А еще у меня есть собственная железная дорога,
параллельная нашему пути в Тяжелом Походе, так что я могу подвозить свои
орудия всякий раз, когда возникает нужда в очередной казни. У меня есть
особые устройства для уничтожения кровавых следов, и, конечно же, я ношу
закрывающую все тело одежду, наподобие космокостюма, уберегающую от
кровавых брызг; я снимаю ее и прячу, оставаясь нагим, и никто не может
распознать, что я сделал. Ведь мне нужно немедленно присоединиться к
отряду, чтобы никто не заметил моего отсутствия, когда раздается первый
крик жертвы. Должен признаться, что с Вломом я немного замешкался, но все
равно сделал все в лучшем виде. Всего несколько секунд. Чем не охота? Если
бы ты знал, как это увлекательно...
Старшой продолжал, не тронутый навязчивым сарказмом Атона:
- Я вижу, что ты сделал с Гранаткой. Она - грубая баба, но не
заслуживает того, как ты с ней обходишься. Ничем не могу помочь в
остальном. Но с ней ты все уладишь.
"Да, пришло время решения".
- Ты в этом уверен?
- Уверен, - подтвердил Старшой. - Есть одна штука, которую может
сделать хвеевод. Гранатка должна умереть, но пусть она умрет счастливой.
Ты позовешь ее по-хорошему, приведешь куда-нибудь, где вас никто не
увидит, сочинишь ей всю ту чушь, на которую покупаются бабы, и все с ней
уладишь. Пусть она получит то, что вполне заслужила. Остальные будут
отдыхать и готовиться к переправе.
Атон внимательно посмотрел на него. Старшой говорил серьезно.
- Думаешь, она этому поверит? - он готов уже был сдаться.
- Она поверит тому, во что хочет верить. Я прекрасно ее знаю. И ты ей
в этом поможешь. Когда надо, ты - отличный болтун, - Старшой позволил себе
легкую улыбку. - Почему она торчит на тебе, мне не понять. Но ради тебя
она готова на все. Сделаешь все как надо и до конца... или на этот раз
будешь приманкой _т_ы_, а не она. Если не веришь мне...
Атон не верил. Привыкнув не предупреждать, он развернулся и нанес
удар босой ногой со всем смертоносным умением своего боевого искусства.
Креллевод запоздал с нравоучением.
Ребро стальной ладони отмело выпад Атона в сторону. Казалось, Старшой
чуть шевельнулся, а уже провел боевой прием. Его мозолистая ступня ударила
по другой ноге Атона снизу. Сила болезненного падения на каменный пол была
удвоена весом Старшого. Под тонким слоем оставшегося жира креллевод был
тверд, как стена пещеры. Свободная рука зажала голову Атона, мощная ладонь
ухватила руку в мертвый замок. Пальцы нащупали челюсть.
Атон дико рванулся. Заорал. Взрыв невыносимой боли в горле, невольный
и бесполезный рывок из удерживающих его рук, вопящий мрак над миром.
После легкого прикосновения стальных пальцев к скрытому нервному
центру, мир вернулся к нему на удивление нереальный. Голос мягко спросил:
- Детка задумал поиграть?
Старшой отпустил его, оставаясь настороже.
- Скажи Гранатке, что мы дрались из-за нее, и ты победил, -
посоветовал он. - Не хочу, чтобы ты выглядел потрепанным, космогард
все-таки. - Старшой продолжал настаивать на своем.
Так они разыграли втроем сцену жертвоприношения Гранатой:
Старшой ждал с обмотанным веревкой кулаком, зная, что любовные звуки
поддельны, хотя его сострадание охотно сделало бы их истинными;
Атон смутно обнаруживал, что познание смерти порождает мелодию, а
мелодия - удивительно реальную страсть;
Гранатка принимала добровольную смерть как единственный способ
вызвать эту страсть и, вероятно, на какой-то миг подлинную любовь и
преодолеть свои невзгоды.
А белый бурун ждал...


ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ХТОН

$ 403

ШЕСТНАДЦАТЬ
Атон медленно приходил в себя. Календарь на противоположной стене
комнаты был открыт на Втором Месяце, $ 403 - почти через год после
запавшего в память ужаса. Он поцеловал миньонетку, и... почти год!
"Где я был? Что делал в этот промежуток?"
Он огляделся. Первым предметом в уютной комнате, привлекшим его
внимание, было деревянное кресло с твердой спинкой: мощное кресло Аврелия,
охранявшее выход. Напротив стоял плюшевый диван, тоже слишком знакомый -
диван, который он всегда воспринимал как материнский. Над ним по-прежнему
висел портрет дочери Десятого в раме, не вызывавший ныне никакой вины.
Рядом с ним...
Рядом с ним висела паутинная картина художника-ксеста: мать и сын.
Атон выкинул из головы комнату и стал рассматривать себя. На нем была
светлая рубаха, чистый комбинезон и мягкие сапоги хвеевода: тот, кто его
одевал, знал как. Мог ли он при подобной амнезии одеться так сам?
В соседней комнате кто-то находился. Аврелий? Нет, он умер, так же
как умерла лесная нимфа, как умерли все, кто заботился о нем. Кто занимал
дом пятого? Поступь была легкой, знакомой.
- Тема раковины? - воскликнул он, внезапно обрадовавшись, очень
обрадовавшись. Он думал, что она тоже мертва, если она вообще существовала
вне его грез. Он убил ее - но это была символическая казнь, отречение от
второй любви, а теперь символика исчезла.
Она вошла в комнату: волосы были длиннее, чем в воспоминаниях
четырехлетней давности, и отсвечивали серебром на фоне зеленой хвеи в
полуденном солнечном свете. Изящные черты лица тверды, на запястье -
ничего.
На Идиллии не существовало физической смерти, и они оба знали об
этом. Однако он столкнул ее с горы в момент восторга. Она не была
телепаткой и не могла знать, что его поступок означал отречение не от нее,
а от миньонетки. Для Кокены это был его второй отказ... но трепещущая
хвея, которую она по прежнему носила, показывала, что ее любовь к нему не
ослабевает.
Быть достойным такой женщина...
- Дочь Четвертого, - сказал он, - я люблю тебя.
Она подняла глаза:
- Атон?
Он с трудом встал. В своем теле он почувствовал силу - значит, он не
провел весь год в постели.
- Кокена, ты меня не узнаешь?
Она внимательно на него посмотрела.
- Атон, - повторила она, наконец, улыбнувшись.
Он шагнул к ней. Она отступила.
- Пожалуйста, не дотрагивайся до меня, Атон.
- Кокена, _п_о_ч_е_м_у_?
Она стояла за широким креслом Аврелия.
- Все может быть не таким, каким ты это помнишь, Атон.
Он вернулся к своему стулу и сел.
- Разве мои мечты ошибались, милая ракушка? Ведь на Идиллии никто не
умирает?
- Нет, Атон, нет - не то. Но тебя... не было... долгое время. Я
должна быть уверена.
- В _ч_е_м_ уверена? - спросил он. - Миньонетка мертва, а я люблю
тебя. Я любил тебя с самого начала, но пока я не победил миньонетку...
- Атон, позволь мне, пожалуйста, сказать. Тебе будет тяжело, а
времени не так много.
Ее рассудочность изумила его.
- Кокена!
Она не обратила внимания на его восклицание и заговорила чуть
быстрее, чем раньше, словно читая лекцию.
- Я ходила в лес до того, как ты освободился из Хтона, и говорила с
миньонеткой, говорила со Злобой. Я показала ей хвею, которую носила, а она
взяла ее и показала, что любит тебя так же, как и я.
- Она любила по-своему, - сказал Атон.
- Она была прелестна. Я улавливала ваше семейное сходство. Она
рассказала о тебе все, что мне следовало знать, и я смогла позаботиться о
тебе во время твоего выздоровления. Она предупредила меня, что из Хтона
явится некий злодей и что я должна защитить тебя от него. Она сказала...
она сказала, что вскоре уйдет, и оставила мне песню.
- Песню!
- Она хотела, чтобы ты был счастлив, Атон, но видела, что кровь
миньона разрушает тебя, а злодей из Хтона ждет, что от тебя останется. Она
подарила тебя мне, Атон, ты не победил эту великолепную женщину!
Мысль об этом ужаснула его.
- Все это... случилось _д_о _т_о_г_о_, как я бежал из Хтона?
- Мы любили тебя, Атон.
- Злоба _з_н_а_л_а_, что она умрет?
- Да. Ее имя в понятиях ее культуры означает "Сострадание", и она
любила твоего отца настолько, что оставила его, а тебя настолько, что
умерла ради тебя. Когда Аврелий увидел, как ты идешь с ней по полям, он
понял все и прекратил свою долгую борьбу с болотной ржой. Вскоре умерла и
она. Приехал брат Пятого, и мы похоронили Аврелия в лесу рядом с ней.
- Песня, - выговорил Атон, не в силах более сосредоточиться.
Кокена мельком взглянула на него.
- Мне пришлось разбудить тебя... рано, - сказала она. - Песня... -
Она решилась: - Вот песня.
Она запела, и это была мелодия его детства. Голосу Кохены не
доставало богатства голоса миньонетки, но сейчас это не имело значения.
Ведь это была та самая _п_е_с_н_я_.
Она пропела ее до конца, но чудо исчезло.
- Песня не прервана, - сказал он, только теперь понимая, что ее
истинная привлекательность - не в самой мелодии, а в том, что она не
завершена - точно такими были и его отношения с миньонеткой. Не песня,
н_о_ п_р_е_р_в_а_н_н_о_с_т_ь_ влекла его за собой. Почему он не понимал
этого раньше?
Кокена пристально наблюдала за ним.
- Теперь, Атон, песня для тебя ничего не значит?
- Извини, - сказал он, понимая, что это выражение неуместно. - Ты
могла бы избавить себя от неприятностей.
- Нет, нет, - сказала она с более ясной улыбкой. - Все хорошо.
Значит, миньон в тебе умер. Ты опять выздоровеешь, если только...
Эти таинственные намеки раздражали его.
- Если только _ч_т_о_? Что еще за "выздоровление" и какой такой
"злодей"? Где я был и что делал весь этот год? Почему ты не подпускаешь
меня к себе? Почему тебе вообще пришлось будить меня? Я спал?
- Теперь я могу тебе сказать, - Кокена обошла кресло и села в него,
поодаль от Атона. - Полуминьон, получеловек, ты не мог жить ни в одном из
двух миров. Злоба предупредила меня о страшных последствиях, если бы ты
бежал до разрешения этого конфликта. Но после того, как она принесла себя
в жертву, ты обезумел и рыскал по лесу в диком слепом гневе. Твой дядя -
Вениамин - вытащил тебя из аэромобиля и привел ко мне. Пришлось
воспользоваться наркотическими препаратами. Мы не смели извещать власти,
иначе тебя выдали бы Хтону. Мы поддерживали твой разум пустым до тех пор,
пока ты не выздоровел. Миньонетка предупреждала меня, что может пройти два
года до того, как потрясение от ее смерти оставит твою душу и ты снова
станешь нормальным человеком. Мы знали, что, все это время мы должны
удерживать тебя от деятельности. Но...
- Наркотики! Целый год?
- Больше ничего не оставалось. Добавляли в пищу. Вениамин вел
хозяйство, я ему помогала и ухаживала за тобой. Ты, Атон, стал растением -
вот почему сейчас я не могу к тебе привыкнуть. Я водила тебя на
прогулки...
- Как зверька на поводке!
- Подробность про выгуливание собак! - огрызнулась она. - Пожалуйста,
дай мне закончить. Мы скрывали твое присутствие, но один злодей, похоже,
это знал. Его бог - телепат, сильнее миньонетки. Этот злодей приходил за
тобой, утверждая, что отныне ты принадлежишь Хтону. Он знал... очень
многое. Он сказал, что только в Хтоне ты в безопасности, что бог Хтона
восстановит твой разум. Он пытался забрать тебя.
- Посланник из Хтона? - Атон недоумевал.
- Хвеи его не любят, - сказала Кокена, словно это снимало вопрос -
как, вероятно, и было. - Я... я сделала ему больно, и он убрался. Теперь
сидит в космокорабле и дожидается твоего пробуждения. Говорит, что ты
придешь к нему, когда вернешься в сознание. Я его боюсь. Тебе придется
встретиться с ним до того, как ты к этому готов, я слишком рано прекратила
давать тебе лекарства.
- Кончился запас? - Атона не радовала ни одна из составляющих его
странного положения.
- Нет, - больше она ничего не сказала, а вместо этого указала на
дверь. Он подчинился ее жесту.
Опускалась ночь, над сумрачным горизонтом виднелись облака - пепел на
небе. Он никогда не видел свою родину более прекрасной.
"О радость! - подумал он. - В нашем..."
- Ты должен пойти к нему, - настаивала Кокена. - Тебе придется
сразиться сегодня ночью, пока есть время. Пожалуйста, иди.
Атон смотрел на нее, рассеянно отмечая ее прелестную бледность.
- Сразиться? Зачем? Я ничего о нем не знаю, об этом "злодее". Что за
спешка? Почему ты молчишь?
- Прошу тебя, - сказала она, и на щеках ее блеснули слезы.
- Позволь мне коснуться моей хвеи, - сказал он, выигрывая время,
чтобы понять тайну. Кокена стояла неподвижно, как кукла, пока он вынимал
цветок из ее волос: знак любви, который ему придется постоянно приручать,
когда они поженятся. Кокена любила его странно, такими могли показаться и
ее поступки; но хвея подтверждала ее любовь. Сейчас она действовала так же
необъяснимо, как давным-давно миньонетка в космотеле. Были ли причины ее
поступков так же обоснованны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33