Стать сукой, проще говоря. Но я этого не сделаю, как бы тебе ни хотелось. Хочешь знать, что я сделаю? В лепешку разобьюсь, но найду этого гада. Я не ясновидящий, но у меня такое предчувствие, что он погибнет, оказывая сопротивление при задержании. Отстреливаясь из того самого ружья, которое стоит в ординаторской. Вот тогда будут и отпечатки, и справедливость, и все по закону. Тогда я буду считать, что добросовестно выполнил свой профессиональный долг. А пока твоя очередь. Поехали, констатируем факт смерти. А если она еще жива, что вряд ли, мы подождем в коридоре, и не устраивай сопливых истерик. Ладно?
— Этого я не могу обещать, — в сторону сказал Пинт. — Я буду пытаться… — Он не договорил.
— Ты романтик, док, — с улыбкой сказал Шериф. — Я тоже когда-то был таким.
* * *
Большой дом выглядел зловеще: в пустых окнах не было ни огонька, распахнутая дверь напоминала открытый рот покойника. Пинту стало не по себе.
Шериф шел первым. В правой руке он держал свое ружье, уперев приклад в локтевой сгиб. Он даже не шел, а крался, стараясь не шуметь. За ним следовал Ружецкий, потом — Пинт. Замыкал шествие Тамбовцев, державшийся в отдалении. Он громко сопел и отдувался.
Баженов обернулся к Ружецкому:
— Сын дома?
— Сын?.. Петя?.. — Казалось, он только сейчас вспомнил, что у него есть сын. — Нет, я не видел его целый день. Не знаю, где он.
— Ладно, разберемся. — Шериф вошел в дверной проем, подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Он медленно поворачивался из стороны в сторону, готовый мгновенно отреагировать на любой посторонний шорох.
В доме было тихо. Ни звука.
— Где она? У себя? Ружецкий кивнул.
— Пошли, — шепотом приказал Шериф и стал подниматься по лестнице. Ружецкий застыл на месте. Пинт аккуратно оттеснил его и последовал за Шерифом.
Внезапно лестница озарилась ярким светом — это вошедший Тамбовцев повернул выключатель. Пинт увидел, как Шериф прыгнул вперед, на пол площадки между первым и вторым этажами, между резными столбиками перил высунулся ствол его ружья. Ствол торчал в опасной близости от лица Пинта, и он, действуя инстинктивно, упал на ступеньки и перекатился на спину.
Внизу стоял испуганный Тамбовцев, застывший с протянутой к выключателю рукой. Он напоминал статую Ленина.
— Свои, свои, — закричал он. — Не стреляй. Баженов недовольно поднялся, отряхнул колени. Дальше шептаться и таиться не было смысла.
— Николаич, ты не подумал, что здесь мог кто-нибудь быть? А? Если я не включаю свет, то, наверное, не просто так?
— Извини, Кирилл, случайно получилось, — оправдывался Тамбовцев. — Как-то машинально.
Шериф глубоко вздохнул и укоризненно покачал головой.
— Ладно. Тогда давайте включайте свет везде где только можно. — Это относилось к Тамбовцеву и хозяину дома. — Пойдем, док, посмотрим, что к чему.
Теперь он шагал быстро, не заботясь больше о скрытности. Но ружье все равно держал наготове.
Поднявшись на второй этаж, Шериф уверенно повернул направо. Пинт, не отстававший от него, заметил, что первая дверь по коридору немного приоткрыта.
. Шериф постоял на пороге, прислушиваясь. Было тихо. Стволом ружья он толкнул дверь и тут же моментально присел на корточки.
Дверь скрипнула и отворилась. За нею не было никого. Шериф выпрямился и медленно вошел. Пинт уткнулся в широкую спину Баженова.
— Ну, что там?
Шериф молчал. Он отступил в сторону, предоставляя Пинту возможность самому все увидеть.
Перед кроватью лежало тело молодой женщины. Голые колени, подтянутые к животу, были залиты кровью, спутанные волосы наполовину скрывали неестественно бледное лицо. Кровь была везде: на полу, на ковре, бурые брызги разлетелись по скомканной постели. Рядом с телом валялся какой-то странный сверток. Приглядевшись, Пинт понял, что это насквозь пропитавшаяся кровью подушка.
За его спиной часто-часто задышал Ружецкий. Потом раздался плач, сначала тихий, затем все громче и громче.
Шериф досадливо поморщился.
— Док, помоги ему успокоиться! Пинт поискал глазами чистое место, поставил туда прихваченный из больницы чемоданчик с красным крестом на боку, достал из него валерьянку и нашатырь и протянул Ружецкому.
— Что это? Не надо. — Подоспевший Тамбовцев отвел руку Пинта с пахучим пузырьком. Пухлой ладонью он ударил Ружецкого по щекам: хлоп! хлоп! — Лучше налейте ему немного спирта, Оскар Карлович!
— Да, конечно… Я вижу, здесь все лечится спиртом. — Пинт достал большую склянку и наполнил мензурку до половины. — Выпейте!
Валерий дрожащими пальцами схватил пластиковый стаканчик.
— Ну! Давай! — Тамбовцев сглотнул. — Не тяни! Но Ружецкий застыл с поднесенным ко рту лекарством. Он стоял, не в силах пошевелиться.
— Что с ним? — спросил Шериф. Пинт недоуменно пожал плечами.
Ружецкий стоял и, не отрываясь, смотрел куда-то за их спины.
— Валера! — окликнул его Шериф, — С тобой все в порядке?
— Вот он, — выдавил из себя Ружецкий. — Вот на кого он был похож.
Пинт проследил за направлением его взгляда. Ружецкий смотрел на плакат, висевший в изголовье. Обычный дешевенький плакат на плохом картоне. Крупная черно-белая фотография: молодой мужчина с зачесанными назад волосами, одна непослушная прядь свисает на высокий лоб, мужчина соблазнительно улыбается, слегка наклонив голову набок. Чувствуется, что этот наклон головы не случаен, как и выбившаяся прядь: он хорошо отрепетирован и многократно проверен. Мужчина курит, между пальцами с длинными ухоженными ногтями зажата сигарета без фильтра. Верхняя пуговица рубашки расстегнута, нарочито небрежно завязанный узел галстука ослаблен. Воротник дешевого пальто из грубого драпа поднят.
Это был Микки Рурк.
— Очень похож, — задумчиво повторил Ружецкий и залпом выпил.
Но больше всего Пинта поразила реакция Шерифа.
Он усмехнулся, коротко и злобно.
— Знакомое личико! — сказал он. — Помнится, я уже делал это однажды. — Он молниеносно вскинул ружье и выстрелил в плакат. В картоне появилось шестнадцать дырок, расположенных аккуратной кучкой.
* * *
Когда звон в ушах постепенно утих, а пороховой дым рассеялся, Пинт заметил рядом с телом какие-то знаки, судя по всему, написанные кровью. Он подозвал Шерифа:
— Смотрите, Шериф! Что это может означать? Баженов присмотрелся.
— Не разберу. Надо отодвинуть тело. Жаль, нет эксперта, фотография бы не помешала. Ну да ладно, отодвинем чуть-чуть, потом вернем на место.
Вдвоем они сдвинули тело. Ирина была уже холодной, но окоченение пока не наступило.
Пинт присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть неровные буквы.
«Петя… знак равенства… Ми… Микки… Петя равняется Микки…»
— Шериф, вы что-нибудь понимаете? «Петя равняется Микки»?
Второй раз за сегодняшний день он увидел тень страха на лице Шерифа. Баженов застыл, словно в ступоре. Потом встряхнул головой и уставился на Тамбовцева:
— Ну что, Николаич? ОН все-таки вернулся. Нашел способ.
Тамбовцев ответил не менее загадочно:
— Нет. Оказывается, ОН все время был здесь. Просто выжидал удобного момента.
— Послушайте, о чем вы говорите? — вмешался Пинт, но они стояли и молчали, глядя друг другу в глаза, как два дуэлянта перед барьером.
— Ясно одно, — медленно проговорил Шериф. — Он никуда не убежит. Он останется в городе.
— Знаешь… — задумчиво сказал Тамбовцев, — мне от этого почему-то не легче. Скорее наоборот…
* * *
Баженов провел ладонью по лбу, словно пытался таким образом прогнать мрачные мысли. Возможно, где-то в городке, прямо сейчас, происходило нечто ужасное, так что времени на раздумья было немного. Точнее, его совсем не было.
— Док, — сказал он Пинту, — отведи Валерия вниз, и сидите пока на кухне, выпейте чего-нибудь. Мы скоро придем.
— Да, — кивнул Тамбовцев. — Мы придем. Скоро. Оскар взял под руку упирающегося Ружецкого:
— Пойдемте. Вам необходимо успокоиться. Ружецкий подчинился.
— Вы только, — в дверях он обернулся, — не делайте ей… — Похоже, он и сам не знал, что хотел сказать. Виновато качнув головой, он повторил: — Пожалуйста, не надо…
— Хорошо, хорошо, — заверил его Шериф. — Иди, Валера. — Он поймал себя на мысли, что чуть было не ответил: «Все будет в порядке».
Но он знал твердо — наверное, лучше, чем кто бы то ни было из присутствующих, — что ничего уже не будет в порядке.
Едва Ружецкий, бережно поддерживаемый Пиитом, скрылся в коридоре, Шериф затворил за ними дверь и обратился к Тамбовцеву:
— Николаич, давай осмотрим ее хорошенько.
Тамбовцев покряхтел, но согласился. Он знал, что это необходимо.
Они перевернули тело на спину. Тамбовцев, подслеповато щурясь, стал приглядываться.
— Ничего не вижу. Кирилл, раздвинь ей ноги, пожалуйста.
Баженов положил руки на голые колени трупа и, морщась от отвращения, развел ей ноги.
— Что там? — Сам он старался не смотреть. Он даже отвернулся, чтобы ничего не видеть. Конечно, если бы он был один, ему бы пришлось проделать эту неприятную процедуру самому. Но ведь рядом Тамбовцев. А Тамбовцеву он доверял.
— Боже! — Тамбовцев громко рыгнул. — Меня сейчас вырвет. — Он потянулся за легкомысленно отвергнутым нашатырем, глубоко вдохнул, стало немного лучше. — Подожди, подержи еще немножко. — Он взял большой клок ваты и накрутил его на пинцет. — Сейчас, возьму мазок. По-моему, это то, что мы… — Он не договорил.
Шерифа тоже начало мутить.
— Ну давай быстрее, чего ты копаешься?
— Все уже. — Тамбовцев с кряхтением поднялся с колен. Баженов взял покрывало, лежавшее на углу кровати, и накрыл тело.
— Так будет лучше. Ну, чего нашел? Тамбовцев покрутил головой. Он совсем не хотел рассказывать о том, что увидел. Но пришлось.
— Перед смертью ее изнасиловали. Жестоко. Куда только могли. Я только не знаю чем. Не могу себе представить такие размеры у обычного человека… — Он замолчал, словно осознав глупость своих слов: ведь речь шла не о человеке. — Всюду — страшные разрывы. Кровь, кал… И еще — вот это. — Он поднял пинцет к свету.
На куске ваты были хорошо видны потеки черной слизи, смешанной с кровью. Шериф подошел к двери, щелкнул выключателем. В темноте слизь слабо светилась — еле-еле, свечение становилось все бледнее и бледнее, она будто медленно умирала.
— Значит, это точно ОН? — спросил Шериф. Он надеялся услышать «нет», но сам был уверен в обратном. На сто пятьдесят процентов.
Тамбовцев молчал. Он взвешивал каждый довод «за» и «против». Наконец он заговорил, и Шериф услышал, что голос его дрожит:
— Боюсь, что да. Во-первых, та же самая черная дрянь. Во-вторых, портретное сходство. — Они оба, как по команде, посмотрели на плакат. Теперь сходство установить было трудно, потому что вместо лица непутевой голливудской звезды зияла черная дыра с ошметками картона, но и Тамбовцев и Шериф одновременно покачали головами, будто сочувствуя друг другу и самим себе. — В-третьих, свечение в заброшенной штольне, вряд ли это совпадение случайно.
И, в-четвертых, надпись на полу. Видимо, она хотела нас предупредить. «Петя равняется Микки…» Значит…
— Николаич, ты принимал у нее роды? — перебил Баженов.
— Нет, Валерий возил ее в Александрийск. Я только наблюдал ее на ранних сроках, но…
— Что?
Тамбовцев вспоминал. Да, поведение Ирины показалось ему тогда странным, но… Он отнес это на счет обычного невроза беременных.
— Примерно с третьего месяца она перестала ходить ко мне. Ездила в Александрийск.
— Послушай, должны были сохраниться какие-то записи… Наверняка в Александрийске завели историю болезни. Она тебе не показывала?
— Нет. Сказала, что потеряла, а я как-то… Роды прошли нормально, да и черт с ним.
— Николаич, тебе не кажется, что Петя — не от Валерки?
— Возможно… Я, конечно, нарушаю врачебную тайну… Мой молодой коллега Пинт вряд ли бы меня одобрил, но… Валерий приходил ко мне несколько раз, спрашивал, почему они живут уже пять лет, а детей все нет. И потом она вдруг забеременела. Ружецкий успокоился. Я объяснил ему, что так бывает…
— Так действительно бывает? Тамбовцев вздохнул:
— Чему тут удивляться? Ты сам знаешь, что ВСЕ бывает.
— Она родила… — Шериф пощелкал пальцами, призывая Тамбовцева на помощь.
— В конце апреля. Минус девять месяцев — конец июля. По времени все сходится. Да, — уверенно сказал Тамбовцев. — Это могло быть именно так, как ты думаешь.
— Выходит, ОН вернулся… через нее? — Шериф кивнул за спину, туда, где лежало тело Ирины.
— Он мог появиться откуда угодно. — Тамбовцев беспомощно развел руками. — Я почему-то так думаю. Но… скорее всего, ты прав. Он вернулся в этот мир через ту же самую дверь, что и все люди.
— Смотри… Если он появился именно ТАК, значит, ему это было для чего-то нужно?
— Кирилл, по-моему, — Тамбовцев невесело усмехнулся, — ты пытаешься найти логику в поступках кирпича, упавшего с крыши кому-то на голову. Это бесполезное занятие.
Шериф подошел к Тамбовцеву вплотную и сказал тихо, почти шепотом:
— Николаич… Я… боюсь, понимаешь? Боюсь, что мне с ним не справиться.
Тамбовцев ответил — так же тихо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Этого я не могу обещать, — в сторону сказал Пинт. — Я буду пытаться… — Он не договорил.
— Ты романтик, док, — с улыбкой сказал Шериф. — Я тоже когда-то был таким.
* * *
Большой дом выглядел зловеще: в пустых окнах не было ни огонька, распахнутая дверь напоминала открытый рот покойника. Пинту стало не по себе.
Шериф шел первым. В правой руке он держал свое ружье, уперев приклад в локтевой сгиб. Он даже не шел, а крался, стараясь не шуметь. За ним следовал Ружецкий, потом — Пинт. Замыкал шествие Тамбовцев, державшийся в отдалении. Он громко сопел и отдувался.
Баженов обернулся к Ружецкому:
— Сын дома?
— Сын?.. Петя?.. — Казалось, он только сейчас вспомнил, что у него есть сын. — Нет, я не видел его целый день. Не знаю, где он.
— Ладно, разберемся. — Шериф вошел в дверной проем, подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Он медленно поворачивался из стороны в сторону, готовый мгновенно отреагировать на любой посторонний шорох.
В доме было тихо. Ни звука.
— Где она? У себя? Ружецкий кивнул.
— Пошли, — шепотом приказал Шериф и стал подниматься по лестнице. Ружецкий застыл на месте. Пинт аккуратно оттеснил его и последовал за Шерифом.
Внезапно лестница озарилась ярким светом — это вошедший Тамбовцев повернул выключатель. Пинт увидел, как Шериф прыгнул вперед, на пол площадки между первым и вторым этажами, между резными столбиками перил высунулся ствол его ружья. Ствол торчал в опасной близости от лица Пинта, и он, действуя инстинктивно, упал на ступеньки и перекатился на спину.
Внизу стоял испуганный Тамбовцев, застывший с протянутой к выключателю рукой. Он напоминал статую Ленина.
— Свои, свои, — закричал он. — Не стреляй. Баженов недовольно поднялся, отряхнул колени. Дальше шептаться и таиться не было смысла.
— Николаич, ты не подумал, что здесь мог кто-нибудь быть? А? Если я не включаю свет, то, наверное, не просто так?
— Извини, Кирилл, случайно получилось, — оправдывался Тамбовцев. — Как-то машинально.
Шериф глубоко вздохнул и укоризненно покачал головой.
— Ладно. Тогда давайте включайте свет везде где только можно. — Это относилось к Тамбовцеву и хозяину дома. — Пойдем, док, посмотрим, что к чему.
Теперь он шагал быстро, не заботясь больше о скрытности. Но ружье все равно держал наготове.
Поднявшись на второй этаж, Шериф уверенно повернул направо. Пинт, не отстававший от него, заметил, что первая дверь по коридору немного приоткрыта.
. Шериф постоял на пороге, прислушиваясь. Было тихо. Стволом ружья он толкнул дверь и тут же моментально присел на корточки.
Дверь скрипнула и отворилась. За нею не было никого. Шериф выпрямился и медленно вошел. Пинт уткнулся в широкую спину Баженова.
— Ну, что там?
Шериф молчал. Он отступил в сторону, предоставляя Пинту возможность самому все увидеть.
Перед кроватью лежало тело молодой женщины. Голые колени, подтянутые к животу, были залиты кровью, спутанные волосы наполовину скрывали неестественно бледное лицо. Кровь была везде: на полу, на ковре, бурые брызги разлетелись по скомканной постели. Рядом с телом валялся какой-то странный сверток. Приглядевшись, Пинт понял, что это насквозь пропитавшаяся кровью подушка.
За его спиной часто-часто задышал Ружецкий. Потом раздался плач, сначала тихий, затем все громче и громче.
Шериф досадливо поморщился.
— Док, помоги ему успокоиться! Пинт поискал глазами чистое место, поставил туда прихваченный из больницы чемоданчик с красным крестом на боку, достал из него валерьянку и нашатырь и протянул Ружецкому.
— Что это? Не надо. — Подоспевший Тамбовцев отвел руку Пинта с пахучим пузырьком. Пухлой ладонью он ударил Ружецкого по щекам: хлоп! хлоп! — Лучше налейте ему немного спирта, Оскар Карлович!
— Да, конечно… Я вижу, здесь все лечится спиртом. — Пинт достал большую склянку и наполнил мензурку до половины. — Выпейте!
Валерий дрожащими пальцами схватил пластиковый стаканчик.
— Ну! Давай! — Тамбовцев сглотнул. — Не тяни! Но Ружецкий застыл с поднесенным ко рту лекарством. Он стоял, не в силах пошевелиться.
— Что с ним? — спросил Шериф. Пинт недоуменно пожал плечами.
Ружецкий стоял и, не отрываясь, смотрел куда-то за их спины.
— Валера! — окликнул его Шериф, — С тобой все в порядке?
— Вот он, — выдавил из себя Ружецкий. — Вот на кого он был похож.
Пинт проследил за направлением его взгляда. Ружецкий смотрел на плакат, висевший в изголовье. Обычный дешевенький плакат на плохом картоне. Крупная черно-белая фотография: молодой мужчина с зачесанными назад волосами, одна непослушная прядь свисает на высокий лоб, мужчина соблазнительно улыбается, слегка наклонив голову набок. Чувствуется, что этот наклон головы не случаен, как и выбившаяся прядь: он хорошо отрепетирован и многократно проверен. Мужчина курит, между пальцами с длинными ухоженными ногтями зажата сигарета без фильтра. Верхняя пуговица рубашки расстегнута, нарочито небрежно завязанный узел галстука ослаблен. Воротник дешевого пальто из грубого драпа поднят.
Это был Микки Рурк.
— Очень похож, — задумчиво повторил Ружецкий и залпом выпил.
Но больше всего Пинта поразила реакция Шерифа.
Он усмехнулся, коротко и злобно.
— Знакомое личико! — сказал он. — Помнится, я уже делал это однажды. — Он молниеносно вскинул ружье и выстрелил в плакат. В картоне появилось шестнадцать дырок, расположенных аккуратной кучкой.
* * *
Когда звон в ушах постепенно утих, а пороховой дым рассеялся, Пинт заметил рядом с телом какие-то знаки, судя по всему, написанные кровью. Он подозвал Шерифа:
— Смотрите, Шериф! Что это может означать? Баженов присмотрелся.
— Не разберу. Надо отодвинуть тело. Жаль, нет эксперта, фотография бы не помешала. Ну да ладно, отодвинем чуть-чуть, потом вернем на место.
Вдвоем они сдвинули тело. Ирина была уже холодной, но окоченение пока не наступило.
Пинт присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть неровные буквы.
«Петя… знак равенства… Ми… Микки… Петя равняется Микки…»
— Шериф, вы что-нибудь понимаете? «Петя равняется Микки»?
Второй раз за сегодняшний день он увидел тень страха на лице Шерифа. Баженов застыл, словно в ступоре. Потом встряхнул головой и уставился на Тамбовцева:
— Ну что, Николаич? ОН все-таки вернулся. Нашел способ.
Тамбовцев ответил не менее загадочно:
— Нет. Оказывается, ОН все время был здесь. Просто выжидал удобного момента.
— Послушайте, о чем вы говорите? — вмешался Пинт, но они стояли и молчали, глядя друг другу в глаза, как два дуэлянта перед барьером.
— Ясно одно, — медленно проговорил Шериф. — Он никуда не убежит. Он останется в городе.
— Знаешь… — задумчиво сказал Тамбовцев, — мне от этого почему-то не легче. Скорее наоборот…
* * *
Баженов провел ладонью по лбу, словно пытался таким образом прогнать мрачные мысли. Возможно, где-то в городке, прямо сейчас, происходило нечто ужасное, так что времени на раздумья было немного. Точнее, его совсем не было.
— Док, — сказал он Пинту, — отведи Валерия вниз, и сидите пока на кухне, выпейте чего-нибудь. Мы скоро придем.
— Да, — кивнул Тамбовцев. — Мы придем. Скоро. Оскар взял под руку упирающегося Ружецкого:
— Пойдемте. Вам необходимо успокоиться. Ружецкий подчинился.
— Вы только, — в дверях он обернулся, — не делайте ей… — Похоже, он и сам не знал, что хотел сказать. Виновато качнув головой, он повторил: — Пожалуйста, не надо…
— Хорошо, хорошо, — заверил его Шериф. — Иди, Валера. — Он поймал себя на мысли, что чуть было не ответил: «Все будет в порядке».
Но он знал твердо — наверное, лучше, чем кто бы то ни было из присутствующих, — что ничего уже не будет в порядке.
Едва Ружецкий, бережно поддерживаемый Пиитом, скрылся в коридоре, Шериф затворил за ними дверь и обратился к Тамбовцеву:
— Николаич, давай осмотрим ее хорошенько.
Тамбовцев покряхтел, но согласился. Он знал, что это необходимо.
Они перевернули тело на спину. Тамбовцев, подслеповато щурясь, стал приглядываться.
— Ничего не вижу. Кирилл, раздвинь ей ноги, пожалуйста.
Баженов положил руки на голые колени трупа и, морщась от отвращения, развел ей ноги.
— Что там? — Сам он старался не смотреть. Он даже отвернулся, чтобы ничего не видеть. Конечно, если бы он был один, ему бы пришлось проделать эту неприятную процедуру самому. Но ведь рядом Тамбовцев. А Тамбовцеву он доверял.
— Боже! — Тамбовцев громко рыгнул. — Меня сейчас вырвет. — Он потянулся за легкомысленно отвергнутым нашатырем, глубоко вдохнул, стало немного лучше. — Подожди, подержи еще немножко. — Он взял большой клок ваты и накрутил его на пинцет. — Сейчас, возьму мазок. По-моему, это то, что мы… — Он не договорил.
Шерифа тоже начало мутить.
— Ну давай быстрее, чего ты копаешься?
— Все уже. — Тамбовцев с кряхтением поднялся с колен. Баженов взял покрывало, лежавшее на углу кровати, и накрыл тело.
— Так будет лучше. Ну, чего нашел? Тамбовцев покрутил головой. Он совсем не хотел рассказывать о том, что увидел. Но пришлось.
— Перед смертью ее изнасиловали. Жестоко. Куда только могли. Я только не знаю чем. Не могу себе представить такие размеры у обычного человека… — Он замолчал, словно осознав глупость своих слов: ведь речь шла не о человеке. — Всюду — страшные разрывы. Кровь, кал… И еще — вот это. — Он поднял пинцет к свету.
На куске ваты были хорошо видны потеки черной слизи, смешанной с кровью. Шериф подошел к двери, щелкнул выключателем. В темноте слизь слабо светилась — еле-еле, свечение становилось все бледнее и бледнее, она будто медленно умирала.
— Значит, это точно ОН? — спросил Шериф. Он надеялся услышать «нет», но сам был уверен в обратном. На сто пятьдесят процентов.
Тамбовцев молчал. Он взвешивал каждый довод «за» и «против». Наконец он заговорил, и Шериф услышал, что голос его дрожит:
— Боюсь, что да. Во-первых, та же самая черная дрянь. Во-вторых, портретное сходство. — Они оба, как по команде, посмотрели на плакат. Теперь сходство установить было трудно, потому что вместо лица непутевой голливудской звезды зияла черная дыра с ошметками картона, но и Тамбовцев и Шериф одновременно покачали головами, будто сочувствуя друг другу и самим себе. — В-третьих, свечение в заброшенной штольне, вряд ли это совпадение случайно.
И, в-четвертых, надпись на полу. Видимо, она хотела нас предупредить. «Петя равняется Микки…» Значит…
— Николаич, ты принимал у нее роды? — перебил Баженов.
— Нет, Валерий возил ее в Александрийск. Я только наблюдал ее на ранних сроках, но…
— Что?
Тамбовцев вспоминал. Да, поведение Ирины показалось ему тогда странным, но… Он отнес это на счет обычного невроза беременных.
— Примерно с третьего месяца она перестала ходить ко мне. Ездила в Александрийск.
— Послушай, должны были сохраниться какие-то записи… Наверняка в Александрийске завели историю болезни. Она тебе не показывала?
— Нет. Сказала, что потеряла, а я как-то… Роды прошли нормально, да и черт с ним.
— Николаич, тебе не кажется, что Петя — не от Валерки?
— Возможно… Я, конечно, нарушаю врачебную тайну… Мой молодой коллега Пинт вряд ли бы меня одобрил, но… Валерий приходил ко мне несколько раз, спрашивал, почему они живут уже пять лет, а детей все нет. И потом она вдруг забеременела. Ружецкий успокоился. Я объяснил ему, что так бывает…
— Так действительно бывает? Тамбовцев вздохнул:
— Чему тут удивляться? Ты сам знаешь, что ВСЕ бывает.
— Она родила… — Шериф пощелкал пальцами, призывая Тамбовцева на помощь.
— В конце апреля. Минус девять месяцев — конец июля. По времени все сходится. Да, — уверенно сказал Тамбовцев. — Это могло быть именно так, как ты думаешь.
— Выходит, ОН вернулся… через нее? — Шериф кивнул за спину, туда, где лежало тело Ирины.
— Он мог появиться откуда угодно. — Тамбовцев беспомощно развел руками. — Я почему-то так думаю. Но… скорее всего, ты прав. Он вернулся в этот мир через ту же самую дверь, что и все люди.
— Смотри… Если он появился именно ТАК, значит, ему это было для чего-то нужно?
— Кирилл, по-моему, — Тамбовцев невесело усмехнулся, — ты пытаешься найти логику в поступках кирпича, упавшего с крыши кому-то на голову. Это бесполезное занятие.
Шериф подошел к Тамбовцеву вплотную и сказал тихо, почти шепотом:
— Николаич… Я… боюсь, понимаешь? Боюсь, что мне с ним не справиться.
Тамбовцев ответил — так же тихо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66