"Дом, - подумал он, шагая по цветной мозаике мраморной дорожки. -
Обнаружить, что дом разрушен, а семья - семья, которую следовало знать, а
я никогда не знал - погибла".
Он оглянулся на одинокую фигуру на холме, темнеющую на фоне белого
неба. "Кво мертв. Все, кого ты знал и уважал, мертвы. Архимаг Лохиро,
которого ты любил как родного сына, тоже мертв. Единственные, кто остались
в живых - это новички вроде меня, шарлатаны вроде Бектиса да ворожеи вроде
Кары и ее матери. Армия Алвира была сборной, и даже хуже того, она
сражалась с Дарками, оставив Убежище без охраны, то есть доступным для
императорских налетчиков и Дарков. Остался только ты, последний маг, такая
же заблудшая душа, какой я был в Калифорнии... Да, ты мог догадаться, но
это не твоя вина".
Но он знал, что Ингольд все равно не поверит ему.
Удрученный, Руди отвернулся. Он изучал обломки древней школы, остатки
бывших аудиторий с поломанными и обгоревшими скамьями, лабораторий и
рабочих кабинетов, где мебель была перевернута и разрублена с дикой и
непостижимой силой. Все блестело от морозного воздуха, битое стекло и
драгоценные камни сверкали. В библиотеках мягкая обивка скамей была
распорота, сами скамьи были обуглены и разъедены кислотой; вырванные
страницы из разодранных книг были разбросаны по намокшим от дождя
дорожкам, а некоторые налипли по углам.
В одной из таких комнат он нашел арфу, спрятанную в стенной нише, и
провел рукой по спущенным струнам. Это была единственная несломанная вещь
в этом разрушенном и опустошенном мире.
Когда он спускал ее вниз по ступенькам, которые уже начали зарастать
мхом, туда, где был привязан их ослик, его осенило, что означали эти
руины. Без школ следующее поколение колдунов, какими бы талантливыми они
ни были, будут похожи на него - такие же волшебники-недоучки, безнадежные
мечтатели, ищущие безрезультатно точки приложения своих сил.
"Или хуже того, - подумал он, - какой-нибудь маг возьмет всю
магическую власть в свои руки... Если ты не можешь найти хорошую любовь,
то найдешь плохую".
Ветер поднял его длинные волосы и обдал холодом пальцы, когда он
навьючивал арфу на Че. Они могли взять хотя бы одну вещь, подумал он, из
древнего города на Западном побережье. Единственную вещь, уцелевшую после
разорения. Он запахнул потуже воротник своего пальто из невыделанной кожи
бизона и остановился ненадолго под движущимся диском белого солнца и
молочно-белым туманом, вглядываясь в море.
Он задумался об Убежище Дейра.
Но не так, как он обычно вспоминал о нем, - не о сумерках в тихих
комнатах Альды, не о лабиринтах, окруженных древними стенами. Теперь он
вспоминал его таким, каким видел его лишь однажды, когда они вышли к Кво.
В его мозгу запечатлелась картина: черная, квадратная и цельная,
контрастирующая с белизной снега, плотно лежащего на стенах,
непроницаемых, загадочных, замкнутых. Он видел темные, неясные очертания
Снежных гор и чувствовал ледяной, колющий ветер. И, представив себе эту
картину, он почувствовал в себе сильное желание быть там, такое же
неодолимое, как вожделение или голод.
Но он почувствовал, что эти же мысли витают вокруг него, как будто
это были мысли кого-то еще.
Подняв глаза, он вновь увидел черную и удивительно пропорциональную
тень холма и темный остов замка Форн.
Сквозь кружево голых ветвей он увидал маленькую фигурку, стоявшую с
поднятыми руками и развевающейся на ветру мантией. Он чувствовал зов и
знал, что этот зов исходит от человека, одиноко стоявшего в сердце
последней разгромленной цитадели волшебства. Последний маг, изгнанник,
цыган-бродяга, держа меч у бедра и прислонившись к стене, взывал ко всем:
ко второразрядникам, к исключенным из школы, к новичкам, шарлатанам и
ворожеям. Он призывал всех, кто мог услышать, звал их на встречу в Убежище
Дейра.
Вскоре Ингольд широкими шагами спустился с холма. Руди вскарабкался
по шесту, прислоненному к колоннаде, чтобы поприветствовать Ингольда, но
нечего было приветствовать в пустом, холодном взгляде.
- Пойдем со мной, - кратко приказал Ингольд. - Мы должны сделать еще
кое-что.
Колдун почти не разговаривал с Руди в тот день.
Руди привел ослика и последовал за стариком вниз по взорванному
берегу к обвалившимся руинам позади сторожки. Раньше на ступенчатой крыше,
этаж за этажом, цвели сады, а теперь они обвалились друг на друга.
Спутанные деревья, каменная кладка, цветы, земля, разрушенная колонна и
разбитая балка слились в одну колоссальную пирамиду развалин. Ингольд
по-охотничьи обошел ее, пока не нашел то, что раньше было окном. Оно еще
могло дать им доступ к нижнему разрушенному холлу. Затем он проскользнул
между полуобвалившимися гранитными блоками, готовыми вот-вот упасть,
стремясь проникнуть вниз, внутрь здания.
Руди следовал за ним, хотя Ингольд не отдавал никаких приказаний.
Кое-где можно было свободно пройти под потолками, которые двигались и
скрипели под тяжестью поврежденных арок. В других местах они вынуждены
были взбираться на кучи упавших булыжников. Один раз им пришлось ползком
по земле пробираться под огромным камнем-перемычкой, который треснул прямо
в середине. Буквально тонны цветного камня чудом держались на нем, нелепо
покрытые свисающим занавесом из желтых листьев.
Пока Руди карабкался, тяжело дыша, но стараясь не останавливаться, он
опасался, что Ингольд искал собственную смерть, потому что колдун стал
вдруг чужим и пугающим, погрузившись в свою ожесточенность и гнев. Ему
ничего не стоило обречь на гибель себя и своих попутчиков в городе,
который когда-то был его домом.
Но как только они спустились с последней, заваленной валунами
лестницы в разбитый подвал, Руди понял, что же искал Ингольд.
Голубоватое сияние магического света медленно заполняло длинный,
узкий холл. Они увидели золото книжных переплетов, гладкий блеск кожаных
обложек и сверкание изумруда и аметиста на декоративных пряжках. Будто
призрак, вернувшийся на землю живых, Ингольд двинулся по рядам столов,
дотрагиваясь до книг своими чуткими, покрытыми шрамами руками. Так мужчина
может касаться лица женщины, которую когда-то любил.
Было очевидно, что они не смогут взять все. Там были сотни томов -
собранная воедино мудрость веков. Знание было сердцем Кво, поскольку оно
было сердцем магии. Существование города объяснялось необходимостью
защитить знание.
Эта необходимость служила оправданием бесчисленных заклинаний,
которые окружали это место так плотно, что даже после смерти образ Кво
нельзя было вызвать ни на воде, ни в огне, ни на драгоценном камне.
Ингольд молча прикоснулся к замкам и цепочкам, которые приковывали
книги к сделанным под наклоном столам, и цепочки с грохотом падали. Он
принес два тома Руди, который ждал его в дверном проеме, и вручил их
молодому человеку, как будто тот был безымянным слугой.
- Тебе придется вернуться за другими, - отрывисто сказал Ингольд,
отворачиваясь.
Они спасли две дюжины книг. Руди не имел понятия, что это были за
книги и почему были выбраны именно эти. Но все они, большие и тяжелые,
были беспощадно взвалены на бедного Че.
Ингольд порылся и раздобыл материал от занавески, чтобы сделать
грубые ранцы для себя и Руди и нести в них все, что не помещалось в тюки.
Бросив взгляд на лицо старика, Руди не осмелился жаловаться. Когда они
сползли с камня в последний раз, Ингольд обернулся и произнес заклинания о
бдительной охране. Ни дождь, ни почва, ни звери не могли проникнуть туда,
все должно оставаться на своих местах до тех пор, пока он не придет снова.
К тому времени стемнело.
Они расположились на открытой местности. Если Тьма все еще таилась в
мертвом городе, то в руинах нашлось бы слишком много укромных местечек для
нее.
По мере того как круги заклинаний слетали с кончиков двигающихся
пальцев Ингольда и растворялись в воздухе вокруг лагеря, Руди думал, что
слишком много призраков прошло этими молчаливыми улицами в поисках покоя.
Ночь была прохладной, с запахом дождя. Но над океаном облака
разомкнулись, и появилась полная луна. Ее свет замораживал клубящиеся
облака в горные склоны ослепительной белизны. Потрескивание костра из
выброшенного океаном дерева смешивалось с медленным вздыманием волн, будто
отдавался эхом шепот Калифорнии.
"Дома, - думал Руди, - дома".
Он вынул арфу, которую нашел, и неуверенно пробежал пальцами по
темным изящным изгибам. Огонь отражался в серебре струн и касался узоров
красной эмали, инкрустированной в темное дерево. Как большинство
калифорнийцев, Руди освоил достаточное количество аккордов, чтобы
справиться с эпическими поэмами типа: "Зажги огонь во мне". Но этот
инструмент, чувствовал он, был предназначен для музыки такой гармонии и
красоты, которые выходили за пределы его понимания.
Он поймал на себе взгляд Ингольда.
- Ты знаешь, как играть на ней? - спросил Руди нерешительно. - Или
как она настраивается?
- Нет, - жестко ответил Ингольд. - И я скажу спасибо, если ты не
станешь играть на ней, пока не будешь знать, что делаешь, - он отвернулся
и посмотрел на море.
Руди оставил арфу. "Может быть, Альда научит меня", - подумал он. В
любом случае, хоть кто-то должен знать. Он уже почти представлял себе,
каким должен быть у нее звук, и понял, почему Ингольд не хотел слышать,
как над ней измываются.
- Она называется Тьяннин, - добавил Ингольд спустя мгновение.
"Тьяннин, - подумал Руди, - южный ветер-попутчик, который летними
вечерами сеет нетерпеливость и отдается тоской в сердце".
Он пристегнул арфу ремнями, мысленно принося извинения незадачливому
Че, и вернулся к костру. В темноте за пределами лагеря он увидел разбитую
линию колоннады. Своим волшебным зрением он различил сливающиеся узоры из
цветов, сердец и глаз, которые покрывали цветной кафель. На фойе неба
вставала темная громада башни Форна, похожая на обгоревший ствол погибшего
дерева в лазурном сиянии морского горизонта. Западнее на вздымающихся
волнах переливался лунный свет - опаловое кружево на белой груди пляжа.
Против черной стены прибрежных скал вспыхнуло едва уловимое мерцание
звездного света на остроконечном металле.
Дыхание Руди, его сердце и само время, казалось, остановились.
Ингольд взглянул вверх, как будто что-то услышал, затем стал всматриваться
в темноту, но даже обостренному восприятию Руди не предстало более ничего.
Скачущее яркое пламя костра осветило надежду на лице Ингольда, что было,
однако, жутко созерцать. Длительный промежуток времени в ночи не было
ничего, только вздымающийся океан и бешеное биение сердца Руди.
Затем где-то там, в темноте, опять появился блеск острого золота,
движущийся в тени вдоль пляжа. Руди шевельнулся, но тут же его талии
коснулась рука, останавливая его, и он почувствовал на себе трясущиеся
пальцы Ингольда.
Невдалеке лунный свет мерцал на полукруглом наконечнике посоха и
отражался более ярко на распущенных огненных волосах. Ветер подхватывал
движение черной мантии, колыхая ее короткими порывами позади человека,
шедшего по краю океана. Черные следы, как загадочные письмена, оставались
на песке позади него.
Руди знал, что их лагерь был огражден заклинаниями, такими же
неуловимыми, как воздушные стены, до сих пор окружавшие могилу Кво. Но
этот человек смотрел прямо на них. В лунном свете было видно, что он
улыбался. Шаги ускорились. Ингольд крепче ухватил Руди.
В дюжине ярдов от лагеря Лохиро перешел на бег. Ингольд немедленно
поднялся на ноги и зашагал навстречу, затем взял его за руку, приветствуя.
Луна освещала молодого и старика, стоящих рядом. Ее свет переливался на
серебряных и золотых волосах, а также на растерзанном скелете, что лежал
возле их ног, наполовину засыпанный песком.
- Ингольд, старый бродяга, - сказал Лохиро мягко. - Я знал, что ты
придешь.
- Почему же ты остался? - чуть позже спросил Ингольд, когда они
завели Архимага в круг костра.
Лохиро отвел взгляд от еды, состоящей из лепешки и вяленого мяса,
которую жадно поглощал. Руди он показался изможденным и загнанным. В яркой
золотой гриве, спадавшей почти до плеч, кое-где пробивались полоски
серебра, высвечиваемые костром. Его глаза были точно такими, как в видении
Руди на кристалле, - широко открытые и неоднородно голубые, как
калейдоскоп, покрытые пятнышками тени и света и содержащие странное,
пустое выражение, можно сказать, отсутствие выражения, которое Руди
заметил и раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45