Койот легко схватил тело Берликорна, сжав его в огромных лапах.
– Прошу… Будьте великодушны, – взмолился Берликорн из захвата. – Что я могу вам предложить?
Под воздействием дронтового жука Персефона впала в дремоту.
– Вылечить Сапфира, – сказала я.
– И всех остальных страждущих, ясное дело, червяк позорный.
– Это ты можешь?
– Не оскорбляйте меня, – полыхнули его глаза. – Я знаю, когда закончится история. Прошу… Дайте мне это насекомое. Я устал, очень устал ждать, вокруг меня равнодушно растут сны. Отпустите мою жену.
– Ты позволишь нам вернуться? Остановишь аллергию?
– Вам придется побороться с Колумбом. Король кэбов вряд ли легко откажется от новой карты.
– Если надо, поборемся.
– Это значит, что мне придется забрать жену из реального мира.
– Она все равно не сможет там выжить, Берликорн. Теперь ты это знаешь.
– Теперь я это знаю. Дронты слишком сильны. – Он жадно посмотрел на Персефону. – Естественно, ее мать, Деметра, очень разозлится… ей не нравится, что ее дочь пустила корни в обычном сне. Деметра очень могущественна и при этом ужасно тупа; боюсь, у нее очень ограниченные представления. Ей нравится, что ее дочь распустила цветы в реальности, невзирая на то что ее дочери реальность вредна. Это была последняя заключенная нами сделка. Треть года – в Вирте, две трети – в Реале. Вам придется сразиться не только с Колумбом, но и с Деметрой. Вам придется убедить их обоих. Готовьтесь… есть только один путь через лес, и вы уже встали на него. Я облегчил вам путь сюда, но обратная дорога… Я не буду участвовать в этой битве. А без моей помощи вы сядете на мель. Может быть, заключим сделку?
– Где эта Деметра? – спросила я. Персефона тихо лежала под дронтовым жуком.
Вы придумываете мифы… А потом сами же их не знаете, – отвечал Берликорн. – Деметра везде, во всем, что зелено и возделано, она живет во сне и в сновидце. В Вирте и в Реале – и оба обеспечивают ей пропитание. Она сильнее меня. Она – богиня плодородия. Даже вы, тупые христиане, готовите ей сено каждую жатву; делаете маленькие фигурки. Очень, очень трогательно.
– Ты и вправду вылечишь Сапфира?
– Есть только один способ это сделать. В Реале он умрет в течение двух дней.
– Пожалуйста, только не это!
– Ты все равно его потеряешь. Он ел, Койот тоже. Они теперь мои. Правда, моя дорогая, я уверен, что ситуация в нашей игре патовая. Сапфиру, чтобы остаться в живых, надо остаться здесь, со мной. Только во сне я могу вылечить такой запущенный случай аллергии. А это значит, что в дело вступают нормы обмена.
– Что угодно.
Я вытащила черного жука моего неведающего мира из тела Персефоны. Она задрожала, сначала слегка, потом сильно.
– Я всегда буду жить внутри этого насекомого, этого вируса, – сказала я. – И ты не достанешь меня там. Никогда. И как только я решу снова сразиться с тобой, этот жук всегда будет готов уничтожить тебя.
Берликорн вздохнул, словно луна закрыла свой глаз.
– Я жаждал реального мира. – Его шепот был тих, как дыхание. – Теперь я, как обычно, оказался в ловушке. Над моей битвой сгущается реальность. Я проиграл эту игру. Дронты слишком глубоки для моего поцелуя. Но, возможно, для меня есть и другой путь туда? Путь проще и надежнее? Во мне вдруг проснулось одно желание. Можешь в это поверить?
– Давай.
– Можно я выебу твою дочь?
– Что?
– Потом я расчищу вам проход, как только смогу. Прости. Я задел тебя, Сивилла? Прошу, дай мне этого жука.
Я отдала дронтового жука Берликорну. Берликорн расстегнул штаны и достал черный хуй. История продолжалась. Джон Берликорн нагнул Белинду над столом. Его руки протянулись к Сапфиру… Его член глубоко зарылся. Плоть Сапфира взорвалась длинными завитками темно-красных цветов. Amaranthus Caudatus. Тропический цветок. До меня донесся глухой голос Берликорна:
– Если я должен принять Сапфира близко к сердцу, мне нужно отдать что-то взамен.
– И что ты отдашь?
– Что-нибудь придумаю.
Его член вошел в меня, вошел в Белинду, вошел… Попрощайся с Сапфиром, Цветок, который никогда не вянет.
Берликорн кончил во мне, в Белинде. Убийственный момент. Нас проталкивает сквозь каменный член в бассейн стоячей зелени. Писающий Купидон. Тающий дворец. Волосы Джона Берликорна растут голубым клубком. Темный проход – вокруг нас что-то шепчут деревья, а мы бежим по плодовым проходам. Лес живой. Картины…
Потеряны в саду-лабиринте. Луну закрывают облака. Темнота и сладость. Капающие тени. Вокруг нас растут ограды, смыкающиеся, как отверстие между ног женщины. Луна спряталась. Тьма ползет. Койот исчезает в листве.
– Койот! – Это мой голос. – Не теряйся, Койот. Стрекозы и светлячки указывают путь сквозь узел любовника. Злость женщины шепчет на меня изо всех углов и линий, лабиринт смыкается. Изгибается моя Тень. Карта моей дочери судорожно деформируется, изменяется с каждой минутой…
Берликорн нам…
…дорога через узел…
Карта Манчестера на голове моей дочери превращается в карту лабиринта.
Берликорн нам помогал. Я читала спутанные проходы по мере того, как они появлялись на теле Белинды.
– Сюда, Койот! – позвала я. – Держись ближе.
Я повела нас вперед, и стены бежали. Пока… пока…
Щель в стене. Туда…
Черное озеро мерцает у нас перед глазами. Ни следа лодки или лодочника. За нами – звук ветвей, дрожащих на ветру. Очень далеко начинает играть духовой оркестр – медленную, неторопливую интерпретацию песни «Михаил, правь лодку к берегу».
– Что дальше, Белинда? – спросил Койот.
Дочь сделала несколько шагов в холодную, холодную воду.
– Наверное, поплывем.
– Лучше молчи.
– А что, есть выбор, Койот?
В ответ – злобный оскал.
Что это был за день. Что за день! Харон задрожал. Он чувствовал себя одураченным. Стоять в раскачивающейся лодке так высоко, как только получается, и ровно, как грабли. Люди что думают, это так просто? Перевозчик на Озере Смерти… может, им стоит разок попробовать! В кошеле под сутаной он позвенел парой монеток, которые заработал за прошедшую неделю. Монетки издали слабый звон. Убого! На что должен выживать бедный перевозчик на Озере Смерти в наши дни? Вчера он… Нет, об этом не стоит даже и думать. Странная компания. Конечно, к нему и раньше приходили странные компании. Если уж они заплатили за это перо, они заработали право зваться странными. Но у этих не было ни обола на всех! Ничего. Большой пятнистый пес. Голая девка, вся в карте. Кусок этого… кусок какого-то дерьма! Сидел у девки на плечах. А потом забрался в лодку. Ухх! Кошмар. Он сразу предложил им убираться в Ад. Ни обола, вообще! Даже не слышали такого слова. Позор! А потом… потом… слово Джона Берликорна…
Сзади Харона заиграл оркестр.
«Что?»
Харон неуклюже повернулся, чуть не перевернув лодку.
«Да! Наконец-то. Прибыл кто-то еще. Новые пассажиры».
Потому что оркестр начинал играть только тогда, когда ожидали новых посетителей. Что там они играют? Что-то новенькое. Кошмарный грохот. В один прекрасный день он приплывет на этот остров, и… и… ну, ладно, забудем. Он повернулся к лесу. Да! Он слышал, как Цербер воем собирает вместе свои собачьи части. Кого-то ждем. Харон надеется, что переносчиков оболов. Не как вчера, когда ему достался только приказ Джона Берликорна: эта компания едет бесплатно. Бесплатно! Бесплатный проезд! Это неслыханно. На этот раз такого не будет. На этот раз Харону заплатят сполна. Он встал, сверхвысокий, сверхтонкий. Зловещая гримаса. Сутана висит как надо. Отлично!
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… пусть они пройдут через Цербера. Пусть у них будут булочки, с медом…
Шум сзади. Как будто…
«Нет!»
Он снова обернулся, на этот раз слишком быстро. Лодка зашаталась. Что это? Там что-то на воде, в тумане, что-то как… звук, как будто… его шея завертелась туда-сюда, пытаясь найти точку обзора. Похоже на лодку. Эдакое чертово каноэ.
– Эй! – крикнул он. – Это не ваше Озеро Смерти! Я заработал исключительное право плавать по этому озеру в честной борьбе. Уебывайте из моего озера!
Лодка продолжает наплывать. Он уже видит, что это таки лодка, чертово каноэ. Раскрашенное в черный и белый. Черные точки на белом фоне. И кто-то в нем гребет к его причалу. Его причалу!
– Фиг вы тут высадитесь! – кричит он.
И тогда видит, кто – одинокий гребец. Та девка! Вчерашняя утрешняя. Которая голая и в карте. Это уже слишком. Точно слишком. Она возвращается из путешествия? Никто не возвращается…
– А, Харон, привет, – говорит девка, подогнав лодку к другой стороне причала. – Дай руку.
Что? Ни за что он не протянет ей руку. Пускай падает, ему какое дело. Он она уже прыгнула на доски, и вот…
«Смерть-бля!»
Лодка выбирается из воды. Весла стучат по причалу. Харон изумленно смотрит на весла, которые выпускают деревянные пальцы, как веточки, как клешни! Большие, сильные древесные руки вырастают из палубы, хватаются за доски, переносят тяжелый ствол тела на сухую землю. Тело утрешней собаки прорывается сквозь форму лодки. Это уже совершенно точно слишком, и перевозчик отступает назад, когда на него наплывает Койотова оскаленная пятнистая морда.
– Клевое озеро, Харон, – говорит пес. – Клевая поездка.
А потом хороший толчок пятнистой лапы – и лодочник падает через борт, прямо в воду.
Накопленные оболы тонут в грязи…
Время бежит по сосновому лесу.
И Цербер прижимается к земле на своей загаженной поляне, воя на хохочущую луну, и, вытянувшись, облаивает отряд, который стоит как раз на краю прогалины.
– Моя остановка, Белинда, – говорит Койот.
– Что?
– Путешествие окончилось.
– Койот?
Цербер взбесился и зарычал, мучимый засасывающим безумием, которое сгустилось в каждой из его голов. Но Койот не обратил внимания на слюну, капавшую с многочисленных острых зубов.
– Время пришло, дорогая.
– Дыхание Койота обжигало лицо Белинды. – Пятнистого пса больше нет. Я заменю эту тварь.
– Но…
– Никаких «но». Никаких «если». Только дорога впереди. Поедешь? Примешь заказ?
– Я поняла, – ответила Белинда. – Приму…
И поцелуй цветочного пса. Жадный и страстный, полный вкуса мяты и пламени. И Койот вышел на поляну. Цербер несся к нему, оскалив зубы. Койот велел этому долбопсу пойти поебаться со своим дерьмом. Я не могла смотреть, Белинда тоже. Слыша звук челюстей, рвущих плоть, мы улизнули в лес.
Прочь. Несемся…
В лесу в промежутках между деревьями ярко блестел черный кэб Койота. Луна светлой пыльцой показывала карту. Теперь найдем дорогу. Легко идем, Тень в теле Белинды держится спокойно. Злобный лай за спиной. «Не испорти все, дочь. Пожалуйста. Иди вперед», Прохладный ветерок шевельнул листья. Хорошо. Его дыхание было ласковым. Вот черный кэб появился перед нами. Виден был блеск боковых зеркал, поймавших луну в стеклянные объятия. Отлично. Никаких проблем. Всего лишь несколько шагов через подлесок, и тогда…
Пыльцевая луна в зеркале потускнела. Внезапная темнота. Слепота. «Пожалуйста, нет…» Лес закрутил корни и ветви вокруг нас, превратившись в плотную сеть. Кэб исчез из виду. Над нашими головами сомкнулись деревья. Печально увядала луна, и весь мир стал полянкой, зажатой посреди нависающего леса. Листья были мокрыми и распухшими, как будто пропитанные дождем. Но в этом лесу не идут дожди, значит, то были слезы. Плачущий лес. И я поняла его горе, и что оно значит. Горе матери. Этот лес – мать Персефоны. Деметра…
Затем она, эта чаща, заговорила со мной, и слова росли прямо из листьев:
– Я не допущу такого. Персефона – мой единственный ребенок. Она моя жизнь. Ей нужен воздух. Она должна снова вдохнуть, вдохнуть земли. Ты слышишь меня? Ты слушаешь? Называться матерью и при этом спокойно смотреть, как погибают твои дети! Разве может так поступить природа?
Мир становился все меньше, потому что деревья пролезали внутрь, и вот уже острые шипы кололи тело Белинды. Тень прострелило болью.
«Плохо дело. Совсем не так я все представляла».
– Белинда?
Голос. Молодой голос цветов. На одной ветке, как раз с той стороны, где ждал кэб, выросло несколько маленьких розовых бутонов. Голос Персефоны, это она.
– Белинда, сюда, пожалуйста, – сказал голос. И потом: – Пожалуйста, мама.
Розовые бутоны раскрывались все быстрее: среди переплетённых ветвей Деметры вырастали рубиново-красные цветы. Амарант.
– Пожалуйста, мама, ради меня! Я умру, если снова окажусь в реальном мире.
Почему Персефона помогала мне? Зачем? Листья Деметры хрустели на ветру, становясь золотыми, как луна, как будто осень пришла раньше обещанного, и опадали на лесную землю, на траву. Печальный голос матери среди листопада. Мать уступает просьбам своей дочери. Самопожертвование? Вибрирующие алые цветы раскрывались, пока у Белинды не зарябило в глазах – и она просто процвела сквозь сияние их лепестков, прямо внутрь черного кэба. Я не спрашивала, зачем и почему, просто повернула ключ, который Койот оставил в замке зажигания. Неохотный стук мотора, сходящий на нет. Ключ, снова. Ключ, ключ. Внутренности кэба холодны, как смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Прошу… Будьте великодушны, – взмолился Берликорн из захвата. – Что я могу вам предложить?
Под воздействием дронтового жука Персефона впала в дремоту.
– Вылечить Сапфира, – сказала я.
– И всех остальных страждущих, ясное дело, червяк позорный.
– Это ты можешь?
– Не оскорбляйте меня, – полыхнули его глаза. – Я знаю, когда закончится история. Прошу… Дайте мне это насекомое. Я устал, очень устал ждать, вокруг меня равнодушно растут сны. Отпустите мою жену.
– Ты позволишь нам вернуться? Остановишь аллергию?
– Вам придется побороться с Колумбом. Король кэбов вряд ли легко откажется от новой карты.
– Если надо, поборемся.
– Это значит, что мне придется забрать жену из реального мира.
– Она все равно не сможет там выжить, Берликорн. Теперь ты это знаешь.
– Теперь я это знаю. Дронты слишком сильны. – Он жадно посмотрел на Персефону. – Естественно, ее мать, Деметра, очень разозлится… ей не нравится, что ее дочь пустила корни в обычном сне. Деметра очень могущественна и при этом ужасно тупа; боюсь, у нее очень ограниченные представления. Ей нравится, что ее дочь распустила цветы в реальности, невзирая на то что ее дочери реальность вредна. Это была последняя заключенная нами сделка. Треть года – в Вирте, две трети – в Реале. Вам придется сразиться не только с Колумбом, но и с Деметрой. Вам придется убедить их обоих. Готовьтесь… есть только один путь через лес, и вы уже встали на него. Я облегчил вам путь сюда, но обратная дорога… Я не буду участвовать в этой битве. А без моей помощи вы сядете на мель. Может быть, заключим сделку?
– Где эта Деметра? – спросила я. Персефона тихо лежала под дронтовым жуком.
Вы придумываете мифы… А потом сами же их не знаете, – отвечал Берликорн. – Деметра везде, во всем, что зелено и возделано, она живет во сне и в сновидце. В Вирте и в Реале – и оба обеспечивают ей пропитание. Она сильнее меня. Она – богиня плодородия. Даже вы, тупые христиане, готовите ей сено каждую жатву; делаете маленькие фигурки. Очень, очень трогательно.
– Ты и вправду вылечишь Сапфира?
– Есть только один способ это сделать. В Реале он умрет в течение двух дней.
– Пожалуйста, только не это!
– Ты все равно его потеряешь. Он ел, Койот тоже. Они теперь мои. Правда, моя дорогая, я уверен, что ситуация в нашей игре патовая. Сапфиру, чтобы остаться в живых, надо остаться здесь, со мной. Только во сне я могу вылечить такой запущенный случай аллергии. А это значит, что в дело вступают нормы обмена.
– Что угодно.
Я вытащила черного жука моего неведающего мира из тела Персефоны. Она задрожала, сначала слегка, потом сильно.
– Я всегда буду жить внутри этого насекомого, этого вируса, – сказала я. – И ты не достанешь меня там. Никогда. И как только я решу снова сразиться с тобой, этот жук всегда будет готов уничтожить тебя.
Берликорн вздохнул, словно луна закрыла свой глаз.
– Я жаждал реального мира. – Его шепот был тих, как дыхание. – Теперь я, как обычно, оказался в ловушке. Над моей битвой сгущается реальность. Я проиграл эту игру. Дронты слишком глубоки для моего поцелуя. Но, возможно, для меня есть и другой путь туда? Путь проще и надежнее? Во мне вдруг проснулось одно желание. Можешь в это поверить?
– Давай.
– Можно я выебу твою дочь?
– Что?
– Потом я расчищу вам проход, как только смогу. Прости. Я задел тебя, Сивилла? Прошу, дай мне этого жука.
Я отдала дронтового жука Берликорну. Берликорн расстегнул штаны и достал черный хуй. История продолжалась. Джон Берликорн нагнул Белинду над столом. Его руки протянулись к Сапфиру… Его член глубоко зарылся. Плоть Сапфира взорвалась длинными завитками темно-красных цветов. Amaranthus Caudatus. Тропический цветок. До меня донесся глухой голос Берликорна:
– Если я должен принять Сапфира близко к сердцу, мне нужно отдать что-то взамен.
– И что ты отдашь?
– Что-нибудь придумаю.
Его член вошел в меня, вошел в Белинду, вошел… Попрощайся с Сапфиром, Цветок, который никогда не вянет.
Берликорн кончил во мне, в Белинде. Убийственный момент. Нас проталкивает сквозь каменный член в бассейн стоячей зелени. Писающий Купидон. Тающий дворец. Волосы Джона Берликорна растут голубым клубком. Темный проход – вокруг нас что-то шепчут деревья, а мы бежим по плодовым проходам. Лес живой. Картины…
Потеряны в саду-лабиринте. Луну закрывают облака. Темнота и сладость. Капающие тени. Вокруг нас растут ограды, смыкающиеся, как отверстие между ног женщины. Луна спряталась. Тьма ползет. Койот исчезает в листве.
– Койот! – Это мой голос. – Не теряйся, Койот. Стрекозы и светлячки указывают путь сквозь узел любовника. Злость женщины шепчет на меня изо всех углов и линий, лабиринт смыкается. Изгибается моя Тень. Карта моей дочери судорожно деформируется, изменяется с каждой минутой…
Берликорн нам…
…дорога через узел…
Карта Манчестера на голове моей дочери превращается в карту лабиринта.
Берликорн нам помогал. Я читала спутанные проходы по мере того, как они появлялись на теле Белинды.
– Сюда, Койот! – позвала я. – Держись ближе.
Я повела нас вперед, и стены бежали. Пока… пока…
Щель в стене. Туда…
Черное озеро мерцает у нас перед глазами. Ни следа лодки или лодочника. За нами – звук ветвей, дрожащих на ветру. Очень далеко начинает играть духовой оркестр – медленную, неторопливую интерпретацию песни «Михаил, правь лодку к берегу».
– Что дальше, Белинда? – спросил Койот.
Дочь сделала несколько шагов в холодную, холодную воду.
– Наверное, поплывем.
– Лучше молчи.
– А что, есть выбор, Койот?
В ответ – злобный оскал.
Что это был за день. Что за день! Харон задрожал. Он чувствовал себя одураченным. Стоять в раскачивающейся лодке так высоко, как только получается, и ровно, как грабли. Люди что думают, это так просто? Перевозчик на Озере Смерти… может, им стоит разок попробовать! В кошеле под сутаной он позвенел парой монеток, которые заработал за прошедшую неделю. Монетки издали слабый звон. Убого! На что должен выживать бедный перевозчик на Озере Смерти в наши дни? Вчера он… Нет, об этом не стоит даже и думать. Странная компания. Конечно, к нему и раньше приходили странные компании. Если уж они заплатили за это перо, они заработали право зваться странными. Но у этих не было ни обола на всех! Ничего. Большой пятнистый пес. Голая девка, вся в карте. Кусок этого… кусок какого-то дерьма! Сидел у девки на плечах. А потом забрался в лодку. Ухх! Кошмар. Он сразу предложил им убираться в Ад. Ни обола, вообще! Даже не слышали такого слова. Позор! А потом… потом… слово Джона Берликорна…
Сзади Харона заиграл оркестр.
«Что?»
Харон неуклюже повернулся, чуть не перевернув лодку.
«Да! Наконец-то. Прибыл кто-то еще. Новые пассажиры».
Потому что оркестр начинал играть только тогда, когда ожидали новых посетителей. Что там они играют? Что-то новенькое. Кошмарный грохот. В один прекрасный день он приплывет на этот остров, и… и… ну, ладно, забудем. Он повернулся к лесу. Да! Он слышал, как Цербер воем собирает вместе свои собачьи части. Кого-то ждем. Харон надеется, что переносчиков оболов. Не как вчера, когда ему достался только приказ Джона Берликорна: эта компания едет бесплатно. Бесплатно! Бесплатный проезд! Это неслыханно. На этот раз такого не будет. На этот раз Харону заплатят сполна. Он встал, сверхвысокий, сверхтонкий. Зловещая гримаса. Сутана висит как надо. Отлично!
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… пусть они пройдут через Цербера. Пусть у них будут булочки, с медом…
Шум сзади. Как будто…
«Нет!»
Он снова обернулся, на этот раз слишком быстро. Лодка зашаталась. Что это? Там что-то на воде, в тумане, что-то как… звук, как будто… его шея завертелась туда-сюда, пытаясь найти точку обзора. Похоже на лодку. Эдакое чертово каноэ.
– Эй! – крикнул он. – Это не ваше Озеро Смерти! Я заработал исключительное право плавать по этому озеру в честной борьбе. Уебывайте из моего озера!
Лодка продолжает наплывать. Он уже видит, что это таки лодка, чертово каноэ. Раскрашенное в черный и белый. Черные точки на белом фоне. И кто-то в нем гребет к его причалу. Его причалу!
– Фиг вы тут высадитесь! – кричит он.
И тогда видит, кто – одинокий гребец. Та девка! Вчерашняя утрешняя. Которая голая и в карте. Это уже слишком. Точно слишком. Она возвращается из путешествия? Никто не возвращается…
– А, Харон, привет, – говорит девка, подогнав лодку к другой стороне причала. – Дай руку.
Что? Ни за что он не протянет ей руку. Пускай падает, ему какое дело. Он она уже прыгнула на доски, и вот…
«Смерть-бля!»
Лодка выбирается из воды. Весла стучат по причалу. Харон изумленно смотрит на весла, которые выпускают деревянные пальцы, как веточки, как клешни! Большие, сильные древесные руки вырастают из палубы, хватаются за доски, переносят тяжелый ствол тела на сухую землю. Тело утрешней собаки прорывается сквозь форму лодки. Это уже совершенно точно слишком, и перевозчик отступает назад, когда на него наплывает Койотова оскаленная пятнистая морда.
– Клевое озеро, Харон, – говорит пес. – Клевая поездка.
А потом хороший толчок пятнистой лапы – и лодочник падает через борт, прямо в воду.
Накопленные оболы тонут в грязи…
Время бежит по сосновому лесу.
И Цербер прижимается к земле на своей загаженной поляне, воя на хохочущую луну, и, вытянувшись, облаивает отряд, который стоит как раз на краю прогалины.
– Моя остановка, Белинда, – говорит Койот.
– Что?
– Путешествие окончилось.
– Койот?
Цербер взбесился и зарычал, мучимый засасывающим безумием, которое сгустилось в каждой из его голов. Но Койот не обратил внимания на слюну, капавшую с многочисленных острых зубов.
– Время пришло, дорогая.
– Дыхание Койота обжигало лицо Белинды. – Пятнистого пса больше нет. Я заменю эту тварь.
– Но…
– Никаких «но». Никаких «если». Только дорога впереди. Поедешь? Примешь заказ?
– Я поняла, – ответила Белинда. – Приму…
И поцелуй цветочного пса. Жадный и страстный, полный вкуса мяты и пламени. И Койот вышел на поляну. Цербер несся к нему, оскалив зубы. Койот велел этому долбопсу пойти поебаться со своим дерьмом. Я не могла смотреть, Белинда тоже. Слыша звук челюстей, рвущих плоть, мы улизнули в лес.
Прочь. Несемся…
В лесу в промежутках между деревьями ярко блестел черный кэб Койота. Луна светлой пыльцой показывала карту. Теперь найдем дорогу. Легко идем, Тень в теле Белинды держится спокойно. Злобный лай за спиной. «Не испорти все, дочь. Пожалуйста. Иди вперед», Прохладный ветерок шевельнул листья. Хорошо. Его дыхание было ласковым. Вот черный кэб появился перед нами. Виден был блеск боковых зеркал, поймавших луну в стеклянные объятия. Отлично. Никаких проблем. Всего лишь несколько шагов через подлесок, и тогда…
Пыльцевая луна в зеркале потускнела. Внезапная темнота. Слепота. «Пожалуйста, нет…» Лес закрутил корни и ветви вокруг нас, превратившись в плотную сеть. Кэб исчез из виду. Над нашими головами сомкнулись деревья. Печально увядала луна, и весь мир стал полянкой, зажатой посреди нависающего леса. Листья были мокрыми и распухшими, как будто пропитанные дождем. Но в этом лесу не идут дожди, значит, то были слезы. Плачущий лес. И я поняла его горе, и что оно значит. Горе матери. Этот лес – мать Персефоны. Деметра…
Затем она, эта чаща, заговорила со мной, и слова росли прямо из листьев:
– Я не допущу такого. Персефона – мой единственный ребенок. Она моя жизнь. Ей нужен воздух. Она должна снова вдохнуть, вдохнуть земли. Ты слышишь меня? Ты слушаешь? Называться матерью и при этом спокойно смотреть, как погибают твои дети! Разве может так поступить природа?
Мир становился все меньше, потому что деревья пролезали внутрь, и вот уже острые шипы кололи тело Белинды. Тень прострелило болью.
«Плохо дело. Совсем не так я все представляла».
– Белинда?
Голос. Молодой голос цветов. На одной ветке, как раз с той стороны, где ждал кэб, выросло несколько маленьких розовых бутонов. Голос Персефоны, это она.
– Белинда, сюда, пожалуйста, – сказал голос. И потом: – Пожалуйста, мама.
Розовые бутоны раскрывались все быстрее: среди переплетённых ветвей Деметры вырастали рубиново-красные цветы. Амарант.
– Пожалуйста, мама, ради меня! Я умру, если снова окажусь в реальном мире.
Почему Персефона помогала мне? Зачем? Листья Деметры хрустели на ветру, становясь золотыми, как луна, как будто осень пришла раньше обещанного, и опадали на лесную землю, на траву. Печальный голос матери среди листопада. Мать уступает просьбам своей дочери. Самопожертвование? Вибрирующие алые цветы раскрывались, пока у Белинды не зарябило в глазах – и она просто процвела сквозь сияние их лепестков, прямо внутрь черного кэба. Я не спрашивала, зачем и почему, просто повернула ключ, который Койот оставил в замке зажигания. Неохотный стук мотора, сходящий на нет. Ключ, снова. Ключ, ключ. Внутренности кэба холодны, как смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41