хуже меня. Зачем начинаешь? На жалость давишь?
— Ладно, извини. — Тамбовцев виновато пожал плечами и снова засеменил к лестнице.
— Валерку возьмем с собой. А куда девать этого Пинта? — вслух размышлял Шериф.
Услышав его слова, Тамбовцев остановился на месте как вкопанный. Он даже вздрогнул, будто его неожиданно ударили. Указательным пальцем он постучал по губам, повторяя:
— Пинт, Пинт… Кирилл! — внезапно громко сказал он. — Ну и ослы же мы с тобой!
Шериф тоже остановился. Недовольно нахмурился. Неужели он что-то упустил из виду?
— Это почему?
— Пинт! Пинт! — Тамбовцев говорил громко, будто подзывал собаку, а не повторял чью-то фамилию. — Мы совсем забыли про него!
— Что забыли? — Шериф никак не мог взять в толк, о чем говорит Николаич.
— Ну, вспомни его рассказ! У нас же все было, все прямо в руки легло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Рубинов засуетился и дважды хлопнул себя по правому уху, чтобы прогнать неприятное ощущение. Он не испытывал боли — ну, разве что самую малость, — но ощущение было именно неприятным, тошнотворным, словно кто-то выворачивал его мозги наизнанку.
Рубинов посмотрел на зеленоглазого. Тот стоял на месте, слегка покачиваясь, будто в трансе. Сейчас веки его были опущены, но глаза под ними двигались в сумасшедшем темпе, прыгали и метались, как шарик, скачущий по лункам рулеточного колеса.
Казалось, момент для нападения был подходящий, но Рубинов не мог сделать ни шага к зеленоглазому, он не мог сократить это расстояние. Между ними стояла невидимая, но очень прочная стена.
Уродец должен сам подойти ко мне! Неизвестно как, но Рубинов это понял. Его надо обмануть, отвлечь. Пусть подойдет ближе.
Теперь его мысли снова беспорядочно заметались. Таракан, ползущий в голове, удивленно остановился, несколько секунд он не мог понять, откуда взялся этот шум. Он ощупал длинными усами пространство вокруг себя, убедился, что ему ничего не грозит, и двинулся дальше.
Он почти приблизился к заветной дверце. Еще немного, и он ее откроет. Окажется внутри. И тогда…
Рубинов окинул взглядом магазин. Он изо всех сил старался выбросить мысль о кирке, забыть ее на время, удалить из заветной комнаты. Его взгляд остановился на полках с одеждой.
— Эй! — громко окликнул он зеленоглазого. — Ты не хочешь одеться? Я понимаю, сейчас не так уж и холодно, но… человек, — он через силу заставил себя произнести это слово, потому что был абсолютно не уверен в том, что зеленоглазый является человеком, — разгуливающий по улицам в таком виде, вызывает подозрения.
Кажется, он попал в цель! Зеленоглазый перестал раскачиваться из стороны в сторону, метавшиеся под прикрытыми веками глаза остановились. Наконец он открыл их. Черты лица сложились в улыбку.
Странное дело: в лице зеленоглазого не было ничего отталкивающего, и все же… Казалось, что оно —лишь маска, скрывающая под собой нечто страшное, темная вода, скрывающая клубок водяных змей. Это нечто постоянно проглядывало, стремилось вырваться наружу, и только кожа и мышцы удерживали его внутри. Но оно НАПОМИНАЛО о себе.
Зеленоглазый уставился на Рубинова, и тому показалось, что тараканов в голове сразу стало больше: десятки, а то и сотни. Они быстро бежали, сметая все на своем пути: распахивали с треском любые дверцы, топтали милые образы, грызли воспоминания…
Рубинов в ужасе огляделся. Взгляд остановился на зеленой стройотрядовской форме — ее запасы остались у Рубинова еще с незапамятных времен. Эта одежда, благодаря своей дешевизне и практичности, неизменно пользовалась большим спросом. Он смотрел на зеленую форму, не отрываясь, и одна дурацкая мысль бешено крутилась в голове, как юла, пущенная сильной рукой: «Она бы пошла к твоим глазам… Она бы пошла к твоим глазам… Она бы пошла к твоим глазам…»
Тараканы, исследующие его голову, постепенно затихли. Наконец они замерли, и Рубинов уловил — различил вполне явственно — громкий шорох, будто в бумажный пакет насыпали крупу. Мгновением позже Рубинов ощутил, как эта крупа непонятно откуда сыплется ему в горло. Он поперхнулся и закашлялся. Запахло чем-то горелым. Изо рта вылетело несколько маленьких черных точек. Размерами они были значительно меньше тараканов, которых он себе представлял, но они все же были! Рубинов не мог хорошенько их разглядеть. Черные точки упали на пол и неподвижно застыли, но основная масса, больно царапая пищевод, провалилась внутрь и улеглась там свинцовой тяжестью.
На желудке у него было тяжело, словно после хорошего обеда за щедрым праздничным столом, но от мысли, ЧТО именно он съел, Рубинову становилось не по себе.
Голова была совершенно опустошенной, звенела, как пустой котел.
Зеленоглазый смотрел на него ехидно и с нескрываемой угрозой. Он бы мог сказать, мол, смотри, со мной шутки плохи, но это было понятно и без слов.
— Одежда, — проскрипел он. — Да, одежда. И еще… Мне нужна веревка. Крепкая веревка.
Он двинулся прямо на Рубинова. Толстый старик попятился, изо всех сил цепляясь за ту единственную мысль, которая могла его спасти. Которая могла спасти его план: «Она бы пошла к твоим глазам… Слышишь? Она бы пошла к твоим глазам…»
* * *
Зеленоглазый шел, на ходу срывая с себя обрывки Петиной одежды: она была мала и сильно стесняла движения. Причина в том, что он очень быстро рос. И поэтому он торопился.
Представители низшего разума сильно зависели от своего белкового носителя — они называли его телом. Но у них тело росло медленно, потому что разум их был примитивен и находился в зачаточном состоянии. Чаще бывало так: низший разум успевал полностью износить тело, так до конца и не развившись.
Теперь же белковая оболочка досталась более мощному разуму. Несравненно более мощному. И Микки нравилось командовать ею, видеть, как она подчиняется, растет и становится сильнее. Ему нужно быть сильнее, чтобы выполнить свою ЗАДАЧУ.
Он не знал ни жалости, ни страха, он вообще был лишен этих глупых и мешающих эмоций. Перед ним была ЦЕЛЬ, и он должен был до нее добраться. Раньше, чем чужое тело, которое теперь принадлежало ему… (Микки поморщился. Ну, или ПОЧТИ принадлежало ему: маленький ублюдок затаился где-то внутри и боялся высунуться.) Он должен достичь цели раньше, чем тело начнет разваливаться на куски, гниющие и дряблые.
Микки быстро понял примитивную механику строения белка. Низшему разуму не дано постичь этого никогда, иначе они станут бессмертными, то есть — бесконечными во времени. Но ведь это абсурд. То, что имеет начало, просто обязано быть КОНЕЧНЫМ. Таков основополагающий принцип бытия. Бесконечна сама ЖИЗНЬ. Бесконечен ВЫСШИЙ РАЗУМ. Но мысль, что любой отдельно взятый представитель низшего разума может стать бесконечным, даже не смешна. Она никчемна.
Микки умело управлял ферментами, отвечающими за строительство белка, из которого состояла его нынешняя оболочка. Он ускорял реакции в несколько тысяч раз. Он становился больше и сильнее с каждой минутой. Он был почти готов выполнить то, зачем его послали.
Здесь, в магазине, Микки встретил забавного представителя низшего разума. Его тело было чрезмерным. Микки. Даже не мог представить, для выполнения какой ЗАДАЧИ мог потребоваться такой огромный живот. И лысина на голове.
Он пролистал все свои файлы памяти и не нашел никакого упоминания о пользе большого живота.
Дело в том, что он не может управлять своим телом. Его тело живет отдельно от его зачаточного разума — такое объяснение было единственно возможным. Единственно правильным.
Микки без труда залез в мысли этого толстяка. Все они были примитивными и лежали на поверхности. И только одну он не смог прочитать до конца.
Глупый обладатель чрезмерного тела думал о том, что лежало у него под прилавком, рядом с предметами, которые файлы памяти определяли как «инструменты». Все «инструменты» имели одинаковое строение: кусок металла и кусок дерева. То, что лежало под прилавком — это он смог уловить, — тоже было построено подобным образом. Но, почему-то пузатый именно на него возлагал большие надежды. Что это могло означать? Микки не знал. Он попытался залезть в мысли чуть глубже. Занятие неприятное, потому что оно требовало больше энергии, которую приходилось отбирать у собственного белкового носителя, но ведь… Он в «магазине», не так ли? А «магазин» для белкового носителя — это что-то вроде заправочной станции, здесь всегда сосредоточены запасы энергии.
Глубокое проникновение в мысли низшего разума вызывало необратимое повреждение матрицы, на которой этот самый разум был построен. Здесь его называли «мозгом». Но почему он должен заботиться о мозгах старика? Он не собирался использовать его тело. Он просто хотел получить немного информации.
Он залез в самую глубь, но там оказалась только одна мысль: о зеленой «одежде», то есть — защитном слое для белкового носителя, который помогает поддерживать постоянную температуру тела и предохраняет его от мелких повреждений.
Ну что же? Пожалуй, «одежда» ему нужна. Это — единственная стоящая мысль, которую он обнаружил у толстяка.
Правда, где-то на заднем плане он нашел упоминание о «жене»: субъекте, с которым толстяк обменивался информацией о строении собственного белка. «Жена» дополняла полученную информацию своей и предоставляла белковый носитель для выращивания получившейся комбинации. Такой процесс здесь называли половым размножением.
Но сейчас толстяк думал о жене не в связи с размножением, он ждал, что она ему чем-то поможет.
Да. Пусть поможет, решил Микки. Пусть. Свидетелей оставлять нельзя.
Он пошел к прилавку, на ходу освобождаясь от старой, негодной одежды. Белковый носитель тут же отреагировал увеличившейся теплопродукцией.
Он оставил толстяка в покое, полностью переключившись на его «жену». Сладить с ней оказалось гораздо легче, энергетические затраты были совсем небольшие.
Он не ожидал никакого подвоха, поэтому смело шел к прилавку. Если бы он прямо сейчас залез в мозг толстяка, то нашел бы там много интересного. Например, коротенький фильм о том, как острый конец инструмента, называемого «киркой», пробивает его череп, разрушая матрицу низшего разума.
* * *
Рубинов напрягся, выжидая удобного момента. Он ждал, когда зеленоглазый окажется в пределах досягаемости: на расстоянии вытянутой руки плюс длины ручки. Он должен был ударить наверняка. Права на ошибку больше не было.
Зеленоглазый подходил все ближе и ближе. Наконец, момент настал: Рубинов ждал его очень долго — десять лет.
Он стремительно — насколько это позволял грузный живот — нагнулся, крепко схватил кирку обеими руками и, выпрямляясь, замахнулся.
Какое-то мгновение, которое показалось ему вечностью, кирка, удерживаемая инерцией, висела неподвижно над его головой, как солнце в зените, но потом, увлекаемая силой тяжести и отчаянным сокращением старческих мышц, набирая скорость, понеслась вниз.
Расчет был верным, и прицелился он точно. Четырехгранное острие с пятнами ржавчины летело прямо в череп зеленоглазого. Рубинов уже был готов услышать хруст.
* * *
Веселье, охватившее Шерифа и Тамбовцева, прошло так же неожиданно, как и появилось.
— Что будем делать? — спросил Тамбовцев, отсмеявшись.
Шериф пожал плечами, похлопывая себя по карманам в поисках сигарет. Достал из пачки одну и ловко прилепил ее к нижней губе.
— Задача ясна. Надо найти его и… — Углом рта Шериф издал громкий стреляющий звук, что-то вроде «крэк!». — Но как это сделать, я пока не знаю. Черт, где мои спички?
— Кирилл, зачем он опять пришел? Что ему от нас надо? — В голосе Тамбовцева слышались страх и отчаяние. Шериф нашел коробок и прикурил.
— Николаич, — сказал он, прищурив от дыма правый глаз, — ты же сам знаешь: это логика кирпича. Разве мы сможем ее понять?
— Неужели… — Тамбовцев перешел на сдавленный шепот, — ему нужна еще одна… жертва? Лицо Шерифа сразу стало жестким:
— В прошлый раз я не успел спросить ЕГО о планах на ближайшие десять лет. Думаю, в этот раз дам ему пару минут. Пусть расскажет.
Тамбовцев мелко закивал, словно соглашаясь с Шерифом.
Баженов аккуратно взял его за плечо и подтолкнул к двери:
— Ладно, чего стоять? Пошли.
— Оставим ее здесь? — Тамбовцев кивнул на тело Ирины, накрытое покрывалом.
— Времени нет возиться. Пусть лежит.
Шериф почти насильно вытолкал Тамбовцева в коридор, сам вышел следом и плотно затворил дверь, будто Ирина просто спала и он не хотел, чтобы кто-нибудь потревожил ее сон.
— Валерку надо взять с собой, — сказал он, как о чем-то давно решенном.
Тамбовцев, шедший впереди него, обернулся:
— Ты полагаешь, ему будет интересно принять участие в охоте на сына?
Баженов вполголоса выругался.
— У него больше нет сына. Ты знаешь об этом ничуть не хуже меня. Зачем начинаешь? На жалость давишь?
— Ладно, извини. — Тамбовцев виновато пожал плечами и снова засеменил к лестнице.
— Валерку возьмем с собой. А куда девать этого Пинта? — вслух размышлял Шериф.
Услышав его слова, Тамбовцев остановился на месте как вкопанный. Он даже вздрогнул, будто его неожиданно ударили. Указательным пальцем он постучал по губам, повторяя:
— Пинт, Пинт… Кирилл! — внезапно громко сказал он. — Ну и ослы же мы с тобой!
Шериф тоже остановился. Недовольно нахмурился. Неужели он что-то упустил из виду?
— Это почему?
— Пинт! Пинт! — Тамбовцев говорил громко, будто подзывал собаку, а не повторял чью-то фамилию. — Мы совсем забыли про него!
— Что забыли? — Шериф никак не мог взять в толк, о чем говорит Николаич.
— Ну, вспомни его рассказ! У нас же все было, все прямо в руки легло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66