Длинные ноги Койота несут его вприпрыжку по Принцесс-роуд к центру Манчестера. Он больше не страдает от аллергии. Пока он бежит, карта постоянно меняется, но это не пугает его цветочную душу. Он сам чувствует себя дорогой, частью этого нового мира. Койот стал цветком; дорога раскрывается перед ним распустившимся бутоном. Это путешествие, о котором он всегда мечтал. Но для полного счастья не хватает еще чего-то – машины. Запах цветения из Плат Филдз-парка заставляет задние стебли Койота вцепиться в тротуар. Перед ним прорастают цветы. Койот идет сквозь их ароматы, добавляя их ртам собственное сладкое послание. Только тогда он осознает. «Можно совсем по-другому: я могу свободно перемещаться. Цветок во мне еще растет, еще учится. Это несложно. Никто не должен меня видеть. Я могу просто… знать… просто расти…»
И тогда Койот просто разворачивает себя в новую цветочную карту Манчестера, перемещая свои узоры от стебля к стеблю. Он погружается в растительную жизнь, снова и снова наблюдая, как сменяются сезоны в растениях, встреченных на пути. Это крутейший маршрут в его жизни. Койот – Цветочный пес вызывает себя из лепестков, и листьев, и шипов, изменяя всякую зелень в черно-белое растение. Зерно сэра Малыша Джона все еще растет в недрах его тела, купается в соке; он чувствует его там. И весь длинный и растущий путь человек, спрятанный в корнях, пытается направить Койота в другую сторону. Койот не обращает на него внимания, по крайней мере пытается: на самом деле все, что он может сделать, – загнать человека в самый дальний стебель.
Город открывается узорам Койота.
Как же он изменился! Койот помнит город как темное место влажных желаний – теперь мир стал растительным и тугим. По зеленым венам Манчестера Койот может путешествовать куда угодно. Цветы волнами ниспадают с каждого здания, побеги увивают фонарные столбы. Розовый дождь цветов падает на площадь Альберта, ярко подсвеченный лазерами с крыши ратуши. Город опустел, как в карантине. На улицах остались полицейские машины, но они двигаются, как заблудшие души, прорывают утро воплями, вышивают шумовой узор своими сиренами. Видит он и несколько икс-кэбов: только эти машины делают какие-то успехи. Койот выцветает свою форму из кустика, растущего на краю сквера. Затем он проталкивает себя по лишайнику, захватившему тротуар, по мху, поросшему на стенах, через пыльцу, несомую ветром по воздуху Манчестера. Всеми этими путями он движется во двор отделения полиции на Боттл-стрит, где, как древние чудовища, за проволочной решеткой стоят конфискованные машины.
Здесь Койот находит свою первую любовь. Свой Ян.
Черное такси.
Возвращается всё: и откуда он появился, и куда ему двигаться дальше.
В окне отделения Койот видит свет, за столом сидит одинокий коп. Он протягивает свою сущность через соки ивы, которая нависает над закрытыми воротами, в загон для машин, капает на бетон, превращает стебли в сильные, быстрые ноги, которые несут его к отделению. Теперь он знает, что усилием воли может менять свою внешность, может лепить маску из цветов. Он знает, что должен выглядеть, как коп. Койот выдвигает глаз на зеленом стебле, чтобы заглянуть в окно. С этой позиции он несколько секунд наблюдает за копом и осознает, кем ему надо стать. Он стучит в стекло побегом своего тела. Коп поднимает глаза от книги. В ноздрях у него затычки, рядом на столе респиратор. За две секунды лицо Койота перерастает в новую форму. Потом он пускает одну из ветвей, чтобы постучать ею в дверь отделения, имитируя звук неотложного вызова. Коп со вздохом откладывает книгу, встает из-за стола, идет к двери, открывает.
– Тебе чего? – спрашивает он копа, стоящего в тени дверного проема. – Нужна машина? На фига? Кто-то выплатил штраф?
Коп в дверях не отвечает. Его лицо в тени.
– Забей, приятель. Тут по всему городу проблемы, а я в середине любовной сцены.
Фигура в дверях выходит к свету, открывает свое лицо.
– Боже всемогущий! – восклицает коп. – Нет, нет! Боже, нет!
Потом он падает и, не сумев перевести дыхание, замолкает. Он дотягивается до пистолета в кобуре…
Койот входит внутрь отделения.
Копу кажется, что он проваливается в дурное зеркало. Он кричит, пистолет выпадает из пальцев, скользкий от внезапно выступившего пота.
– Кто ты? – умудряется он спросить. Койот отвечает:
– Я – это ты, конечно.
Койот превратил лепестки в идеальную копию лица копа.
Коп не может поднять взгляд.
– Блядь! – Вот его единственный ответ. – Сгинь, уйди отсюда!
Падает назад…
Койот выстреливает ветвеобразную руку, несколько раз бьет копа в лицо, пока тот не падает на пол без сознания. Таксоцветочный пес сбрасывает форму копа. Теперь он просто перетекает, растет. Веточки его лап дотягиваются туда, где на гвозде висит связка ключей. Они-то ему и нужны. Он бодро выходит из ворот, пробует все ключи, пока не находит нужный. Вырывает проволочные ворота из тугих объятий замка. Потом движется туда, где его ждет черное такси.
Черное такси!
Он метет своими листьями по виниловому рисунку, создавая касаниями мягкую музыку. Это кажется прелюдией. А потом Койот преобразует веточку во впечатанную в память форму ключа, поворачивает замок, открывает дверь, проскальзывает внутрь.
Он дома.
Формирует веточку в точную копию ключа зажигания, выжимает сцепление, включает двигатель. Он полон сока. Бензина. Машина пенится жизнью. Он выстреливает ею – и город взвивается водоворотом цветов. Койот воет, превращает дорогу в жидкость, так, чтобы он мог проскользнуть по ее горлу. К Боде, где бы она ни была. Его последний известный шанс на любовь. Его Инь. Он найдет ее, даже если это займет остаток его жизни, его второй жизни.
Сделай все как следует, такси-цветок.
Я прижимала к себе Белинду так крепко, как будто могла втиснуть ее в новую жизнь. Я несла ее из темноты на свет, а жидкий дым капал вниз, утекал сквозь пальцы. Больничная пустота. Манчестерская королевская больница. Добраться туда сквозь разбитые машины и перекрученные улицы было кошмаром. Только то, что моя Тень вцепилась в эту историю, позволило мне добраться так далеко. Кто-то в белом забрал у меня мою дочь. Моего второго ребенка… может, мое проклятие висит и над моей блудной дочерью? Может, я обречена быть матерью смерти? Снова потерять дочь – я пыталась не допускать этой мысли. В животе пульсирует боль. Я смотрела на Белинду, пока та не исчезла в белом коридоре, потом упала на больничный пол. Лентами дыма накатила тьма…
Проснулась. Другая комната, другой мир…
Белинда. Кровать. Приборы. Но от нее осталось так мало. Так мало…
Доктор искал глубоко внутри ее плоти сигналы – какой-нибудь маленький спрятавшийся кусочек жизни. Он уже зашил рану в моем желудке, сделанную Гамбо Йо-Йо. В любом случае, это была поверхностная рана. В том смысле, что сейчас все было не важно, кроме жизни моей дочери.
Нечего ни сказать, ни сделать – только обнять раскрытое тело дочери так крепко, чтобы выдавить из плоти подобие дыхания. Только видимость. Белинда умирала: я перестала чувствовать ее Тень. Все пошло прахом: я, мир, мое дело. Приборы излучали грустную медленную волну.
Мой ребенок…
Стягиваю простыни с ее комы…
– Помогите ей! Помогите ей, доктор!
– Делаем, что можем, констебль Джонс, – слышится спокойный голос врача.
Я сорвала простыни с постели моей дочери… Обняла ее.
Обняла ее до смерти.
Дочь… дочь…
– Спасите ее. – Я повернула лицо к доктору, который углубился в возню с приборами. – Спасите ее, пожалуйста!
– Констебль Джонс… Трясу ее. Трясу Белинду.
– Я убила ее. Это я виновата. Я неверно прочла Тень! Это… Боже… Никогда так не бывало… Прошу! Спасите ее, пожалуйста!
Доктор казался бесстрастным.
Трясу и проклинаю.
Ответа нет. Держусь за Белинду. Держусь за воздух. Приборы стучат в тишине. Моя дочь умирает…
– Ее больше нет с нами, – говорит доктор.
«Прошу, нет…»
Я ушла глубоко. Глубже не бывает.
Плыву…
«Белинда… Белинда… Белинда…»
Моя Тень ворвалась в тело Белинды в поисках корня. Я шла по мертвым районам города. Ее лишенное карты тело. Покинутое Тенью. Я увидела клубок «бумер»-змей, свернувшихся вокруг ее сердца.
«Белинда… Белинда…»
Этот момент… самый плохой во всей истории…
«Не отдам!»
Я послала в нее собственную Тень – загоняя ту глубоко в вены, в сердце, в мозг, в кожу. Во всю Белинду.
«Ну же! Давай! Хоть раз выдави из себя каплю любви…»
Крошечное движение… ее шея…
«Прошу…»
Я текла сквозь слои мускулов, надеясь найти последний сохранившийся след дыма. Но встречала только мертвую плоть, остановившееся сердце, сжавшийся мозг. Сознание Белинды уступило место призраку. Никакой надежды. Никакой надежды…
Я вогнала себя еще глубже в нее, отдала ей свою Тень, разрубив последний узел своей любовью. Моя Тень покинула меня, оставив лишь дыру внутри.
«Это тебе, неблагодарная девчонка! Охуительного тебе дня рождения!»
Белинда вдохнула…
Тенепад.
В тот день моя девочка умерла на моих руках.
А потом снова начала дышать. Это было тихое дыхание, но самое лучшее, какое я слышала. Она снова начала дышать.
«Белинда, прими этот дар твоей душе. Прошу, живи! Пожалуйста, живи, мой тупой замученный воин!»
Ее глаза открылись. Я чувствовала, как их открывают изнутри. Во мне больше ничего не дымилось, я отдала всё – но Белинда открыла глаза. Оно того стоило. Я знала, что оно того стоило.
Мое тело иссыхало, лишившись Тени; я чувствовала себя, как опустевшее мясо. Новорожденная Белинда оттолкнулась от меня.
– Мама! – закричала она.
Это было мое имя. Ее имя.
Моя Тень ушла в ее тело взамен той, что она потеряла. Я стала собственной дочерью, призраком поселившись в ее коже. Белинда не знала, с кем говорить с собой или с матерью. Мы стали единым целым, слова были излишни.
В реальном мире Белинда вышла из комы, вскрикнула один раз, назвала мое имя, а потом вновь с глухим стуком упала на кровать.
Реальный мир? Что это теперь? Мое холодное тело, сидящее в твердом пластиковом кресле? Какая-то манчестерская больница? Моя дочь, борющаяся за вторую жизнь? Это – Реал? Я слишком далеко зашла, чтобы обращать на него внимание. Я смотрю вокруг опаленными глазами, болит живот, мозг регистрирует реакцию пациента на последствия того, что телесную систему заставили ожить. Мое собственное тело стало бесчувственным и ритуализированным, испытывало острую нехватку эмоциональных реакций на внешние ощущения. Доктор ушел из палаты, уверенный, что дело безнадежно. Может, так оно и а было. Я действительно текла тонкой дымкой сквозь согретые внутренности моей дочери.
– Во бля, – сказала Белинда, прямо сквозь плоть. – Ты внутри меня.
«Я в тебе, дочь».
Ее воспоминания заполняют мою Тень; я принимаю их как свои собственные. Ее самоубийство… Боже, мне стало дурно. Как ей вообще могло прийти в голову забрать собственную жизнь? Мои гены ее настолько не устраивали? Я была такой плохой матерью?
– Что ты делаешь? – закричала Белинда, пытаясь вытолкнуть меня прочь из своего тела.
«Спасаю тебе жизнь, тупая сука. Что за дела с передозом „бумера“? Ты что, хочешь на тот свет?»
– Съебни из моего тела.
«Мы теперь навсегда вместе. Больше никаких секретов…»
– Зачем ты это сделала?
Я чувствовала, как тело дочери пытается отторгнуть меня спазмами мускулов. Но я крепко вцепилась. Вцепилась в…
«Любовь? Может, любовь. Не знаю. Пойдет такой ответ?»
Тело Белинды вокруг моей Тени словно покрылось инеем.
– Не хочу, – сказала она. – Не нужна мне любовь.
«Думаешь, есть выбор?»
Я смотрела на мир глазами моей дочери. Видела маленькую больничную палату. Одинокая женщина сидит за кроватью собственной дочери, и взгляд ее исполнен ужасной пустоты. Белинда через Тень рассказала мне всё – о своей потерянной любви к таксопсу и обо всех своих обреченных попытках, о том, как она потеряла свой икс-кэб Фаэтон. И что на нее свалилось слишком много, жизнь стала слишком горька. В ответ я отдала ей все свои секреты, как я делала всё, что могла, чтобы вернуть ее. Между нами больше нет секретов. Ну, остался один.
«Я совсем не рада тому, что потеряла тебя, знаешь?» – говорю я ей.
– Надо думать. Зато я рада, что потеряла тебя.
«Почему ты так со мной поступаешь?»
– А почему бы и нет?
Она пожала плечами. Я почувствовала изнутри, как она пожимает плечами.
«Ты была бы мертва, если бы меня тут не было».
– Я и хотела умереть, – ответила Белинда, спокойная, как смерть. – Я и так мертва. Думаешь, это – жизнь?
«Господи!»
– Что ты будешь теперь делать, Сивилла? Теневой коп без Тени совершенно бесполезен. Похоже, тебе хана.
«Я спасла тебе жизнь…»
– Спасибо, блядь, большое, паразит.
«Может, назовем это симбиозом?»
– Иди на хуй.
– «Может, хватит материться?»
– Ох, Сивилла, мамочка ты моя. Уверена, ты можешь остановить меня. Ты же теперь – моя душа? Думаешь, я хочу жить с чужой душой? Даже с душой собственной матери?
«Я отдала тебе всё».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41