Фонограф был включен на половинную
громкость. И мы бы увидели, как кружит на нем долгоиграющая
пластинка, - фуговая математика Баха.
Впрочем, музыки Хозяин не слушал.
Он сидел в старомодном кресле, неподвижный, как кобра, и не
спускал глаз с двери. Мягкий свет керосиновых ламп поблескивал
на иссеченной трещинками слоновой кости его черепа.
Дверь, на которую он смотрел, отворилась и вошел доктор
МакТурк.
Появление его представляло собой жутковатое зрелище - из
тех, от которых волосы начинают шевелиться на голове. Прежде
всего, он вступил в комнату медлительно и безмолвно. Кролик,
зачарованный горностаем, замирает и принимается верещать,
Доктор же, хоть и против собственной воли, но двигался - и
молчал. Перемещался он медленно, ставя одну ступню перед
другой, поочередно вытягивая перед собою каждую ногу, словно
купальщик, пробующий воду, - ноги волочились, не отрываясь от
пола, как будто доктор к чему-то подкрадывался, сам того не
желая. Дверь отворилась с такой же медлительностью, с какой
двигался доктор. Человек, входивший в комнату, смахивал на
существо, вынужденное передвигаться на цыпочках из-за близости
чего-то очень опасного, чего лучше бы ему не тревожить, - на
обомлевшую жабу или лягушку, которую тянет к себе немигающий
взгляд зеленой мамбы.
Хозяин все-таки вызвал Доктора.
Он приближался к старику, замедленными, словно в кошмаре,
движениями, оба неотрывно смотрели друг другу в глаза, и пока
доктор приближался, старик поднялся из кресла.
Так и не издав ни единого звука, они постояли лицом к лицу.
Затем движение пошло в обратном порядке, - словно волна,
докатившаяся по песку до положенного ей предела, утратила силу
и ее потянуло назад, - Доктор, передвигаясь вперед спиной,
вышел из будуара, преследуемый обладателем страшного черепа.
Они шли попрежнему медленно, мелкими шажками, на неизменном
расстоянии один от другого, уставясь друг другу в глаза.
Доктор, заведя за спину руку, нашел дверную ручку так легко,
словно видел ее. На аксминстерском ковре оба поворотили налево
и шаг за шагом стали сходить по лестнице, нога одного мягко
спускалась ступенькой ниже, одновременно с ней выдвигалась
вперед нога другого.
В узкой прихожей жертва скоро почувствовала, как деревянный
сундук уперся сзади ей в ноги чуть ниже колен. Доктор поднял
руку над головой и обхватил рога, которых ни разу еще не
касался.
Часть стены отъехала в сторону.
Похоронным шагом, приноравливая ритм своего продвижения к
бескровным баховским фугам, они вступили в лабораторию.
Доктор положил палец на выключатель, расположение которого
было ему неведомо, нажал, и в ответ послышался тонкий вой
включенной машины. Пустая, выложенная плиткой стена перед ним
замерцала.
Шествие завершилось.
Затем - с придушенным, леденящим душу взвизгом - доктор
Мак-Турк вытянул руки над головой и прыгнул, буквально прыгнул
навстречу пронзительному, тонкому пению вибратора.
Глава двенадцатая. Полоний
Близнецы сразу заметили, что Доктор куда-то пропал, но
странное дело, ни разу и не обмолвились о пропаже, словно
могли, не упоминая события, помешать ему воплотиться в
реальность.
Бриллиантовый блеск звезд в ночь исчезновения Доктора был
результатом дождя, а не его предвестием. Снова установились
знойные дни, подобные тому, в какой дети приплыли на яхте к
острову.
Целыми днями, не считая послеобеденных часов, когда Никки
приходилось учиться, дети валялись на прокаленной вершине
островка. Они лениво следили за тем, как деловитая Шутька раз
за разом получает по носу, ссорясь с глупышами. Они
разговаривали о родителях, о столь далекой от них сельской
Англии в разливе ее зелени, о своих пони, пасущихся на траве
домашнего парка, - о чем угодно, кроме Доктора.
Почти неделя прошла, прежде чем дети решились заговорить
даже о собственных проблемах.
- Когда вертолет прилетит?
- Мистер Фринтон сказал, что не вернется до субботы.
- Похоже, он тут не очень засиживается.
- Может, ему этого и не хочется.
- Вот если бы мы могли выбираться отсюда, как он.
Никки не ответил, - вытянув ноги и опершись на локти, он
лежал и смотрел на горизонт. Море под ними отливало
неправдоподобной синевой, словно на рекламном проспекте
путешествия во Флориду. Несколько раз мимо них то в одну
сторону, то в другую со свистом пропархивал тупик, так близко,
что они могли разглядеть малиновое кольцо вокруг глаза,
охваченное стального отлива треугольником. Забавные птицы эти
тупики, подумал Никки, важных клоунов вот кого они напоминают!
Наверное, из-за глазных треугольников, у клоунов точно такие
же. Потому люди и дают им прозвища, вроде "Забулдыга" или
"Томми-простачок". Это скорее из-за глаз, чем из-за радужного
клюва.
- Джуди, ты видишь? Он лапки сложил!
- Кто?
- Тупик. Вон там, смотри!
- Точно!
- Засунул под фалды. Как олдермен.
- С ума сойти!
Никки порылся в памяти и прибавил:
- Я в какой-то в книге читал, что одно из его прозвищ -
"Римский Папа".
- Не иначе как он молится на лету. Ты не заметил, ладошки он
не сжимал?
- А славный из него вышел бы Папа - толстенький,
коротконогий, нос бутылкой и размалеван, как в цирке.
- И переваливается на ходу.
- Да, ходит он скорей по-моряцки, вразвалочку.
- Знаешь, Никки, люди в "Bello Gallico", может, и не самые
симпатичные, а все же приятно смотреть на птицу и не
чувствовать себя дураком. Хорошо, что ты читаешь про птиц.
Садясь на воду, тупик вытягивал и широко разводил по
сторонам от хвоста красные лапки, - пользуясь ими, как самолет
элеронами.
- В книге сказано, - пояснил Никки, принимая ее похвалу, -
что тупики летают, "елейно сложив ладошки". Что такое "елейно",
ты не знаешь?
На этом разговор и прервался.
- Джу?
- Да?
- Единственное на чем отсюда можно сбежать - это траулер или
вертолет.
- А мы не могли бы попросить мистера Фринтона, чтобы он взял
нас с собой?
- Дурочка!
- Он, вроде, не такой плохой, как... как некоторые.
- Разве мы можем его о чем-то просить, когда он работает на
Хозяина? Что это тебе в голову взбрело?
- Но мы же не сумеем спрятаться на вертолете так, чтобы нас
не заметили. Там и места-то нет.
- Если на то пошло, так и на траулере не больно-то
спрячешься, особенно с Шутькой.
- Шутьку мы бросить не можем.
- Конечно, не можем.
- Никки.
- Ну?
- Эти дурацкие рубахи. Как бы нам с тобой раздобыть
нормальную одежду, ушить что-нибудь, что ли? А то мне уже
опротивело изображать херувима. Может, мистер Фринтон сумеет
что-нибудь заказать в Ирландии? Он мог бы снять с нас мерки.
- Мне вот что интересно, - задумчиво сказал Никки, - нельзя
ли спрятать в вертолете записку. Не про одежду, а насчет того,
чтобы нас выручили отсюда. Должен же кто-то на той стороне
обслуживать вертолет, он мог бы найти записку, если бы мы
засунули ее куданибудь в двигатель...
- А давай отправим письмо в бутылке.
Никки повернул голову, подпираемую загорелой рукой и
уставился на сестру укоризненным глазом. Так адмирал озирает
младшего лейтенанта, и молчание при этом хранит точно такое же.
- Нет, но ее же могут найти.
Молчание.
- Могут или не могут?
Он отвернулся. Невежество сестры было слишком вопиющим,
чтобы о нем стоило разговаривать.
- Дельфины! - воскликнула Джуди.
Никки мигом вскочил на ноги. Дельфины были их любимыми
рыбами, вернее, млекопитающими.
- Где?
Дельфины плыли примерно в полумиле от них, но плыли к
острову. Большие блестящие спины вырастали из воды одна за
другой, - быть может, дельфины охотились за идущей близко к
поверхности рыбой, а может быть, просто играли, испытывая
блаженство и радость. Они приближались, и гладкие, обтекаемые,
мерцающие тела их поочередно пробивали поверхность воды, - хотя
возможно, что кто-то из них временами выскакивал наверх и не в
свой черед. Они скользили, струясь и сверкая, между воздушной и
водной стихиями, перекатываясь по неторопливой дуге, словно
конь-качалка или доска качелей, - голова-хвост, голова-хвост.
Но ни та, ни другой никогда полностью не покидали воды. Целая
стая дельфинов! Будь они стайкой купающихся школьников, они бы
сейчас ныряли, падая в море, словно с небес. Но океанские
школяры ныряли из моря в небо. Как радостно было предвкушать их
появление, пересчитывать их, пока они приближались, и молиться,
чтобы они подошли поближе.
- Они не охотятся, - сказал Никки. - Если бы они шли за
рыбьим косяком, там бы и олуши тоже вертелись. Они просто
веселятся.
Дельфины приближались. Дугой идущие во главе стаи подводные
существа с каждым разом выпрыгивали из воды все ближе и ближе,
пока спина самого близкого не оказалась совсем рядом с детьми,
так что те могли, протянув руку, уронить на эту спину кусочек
печенья. Спина его появилась из воды прямо под ними, и полное
веселого дружелюбия око дельфина, едва показавшись над водой,
задержалось на близнецах, похоже, подмигнуло и ушло под воду с
удовлетворенной ухмылкой обладателя острого разума, какую
видишь в пантомиме на физиономии черта, перед тем, как ему
провалиться под сцену. Дети остались при впечатлении, что на
этом усмешливом оке и держится, будто на точке опоры, доска
качелей.
- Как было бы приятно погладить его по спине, - сказала
Джуди.
- Ты знаешь, - приглушенным голосом произнес Никки, не
отрывая глаз от горячей поверхности камня, лежавшей у него
между руками и прямо под носом, - если мы удерем отсюда,
получится, что мы вроде как дезертировали.
- Но ведь мы тогда сможем вернуться и уже не одни.
- Да.
- Здесь-то мы ничего сделать не можем. Одним, без помощи нам
не справиться.
- Да, я думаю, если появится возможность сбежать, мы будем
обязаны ей воспользоваться. Надо рассказать обо всем людям.
- Тогда сюда смогут прислать военный корабль.
- А как ты думаешь, нам поверят?
- Почему же нам не поверить?
- Надо бы запастись какими-то доказательствами. Стянуть у
Пинки один из локаторов или еще что-нибудь.
- Самое трудное - это пробраться на траулер так, чтобы нас
не заметили.
- Слушай, а в чемодан мы не можем Шутьку засунуть?
- Кабы у нас был чемодан.
- Я без Шутьки с места не тронусь.
- Никто тебя и не просит.
- И потом, она непременно залает, - несчастным голосом
прибавила Джуди.
Они помолчали, и Никки вернулся к началу разговора.
- И все же мы оказались бы дезертирами, Джу. Как-то
неприятно об этом думать.
- Тот, кто из драки...
- Да знаю я все это. Но что мы сможем рассказать, на
самом-то деле? Какой будет прок от рассказов о том, что здесь
происходит, если мы этого и сами не знаем?
- Мы могли бы рассказать про... про Доктора.
- Да, это, наверное, правда.
- Конечно.
- Ведь не может же быть, что его куда-нибудь заперли, верно?
- Куда?
- Ну, мы ведь не видели... тела.
- Нет, ты полюбуйся на этих чаек!
Поморник гонял по всему небу охотившуюся за рыбой опрятную
моевку. Клюв у моевки слишком был полон рыбы, чтобы она могла
что-либо произнести, зато поморник вопил хулиганским голосом -
"скиир, скиир", - между тем как его упрямая жертва увертливо
кувыркалась в эфире, полном громкого хлопанья крыльев,
мелькания обманчиво грозных когтей и наводящих ужас своей
свирепостью кликов. Моевка, наконец, сглонула рыбу и заверещала
то ли от страха, то ли от гнева - "кит, кит", - но
преследователь ее оставался непреклонным. Волей-неволей, а рыбу
моевке пришлось отрыгнуть, и та полетела вниз, темным комочком
удаляясь от двух оставшихся в воздухе птиц. Поморник, тут же
перекинувшись через крыло, стремглав ринулся следом за рыбой,
вкладывая в снижение все свои силы, будто сокол, который летит,
а не падает вниз, - и таки подсек добычу похожим на садовые
ножницы клювом, прежде чем рыба коснулась воды. Затем пират
удалился, выражая всем своим видом полное удовлетворение, а
моевка обиженно поплыла восвояси, заметив:
- В честном соревновании так себя не ведут.
- Ликвидировали, - тяжело обронил Никки, думая вовсе не о
поморниках или моевках.
При всей жизнерадостности детей, произраставшей по
преимуществу из невежества и оптимизма, порой и на них
накатывала некая тьма, в которой им на миг открывалось истинное
их положение.
- Ник...
Она собиралась сказать, что боится, но не сказала. В
сущности, об этом-то она и боялась сказать.
- ...Как там твоя учеба?
- Меня от нее в сон кидает.
- А чем ты вообще занимаешься?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
громкость. И мы бы увидели, как кружит на нем долгоиграющая
пластинка, - фуговая математика Баха.
Впрочем, музыки Хозяин не слушал.
Он сидел в старомодном кресле, неподвижный, как кобра, и не
спускал глаз с двери. Мягкий свет керосиновых ламп поблескивал
на иссеченной трещинками слоновой кости его черепа.
Дверь, на которую он смотрел, отворилась и вошел доктор
МакТурк.
Появление его представляло собой жутковатое зрелище - из
тех, от которых волосы начинают шевелиться на голове. Прежде
всего, он вступил в комнату медлительно и безмолвно. Кролик,
зачарованный горностаем, замирает и принимается верещать,
Доктор же, хоть и против собственной воли, но двигался - и
молчал. Перемещался он медленно, ставя одну ступню перед
другой, поочередно вытягивая перед собою каждую ногу, словно
купальщик, пробующий воду, - ноги волочились, не отрываясь от
пола, как будто доктор к чему-то подкрадывался, сам того не
желая. Дверь отворилась с такой же медлительностью, с какой
двигался доктор. Человек, входивший в комнату, смахивал на
существо, вынужденное передвигаться на цыпочках из-за близости
чего-то очень опасного, чего лучше бы ему не тревожить, - на
обомлевшую жабу или лягушку, которую тянет к себе немигающий
взгляд зеленой мамбы.
Хозяин все-таки вызвал Доктора.
Он приближался к старику, замедленными, словно в кошмаре,
движениями, оба неотрывно смотрели друг другу в глаза, и пока
доктор приближался, старик поднялся из кресла.
Так и не издав ни единого звука, они постояли лицом к лицу.
Затем движение пошло в обратном порядке, - словно волна,
докатившаяся по песку до положенного ей предела, утратила силу
и ее потянуло назад, - Доктор, передвигаясь вперед спиной,
вышел из будуара, преследуемый обладателем страшного черепа.
Они шли попрежнему медленно, мелкими шажками, на неизменном
расстоянии один от другого, уставясь друг другу в глаза.
Доктор, заведя за спину руку, нашел дверную ручку так легко,
словно видел ее. На аксминстерском ковре оба поворотили налево
и шаг за шагом стали сходить по лестнице, нога одного мягко
спускалась ступенькой ниже, одновременно с ней выдвигалась
вперед нога другого.
В узкой прихожей жертва скоро почувствовала, как деревянный
сундук уперся сзади ей в ноги чуть ниже колен. Доктор поднял
руку над головой и обхватил рога, которых ни разу еще не
касался.
Часть стены отъехала в сторону.
Похоронным шагом, приноравливая ритм своего продвижения к
бескровным баховским фугам, они вступили в лабораторию.
Доктор положил палец на выключатель, расположение которого
было ему неведомо, нажал, и в ответ послышался тонкий вой
включенной машины. Пустая, выложенная плиткой стена перед ним
замерцала.
Шествие завершилось.
Затем - с придушенным, леденящим душу взвизгом - доктор
Мак-Турк вытянул руки над головой и прыгнул, буквально прыгнул
навстречу пронзительному, тонкому пению вибратора.
Глава двенадцатая. Полоний
Близнецы сразу заметили, что Доктор куда-то пропал, но
странное дело, ни разу и не обмолвились о пропаже, словно
могли, не упоминая события, помешать ему воплотиться в
реальность.
Бриллиантовый блеск звезд в ночь исчезновения Доктора был
результатом дождя, а не его предвестием. Снова установились
знойные дни, подобные тому, в какой дети приплыли на яхте к
острову.
Целыми днями, не считая послеобеденных часов, когда Никки
приходилось учиться, дети валялись на прокаленной вершине
островка. Они лениво следили за тем, как деловитая Шутька раз
за разом получает по носу, ссорясь с глупышами. Они
разговаривали о родителях, о столь далекой от них сельской
Англии в разливе ее зелени, о своих пони, пасущихся на траве
домашнего парка, - о чем угодно, кроме Доктора.
Почти неделя прошла, прежде чем дети решились заговорить
даже о собственных проблемах.
- Когда вертолет прилетит?
- Мистер Фринтон сказал, что не вернется до субботы.
- Похоже, он тут не очень засиживается.
- Может, ему этого и не хочется.
- Вот если бы мы могли выбираться отсюда, как он.
Никки не ответил, - вытянув ноги и опершись на локти, он
лежал и смотрел на горизонт. Море под ними отливало
неправдоподобной синевой, словно на рекламном проспекте
путешествия во Флориду. Несколько раз мимо них то в одну
сторону, то в другую со свистом пропархивал тупик, так близко,
что они могли разглядеть малиновое кольцо вокруг глаза,
охваченное стального отлива треугольником. Забавные птицы эти
тупики, подумал Никки, важных клоунов вот кого они напоминают!
Наверное, из-за глазных треугольников, у клоунов точно такие
же. Потому люди и дают им прозвища, вроде "Забулдыга" или
"Томми-простачок". Это скорее из-за глаз, чем из-за радужного
клюва.
- Джуди, ты видишь? Он лапки сложил!
- Кто?
- Тупик. Вон там, смотри!
- Точно!
- Засунул под фалды. Как олдермен.
- С ума сойти!
Никки порылся в памяти и прибавил:
- Я в какой-то в книге читал, что одно из его прозвищ -
"Римский Папа".
- Не иначе как он молится на лету. Ты не заметил, ладошки он
не сжимал?
- А славный из него вышел бы Папа - толстенький,
коротконогий, нос бутылкой и размалеван, как в цирке.
- И переваливается на ходу.
- Да, ходит он скорей по-моряцки, вразвалочку.
- Знаешь, Никки, люди в "Bello Gallico", может, и не самые
симпатичные, а все же приятно смотреть на птицу и не
чувствовать себя дураком. Хорошо, что ты читаешь про птиц.
Садясь на воду, тупик вытягивал и широко разводил по
сторонам от хвоста красные лапки, - пользуясь ими, как самолет
элеронами.
- В книге сказано, - пояснил Никки, принимая ее похвалу, -
что тупики летают, "елейно сложив ладошки". Что такое "елейно",
ты не знаешь?
На этом разговор и прервался.
- Джу?
- Да?
- Единственное на чем отсюда можно сбежать - это траулер или
вертолет.
- А мы не могли бы попросить мистера Фринтона, чтобы он взял
нас с собой?
- Дурочка!
- Он, вроде, не такой плохой, как... как некоторые.
- Разве мы можем его о чем-то просить, когда он работает на
Хозяина? Что это тебе в голову взбрело?
- Но мы же не сумеем спрятаться на вертолете так, чтобы нас
не заметили. Там и места-то нет.
- Если на то пошло, так и на траулере не больно-то
спрячешься, особенно с Шутькой.
- Шутьку мы бросить не можем.
- Конечно, не можем.
- Никки.
- Ну?
- Эти дурацкие рубахи. Как бы нам с тобой раздобыть
нормальную одежду, ушить что-нибудь, что ли? А то мне уже
опротивело изображать херувима. Может, мистер Фринтон сумеет
что-нибудь заказать в Ирландии? Он мог бы снять с нас мерки.
- Мне вот что интересно, - задумчиво сказал Никки, - нельзя
ли спрятать в вертолете записку. Не про одежду, а насчет того,
чтобы нас выручили отсюда. Должен же кто-то на той стороне
обслуживать вертолет, он мог бы найти записку, если бы мы
засунули ее куданибудь в двигатель...
- А давай отправим письмо в бутылке.
Никки повернул голову, подпираемую загорелой рукой и
уставился на сестру укоризненным глазом. Так адмирал озирает
младшего лейтенанта, и молчание при этом хранит точно такое же.
- Нет, но ее же могут найти.
Молчание.
- Могут или не могут?
Он отвернулся. Невежество сестры было слишком вопиющим,
чтобы о нем стоило разговаривать.
- Дельфины! - воскликнула Джуди.
Никки мигом вскочил на ноги. Дельфины были их любимыми
рыбами, вернее, млекопитающими.
- Где?
Дельфины плыли примерно в полумиле от них, но плыли к
острову. Большие блестящие спины вырастали из воды одна за
другой, - быть может, дельфины охотились за идущей близко к
поверхности рыбой, а может быть, просто играли, испытывая
блаженство и радость. Они приближались, и гладкие, обтекаемые,
мерцающие тела их поочередно пробивали поверхность воды, - хотя
возможно, что кто-то из них временами выскакивал наверх и не в
свой черед. Они скользили, струясь и сверкая, между воздушной и
водной стихиями, перекатываясь по неторопливой дуге, словно
конь-качалка или доска качелей, - голова-хвост, голова-хвост.
Но ни та, ни другой никогда полностью не покидали воды. Целая
стая дельфинов! Будь они стайкой купающихся школьников, они бы
сейчас ныряли, падая в море, словно с небес. Но океанские
школяры ныряли из моря в небо. Как радостно было предвкушать их
появление, пересчитывать их, пока они приближались, и молиться,
чтобы они подошли поближе.
- Они не охотятся, - сказал Никки. - Если бы они шли за
рыбьим косяком, там бы и олуши тоже вертелись. Они просто
веселятся.
Дельфины приближались. Дугой идущие во главе стаи подводные
существа с каждым разом выпрыгивали из воды все ближе и ближе,
пока спина самого близкого не оказалась совсем рядом с детьми,
так что те могли, протянув руку, уронить на эту спину кусочек
печенья. Спина его появилась из воды прямо под ними, и полное
веселого дружелюбия око дельфина, едва показавшись над водой,
задержалось на близнецах, похоже, подмигнуло и ушло под воду с
удовлетворенной ухмылкой обладателя острого разума, какую
видишь в пантомиме на физиономии черта, перед тем, как ему
провалиться под сцену. Дети остались при впечатлении, что на
этом усмешливом оке и держится, будто на точке опоры, доска
качелей.
- Как было бы приятно погладить его по спине, - сказала
Джуди.
- Ты знаешь, - приглушенным голосом произнес Никки, не
отрывая глаз от горячей поверхности камня, лежавшей у него
между руками и прямо под носом, - если мы удерем отсюда,
получится, что мы вроде как дезертировали.
- Но ведь мы тогда сможем вернуться и уже не одни.
- Да.
- Здесь-то мы ничего сделать не можем. Одним, без помощи нам
не справиться.
- Да, я думаю, если появится возможность сбежать, мы будем
обязаны ей воспользоваться. Надо рассказать обо всем людям.
- Тогда сюда смогут прислать военный корабль.
- А как ты думаешь, нам поверят?
- Почему же нам не поверить?
- Надо бы запастись какими-то доказательствами. Стянуть у
Пинки один из локаторов или еще что-нибудь.
- Самое трудное - это пробраться на траулер так, чтобы нас
не заметили.
- Слушай, а в чемодан мы не можем Шутьку засунуть?
- Кабы у нас был чемодан.
- Я без Шутьки с места не тронусь.
- Никто тебя и не просит.
- И потом, она непременно залает, - несчастным голосом
прибавила Джуди.
Они помолчали, и Никки вернулся к началу разговора.
- И все же мы оказались бы дезертирами, Джу. Как-то
неприятно об этом думать.
- Тот, кто из драки...
- Да знаю я все это. Но что мы сможем рассказать, на
самом-то деле? Какой будет прок от рассказов о том, что здесь
происходит, если мы этого и сами не знаем?
- Мы могли бы рассказать про... про Доктора.
- Да, это, наверное, правда.
- Конечно.
- Ведь не может же быть, что его куда-нибудь заперли, верно?
- Куда?
- Ну, мы ведь не видели... тела.
- Нет, ты полюбуйся на этих чаек!
Поморник гонял по всему небу охотившуюся за рыбой опрятную
моевку. Клюв у моевки слишком был полон рыбы, чтобы она могла
что-либо произнести, зато поморник вопил хулиганским голосом -
"скиир, скиир", - между тем как его упрямая жертва увертливо
кувыркалась в эфире, полном громкого хлопанья крыльев,
мелькания обманчиво грозных когтей и наводящих ужас своей
свирепостью кликов. Моевка, наконец, сглонула рыбу и заверещала
то ли от страха, то ли от гнева - "кит, кит", - но
преследователь ее оставался непреклонным. Волей-неволей, а рыбу
моевке пришлось отрыгнуть, и та полетела вниз, темным комочком
удаляясь от двух оставшихся в воздухе птиц. Поморник, тут же
перекинувшись через крыло, стремглав ринулся следом за рыбой,
вкладывая в снижение все свои силы, будто сокол, который летит,
а не падает вниз, - и таки подсек добычу похожим на садовые
ножницы клювом, прежде чем рыба коснулась воды. Затем пират
удалился, выражая всем своим видом полное удовлетворение, а
моевка обиженно поплыла восвояси, заметив:
- В честном соревновании так себя не ведут.
- Ликвидировали, - тяжело обронил Никки, думая вовсе не о
поморниках или моевках.
При всей жизнерадостности детей, произраставшей по
преимуществу из невежества и оптимизма, порой и на них
накатывала некая тьма, в которой им на миг открывалось истинное
их положение.
- Ник...
Она собиралась сказать, что боится, но не сказала. В
сущности, об этом-то она и боялась сказать.
- ...Как там твоя учеба?
- Меня от нее в сон кидает.
- А чем ты вообще занимаешься?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29