Не буду всего объяснять, просто скажу, что я умерла и родилась заново, примерно как ты. Наш враг – Джон Берликорн. Он живет в виртуальном мире, который называется Пьяный Можжевельник. Из его царства приходит аллергия. Пьяный Можжевельник – райское перо. Чтобы попасть в райское перо, нужно умереть и заново родиться. Как ты, как я. И как Белинда. В нашем багаже – Сапфир. Он мой первый ребенок, зомби. Сила смерти в нем очень велика. Я хочу сказать вот что: смерть коснулась нас всех, и мы продолжаем жить. Я думаю, что теперь мы можем добраться до Джона Берликорна в его Пьяном Можжевельнике. Ты, Койот, доставишь нас туда на своем черном кэбе, потому что теперь ты часть мира Берликорна, растительного мира. Сделаешь это для меня?
Койот кивнул.
– Думаю, да.
– Не обязательно все получится, – продолжила я. – Берликорн в снах – могущественное создание, Он поймёт, что мы пытаемся напасть на него. Но Белинда и я – дронты. Берликорн боится дронтов, потому что не может управлять их историей. И теперь мы в два раза сильнее. Тем не менее он опасный противник. Я могу на тебя положиться?
Я думала, что из них двоих больше сомневаться будет Белинда, но, хотя я чувствовала Тенью ее страх, она согласилась, и я благословляла ее за это. А Койота что-то беспокоило.
– Сивилла Джонс, – прошептал он, – Джон Берликорн… Это он поднял меня из могилы.
– Что?
– Я приехал сюда не только из-за вас, но и из-за Джона Берликорна. У него есть для меня задание.
– Какое?
– Не знаю. Я просто должен был приехать сюда. Может быть, что-нибудь по поводу его…
Койот резко замолчал. Что-то его испугало. Трава и цветы на нашей постели задрожали под внезапными ми порывами ветра.
– Что такое, Койот? – спросила я.
– Его жена… – начал Койот. Трава и цветы вокруг поднялись волной знания и плотно сплелись вокруг, полностью нас обездвижив.
Белинда закричала.
Персефона умирает. Она цепляется всеми побегами, плющом, но в ее зеленом сердце проросли вредоносные семена реальности. Ей больше не нравится здесь, не нравится этот мир. До этого она едва спаслась от шума и огня копов, вломившихся в убежище ее коп-садовника. Она склеила свое тело с лишайниками, покрывавшими сырые стены дома смерти, где мирно лежала в постели. И лишь таким отчаянным способом ей удалось вырваться на свободу. Потом люди уничтожили землю, в которой она спала. Куда ей теперь идти?
В сеть цветов.
Она стала тысячей, миллионом искорок в цветущей сети. Лепестки приносили ей сообщения, на листьях появилась гниль. Каждый листок трепетно умолял: «Спаси меня, спаси меня». Реальность нанесла удар. Персефона обратилась ко всем своим цветам, ко всем одновременно, приказав им хранить надежду, потому что когда-нибудь этот мир будет принадлежать нам. Продолжайте расти.
Но девочка-семянка беспокоится. Количество пыльцы остается на отметке 2010. Может быть, мир достиг насыщения? Может быть, они пришли к ничьей, и соперничающим видам придется добровольно прекратить борьбу? Персефона злится, а семена липнут к ее коже. Она чувствует задержку роста. Грубые руки не отпускают ее корни. Руки тех, кто обладает иммунитетом. Дронтов. Может быть, этот мир, победил ее? Земля омертвела…
Она обнаруживает сорные семена, проводящие время в утехах на полях любви. Таксишный цветок занимается этой животной грубостью, этим проникновением. Иммунная девушка, ее зовут Белинда, о да, ей нравится, как он ее обслуживает. И Сивилла, муникоп, она тоже где-то там рядом. Незримо присутствует. Персефона вобрала себя в травы, которые они оскверняют плотью своих тел. Она закрывает их травой, душит их, но тут еще одно семя прилепляется к ней. «Отпусти их, Персефона! – звучит голос ее мужа. – Я хочу, чтобы они пришли ко мне. Пропусти их. Я встречу их в пределах своей силы». «Возвращаться ли и мне с ними, сэр Джон?» – осведомляются корни Персефоны. «Да. Уже пора. Возвращайся…»
Все равно ей уже хочется вернуться домой, правда? Разве она виновата в том, что этот, мир такой увядший и бесплодный? И еще иммунный? Она и не подумает мешать путешественникам в поиске черного сада матери и мужа. Она даже проведет их туда по легкой дороге. Для того она и выпускает создания из своей хватки, и ее переменчивый образ сливается со мхом под стоящей поблизости машиной. Она приехала в этот мир на черном кэбе, на нем же его и покинет.
Вьюны опали с наших тел так же быстро, как до того взметнулись из-под земли.
– Что это было? – спросил Койот.
– Может, что-то вроде предупреждения. Ладно, давай.
Белинда отказалась одеваться, заявив, что хочет отправиться в погоню голой, так что, когда Койот посадил нас обратно в черный кэб, я почувствовала, как мокрое тело дочери скользит по горячей коже сиденья. Койот приказал нам держаться крепче, потому что поедем как получится.
Начался дождь.
Черный дождь.
Земля превратилась в грязь, и черный кэб стал тонуть в ней.
Глаза Белинде Джонс застлали слезы – она не выдержит этого грязевого путешествия. Зрачки расширяются. Черная грязь залепила стекла, мы скользим в глубь земли. Койот правил к черному саду. Я, Сивилла Джонс, держалась в теле Белинды. Маленькая, слабая Тень Сапфира плакала в футляре.
«Я спасу тебя, сынок. Не надо бояться».
Мир растворялся, новый день превратился в линялые цвета.
Койот зарывался глубже – прочь от чужих рук, от времени и одиночества, от бед и тревог, безопасности, правил, картографии, указаний, мерзких клиентов и метакопов; все плохое отделялось и оставалось позади. Черный кэб опускался к слабому зеленому мерцанию в непроглядно черной земле.
– Прямо как побег из изолятора, – сказал нам Койот.
И тут мы…
Тут мы…
Мы скэбировали вниз.
Тут мы…
А потом мы…
Мы спускались… наш путь зарастал корнями.
Мы…
Мы прорывались в другой мир. Нижний мир. Сны. Наконец-то – сны. Проснулись в другом времени, в чужом саду. В подземном саду. Я в Белинде.
Мы…
Сад был черен, как ночь.. Цветы – как смоль, лепестки – как ленивое пламя. Мерцание темного семени. Мы зарывались в землю.
Спим… спим… падаем и летим…
Туда, в картину. Раскидываются лиловые тени. Кэб рычит, как пес, раздвигает мокрую массу корней, прорывается, наконец встает. Толстые корни дуба. Скрученные и сплюснутые. Парализованные кляксы семян.
Черный сад.
Точно в то же время, 4:16 утра восьмого мая, мальчик по имени Брайан Ласточка понимает, что змеи-констрикторы и стебли отпустили его. Он обнаруживает, что его перенесло обратно домой, в кровать.
Его родителей, Джона и Мэвис, будят крики сына.
Всё – и растения, и земля, и пес, и время – всё сливается в движении и рывком останавливается. Я чувствую, как угольно-черные корни сверлят мягкую почву. Я смотрю глазами Белинды в окно кэба на объятый тьмой лес. Время снова ночь. Время ускоряется, движется, размываясь. Куда пропал прошлый день? Луна гнетуще проглядывала сквозь ветви. Кое-где кружили светлячки, тонкими линиями света рисуя карту вокруг фиолетовых цветов. Койот вышел из кэба, смяв открытой дверью упершиеся в нее ветки. Чтобы пробраться к пассажирской двери, он пригнул куст диких гиацинтов. Мы вывалились наружу, как из такси после долгой ночи в компании с ячменным вином. Вдвоем, одна внутри другой, шатаемся, как пьяные. Я пыталась овладеть телом. Белинды, но она была слишком возбуждена, слишком слаба после поездки. Она вдыхала аромат черных лепестков, ломала их, заталкивала в рот сгустки черноты, пробуя на вкус живительную сладость. Обнаженное тело-карта каталось по земле, сминая клумбы фиалок. Белинда испытывала виртуальный кэб-лаг – шок от перехода в другой мир. Понадобилась вся моя Тень, чтобы отвоевать хоть маленький кусочек ее плоти. Когда я заставляла ее подняться, то я словно поднимала тяжелый, тяжелый груз. Койот помог мне, обняв нашу талию крепкой веткой. Мы вытащили футляр с Сапфиром. Я позволила Белинде привалиться к боку такси, повернув ее голову так, чтобы видеть, где мы находимся.
Мы были не в той части сада, которую я увидела, когда меня вел Томми Голубь, но и здесь, во всем господствовало то же гнетущее чувство. Воздух очень густой и зернистый, я чувствовала, как он бьется о кожу Белинды. Тяжелые шары черной пыльцы медленно двигались, поймав слабый ветерок. Ночной
сад был так темен, а пыльцы так много, что я с трудом различала что-то даже вблизи. Кэб приткнулся у ствола большого величественного дуба. Под ним землю покрывал плотный ковер фиалок, который кончался возле густой вязовой рощи. В сумраке что-то слабо мерцало, и когда глаза Белинды приспособились к темноте, я смогла различить среди деревьев две декоративные колонны.
Колонны обвивал плющ, и каждую венчала статуя ангела: фигура мальчика – на левой и собаки – на правой. Бледные духи тишины. В промежутке между их спящими крыльями листва была чуть менее густой, небольшой просвет в безрадостном окружении, за которым, казалось, был какой-то путь. Или, если точнее, остатки давно заросшей садовой дорожки.
– Я достал багаж, – сказал нам Койот. Он держал в руках футляр с Сапфиром. Мы велели поставить футляр на землю и открыть. Койот так и сделал, отщелкнув замки лиственными когтями.
– Каб-бля! – гавкнул он. – Первый раз провез зомби в собственном черном кэбе.
Белинда посмотрела на него.
– Это мой брат, – сказала она. Сказала сама, и я была так рада это услышать, что мне захотелось обнять ее. Что весьма затруднительно сделать изнутри, но я попыталась. И поняла, что она почувствовала, как я засветилась внутри.
Сапфир выполз из футляра, залез Белинде на руки и прижался к груди. Может быть, увидел в ней меня. Не знаю. Белинда подвинула его поудобнее и обернулась к Койоту.
– Пойдем посмотрим? – сказала она.
И я тоже сказала, одновременно с ней. Посмотрим вместе.
Мы прошли между окаменевшими ангелами по тонкой дорожке среди качающихся деревьев. Койот шел первым, его черно-белые песоцветия мелькали перед нами. Я следовала за ним внутри Белинды.
Черно-белая карта старого Манчестера на Белинде цеплялась за жесткие колючки. Колючки царапали ей кожу, прокладывая новые дороги. Сапфир прижимался к груди Белинды. Она крепко обнимала его. Казалось, в этом мире, в этом лесу мой сын чувствует себя как дома, даже его аллергия немного унялась.
Сначала было трудно. Деревья сплетали пальцы над нашими головами, подавляли нас, заводили в чернильно-темный туннель. Ветви хлестали нас, шипы кололи, корни хватали за ноги. Но понемногу лес стал расступаться – деревья росли реже, дорожка стала шире и виднее. Как будто она вела нас, хотела, чтобы мы шли дальше. Теперь между ветвями время от времени появлялась желтая луна и проливала на листья бледный свет. На луну выла стая собак: за деревьями мы слышали ужасный лай. Белинда хотела повернуть назад из-за Сапфира, но Койот уже раздвинул слипшиеся темные папоротники и вышел на освещенную поляну. Нам оставалось только пойти следом.
Здесь нас ждала стая. На наших глазах они кинулись друг к другу, собирая разномастные тела в один ужасный образ, огласивший воздух ревом. Из каждой его пасти капал черный яд. В его стальной шерсти извивались змеи. Дерьмо дымящимся ковром покрыло землю. А за этой тварью стояли узорные ворота из кованого железа, врезанные в стволы сросшихся сосен. Пятидесятиглавый пес зарычал на нас и прыгнул вперед, роняя с зубов хлопья пены.
– Боже! – Белинда бросилась назад вместе с Сапфиром.
– Чего надо, долбопес? – спросил Койот.
– Я – Цербер. Я страж леса. – Одна из голов приблизилась к лицу Койота, капнула на него слюной и затем сказала:
– Тесто. Тесто и мед. Мед и тесто. Медовые булочки. Есть у вас такие?
Койот повернулся к нам:
– Есть у нас медовые булочки? Мы покачали головой.
– Есть хоть что-нибудь? – прорычал зверь.
– Полный голяк, псятина, – ответил Койот.
Псина злобно заворчала, головы заболтались, как на карусели.
Койот зарычал на Цербера:
– У меня есть полный набор зубов, выделанных из карты Манчестера. Хочешь попробовать?
– Попробовать – хочу.
Койот рванулся вперед и впился зубами в шею главной собаки.
Цербер адски взвыл. Потом изобразил щенячье-умилительное спокойствие.
– Ну ладно, – захныкал он. – Пройдите к воротам.
И устрашающее создание распалось на составные части: униженная стая крадучись растворилась во тьме, оставив поляну луне и путешественникам.
Койот открыл железные ворота на дальнем конце прогалины, и мы вошли в лес мертвых сосен. В воздухе резко запахло смолой, под ногами захрустели жесткие иголки. Мы шли по широкой тропинке между стволами. Тропинка извивалась, как змея, так что мы окончательно потеряли чувство направления. Осталось чувство, что нас ведут.
Впереди слышался звук лениво плещущей воды; наконец, линии стволов разошлись, открыв необъятную лиловую водную гладь. Лепестки фиолетовой дымки, смутно похожие на людей, играли над поверхностью. Мы стояли на темном берегу, наблюдая за золотой лунной дорожкой. В центре озера на маленьком острове стояла сцена кремового цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Койот кивнул.
– Думаю, да.
– Не обязательно все получится, – продолжила я. – Берликорн в снах – могущественное создание, Он поймёт, что мы пытаемся напасть на него. Но Белинда и я – дронты. Берликорн боится дронтов, потому что не может управлять их историей. И теперь мы в два раза сильнее. Тем не менее он опасный противник. Я могу на тебя положиться?
Я думала, что из них двоих больше сомневаться будет Белинда, но, хотя я чувствовала Тенью ее страх, она согласилась, и я благословляла ее за это. А Койота что-то беспокоило.
– Сивилла Джонс, – прошептал он, – Джон Берликорн… Это он поднял меня из могилы.
– Что?
– Я приехал сюда не только из-за вас, но и из-за Джона Берликорна. У него есть для меня задание.
– Какое?
– Не знаю. Я просто должен был приехать сюда. Может быть, что-нибудь по поводу его…
Койот резко замолчал. Что-то его испугало. Трава и цветы на нашей постели задрожали под внезапными ми порывами ветра.
– Что такое, Койот? – спросила я.
– Его жена… – начал Койот. Трава и цветы вокруг поднялись волной знания и плотно сплелись вокруг, полностью нас обездвижив.
Белинда закричала.
Персефона умирает. Она цепляется всеми побегами, плющом, но в ее зеленом сердце проросли вредоносные семена реальности. Ей больше не нравится здесь, не нравится этот мир. До этого она едва спаслась от шума и огня копов, вломившихся в убежище ее коп-садовника. Она склеила свое тело с лишайниками, покрывавшими сырые стены дома смерти, где мирно лежала в постели. И лишь таким отчаянным способом ей удалось вырваться на свободу. Потом люди уничтожили землю, в которой она спала. Куда ей теперь идти?
В сеть цветов.
Она стала тысячей, миллионом искорок в цветущей сети. Лепестки приносили ей сообщения, на листьях появилась гниль. Каждый листок трепетно умолял: «Спаси меня, спаси меня». Реальность нанесла удар. Персефона обратилась ко всем своим цветам, ко всем одновременно, приказав им хранить надежду, потому что когда-нибудь этот мир будет принадлежать нам. Продолжайте расти.
Но девочка-семянка беспокоится. Количество пыльцы остается на отметке 2010. Может быть, мир достиг насыщения? Может быть, они пришли к ничьей, и соперничающим видам придется добровольно прекратить борьбу? Персефона злится, а семена липнут к ее коже. Она чувствует задержку роста. Грубые руки не отпускают ее корни. Руки тех, кто обладает иммунитетом. Дронтов. Может быть, этот мир, победил ее? Земля омертвела…
Она обнаруживает сорные семена, проводящие время в утехах на полях любви. Таксишный цветок занимается этой животной грубостью, этим проникновением. Иммунная девушка, ее зовут Белинда, о да, ей нравится, как он ее обслуживает. И Сивилла, муникоп, она тоже где-то там рядом. Незримо присутствует. Персефона вобрала себя в травы, которые они оскверняют плотью своих тел. Она закрывает их травой, душит их, но тут еще одно семя прилепляется к ней. «Отпусти их, Персефона! – звучит голос ее мужа. – Я хочу, чтобы они пришли ко мне. Пропусти их. Я встречу их в пределах своей силы». «Возвращаться ли и мне с ними, сэр Джон?» – осведомляются корни Персефоны. «Да. Уже пора. Возвращайся…»
Все равно ей уже хочется вернуться домой, правда? Разве она виновата в том, что этот, мир такой увядший и бесплодный? И еще иммунный? Она и не подумает мешать путешественникам в поиске черного сада матери и мужа. Она даже проведет их туда по легкой дороге. Для того она и выпускает создания из своей хватки, и ее переменчивый образ сливается со мхом под стоящей поблизости машиной. Она приехала в этот мир на черном кэбе, на нем же его и покинет.
Вьюны опали с наших тел так же быстро, как до того взметнулись из-под земли.
– Что это было? – спросил Койот.
– Может, что-то вроде предупреждения. Ладно, давай.
Белинда отказалась одеваться, заявив, что хочет отправиться в погоню голой, так что, когда Койот посадил нас обратно в черный кэб, я почувствовала, как мокрое тело дочери скользит по горячей коже сиденья. Койот приказал нам держаться крепче, потому что поедем как получится.
Начался дождь.
Черный дождь.
Земля превратилась в грязь, и черный кэб стал тонуть в ней.
Глаза Белинде Джонс застлали слезы – она не выдержит этого грязевого путешествия. Зрачки расширяются. Черная грязь залепила стекла, мы скользим в глубь земли. Койот правил к черному саду. Я, Сивилла Джонс, держалась в теле Белинды. Маленькая, слабая Тень Сапфира плакала в футляре.
«Я спасу тебя, сынок. Не надо бояться».
Мир растворялся, новый день превратился в линялые цвета.
Койот зарывался глубже – прочь от чужих рук, от времени и одиночества, от бед и тревог, безопасности, правил, картографии, указаний, мерзких клиентов и метакопов; все плохое отделялось и оставалось позади. Черный кэб опускался к слабому зеленому мерцанию в непроглядно черной земле.
– Прямо как побег из изолятора, – сказал нам Койот.
И тут мы…
Тут мы…
Мы скэбировали вниз.
Тут мы…
А потом мы…
Мы спускались… наш путь зарастал корнями.
Мы…
Мы прорывались в другой мир. Нижний мир. Сны. Наконец-то – сны. Проснулись в другом времени, в чужом саду. В подземном саду. Я в Белинде.
Мы…
Сад был черен, как ночь.. Цветы – как смоль, лепестки – как ленивое пламя. Мерцание темного семени. Мы зарывались в землю.
Спим… спим… падаем и летим…
Туда, в картину. Раскидываются лиловые тени. Кэб рычит, как пес, раздвигает мокрую массу корней, прорывается, наконец встает. Толстые корни дуба. Скрученные и сплюснутые. Парализованные кляксы семян.
Черный сад.
Точно в то же время, 4:16 утра восьмого мая, мальчик по имени Брайан Ласточка понимает, что змеи-констрикторы и стебли отпустили его. Он обнаруживает, что его перенесло обратно домой, в кровать.
Его родителей, Джона и Мэвис, будят крики сына.
Всё – и растения, и земля, и пес, и время – всё сливается в движении и рывком останавливается. Я чувствую, как угольно-черные корни сверлят мягкую почву. Я смотрю глазами Белинды в окно кэба на объятый тьмой лес. Время снова ночь. Время ускоряется, движется, размываясь. Куда пропал прошлый день? Луна гнетуще проглядывала сквозь ветви. Кое-где кружили светлячки, тонкими линиями света рисуя карту вокруг фиолетовых цветов. Койот вышел из кэба, смяв открытой дверью упершиеся в нее ветки. Чтобы пробраться к пассажирской двери, он пригнул куст диких гиацинтов. Мы вывалились наружу, как из такси после долгой ночи в компании с ячменным вином. Вдвоем, одна внутри другой, шатаемся, как пьяные. Я пыталась овладеть телом. Белинды, но она была слишком возбуждена, слишком слаба после поездки. Она вдыхала аромат черных лепестков, ломала их, заталкивала в рот сгустки черноты, пробуя на вкус живительную сладость. Обнаженное тело-карта каталось по земле, сминая клумбы фиалок. Белинда испытывала виртуальный кэб-лаг – шок от перехода в другой мир. Понадобилась вся моя Тень, чтобы отвоевать хоть маленький кусочек ее плоти. Когда я заставляла ее подняться, то я словно поднимала тяжелый, тяжелый груз. Койот помог мне, обняв нашу талию крепкой веткой. Мы вытащили футляр с Сапфиром. Я позволила Белинде привалиться к боку такси, повернув ее голову так, чтобы видеть, где мы находимся.
Мы были не в той части сада, которую я увидела, когда меня вел Томми Голубь, но и здесь, во всем господствовало то же гнетущее чувство. Воздух очень густой и зернистый, я чувствовала, как он бьется о кожу Белинды. Тяжелые шары черной пыльцы медленно двигались, поймав слабый ветерок. Ночной
сад был так темен, а пыльцы так много, что я с трудом различала что-то даже вблизи. Кэб приткнулся у ствола большого величественного дуба. Под ним землю покрывал плотный ковер фиалок, который кончался возле густой вязовой рощи. В сумраке что-то слабо мерцало, и когда глаза Белинды приспособились к темноте, я смогла различить среди деревьев две декоративные колонны.
Колонны обвивал плющ, и каждую венчала статуя ангела: фигура мальчика – на левой и собаки – на правой. Бледные духи тишины. В промежутке между их спящими крыльями листва была чуть менее густой, небольшой просвет в безрадостном окружении, за которым, казалось, был какой-то путь. Или, если точнее, остатки давно заросшей садовой дорожки.
– Я достал багаж, – сказал нам Койот. Он держал в руках футляр с Сапфиром. Мы велели поставить футляр на землю и открыть. Койот так и сделал, отщелкнув замки лиственными когтями.
– Каб-бля! – гавкнул он. – Первый раз провез зомби в собственном черном кэбе.
Белинда посмотрела на него.
– Это мой брат, – сказала она. Сказала сама, и я была так рада это услышать, что мне захотелось обнять ее. Что весьма затруднительно сделать изнутри, но я попыталась. И поняла, что она почувствовала, как я засветилась внутри.
Сапфир выполз из футляра, залез Белинде на руки и прижался к груди. Может быть, увидел в ней меня. Не знаю. Белинда подвинула его поудобнее и обернулась к Койоту.
– Пойдем посмотрим? – сказала она.
И я тоже сказала, одновременно с ней. Посмотрим вместе.
Мы прошли между окаменевшими ангелами по тонкой дорожке среди качающихся деревьев. Койот шел первым, его черно-белые песоцветия мелькали перед нами. Я следовала за ним внутри Белинды.
Черно-белая карта старого Манчестера на Белинде цеплялась за жесткие колючки. Колючки царапали ей кожу, прокладывая новые дороги. Сапфир прижимался к груди Белинды. Она крепко обнимала его. Казалось, в этом мире, в этом лесу мой сын чувствует себя как дома, даже его аллергия немного унялась.
Сначала было трудно. Деревья сплетали пальцы над нашими головами, подавляли нас, заводили в чернильно-темный туннель. Ветви хлестали нас, шипы кололи, корни хватали за ноги. Но понемногу лес стал расступаться – деревья росли реже, дорожка стала шире и виднее. Как будто она вела нас, хотела, чтобы мы шли дальше. Теперь между ветвями время от времени появлялась желтая луна и проливала на листья бледный свет. На луну выла стая собак: за деревьями мы слышали ужасный лай. Белинда хотела повернуть назад из-за Сапфира, но Койот уже раздвинул слипшиеся темные папоротники и вышел на освещенную поляну. Нам оставалось только пойти следом.
Здесь нас ждала стая. На наших глазах они кинулись друг к другу, собирая разномастные тела в один ужасный образ, огласивший воздух ревом. Из каждой его пасти капал черный яд. В его стальной шерсти извивались змеи. Дерьмо дымящимся ковром покрыло землю. А за этой тварью стояли узорные ворота из кованого железа, врезанные в стволы сросшихся сосен. Пятидесятиглавый пес зарычал на нас и прыгнул вперед, роняя с зубов хлопья пены.
– Боже! – Белинда бросилась назад вместе с Сапфиром.
– Чего надо, долбопес? – спросил Койот.
– Я – Цербер. Я страж леса. – Одна из голов приблизилась к лицу Койота, капнула на него слюной и затем сказала:
– Тесто. Тесто и мед. Мед и тесто. Медовые булочки. Есть у вас такие?
Койот повернулся к нам:
– Есть у нас медовые булочки? Мы покачали головой.
– Есть хоть что-нибудь? – прорычал зверь.
– Полный голяк, псятина, – ответил Койот.
Псина злобно заворчала, головы заболтались, как на карусели.
Койот зарычал на Цербера:
– У меня есть полный набор зубов, выделанных из карты Манчестера. Хочешь попробовать?
– Попробовать – хочу.
Койот рванулся вперед и впился зубами в шею главной собаки.
Цербер адски взвыл. Потом изобразил щенячье-умилительное спокойствие.
– Ну ладно, – захныкал он. – Пройдите к воротам.
И устрашающее создание распалось на составные части: униженная стая крадучись растворилась во тьме, оставив поляну луне и путешественникам.
Койот открыл железные ворота на дальнем конце прогалины, и мы вошли в лес мертвых сосен. В воздухе резко запахло смолой, под ногами захрустели жесткие иголки. Мы шли по широкой тропинке между стволами. Тропинка извивалась, как змея, так что мы окончательно потеряли чувство направления. Осталось чувство, что нас ведут.
Впереди слышался звук лениво плещущей воды; наконец, линии стволов разошлись, открыв необъятную лиловую водную гладь. Лепестки фиолетовой дымки, смутно похожие на людей, играли над поверхностью. Мы стояли на темном берегу, наблюдая за золотой лунной дорожкой. В центре озера на маленьком острове стояла сцена кремового цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41