А потом я снова спрошу, согласна ли ты остаться
здесь... Выходим!
Он взял меня за руку, и мы переступили с движущейся ленты
на порог отверстия в стеклянной стене. Этаж, на который мы
ступили, был безлюдным и затемненным. Мы оказались в обычном
коридоре, едва освещавшемся подвесными потолочными
светильниками.
-- Это моя резиденция. На этот этаж никто не заходит без
моего приглашения. И уж точно скажу, никогда еще в эти
помещения не входил более дорогой для меня гость, -- Извеков
склонился в церемонном полупоклоне.
Я шагнула в открытую им дверь, лихорадочно соображая, чего
больше было в его странном льстивом комплименте: угрозы или
подвоха. Комната, куда мы попали, оказалась совсем маленькая, а
может быть, мне так показалось после осмотра неоглядных
пространств. Здесь не было даже намека на обивки и драпировки,
только белый пластик, стекло и никелированные металлические
поверхности. Окно, занимающее целиком одну из стен, было
закрыто пластиковыми жалюзи. Кресла, столики, компьютер
неизвестной модели -- вот и вся мебель.
-- Присаживайся, у нас с тобой будет очень долгая и очень
важная беседа.
-- Если честно, то я не представляю, о чем бы тебе
хотелось беседовать со мной, -- ответила я, пытаясь вытянуть из
него какую-нибудь фразу, из которой могут стать ясными его
истинные намерения.
-- Зато я прекрасно представляю, о чем ты хочешь со мной
говорить. И я ничего не буду от тебя скрывать, потому что, как
бы ты не удивлялась и не сопротивлялась, мне слишком повезло,
что ты приехала сюда. Ты узнаешь все, что тебе захочется, а я
поступлю с тобой так, как уже давно решил.
Он говорил медленно, подбирая слова, и все равно, запутал
меня еще больше. Внезапно погас свет, и в темноте замерцал
экран странного компьютера. Валерий сел неподалеку, но мне не
было видно его лица.
-- Спрашивай, -- почти приказал из темноты голос Извекова.
Нелепая ситуация, просто нелепейшая. Вместо того, чтобы
просто делать то, что ему хочется, не обращая внимания на меня,
он собрался отвечать на мои вопросы.
-- Совет: не трать время. В любой момент меня могут
сорвать куда-нибудь по делам. И тогда твое посвящение
затянется.
Так и не поняв, почему тюремщик требует, чтобы заключенная
допрашивала его, я решила, что тратить время, действительно,
глупо.
-- Меня интересует только один вопрос: это ты расстрелял
Юрия Орешина в гостиничном номере?
Допустим, теперь меня волновало не только это, но начать я
хотела с этого, и к черту предосторожности.
-- Я знаю, зачем ты приехала сюда. Мне нечего скрывать,
это был я. Да и зачем ты спрашиваешь, мы уже показали тебе все
это, -- голос Извекова стал раздраженным. -- Право же, я
защищал себя, не столько свою жизнь, сколько свой Рай. Если бы
тогда Сашка не был столь глуп и не вмешался в процесс, никто и
никогда не смог бы помешать мне сделать то, что я собирался
сделать...
Едва сдерживаясь, я сцепила пальцы на колене и закусила
губу. Нет, вовсе не от того, что мне хотелось тут же вскочить и
разрядить в него обойму. Я нашла своего врага, который и не
думает отпираться. Но, к своему глубочайшему удивлению, я
обнаружила, что сразу после того, как Валерий признал свои
действия трехлетней давности, меня начала волновать совсем
другая проблема. Почему он так уверен в своей правоте и в том,
что я пойму его? Только потому, что он сумасшедший? Мне
показалось почему-то, что все не так просто. И если еще вчера
никакие призывы к справедливости и законности не смогли бы меня
остановить, то сейчас что-то подсказывало мне, что торопиться с
выводами нельзя.
-- ...И зря ты думаешь, что смерть это смерть, -- заключил
он напоследок.
-- Что? -- не поняла я.
-- Я сказал, что быть расстрелянным еще не значит умереть,
-- повторил Валерий. Он был так близко, но я его не видела, и
от этого было неуютно. -- Ты много времени провела с моим
братом, могла бы поинтересоваться у него, что это за состояние,
в котором он находится с тех пор, как я его убил...
Слова, напомнившие мне об Александре, лишний раз
подтвердили необычное состояние ума моего собеседника, но я
также вдруг поняла, что его безумные слова все-таки правдивы. А
уж то, что он не находит их предосудительными -- это всего лишь
уже знакомый мне "местный этикет".
-- Ты убил Александра? Ты сам? Какого черта... -- я
возмутилась было, но тут Извеков подвинулся поближе к
светящемуся экрану компьютера, и свет упал на его лицо. И мне
тут же расхотелось возмущаться. Он выглядел беспомощным и
отрешенным, мое возмущение могло совсем выбить его из колеи,
мне же нужно было, чтобы он продолжал говорить.
-- Саша может тебе рассказать, в чем преимущество его
смерти, -- произнес Валерий тоном, каким объясняют очевидные
вещи дурачкам.
-- Если честно, то Александр не произвел на меня
впечатления счастливого, если, конечно, судить с позиции живых.
Кстати, где он сейчас? -- уточнила я.
-- Насколько я знаю, он еще утром ушел в город, кажется,
он собирался поговорить с Орешиным.
Сердце мое тревожно екнуло. Я всего лишь могла надеяться,
что из этого визита не воспоследует ничего ужасного.
-- Не волнуйся, Орешин и Середа мне здесь совершенно ни к
чему. Я разобрался с ними со всеми три года назад, и насколько
знаю, у властей есть установка оставить все на своих местах.
Это тебя мне нужно было заполучить любой ценой, поэтому я и
заставил Сашу пасти тебя. И ему удалось то, что не получилось у
меня там на аллее.
Значит, Александр не отставал от меня по приказу Валерия.
-- Твой брат довольно исполнителен. Ты можешь быть им
доволен, -- слова вырвались у меня с плохо скрытой горечью.
-- Я, кажется, расстроил тебя, -- усмехнулся он и снова
откинулся в своем кресле, скрывшись в темноту. -- Если тебя это
успокоит, то мне стоило немалой нервотрепки заставить его
подчиниться. Практически, я сломал его, и это до сих пор
беспокоит меня. Видишь ли, любой из моих зомби полностью
зависит от меня, а Сашка в большей степени, чем остальные...
Информация становилась все весомее, и я пожалела, что в
моей голове нет какой-нибудь электронной памяти, куда можно все
записать, запомнить во всех деталях, вплоть до интонаций, а
потом в спокойной обстановке обработать, учесть все нюансы,
которые сейчас я могу упустить. Я панически боялась упустить
хоть слово из лихорадочного монолога Валерия. Но не стала
пытаться ничего уточнять, такие люди, как Извеков, скажут куда
больше, если пустить все на самотек. И он говорил.
-- Очень долгое время я носил в себе свою главную идею, и
не мог никому ее высказать. Все эти забавы -- это так, пустяки
по сравнению с тем, что в действительности возможно сделать. Ты
поймешь со временем, что мой замысел стоит того, чтобы остаться
здесь. Пока у меня один настоящий помощник -- Александр, но и
тот делает все только для того, чтобы избавиться от меня, а я
пользуюсь им, и буду пользоваться столько, сколько мне будет
нужно, -- Валерий встал и прошел куда-то вглубь комнаты.
Раздался звук льющейся в стакан жидкости, а затем судорожные
глотки. Мне захотелось все время иметь его в поле зрения,
поскольку его возбужденное состояние становилось опасным.
-- Валерий, сядь, я не воспринимаю тебя, когда ты бегаешь.
Он оказался на удивление послушен, тут же вернулся и сел
на место.
-- Ты думаешь, наверное, что я -- чудовище, -- усмехнулся
он. -- Да, я убил брата, но я знаю, что эта смерть -- не
смерть, а шаг к бессмертию. Я собирался сделать для него
максимум из того, что я могу. В конце концов, мы всегда были с
ним друзьями, и я не хотел мучить его. Но когда я, наконец,
вышел на тебя, я понял, что без Саши не обойтись, и задержал
его здесь... -- Извеков прервался и хотел, кажется, снова
сбегать к стенному шкафу, но вернулся и сел на этот раз на
подлокотник моего кресла.
-- Ты слушай меня внимательно. Мне нужно, чтобы ты меня
поняла. Я отказал ему в том, чего он давно ждал. И он мне
больше не верит. -- Его голос звучал прямо у меня над ухом. --
А я не могу этого допустить. Тем более сейчас, после того что
случилось ночью...
Он замолчал. Мне не хотелось вмешиваться, но уточнение
требовалось:
-- А что случилось ночью?
-- Муж Марины... Он добыл где-то раствор соли серебра и
сделал себе укол. Я столько времени потратил на то, чтобы
помочь Марине привезти мужа сюда. Но он не поверил ни ей, ни
мне, и, похоже, сошел с ума. Впрочем, когда я с ним говорил,
оказалось, что он на редкость религиозен, и не смог оценить
Рай... Он поступил глупо, и мне очень жаль, что так получилось.
-- Это я дала ему инъектор.
Извеков вскочил и через секунду он уже стоял передо мной.
Вид у него был настолько возмущенный и потрясенный, что мне
невольно пришлось собраться, чтобы если Валерию вздумается
броситься на меня, он не застал бы меня врасплох.
Заметив мое внезапное напряжение, Валерий неожиданно
усмехнулся и сделал успокаивающий жест ладонью:
-- Нет, я не обвиняю тебя. Это моя вина. Если бы наш
разговор состоялся еще вчера, ты не сделала бы этой глупой
ошибки. Роман Зубарский совершил нечто непоправимое и убил
себя.
-- Но он, если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, был уже
мертв. Возможно ли самоубийство мертвеца?
-- Еще как возможно. Убить сознание очень трудно, но очень
даже возможно. И именно это Зубарский и сделал. Он не поверил
нашим словам, и теперь никогда и нигде не появится личностей,
порожденных его сознанием. Все носители сознания Зубарского во
всем множестве реальностей погибли одновременно и погибли
безвозвратно. Никогда ни я, ни ты не сможем спасти ни одной
личности сознания, убитого таким же способом, как сегодня
ночью. Вот это убийство, Катя. То, что я убил в этой реальности
некоего госслужащего по имени Александр Извеков, на самом деле
не является большой потерей. Его личность исчезает из этой
реальности, но присоединится и будет подпитывать собой другие
части единого и вечного сознания, воплощенного во множестве
реальностей. Я не буду говорить о погибшем и зарытом в землю
теле, потому что знаю: его бессмертное сознание, само себя
разделившее, живет в еще добрых десятках разнообразных
личностей. А вот сознания Зубарского уже нигде нет. Нигде...
Извеков замолчал, вернулся в кресло, оперся локтем на
колено и крепко задумался о чем-то.
-- Валерий!
-- Да? Ты спрашивай. Я просто никому еще не пытался
объяснить всего сразу, поэтому у меня, наверное, ничего не
получается с рассказом, -- он сидел в прежней позе.
-- Неужели тебе все равно, что погибают люди? Разве гибель
того человека, который был твоим братом, живого человека, не
печалит тебя? Ну и что, что его бессмертное сознание будет
где-то там вечно витать. Он никогда не придет к тебе, ни о чем
не спросит, не поспорит, его больше никогда не будет рядом. У
тебя больше нет брата. Это тебя не огорчает?
-- Нет, не огорчает. Потому что я знаю о жизни и смерти
то, что тебе, Катя, пока не известно. -- Валерий сделал
ударение на слове "пока". -- Я был совершенно бешеный, пока не
знал, почему я такой, откуда у меня взялся мой дар. Теперь я
знаю. Чем меньше у сознания тел-носителей, чем больше оно
сконцентрировано, тем шире возможности личности. Если же все
грани сознания концентрируются в пределах одной единственной
личности, созидательные возможности безграничны. У меня нет
аналогов в иных реальностях. Ни одного. Поэтому я могу своим
сознанием воздействовать на все иные. Могу удержать чужое
сознание в кожаном мешке с костями и научить его управлять
мертвым телом, как живым, и удерживать его от разложения. Науке
давно были известны такие понятия, как зомби и оборотни.
Проблема была лишь в том, что они не могли их ничем объяснить,
поэтому отнесли в раздел нечистой силы. А объясняется все очень
просто: сознание по сути своей очень мобильно. И может
приводить в движение самые разные физические тела. И даже само
может трансформировать их, если у него достаточно созидательной
силы... К сожалению, даже у всего лишь раздвоенного сознания
нет практически никаких возможностей, подобных моим. Эти люди
могут иметь великолепно развитый интеллект, безошибочную
интуицию, богатое образное мышление, но ни один из них не может
увести за собой чужое сознание, не может изменить элементарный
сон...
-- Скажи, как ты узнал, что у тебя нет аналогов? -- я еще
не понимала толком, о чем его спрашиваю, но Валерия мой вопрос
не удивил, а даже привел в восторг:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
здесь... Выходим!
Он взял меня за руку, и мы переступили с движущейся ленты
на порог отверстия в стеклянной стене. Этаж, на который мы
ступили, был безлюдным и затемненным. Мы оказались в обычном
коридоре, едва освещавшемся подвесными потолочными
светильниками.
-- Это моя резиденция. На этот этаж никто не заходит без
моего приглашения. И уж точно скажу, никогда еще в эти
помещения не входил более дорогой для меня гость, -- Извеков
склонился в церемонном полупоклоне.
Я шагнула в открытую им дверь, лихорадочно соображая, чего
больше было в его странном льстивом комплименте: угрозы или
подвоха. Комната, куда мы попали, оказалась совсем маленькая, а
может быть, мне так показалось после осмотра неоглядных
пространств. Здесь не было даже намека на обивки и драпировки,
только белый пластик, стекло и никелированные металлические
поверхности. Окно, занимающее целиком одну из стен, было
закрыто пластиковыми жалюзи. Кресла, столики, компьютер
неизвестной модели -- вот и вся мебель.
-- Присаживайся, у нас с тобой будет очень долгая и очень
важная беседа.
-- Если честно, то я не представляю, о чем бы тебе
хотелось беседовать со мной, -- ответила я, пытаясь вытянуть из
него какую-нибудь фразу, из которой могут стать ясными его
истинные намерения.
-- Зато я прекрасно представляю, о чем ты хочешь со мной
говорить. И я ничего не буду от тебя скрывать, потому что, как
бы ты не удивлялась и не сопротивлялась, мне слишком повезло,
что ты приехала сюда. Ты узнаешь все, что тебе захочется, а я
поступлю с тобой так, как уже давно решил.
Он говорил медленно, подбирая слова, и все равно, запутал
меня еще больше. Внезапно погас свет, и в темноте замерцал
экран странного компьютера. Валерий сел неподалеку, но мне не
было видно его лица.
-- Спрашивай, -- почти приказал из темноты голос Извекова.
Нелепая ситуация, просто нелепейшая. Вместо того, чтобы
просто делать то, что ему хочется, не обращая внимания на меня,
он собрался отвечать на мои вопросы.
-- Совет: не трать время. В любой момент меня могут
сорвать куда-нибудь по делам. И тогда твое посвящение
затянется.
Так и не поняв, почему тюремщик требует, чтобы заключенная
допрашивала его, я решила, что тратить время, действительно,
глупо.
-- Меня интересует только один вопрос: это ты расстрелял
Юрия Орешина в гостиничном номере?
Допустим, теперь меня волновало не только это, но начать я
хотела с этого, и к черту предосторожности.
-- Я знаю, зачем ты приехала сюда. Мне нечего скрывать,
это был я. Да и зачем ты спрашиваешь, мы уже показали тебе все
это, -- голос Извекова стал раздраженным. -- Право же, я
защищал себя, не столько свою жизнь, сколько свой Рай. Если бы
тогда Сашка не был столь глуп и не вмешался в процесс, никто и
никогда не смог бы помешать мне сделать то, что я собирался
сделать...
Едва сдерживаясь, я сцепила пальцы на колене и закусила
губу. Нет, вовсе не от того, что мне хотелось тут же вскочить и
разрядить в него обойму. Я нашла своего врага, который и не
думает отпираться. Но, к своему глубочайшему удивлению, я
обнаружила, что сразу после того, как Валерий признал свои
действия трехлетней давности, меня начала волновать совсем
другая проблема. Почему он так уверен в своей правоте и в том,
что я пойму его? Только потому, что он сумасшедший? Мне
показалось почему-то, что все не так просто. И если еще вчера
никакие призывы к справедливости и законности не смогли бы меня
остановить, то сейчас что-то подсказывало мне, что торопиться с
выводами нельзя.
-- ...И зря ты думаешь, что смерть это смерть, -- заключил
он напоследок.
-- Что? -- не поняла я.
-- Я сказал, что быть расстрелянным еще не значит умереть,
-- повторил Валерий. Он был так близко, но я его не видела, и
от этого было неуютно. -- Ты много времени провела с моим
братом, могла бы поинтересоваться у него, что это за состояние,
в котором он находится с тех пор, как я его убил...
Слова, напомнившие мне об Александре, лишний раз
подтвердили необычное состояние ума моего собеседника, но я
также вдруг поняла, что его безумные слова все-таки правдивы. А
уж то, что он не находит их предосудительными -- это всего лишь
уже знакомый мне "местный этикет".
-- Ты убил Александра? Ты сам? Какого черта... -- я
возмутилась было, но тут Извеков подвинулся поближе к
светящемуся экрану компьютера, и свет упал на его лицо. И мне
тут же расхотелось возмущаться. Он выглядел беспомощным и
отрешенным, мое возмущение могло совсем выбить его из колеи,
мне же нужно было, чтобы он продолжал говорить.
-- Саша может тебе рассказать, в чем преимущество его
смерти, -- произнес Валерий тоном, каким объясняют очевидные
вещи дурачкам.
-- Если честно, то Александр не произвел на меня
впечатления счастливого, если, конечно, судить с позиции живых.
Кстати, где он сейчас? -- уточнила я.
-- Насколько я знаю, он еще утром ушел в город, кажется,
он собирался поговорить с Орешиным.
Сердце мое тревожно екнуло. Я всего лишь могла надеяться,
что из этого визита не воспоследует ничего ужасного.
-- Не волнуйся, Орешин и Середа мне здесь совершенно ни к
чему. Я разобрался с ними со всеми три года назад, и насколько
знаю, у властей есть установка оставить все на своих местах.
Это тебя мне нужно было заполучить любой ценой, поэтому я и
заставил Сашу пасти тебя. И ему удалось то, что не получилось у
меня там на аллее.
Значит, Александр не отставал от меня по приказу Валерия.
-- Твой брат довольно исполнителен. Ты можешь быть им
доволен, -- слова вырвались у меня с плохо скрытой горечью.
-- Я, кажется, расстроил тебя, -- усмехнулся он и снова
откинулся в своем кресле, скрывшись в темноту. -- Если тебя это
успокоит, то мне стоило немалой нервотрепки заставить его
подчиниться. Практически, я сломал его, и это до сих пор
беспокоит меня. Видишь ли, любой из моих зомби полностью
зависит от меня, а Сашка в большей степени, чем остальные...
Информация становилась все весомее, и я пожалела, что в
моей голове нет какой-нибудь электронной памяти, куда можно все
записать, запомнить во всех деталях, вплоть до интонаций, а
потом в спокойной обстановке обработать, учесть все нюансы,
которые сейчас я могу упустить. Я панически боялась упустить
хоть слово из лихорадочного монолога Валерия. Но не стала
пытаться ничего уточнять, такие люди, как Извеков, скажут куда
больше, если пустить все на самотек. И он говорил.
-- Очень долгое время я носил в себе свою главную идею, и
не мог никому ее высказать. Все эти забавы -- это так, пустяки
по сравнению с тем, что в действительности возможно сделать. Ты
поймешь со временем, что мой замысел стоит того, чтобы остаться
здесь. Пока у меня один настоящий помощник -- Александр, но и
тот делает все только для того, чтобы избавиться от меня, а я
пользуюсь им, и буду пользоваться столько, сколько мне будет
нужно, -- Валерий встал и прошел куда-то вглубь комнаты.
Раздался звук льющейся в стакан жидкости, а затем судорожные
глотки. Мне захотелось все время иметь его в поле зрения,
поскольку его возбужденное состояние становилось опасным.
-- Валерий, сядь, я не воспринимаю тебя, когда ты бегаешь.
Он оказался на удивление послушен, тут же вернулся и сел
на место.
-- Ты думаешь, наверное, что я -- чудовище, -- усмехнулся
он. -- Да, я убил брата, но я знаю, что эта смерть -- не
смерть, а шаг к бессмертию. Я собирался сделать для него
максимум из того, что я могу. В конце концов, мы всегда были с
ним друзьями, и я не хотел мучить его. Но когда я, наконец,
вышел на тебя, я понял, что без Саши не обойтись, и задержал
его здесь... -- Извеков прервался и хотел, кажется, снова
сбегать к стенному шкафу, но вернулся и сел на этот раз на
подлокотник моего кресла.
-- Ты слушай меня внимательно. Мне нужно, чтобы ты меня
поняла. Я отказал ему в том, чего он давно ждал. И он мне
больше не верит. -- Его голос звучал прямо у меня над ухом. --
А я не могу этого допустить. Тем более сейчас, после того что
случилось ночью...
Он замолчал. Мне не хотелось вмешиваться, но уточнение
требовалось:
-- А что случилось ночью?
-- Муж Марины... Он добыл где-то раствор соли серебра и
сделал себе укол. Я столько времени потратил на то, чтобы
помочь Марине привезти мужа сюда. Но он не поверил ни ей, ни
мне, и, похоже, сошел с ума. Впрочем, когда я с ним говорил,
оказалось, что он на редкость религиозен, и не смог оценить
Рай... Он поступил глупо, и мне очень жаль, что так получилось.
-- Это я дала ему инъектор.
Извеков вскочил и через секунду он уже стоял передо мной.
Вид у него был настолько возмущенный и потрясенный, что мне
невольно пришлось собраться, чтобы если Валерию вздумается
броситься на меня, он не застал бы меня врасплох.
Заметив мое внезапное напряжение, Валерий неожиданно
усмехнулся и сделал успокаивающий жест ладонью:
-- Нет, я не обвиняю тебя. Это моя вина. Если бы наш
разговор состоялся еще вчера, ты не сделала бы этой глупой
ошибки. Роман Зубарский совершил нечто непоправимое и убил
себя.
-- Но он, если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, был уже
мертв. Возможно ли самоубийство мертвеца?
-- Еще как возможно. Убить сознание очень трудно, но очень
даже возможно. И именно это Зубарский и сделал. Он не поверил
нашим словам, и теперь никогда и нигде не появится личностей,
порожденных его сознанием. Все носители сознания Зубарского во
всем множестве реальностей погибли одновременно и погибли
безвозвратно. Никогда ни я, ни ты не сможем спасти ни одной
личности сознания, убитого таким же способом, как сегодня
ночью. Вот это убийство, Катя. То, что я убил в этой реальности
некоего госслужащего по имени Александр Извеков, на самом деле
не является большой потерей. Его личность исчезает из этой
реальности, но присоединится и будет подпитывать собой другие
части единого и вечного сознания, воплощенного во множестве
реальностей. Я не буду говорить о погибшем и зарытом в землю
теле, потому что знаю: его бессмертное сознание, само себя
разделившее, живет в еще добрых десятках разнообразных
личностей. А вот сознания Зубарского уже нигде нет. Нигде...
Извеков замолчал, вернулся в кресло, оперся локтем на
колено и крепко задумался о чем-то.
-- Валерий!
-- Да? Ты спрашивай. Я просто никому еще не пытался
объяснить всего сразу, поэтому у меня, наверное, ничего не
получается с рассказом, -- он сидел в прежней позе.
-- Неужели тебе все равно, что погибают люди? Разве гибель
того человека, который был твоим братом, живого человека, не
печалит тебя? Ну и что, что его бессмертное сознание будет
где-то там вечно витать. Он никогда не придет к тебе, ни о чем
не спросит, не поспорит, его больше никогда не будет рядом. У
тебя больше нет брата. Это тебя не огорчает?
-- Нет, не огорчает. Потому что я знаю о жизни и смерти
то, что тебе, Катя, пока не известно. -- Валерий сделал
ударение на слове "пока". -- Я был совершенно бешеный, пока не
знал, почему я такой, откуда у меня взялся мой дар. Теперь я
знаю. Чем меньше у сознания тел-носителей, чем больше оно
сконцентрировано, тем шире возможности личности. Если же все
грани сознания концентрируются в пределах одной единственной
личности, созидательные возможности безграничны. У меня нет
аналогов в иных реальностях. Ни одного. Поэтому я могу своим
сознанием воздействовать на все иные. Могу удержать чужое
сознание в кожаном мешке с костями и научить его управлять
мертвым телом, как живым, и удерживать его от разложения. Науке
давно были известны такие понятия, как зомби и оборотни.
Проблема была лишь в том, что они не могли их ничем объяснить,
поэтому отнесли в раздел нечистой силы. А объясняется все очень
просто: сознание по сути своей очень мобильно. И может
приводить в движение самые разные физические тела. И даже само
может трансформировать их, если у него достаточно созидательной
силы... К сожалению, даже у всего лишь раздвоенного сознания
нет практически никаких возможностей, подобных моим. Эти люди
могут иметь великолепно развитый интеллект, безошибочную
интуицию, богатое образное мышление, но ни один из них не может
увести за собой чужое сознание, не может изменить элементарный
сон...
-- Скажи, как ты узнал, что у тебя нет аналогов? -- я еще
не понимала толком, о чем его спрашиваю, но Валерия мой вопрос
не удивил, а даже привел в восторг:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53