- И ты, - сказал Руди.
- И я, - согласился старик.
Шли дни, и западная дорога стала малозаметной под темным нависшим
небом. Ингольд все больше говорил о колдовстве. Он рассказал Руди о своем
конфликте с Церковью, о традициях колдовства и о великих магах прошлого:
Форне, Кедмеше и Наке, которые бежали со стадами диких лошадей с северных
равнин.
Иногда он показывал следы животных, достаточно широко
распространенных в этом холоде: огромных лохматых бизонов, гельбов,
похожих на короткошеих безгорбых верблюдов или полосатых зебр. Он говорил
об их повадках не как охотник, а так, будто животные сами рассказали ему о
себе. И вскоре Руди поймал себя на том, что понимает некоторые мысли
ослика Че, хотя от этого общение с упрямым и трусливым животным не стало
проще и приятней.
Временами старик спрашивал что-нибудь, о чем он уже рассказывал
раньше, и после нескольких вопросов Руди понял, что был недостаточно
внимателен, и стал прислушиваться. И чем больше он вникал в то, что
слушал, тем больше понимал.
Часто во время путешествия Руди сожалел о том, что он в свое время
пренебрегал попытками школьной системы сделать его образованным. Многое из
того, что он изучал, казалось ему совсем не связанным с магией, а лишь
ступеньками к новым знаниям: как и почему растут растения, дует ветер, как
медитировать, чтобы успокоить не знающий отдыха ум, сосредоточив его на
звезде или пламени, как уловить тонкое различие между молчанием и пустотой
равнин.
Руди решил, что Ингольд, несомненно, был не только волшебником, но и
разведчиком - ведь он знал, как выжить, как замаскировать лагерь, достать
воду и еду в этой пустынной местности. Иногда Ингольд останавливался,
чтобы сорвать растение и рассказать Руди о пользе, которую из него можно
извлечь. Уяснив в конце концов, что именно он должен искать, Руди
выискивал их, а встречаясь с незнакомыми, расспрашивал Ингольда. И он
понял, что все живое похоже друг на друга. Это обрадовало его, как если бы
он много лет ходил в черно-белом мире и вдруг за поворотом увидел цветной.
- Колдовство - это знание, - заметил Ингольд однажды, когда они
сидели на каменистом дне лощины, укрывшись от ветра. Местность стала
холмистой, поля буйных коричневых трав сменились тощей полынью. Сухие
русла прорезывали землю, а там, где они сидели, бежал маленький ручеек с
ледяной водой. Она обжигала пальцы Руди сквозь перчатки, пока он наполнял
бутылки. Ингольд лениво дергал сухие желтые цветы и созерцал берега
оврага.
- Даже мудрец бесполезен без знаний. Мир многогранен, и, чтобы
работать в нем, мы должны знать каждую грань.
- Да, - согласился Руди, закупоривая фляжку непослушными пальцами. -
Но многое из того, чему ты научил меня, бесполезно, как этот сорняк. Это
же не имеет ни малейшего отношения к магии.
- Да, эта трава не может быть ни лекарством, ни пищей, - подтвердил
Ингольд. - Но мы и сами бесполезны для других форм жизни, разве что
годимся на обед для Дарков. Мы существуем для своей собственной пользы.
- Я понял твою мысль, - сказал Руди после минутного раздумья. -
Многое из того, что я любил и знал, бесполезно. Когда я начал заниматься
магией, я не знал ничего. Я вызвал огонь, потому что это было нужно.
- Нет, - возразил колдун, - ты вызвал огонь, потому что знал, что
можешь!
- Нет, я не знал этого!
- Но ведь ты почему-то попытался! В душе ты все-таки догадывался, что
можешь! И сделал это скорее неосознанно, как дитя.
Руди молчал, сидя на выступе скалы. Ветер завывал над ними. В лощине
же было так тихо, что слышно было, как вода бьется об лед.
- Не знаю, - произнес он наконец тихо и немного испуганно. - Кажется,
я мечтал об этом. Ведь я мечтал с детства о всяких пустяках. Я помню, как
мне хотелось, чтобы зацвела сухая ветка, которую я подобрал во дворе, я
просто держал ее в руке и знал, что она зацветет, и она зацвела. Она вся
покрылась белыми цветами. Я побежал к маме и рассказал ей об этом, но она
дала мне подзатыльник и сказала, чтобы я не занимался ерундой.
Руди, казалось, и сам удивился этому воспоминанию.
Ингольд покачал головой.
- Разве можно такое говорить ребенку.
Руди пожал плечами.
- Мне всегда было интересно, что и как устроено. Наверное, поэтому я
неплохо разбираюсь в машинах, знаю, как работает их мотор, чувствую, все
ли в них в порядке или нет. Я и на этой земле околачиваюсь для того, чтобы
понять, как устроен человек и зачем он существует.
Ингольд вздохнул и положил засохшее растение на камень:
- Может быть, так оно и есть, - наконец произнес он. - И ты никогда
не получишь должного образования. А между тем очень опасно быть
невежественным магом.
Сильный ветер ворвался в лощину. Ингольд поднялся, дрожа, и натянул
поглубже капюшон, замотав поверх него шарф так, что остались видны лишь
глубоко посаженные блестящие глаза и кончик носа. Руди тоже встал, повесил
бутылку с водой на седло и повел Че вверх по узенькой тропинке. Ингольд
проворно карабкался впереди.
- Ингольд?
Они выбрались на дорогу. Стайка степных курочек выпорхнула у них
из-под ног, и Че испуганно вскинул голову. Небо заметно потемнело, а
вдалеке Руди различил стену дождя.
- Чем же опасен невежественный маг?
Колдун обернулся и посмотрел на него:
- Волшебнику подвластно искусство магии. Это сродни любви, Руди. Она
нужна тебе, и ты ищешь ее. И не встретив большую любовь, ты миришься с ее
жалким подобием. Это может разбить не только твою жизнь, но и жизнь того,
кого ты затронул.
- Именно поэтому и создана школа в Кво и Совет, - добавил он. - С тех
пор, как старый Форн покинул школу и удалился в свою черную башню на
берегу моря, Архимаг и Совет решили обучать всех, кто был в состоянии
постичь смысл учения. Они действовали по принципам старых волшебников,
используя наследие империй, существовавших еще до первого появления
Дарков, три тысячи лет назад. Они древнее Церкви.
- Может быть, поэтому Церковь и ополчилась против нас?
Ветер принес холодный дождь с градом. Руди надвинул капюшон на глаза.
Он уже давно привык к мысли, что если идет дождь, то он непременно
промокнет - на голой равнине негде было укрыться.
- Церковь считает нас богоотступниками, - коротко сказал Ингольд. -
Церковники говорят о нашей силе как о дьявольском обмане. А все потому,
что мы можем совершать превращения и не поклоняемся их Богу. Мы отлучены
от Церкви наравне с еретиками и убийцами. А когда мы умираем, нас хоронят
в неосвященной земле, если просто не зарывают, как скотину. И помни, что
нет закона, который бы защитил волшебника.
Тьма склепа под дворцом в Карсте вспомнилась Руди - узкая келья и
Ингольд, до изнеможения повторявший Заклинание Чейн.
Неудивительно, подумал он, что люди, у которых есть дар, предпочитают
отречься от него. Напротив, удивительно, что кто-то все-таки становится
волшебником.
Их окружал черный ливень. Он заливал канавы и низины, стекал по плащу
Руди, пропитывая его. Руди пытался вспомнить, когда он в последний раз
видел ясное небо, и с ужасом думал, что никогда его больше не увидит.
Ингольд продолжал говорить, обращаясь скорее к себе, чем к своему
спутнику.
- Вот почему так крепка связь между нами. Мы единственные, кто
действительно понимает друг друга, вот как Лохиро и я. Мы путешествовали с
ним, чужие всему миру, он стал для меня сыном, а я заменил ему отца. Все,
что у нас есть - это наш дар да еще те немногие, не наделенные даром
колдовства, но даром понимания. Кво - это не только центр магии на земле,
это наш дом.
Ливень затих, но солнце не проглянуло. Туман окутал землю.
- Волшебники женятся только на колдуньях, - спросил Руди, - или им
разрешен брак с обыкновенными женщинами?
Ингольд покачал головой:
- Неофициально. Ведь мы отлучены от Церкви. Хотя в прошлые времена
дела обстояли иначе, - он покосился на Руди, и тому стало неуютно, будто
Ингольд прочитал его мысли. - Принято говорить, что жена колдуна - вдова.
Ведь мы странники, Руди. Мы сделали выбор в пользу нашего дара. Конечно,
есть люди, которые понимают нас и понимают то, что мы непохожи на них, но
мало кто может долго общаться с нами. В некотором смысле на нас
действительно лежит печать проклятия, но не того, которое имеет в виду
Церковь.
- Любят ли волшебники?
В голубых глазах Ингольда промелькнула боль.
- Бог помогает нам...
Вся эта странная смесь информации нужна была, чтобы помочь Руди
успокоиться и сосредоточиться. Ведь от понимания мира до понимания магии -
один шаг.
Однажды ночью Ингольд творил заклинания над пеплом маленького костра,
и Руди, который к тому времени уже понял, что волшебник не повторяется,
провел ночь, изучая их форму и порядок. Потом, стоя на часах, он
воспроизводил их в памяти - ведь в каждом отдельном символе была
сосредоточена часть силы. Иногда за ужином Ингольд рассказывал о том, как
их используют для медитации или гадания, откуда появились заклинания и кто
первый сотворил их. Руди медленно постигал их смысл, пока не увидел, что
заклинание, сотворенное соответствующими мыслями и словами, показывает
полностью свое действие. Так, как Йед мог отвратить летящий снаряд, как То
мог сделать невидимое видимым, как Перн мог сфокусировать мысли тех, кто
смотрел на это, на справедливости и законе.
Ингольд никогда больше не извлекал эти заклинания из своей памяти. Он
учил Руди другим вещам, по мере того как равнина уступала место холодной
пустыне с солончаками и полынью. Он показывал простые трюки, учил
искусству иллюзии, дающему возможность видеть вещи, которых нет. Маг умел
распознать трюк, но большинство людей видели то, что видели: человека с
другой внешностью, животное, дерево, вихрь.
Это не столько магия, подумал Руди, скорее действие, творчество, но
не совсем обычное.
Он мог уже вызвать огонь и превратить белый волшебный свет в шарик,
который светил, не грея, как огонь святого Эльма, на посохе. Он научился
видеть в темноте и рисовать в воздухе разные предметы. Когда они попали в
настоящую пустыню, Ингольд показал ему, как, колдуя над веточкой растения,
сделать водяной компас и как с помощью магии отличить ядовитое растение.
Однажды ночью они заговорили о силе и сущности человека и каждого живого
существа. Ингольд воспринимал их совершенно иначе, не так, как Руди. Он
говорил о них совершенную правду, которую Платон называл сущностью.
Понимание этого и было ключом великой магии, а возможность увидеть ее
служила оценкой мага. Глядя на огонь сквозь волшебные кристаллы, Руди
увидел свою собственную душу, лежащую под оболочкой знакомого тела. Со
стороны, беспристрастно он увидел, как в ней соединились тщеславие и
любовь, сильное желание и лень; увидел яркую, блестящую, вечно двигающуюся
машину привязанности, смелости и лени, оживляющую его душу. Под терпеливым
наблюдением Ингольда он различил вину и недостатки и не испытывал ни
удивления, ни стыда. Это было просто тем, чем было. А рядом со своей он
увидел и другую сущность, искрящуюся силой, пронизанную магией.
Ингольд, подумал он, ошеломленный, пораженный пугающими глубинами
любви, горя и одиночества. И его собственные переживания показались ему
ничтожными. Он снова почувствовал почтительное благоговение перед магом,
как и тогда, у дверей осажденного замка, и как однажды ночью в долине
реки, когда Ингольд спросил его, почему он решил стать волшебником. Это
было почтение, о котором Руди почти забыл, видя перед собой жалкого
маленького старика с его мягким, но едким юмором. Но благоговение никогда
не покидало его совсем, оно возрастало по мере того, как он узнавал
загадочного старого странника. Теперь для него не было вопросом, жив
Лохиро или умер.
- Магия совсем не такая, какой я ожидал ее увидеть, - сказал Руди
много позже той ночи, когда он закутался в одеяло, а Ингольд устроился на
дежурство у костра. - Я привык думать, что люди могут превращаться в
волков или убийц-драконов или сокрушать стены, летать по воздуху или
гулять по воде и еще бог знает чего, но магия не то...
- Да нет, она действительно такая, - просто сказал Ингольд, вороша
золу в маленьком костре. - Ты ведь знаешь, что кто угодно не может
обратиться в волка. Для этого нужно вселиться в мозг и сердце волка и в то
же время не стать опасным звеном в сложном организме Вселенной. Кроме
того, нужно быть в состоянии выдержать все соблазны, которые выпадут на
твою долю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45