То же самое он думал теперь обо всем Ущелье Эрвис. Омало могли запросто перебить всех скармеров, застань они их здесь — в естественной ловушке на дне провала. Сейчас нужно как можно скорее вывести воинов вверх, на равнинную местность.
Воинов?.. Джуксаловы руки сжали копье так крепко, что когти впились в древко. Сколько ни называй кучку крестьян и дворцовой челяди — пусть и вооруженную топорами и копьями — войском, воинственней они от этого не станут. Вот будет чудо, если у этих больных недержанием масси хватит ума и выучки, чтобы двинуться в наступление толпой, а не группами, на которые они сейчас разбиты, и сделать все, что им сказано.
Больше всего Джуксала сейчас беспокоили омало. Стоят ли на восточном краю дозорные отряды и сколько в них самцов? Если они заподозрят неладное и достаточно быстро повернут глазные стебли в нужном направлении, скармерам придется туговато. Правда, кто поверит, что можно пересечь Ущелье Эрвис во время летнего наводнения? Год назад Джуксал и сам бы презрительно рассмеялся, если бы услышал подобное. Глупые омало тоже не верят, даже не предполагают… А когда поверят, будет слишком поздно что-либо делать.
Снегопад, кажется, усиливался. «Вали побольше», — подумал воин, глядя на небо. Снег помог бы замаскировать лодки и взбирающихся вверх по отвесной стене Ущелья Эрвис скармерских самцов. Проклятье, если омало не полнейшие идиоты, они, разумеется, выставили дозоры. Никто не доживает до старости, если считает своих врагов идиотами. Джуксал идиотом не был.
Словно в ответ на его мысли сверху что-то шевельнулось. Беззвучно выругавшись, воин нырнул за большой камень и осторожно высунул из-за него глазной стебель, пытаясь разглядеть источник шума. Животное? Или самец омало? Теперь сыпавший с неба густой снег мешал ему.
— Ну ладно, посмотрим, кому эта встреча доставит больше неприятностей, — прошептал ветеран, крепче сжимая копье, достаточно длинное и острое, чтобы даже кронг призадумался, бросаться ли в атаку.
Расширившись, будто приветствуя Хогрэма, Джуксал метнулся под прикрытие другого валуна. Выставил наружу глазной стебель… и опять практически ничего не смог разглядеть. Будь там самец омало, он уже поднял бы тревогу. Зверь?
Сквозь бормотание ветра Джуксал услышал звук, который никакой зверь издавать не мог: СТУК-СТУК-СТУК. Молоток стучал о камень. Стало быть, все же самец и, судя по всему, даже не догадывается, что где-то поблизости от него находится скармерский воин.
Джуксал устремился вперед, тихо, как крадущийся к бегунку зосид.
* * *
Руставели нервно оглянулся через плечо, входя в рубку «Циолковского». Он имел с десяток законных причин, чтобы прийти сюда днем. Ворошилов, как всегда, работал в своей лаборатории в дальнем конце корабля и плевал на весь окружающий мир. И все же Руставели нервничал.
— Штирлиц из меня плохой, — пробормотал он по-грузински, прислушиваясь к учащенному биению своего сердца. Лишняя осторожность не помешает — золотое правило преступника. Может, и преступника, но не предателя. Нет, не предателя.
Биолог снова оглянулся. Коридор был пуст — из лаборатории доносился еле слышный звон пробирок. Руставели включил радиопередатчик и быстро нашел нужную частоту.
— Алло, «Афина», вас вызывает «Циолковский», — тихо проговорил он, держа микрофон у самых губ. — Алло, «Афина»…
— «Афина» слушает. На связи Луиза Брэгг, — ее ответ тоже прозвучал едва слышно: Руставели вывел регулятор громкости вниз почти до отказа. Правда, магнитофон автоматически записывал разговор, но думать об этом не было времени. — Ваш вызов незапланированный, «Циолковский». Что случилось?
— Флот скармеров пересекает Каньон Йотун, вот что. С ними Олег Лопатин. Он прихватил с собой своего лучшего дружка «Калашникова», а язык, на котором говорит последний, я полагаю, вам известен… Все. Конец связи.
Рука его потянулась к выключателю передатчика и… застыла над ним. Индикатор питания погас сам по себе. Руставели заскрипел зубами. Вот же дерьмо, испортился еще раз…
И тут из коридора донесся звук шагов. Спустя секунду Ворошилов появился на пороге и застыл, привалившись плечом к косяку.
— Глупо, Шота Михайлович, — сказал он, покачав головой.
— О чем вы? — спросил Руставели, изо всех сил изображая невинное удивление и все еще надеясь вывернуться. — Проклятое радио опять подложило нам свинью. Отрубилось. Я как раз проверял передатчик…
— И для проверки связались с янки, — закончил Ворошилов.
Биолог сник.
— Мне следовало догадаться, что поломка случилась слишком уж вовремя.
— Да, следовало, — согласился химик. — Надеюсь, мне удалось вырубить сеть прежде, чем ты наболтал лишнего, но я не уверен. А ты удивил меня, Шота.
— Безмерно рад, — пробормотал Руставели, приходя в себя. — Ты шпионил за мной.
С достоинством, несколько необычным для признания подобного обвинения, Ворошилов кивнул.
— А это означает, что ты гэбэшник.
Ворошилов снова кивнул.
— Но ведь вы не станете с кем-либо делиться своим открытием, верно, Шота Михайлович? К чему? Это не относится к делу. Кем бы я ни был, я поступил бы точно так же, застукав вас у передатчика.
— Но почему? Вы ненавидите Лопатина… — выпалил Руставели, чувствуя, что вот-вот тронется. С Лопатиным-то все было ясно с самого начала — гэбэшник как гэбэшник, — но Ворошилов?..
— Лопатин — свинья, — отчеканил химик. Потом, тщательно подбирая слова, продолжил: — Но он выполняет приказы, полученные не только от полковника Толмасова, но и от всей нашей Родины. Вы не имеете права мешать ему выполнить его миссию.
— Нет? А что если его шестипалый корефан начнет палить в американцев? Юрий Иванович, миссис Левитт рисковала собой, перелетая через каньон, чтобы помочь Валере. Неужели я не могу отплатить им хотя бы тем, что предупрежу об опасности?
Ворошилов нахмурился. Выглядел он, как всегда, эдаким старательным, незлобливым тихоней. «С мотором пламенным в груди», — подумал Руставели. К сорока годам пора бы и научиться разбираться в людях. Хотя чего уж теперь…
— Лопатин и САМ, вполне вероятно, подвергнется опасности, — ответил химик. — Брэгг ушел от ответа, когда его спросили, снабжал ли он минервитян стрелковым оружием. Если бы он прямо сказал «нет», Толмасов, возможно, оставил бы Лопатина здесь. А так ему пришлось сопровождать Фралька.
— А как ты думаешь, что сказала бы Катя, если бы узнала, что ты столь доблестно прервал связь? — спросил Руставели. — Как ты считаешь? — До сего момента он никогда не задумывался о том, что у сотрудника КГБ могут быть какие-то чувства, что гэбэшник может любить, страдать… Или, как все нормальные люди, приходить после работы домой к жене и детям и, плюхнувшись в кресло, жалобно сообщать супруге о том, какой тяжелый сегодня выдался денек.
Но Ворошилов… Может, он и ОТТУДА, но парень совсем неплохой. И — на этот счет Руставели мог заключить любое пари — действительно любит Катю Захарову. Очень любит.
— Не знаю, — ответил химик после долгого молчания. Он был явно расстроен. Затем кивнул на умолкший передатчик — В любом случае, говорить об этом сейчас слишком поздно.
Ворошилов круто развернулся и ушел в лабораторию, к своим пробиркам, анализам… » И к магнитофону с секретным переключателем», — про себя добавил Руставели.
— Дерьмо! — громко сказал грузин и что есть силы треснул по спинке кресла, но боли не ощутил: оно было обито поролоном. — Дерьмо!
* * *
Стук, стук, стук. Фрэнк опустился на колени, так, чтобы можно было работать геологическим молотком с большей точностью и аккуратностью. На такой мелкозернистый конгломерат он наткнулся впервые и собирал образцы с особым старанием.
Колени мерзли даже в утепленных штанах. Фрэнк вздохнул. Как же его задрал этот чертов холод! Уроженец Лос-Анджелеса, проживший там тридцать пять лет, он не имел опыта жизни в холодильнике. А когда на отборочной комиссии его спросили об отношении к морозному климату, Фрэнк, честными глазами глядя в лицо пожилому профессору, соврал, что на холод ему плевать. Профессора ответ удовлетворил.
Пэт тоже была родом из Калифорнии, но к минервитянской холодрыге относилась вполне нормально. По крайней мере, Фрэнку так казалось. Последнее время он частенько задавался вопросом, насколько вообще Пэт свойственна скрытность. Занимаясь с женой сексом, он иногда испытывал странные, не самые приятные ощущения, какую-то неуверенность, что ли… И это после стольких лет совместной жизни! Ладно, все как-нибудь перетрясется.
Краем глаза Фрэнк уловил какое-то движение и поднял голову. Что за черт, откуда здесь взялся минервитянин?
— Что ты делать здесь, самец клана Реатурова? — спросил он на языке омало.
Самец не ответил, но подошел поближе. Как ему удалось подкрасться так незаметно ? Неожиданно на поясе у Фрэнка запищала рация. В тот же момент он увидел в руках у минервитянина копья.
— Фрэнк! — кричала, срывая голос, Луиза в микрофон. — Ты где? Отзовись, Фрэнк!
* * *
— Боже мой, — выдохнул Лопатин, когда раздувшийся от гордости Джуксал показал ему окровавленные наконечники копий.
— У него был с собой маленький молоток, но я не дал ему возможности им воспользоваться. — Он поднял одну из рук, и в ней сверкнул геологический молоток, взятый у убитого.
— Боже мой, — повторил Лопатин. Теоретически ему очень нравилась идея войны с американцами, но теперь, когда минервитянин воплотил ее на практике, это повергло его в совершеннейший шок. Он закрыл лицо руками.
— Не позволяй своим глазным стеблям поникать, Олег Борисович, — сказал Фральк. — Ты же сам говорил, что человеки на этой стороне ущелья враждебны твоему великому клану.
— Да, но…
Мысли о катастрофических последствиях инцидента огненными красками расцвели в мозгу Лопатина. Янки точно решат, что именно он убил их товарища. По крайней мере, у него на их месте сомнений не возникло бы. Если в момент убийства поблизости шатался человек с автоматом, кому придет в голову вспоминать об аборигенах и об их жалких копьях? Впрочем, как выяснилось, не таких уж и жалких…
Лопатин усиленно ворочал мозгами. Профессиональная привычка хранить все в тайне глубоко, до мозга костей, въелась в его нутро, и теперь он понимал, что здесь она может сослужить ему плохую службу. Надо обязательно сообщить о случившемся на «Циолковский» и заявить, что он, Лопатин, не имеет к убийству американца никакого отношения. Главное не молчать. Нет ничего хуже молчания.
Он включил рацию и поднес к губам микрофон.
— Лопатин вызывает «Циолковского», — начал гэбэшник и лишь потом заметил, что индикатор режима ПЕРЕДАЧА не загорелся. Он переключился на ПРИЕМ. Динамик молчал. Никаких звуков. Даже атмосферных помех не слышно.
Трясущимися руками Лопатин открыл заднюю панель рации. На внутренних интегральных схемах тускло мерцали капельки воды. Во время переправы он держал рацию во внутреннем кармане телогрейки, но вода в нее все же попала; корпус не был водонепроницаемым. Конструкторы, прекрасно знавшие о царящей на Минерве вечной мерзлоте, просто не подумали об этом. Лопатин тщательно вытер капли носовым платком и попытался включить рацию еще раз. Ничего не вышло.
Может быть, дело не в воде? Рация, хоть и укрытая телогрейкой, наверняка много раз ударялась о камни, пока он взбирался по стене каньона. На первый взгляд все цело: ни сломанных плат, ни оборванных проводов, а без специальных приборов характер скрытой неисправности не определишь. Хорош современный инженер-электронщик, ничего сказать. Ладно, самобичеванием дела не исправишь, тем более что дело пахнет керосином.
Брэгг придет в неистовство, когда узнает о гибели своего подчиненного. А Брэгга побаивался даже сам Толмасов.
* * *
— Вы СВЯЖЕТЕСЬ с ним по рации и ВЫЯСНИТЕ, чем он занимается, вы меня поняли, Сергей Константинович?
«Рычит, как взбешенный тигр», — подумал Толмасов, впрочем прекрасно понимая состояние американца.
— Я вызываю его, полковник Брэгг, вызываю непрерывно, поверьте мне. Но он не отвечает.
— И Фрэнк Маркар тоже. Это вам ни о чем не говорит?
— Ни о чем хорошем, — признал Толмасов.
— Мне тоже, — рявкнул Брэгг. — Насколько я разумею, ваш человек тайно проник на нашу сторону каньона. Мне это не нравится, Сергей Константинович, о-очень не нравится. Смею вас заверить, что приму все возможные меры, дабы обеспечить защиту членов моего экипажа. Я пойду на что угодно. Только не говорите потом, что я вас не предупреждал.
— Я понял. — Попадись сейчас Лопатин полковнику на глаза, он бы точно вытряс из гэбэшника всю душу.
— Надеюсь, что поняли. Конец связи.
В палатке повисла гнетущая тишина. Толмасов долго сидел, глядя на рацию невидящим взглядом, а потом вскочил со стула. Миссия «Минерва», а вместе с ней и вся советская космическая программа трещали по швам, грозя разлететься в лоскутья. Сначала кто-то, находящийся на «Циолковском» — Руставели или Ворошилов, — выходит на связь с «Афиной», затем второй прерывает сеанс связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Воинов?.. Джуксаловы руки сжали копье так крепко, что когти впились в древко. Сколько ни называй кучку крестьян и дворцовой челяди — пусть и вооруженную топорами и копьями — войском, воинственней они от этого не станут. Вот будет чудо, если у этих больных недержанием масси хватит ума и выучки, чтобы двинуться в наступление толпой, а не группами, на которые они сейчас разбиты, и сделать все, что им сказано.
Больше всего Джуксала сейчас беспокоили омало. Стоят ли на восточном краю дозорные отряды и сколько в них самцов? Если они заподозрят неладное и достаточно быстро повернут глазные стебли в нужном направлении, скармерам придется туговато. Правда, кто поверит, что можно пересечь Ущелье Эрвис во время летнего наводнения? Год назад Джуксал и сам бы презрительно рассмеялся, если бы услышал подобное. Глупые омало тоже не верят, даже не предполагают… А когда поверят, будет слишком поздно что-либо делать.
Снегопад, кажется, усиливался. «Вали побольше», — подумал воин, глядя на небо. Снег помог бы замаскировать лодки и взбирающихся вверх по отвесной стене Ущелья Эрвис скармерских самцов. Проклятье, если омало не полнейшие идиоты, они, разумеется, выставили дозоры. Никто не доживает до старости, если считает своих врагов идиотами. Джуксал идиотом не был.
Словно в ответ на его мысли сверху что-то шевельнулось. Беззвучно выругавшись, воин нырнул за большой камень и осторожно высунул из-за него глазной стебель, пытаясь разглядеть источник шума. Животное? Или самец омало? Теперь сыпавший с неба густой снег мешал ему.
— Ну ладно, посмотрим, кому эта встреча доставит больше неприятностей, — прошептал ветеран, крепче сжимая копье, достаточно длинное и острое, чтобы даже кронг призадумался, бросаться ли в атаку.
Расширившись, будто приветствуя Хогрэма, Джуксал метнулся под прикрытие другого валуна. Выставил наружу глазной стебель… и опять практически ничего не смог разглядеть. Будь там самец омало, он уже поднял бы тревогу. Зверь?
Сквозь бормотание ветра Джуксал услышал звук, который никакой зверь издавать не мог: СТУК-СТУК-СТУК. Молоток стучал о камень. Стало быть, все же самец и, судя по всему, даже не догадывается, что где-то поблизости от него находится скармерский воин.
Джуксал устремился вперед, тихо, как крадущийся к бегунку зосид.
* * *
Руставели нервно оглянулся через плечо, входя в рубку «Циолковского». Он имел с десяток законных причин, чтобы прийти сюда днем. Ворошилов, как всегда, работал в своей лаборатории в дальнем конце корабля и плевал на весь окружающий мир. И все же Руставели нервничал.
— Штирлиц из меня плохой, — пробормотал он по-грузински, прислушиваясь к учащенному биению своего сердца. Лишняя осторожность не помешает — золотое правило преступника. Может, и преступника, но не предателя. Нет, не предателя.
Биолог снова оглянулся. Коридор был пуст — из лаборатории доносился еле слышный звон пробирок. Руставели включил радиопередатчик и быстро нашел нужную частоту.
— Алло, «Афина», вас вызывает «Циолковский», — тихо проговорил он, держа микрофон у самых губ. — Алло, «Афина»…
— «Афина» слушает. На связи Луиза Брэгг, — ее ответ тоже прозвучал едва слышно: Руставели вывел регулятор громкости вниз почти до отказа. Правда, магнитофон автоматически записывал разговор, но думать об этом не было времени. — Ваш вызов незапланированный, «Циолковский». Что случилось?
— Флот скармеров пересекает Каньон Йотун, вот что. С ними Олег Лопатин. Он прихватил с собой своего лучшего дружка «Калашникова», а язык, на котором говорит последний, я полагаю, вам известен… Все. Конец связи.
Рука его потянулась к выключателю передатчика и… застыла над ним. Индикатор питания погас сам по себе. Руставели заскрипел зубами. Вот же дерьмо, испортился еще раз…
И тут из коридора донесся звук шагов. Спустя секунду Ворошилов появился на пороге и застыл, привалившись плечом к косяку.
— Глупо, Шота Михайлович, — сказал он, покачав головой.
— О чем вы? — спросил Руставели, изо всех сил изображая невинное удивление и все еще надеясь вывернуться. — Проклятое радио опять подложило нам свинью. Отрубилось. Я как раз проверял передатчик…
— И для проверки связались с янки, — закончил Ворошилов.
Биолог сник.
— Мне следовало догадаться, что поломка случилась слишком уж вовремя.
— Да, следовало, — согласился химик. — Надеюсь, мне удалось вырубить сеть прежде, чем ты наболтал лишнего, но я не уверен. А ты удивил меня, Шота.
— Безмерно рад, — пробормотал Руставели, приходя в себя. — Ты шпионил за мной.
С достоинством, несколько необычным для признания подобного обвинения, Ворошилов кивнул.
— А это означает, что ты гэбэшник.
Ворошилов снова кивнул.
— Но ведь вы не станете с кем-либо делиться своим открытием, верно, Шота Михайлович? К чему? Это не относится к делу. Кем бы я ни был, я поступил бы точно так же, застукав вас у передатчика.
— Но почему? Вы ненавидите Лопатина… — выпалил Руставели, чувствуя, что вот-вот тронется. С Лопатиным-то все было ясно с самого начала — гэбэшник как гэбэшник, — но Ворошилов?..
— Лопатин — свинья, — отчеканил химик. Потом, тщательно подбирая слова, продолжил: — Но он выполняет приказы, полученные не только от полковника Толмасова, но и от всей нашей Родины. Вы не имеете права мешать ему выполнить его миссию.
— Нет? А что если его шестипалый корефан начнет палить в американцев? Юрий Иванович, миссис Левитт рисковала собой, перелетая через каньон, чтобы помочь Валере. Неужели я не могу отплатить им хотя бы тем, что предупрежу об опасности?
Ворошилов нахмурился. Выглядел он, как всегда, эдаким старательным, незлобливым тихоней. «С мотором пламенным в груди», — подумал Руставели. К сорока годам пора бы и научиться разбираться в людях. Хотя чего уж теперь…
— Лопатин и САМ, вполне вероятно, подвергнется опасности, — ответил химик. — Брэгг ушел от ответа, когда его спросили, снабжал ли он минервитян стрелковым оружием. Если бы он прямо сказал «нет», Толмасов, возможно, оставил бы Лопатина здесь. А так ему пришлось сопровождать Фралька.
— А как ты думаешь, что сказала бы Катя, если бы узнала, что ты столь доблестно прервал связь? — спросил Руставели. — Как ты считаешь? — До сего момента он никогда не задумывался о том, что у сотрудника КГБ могут быть какие-то чувства, что гэбэшник может любить, страдать… Или, как все нормальные люди, приходить после работы домой к жене и детям и, плюхнувшись в кресло, жалобно сообщать супруге о том, какой тяжелый сегодня выдался денек.
Но Ворошилов… Может, он и ОТТУДА, но парень совсем неплохой. И — на этот счет Руставели мог заключить любое пари — действительно любит Катю Захарову. Очень любит.
— Не знаю, — ответил химик после долгого молчания. Он был явно расстроен. Затем кивнул на умолкший передатчик — В любом случае, говорить об этом сейчас слишком поздно.
Ворошилов круто развернулся и ушел в лабораторию, к своим пробиркам, анализам… » И к магнитофону с секретным переключателем», — про себя добавил Руставели.
— Дерьмо! — громко сказал грузин и что есть силы треснул по спинке кресла, но боли не ощутил: оно было обито поролоном. — Дерьмо!
* * *
Стук, стук, стук. Фрэнк опустился на колени, так, чтобы можно было работать геологическим молотком с большей точностью и аккуратностью. На такой мелкозернистый конгломерат он наткнулся впервые и собирал образцы с особым старанием.
Колени мерзли даже в утепленных штанах. Фрэнк вздохнул. Как же его задрал этот чертов холод! Уроженец Лос-Анджелеса, проживший там тридцать пять лет, он не имел опыта жизни в холодильнике. А когда на отборочной комиссии его спросили об отношении к морозному климату, Фрэнк, честными глазами глядя в лицо пожилому профессору, соврал, что на холод ему плевать. Профессора ответ удовлетворил.
Пэт тоже была родом из Калифорнии, но к минервитянской холодрыге относилась вполне нормально. По крайней мере, Фрэнку так казалось. Последнее время он частенько задавался вопросом, насколько вообще Пэт свойственна скрытность. Занимаясь с женой сексом, он иногда испытывал странные, не самые приятные ощущения, какую-то неуверенность, что ли… И это после стольких лет совместной жизни! Ладно, все как-нибудь перетрясется.
Краем глаза Фрэнк уловил какое-то движение и поднял голову. Что за черт, откуда здесь взялся минервитянин?
— Что ты делать здесь, самец клана Реатурова? — спросил он на языке омало.
Самец не ответил, но подошел поближе. Как ему удалось подкрасться так незаметно ? Неожиданно на поясе у Фрэнка запищала рация. В тот же момент он увидел в руках у минервитянина копья.
— Фрэнк! — кричала, срывая голос, Луиза в микрофон. — Ты где? Отзовись, Фрэнк!
* * *
— Боже мой, — выдохнул Лопатин, когда раздувшийся от гордости Джуксал показал ему окровавленные наконечники копий.
— У него был с собой маленький молоток, но я не дал ему возможности им воспользоваться. — Он поднял одну из рук, и в ней сверкнул геологический молоток, взятый у убитого.
— Боже мой, — повторил Лопатин. Теоретически ему очень нравилась идея войны с американцами, но теперь, когда минервитянин воплотил ее на практике, это повергло его в совершеннейший шок. Он закрыл лицо руками.
— Не позволяй своим глазным стеблям поникать, Олег Борисович, — сказал Фральк. — Ты же сам говорил, что человеки на этой стороне ущелья враждебны твоему великому клану.
— Да, но…
Мысли о катастрофических последствиях инцидента огненными красками расцвели в мозгу Лопатина. Янки точно решат, что именно он убил их товарища. По крайней мере, у него на их месте сомнений не возникло бы. Если в момент убийства поблизости шатался человек с автоматом, кому придет в голову вспоминать об аборигенах и об их жалких копьях? Впрочем, как выяснилось, не таких уж и жалких…
Лопатин усиленно ворочал мозгами. Профессиональная привычка хранить все в тайне глубоко, до мозга костей, въелась в его нутро, и теперь он понимал, что здесь она может сослужить ему плохую службу. Надо обязательно сообщить о случившемся на «Циолковский» и заявить, что он, Лопатин, не имеет к убийству американца никакого отношения. Главное не молчать. Нет ничего хуже молчания.
Он включил рацию и поднес к губам микрофон.
— Лопатин вызывает «Циолковского», — начал гэбэшник и лишь потом заметил, что индикатор режима ПЕРЕДАЧА не загорелся. Он переключился на ПРИЕМ. Динамик молчал. Никаких звуков. Даже атмосферных помех не слышно.
Трясущимися руками Лопатин открыл заднюю панель рации. На внутренних интегральных схемах тускло мерцали капельки воды. Во время переправы он держал рацию во внутреннем кармане телогрейки, но вода в нее все же попала; корпус не был водонепроницаемым. Конструкторы, прекрасно знавшие о царящей на Минерве вечной мерзлоте, просто не подумали об этом. Лопатин тщательно вытер капли носовым платком и попытался включить рацию еще раз. Ничего не вышло.
Может быть, дело не в воде? Рация, хоть и укрытая телогрейкой, наверняка много раз ударялась о камни, пока он взбирался по стене каньона. На первый взгляд все цело: ни сломанных плат, ни оборванных проводов, а без специальных приборов характер скрытой неисправности не определишь. Хорош современный инженер-электронщик, ничего сказать. Ладно, самобичеванием дела не исправишь, тем более что дело пахнет керосином.
Брэгг придет в неистовство, когда узнает о гибели своего подчиненного. А Брэгга побаивался даже сам Толмасов.
* * *
— Вы СВЯЖЕТЕСЬ с ним по рации и ВЫЯСНИТЕ, чем он занимается, вы меня поняли, Сергей Константинович?
«Рычит, как взбешенный тигр», — подумал Толмасов, впрочем прекрасно понимая состояние американца.
— Я вызываю его, полковник Брэгг, вызываю непрерывно, поверьте мне. Но он не отвечает.
— И Фрэнк Маркар тоже. Это вам ни о чем не говорит?
— Ни о чем хорошем, — признал Толмасов.
— Мне тоже, — рявкнул Брэгг. — Насколько я разумею, ваш человек тайно проник на нашу сторону каньона. Мне это не нравится, Сергей Константинович, о-очень не нравится. Смею вас заверить, что приму все возможные меры, дабы обеспечить защиту членов моего экипажа. Я пойду на что угодно. Только не говорите потом, что я вас не предупреждал.
— Я понял. — Попадись сейчас Лопатин полковнику на глаза, он бы точно вытряс из гэбэшника всю душу.
— Надеюсь, что поняли. Конец связи.
В палатке повисла гнетущая тишина. Толмасов долго сидел, глядя на рацию невидящим взглядом, а потом вскочил со стула. Миссия «Минерва», а вместе с ней и вся советская космическая программа трещали по швам, грозя разлететься в лоскутья. Сначала кто-то, находящийся на «Циолковском» — Руставели или Ворошилов, — выходит на связь с «Афиной», затем второй прерывает сеанс связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51