Один, уже законченный, стоял перед ним на
столе.
Рядом с такой же рабочей лампой сидел у себя в комнате и
доктор МакТурк. В этой комнате имелась чертежная доска,
наподобие архитекторской, только на этой был еще укреплен
большой кусок промокашки, который легко сдвигался, прикрывая
то, что писал доктор. Промокашка пестрела сложными расчетами,
но настоящие вычисления, если промокашка сдвигалась,
оказывались под ней. На круглом лице доктора застыло вороватое,
алчное, усталое выражение, - без каких-либо следов добродушия,
- и занимался он, надо сказать, делом довольно глупым. Он
пытался произвести точные измерения большого земного круга с
помощью обычного школьного атласа из островной библиотеки. Если
бы не эти его специальные занятия, и подумать было нельзя, что
доктор - человек умственный. Работал он, почти зримо навострив
уши.
Когда в комнату, открыв без стука дверь, быстро вошел
Китаец, промокашка столь же быстро, а на самом деле даже
быстрее, прикрыла собою атлас. Она скользнула над атласом с
такой же вкрадчивой плавностью, с какой иллюзионист выполняет
фокус или карточный шулер сдает карты, между тем как сам доктор
Мак-Турк обратился в олицетворение учтивой почтительности. Он
принял от безмолвного посетителя листок с уравнениями, небрежно
просмотрел их и сообщил решение. Китаец записал за ним
сказанное и поклонился. Поклонился и доктор. Дверь за Китайцем
закрылась, и только тогда Мак-Турк, вновь повернувшийся к
чертежной доске, заметил, что верхняя губа его - справа, над
клыком - подрагивает. Никак ему не удавалось с ней справиться.
Это было что-то вроде тика.
И еще один человек сидел в одиночестве, освещенный
единственной лампой, - майор авиации Фринтон. Он торопливо
писал крупным округлым почерком, без знаков препинания.
Образование, полученное им во время Второй мировой войны,
трудно было назвать гуманитарным.
Он писал завещание.
Китаец, подняв руку, взялся за оленьи рога и потянул их
книзу. Вся стена - вместе с рогами, сундуком и подносом для
визитных карточек - отъехала в сторону, словно затвор
корабельного орудия, обнаружив залитую светом лабораторию.
Огромная комната была стерильно чистой, как морг, но не
такой пустой и не такой безмолвной. Шум, свет и движение
наполняли ее. Негромко и тонко, почти визгливо, пели генераторы
с трансформаторами. Тлели зеленоватым флюоресцентным сиянием
катодные лампы, а выпрямительные, полные ртутных паров,
наливались лиловатым огнем. Вспыхивали, когда луч доходил до
центра экрана, осциллографы, пощелкивая - клик-клик-клик, -
словно отсчитывающие скорый темп метрономы. Большой,
прямоугольный, солидный, стоял иконоскоп, наделяя особым,
важным смыслом неизменную таинственность движения и звука, -
каковые размеренностью их повторения сами обращались в
разновидность тишины, подобно гулу крови в ушах. Полную тишину
можно и видеть, и слышать.
На дальней стене лаборатории висели во множестве схемы и
карты, куда более точные, чем те, что имелись в распоряжении
бедняги МакТурка. Тут были даже карты воздушных потоков - и в
горизонтальной проекции, и показывающие возвышение над уровнем
моря, с нанесенными на них слоями Хевисайда и направлениями
высотных ветров. Другие стены были скрыты под тысячами книг.
Несколько неожиданной казалась здесь шахматная доска с
недоигранной партией, стоявшая в дальнем конце лаборатории на
чем-то вроде операционного стола. Рядом с ней, неподвижный, как
шахматные фигуры, возвышался Хозяин.
Китаец наколол на острый штырек листочек с названными
Мак-Турком цифрами, - словно он был оплаченным счетом, - и
приблизился к столу. Он двинул слона на шесть клеток по
диагонали. Звукосниматель Хозяина плавно подъехал к черному
королю, и произвел рокировку.
Глава восьмая. Заговорщики
- Джу?
- Да?
- Наверное, он действительно с тобой разговаривал, -
сдавленно сказал Никки (не привыкший признавать свою
неправоту). - Знаешь... он, похоже, умеет - ну, вроде как мысли
читать.
- Именно разговаривал, - категорическим тоном заявила она.
- Ну, ты могла бы хоть в чем-то мне уступить.
Она уже почти не злилась на него и потому с некоторой
подозрительностью сказала:
- Ты бы уступил, так и я бы уступила.
- Ладно, значит, разговаривал.
- Честно?
- Честно.
- Ох, Никки, тогда, может, он то самое и делал.
- Что?
- Да мысли читал. Хотя это и не имеет значения. Если мы с
тобой понимаем друг друга, то ведь все равно, как это у нас
получается, правда? И вообще, Никки, чего ты так носишься с
этим? Почему ты на него взъелся?
- Ты говорила, будто он тебе все объяснил, - так что же он
объяснил?
- Это трудно пересказать.
- Он рассказывал, что они тут делают или что собираются
делать, - зачем они вообще тут сидят?
- Да.
- Ну так зачем?
- Он сказал, что они заняты хорошим делом.
- Но каким, Джуди, каким?
Возможно, - из-за того, что они были близнецами, - разум
Никки, имевший сходство с ее, обладал способностью влиять на
разум сестры в большей степени, чем разум любого другого
человека. Возможно, оттого, что между Джуди и братом
существовала внутренняя связь, ее сознание не удалось погрузить
в такую же глубокую спячку, как сознание техников и рыбаков.
Она принялась нервно теребить, развязывая и снова завязывая,
поясок на своей рубашке, и вид у нее стал встревоженный. В
синем свете ночника Никки подошел к ее койке и присел,
почесывая Шутьку.
- Пожалуйста, Джуди, постарайся припомнить.
Она с трудом выговорила:
- Я не помню его объяснений.
- Ты разве не понимаешь, что не могут они заниматься
хорошими делами и при этом стрелять в людей?
- Может быть, это они по ошибке? Да, конечно. Он так и
сказал.
- Да не бывает таких ошибок. И если мы с тобой здесь на
каникулах, то почему мама и папа не пришли попрощаться с нами?
И почему нас запирали?
Джуди расплакалась.
- Ну, ладно, Джу, шут с ним. Мы еще успеем все это обдумать.
- Нет.
- Что нет?
- Давай думать сейчас.
Никки сидел, боясь пошевелиться и стараясь не дышать.
Братцыкролики, думал он, похоже я ее все-таки вытянул. Только
не торопись.
Она сказала:
- Я совсем не помню, что он мне говорил. Все будто
смазалось. По-моему... А ты не чувствовал, что засыпаешь?
- На меня это вообще не подействовало.
- Что?
- То, что он делает с помощью глаз или мозга, или я не знаю
чего.
- Но он же с тобой разговаривал?
- Он произнес латинскую фразу - на радостях, что меня не
проняло. Да и то, прежде чем он смог ее выговорить, ему
пришлось выпить еще один стакан виски. Мне кажется, он вообще
без виски говорить не может, - так, как мы говорим. Сам-то он
разговаривает не то с помощью глаз, не то лба, не то еще
чего-то.
- Как муравьи, - совершенно нормальным тоном сказала Джуди.
-Они прижимаются друг к другу усиками. Я читала в учебнике
биологии.
- Вот что-то похожее он с тобой и проделал.
- Ник, как интересно! Это значит, что я могу разговаривать,
как муравьи, а ты не можешь.
- Это значит еще, что он способен прочесть любую твою мысль,
и заставить тебя думать все, что ему захочется.
- Так вот что он с техниками сделал!
- Да.
- Ужас какой!
- Захочет - и заставит тебя думать, что ты колбаса, - сказал
Никки, развивая успех.
- Ну уж этого он не сумеет.
- Еще как сумеет.
- Колбаса же вообще думать не может.
Никки открыл было рот и снова закрыл.
- Если...
- Никки, а если мне захочется кое-куда, он и об этом узнает?
- Наверняка.
- Гадость какая! Так он тогда... Выходит, он меня
загипнотизировал, а это уж такая подлость, что я и не знаю.
- Наконец-то ты поняла.
Она поняла или, вернее, была готова понять.
- Если этот человек...
Никки запнулся. Всей своей герцогской душой он желал назвать
Хозяина "этим человеком". И не мог. Получалось фальшиво. При
первых же своих словах он вспомнил его глаза.
- Если Хозяин, - сказал он, и оба посмотрели на дверь, -
если Хозяин...
Они сидели молча, освещенные, словно на сцене, и смотрели на
ручку двери.
Когда разговор возобновился, оба уже шептались.
- Мы должны что-то предпринять. Разобраться что тут к чему.
Если мы не сделаем этого, нам никогда не вернуться к папе. Ясно
же, что этот летчик, и доктор, и Пинки работают на них, я хочу
сказать, на Него и на Китайца, и мы должны знать, чем они
занимаются. Тут что-то ужасно важное, Джуди, и дурное.
- Да, но как мы это выясним?
- Придется провести расследование.
Звук этого слова подействовал на Никки живительно, и он
прибавил еще:
- Придется порыться в их грязном белье.
- А это обязательно?
- Люди из ФБР всегда так делают.
- А-а, ну тогда ладно.
Она не очень отчетливо представляла себе, что такое ФБР, и
оттого ей оставалось лишь согласиться.
- Главное дело, пока мы не выясним, чем они тут занимаются и
кто они такие, мы не сможем ничего предпринять.
- Не сможем.
- Значит, нам придется за ними следить, как будто мы шпионы.
- Думаешь, у тебя получится? - с сомнением спросила Джуди,
проявляя куда более глубокое понимание характера Никки, чем он
мог от нее ожидать.
- Что это ты хочешь сказать?
- Ну...
И подумав, она как можно мягче сформулировала свои сомнения:
- Это ведь не то, что играть в индейцев.
Никки не одобрял критических суждений на свой счет, даже
неявных, а потому рассердился.
- Я...
- Никки, тут же дело не в том, чтобы расспрашивать людей,
обещая им, что ты ничего никому не скажешь, или подслушивать у
замочных скважин. По-моему, это больше похоже на то, что ты и
сам не должен сознавать, что ты делаешь.
- Можно и сквозь замочные скважины подслушивать.
- Ну тогда ладно, - сказал она, почувствовав облегчение от
того, что дело предстоит не очень серьезное, больше похожее на
игру, - я думаю, это у нас получится.
- И потом, мы можем следить за ними.
- Сесть им на хвост.
- Точно.
- В кафельных коридорах не больно-то на хвосте посидишь.
- Можно обыскать их комнаты, - неуверенно сказал он, - когда
их там не будет.
Чем практичнее становились их предложения, тем тише они
говорили.
- А если нас застукают?
Он не знал, что тогда может случиться, - на этот счет у него
никакого опыта не было. Вряд ли шпионы отделываются взбучкой
или тем, что их пораньше отправляют в постель, - во всяком
случае не там, где стреляют из пистолетов. Как и Джуди, он
понимал, что глупо двенадцатилетним детям пытаться сорвать
осуществление огромного заговора.
И все-таки он знал, что они правы.
Прежде всего, они попали в положение, которое в определенном
смысле диктовало им образ действий. А с другой стороны, Никки
испытывал уверенность, что он, если подопрет, сможет надуть
кого угодно. Дети, когда они дают себе труд позабыть, в чем,
собственно, состоит правда, лгут с большим мастерством. И кроме
того, он сознавал свое превосходство перед взрослыми по части
находчивости, как и то, что детям обычно грозит меньшая
опасность, чем взрослым. Удобно, когда тебя принимают за
незрелого простофилю (хоть Никки и не понимал, что к нему
именно так и относятся), особенно если ты намерен податься в
шпионы.
Поведение детей становилось все более разумным, - не глядя
друг на друга, они переговаривались почти беззвучно:
- Здесь могут быть подслушивающие устройства.
- В любой комнате могут быть.
- Прежде всего, нам нужно разобраться в людях.
- Придется обшарить весь остров.
- Читать все, что удастся найти.
- Спрашивать.
- Думать.
Он прилег на кровать, прижал губы к ее уху и выдохнул, так,
словно делился чем-то сокровенным с собственной душой:
- Только не стоит начинать прямо с Хозяина. Начать надо с
когонибудь, кто попроще.
Она начала поворачиваться - украдкой, словно за ними
следили, и поворачивалась, пока не уткнулась ртом в его ухо.
- Давай начнем с Пинки.
- Почему?
- Мне кажется, он добрый.
- А как?
- Просто подружимся с ним.
Вытянувшись в постели, Никки ощущал покой и блаженство
оттого, что сестра снова вернулась к нему. И только совсем
перед тем, как сон одолел его, в мозгу мелькнула неприятная
мысль. А что если Хозяин сумеет опять все повернуть
по-прежнему, - едва только снова пошлет за ней?
Глава девятая. Доктор
- Что толку разговаривать с Пинки, когда он немой?
- Может, он писать умеет?
- Фью-ю!
Выяснилось, однако, что у негра просто шариков в голове не
хватает.
Он замечательно разбирался в сложных механизмах, и был,
возможно, одним из лучших в мире часовщиков, почему его и
держали на Роколле, но, похоже, никаких представлений, более
сложных, чем те, что присущи ребенку, у него не имелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29